Птенец на ладони

Тимофей взбудоражен только что прошедшим концертом весь, целиком - от пальцев ног до растрёпанных волос. Он знает, что танец был удачным, очень удачным, он наконец-то предвкушает комментарии в Интернете, а не опасается их. Это невероятное чувство разливается по всей голове, проникает в живот, в руки и подгибает колени. Он так долго этого ждал, что даже уход Тани особенно не нарушает это внезапное счастливое недоравновесие. Тима целует её в щёку, жмёт ей руку, старательно не замечает дрожащий уголок её улыбки и обещает звонить. Он хочет рассказать – настолько, что всё это из него почти выплёскивается. Он знает, кому может рассказать. Тимка несмело стучит в незнакомую дверь, надеясь, что не ошибся ей. Но ничего не происходит - ни через минуту, ни через две. Он уже ссутуливается в грустный розовофутболочный комочек и собирается уходить, когда дверь наконец распахивается. - Ты что-то хотел? – неясно улыбается с порога Митя-только-что-из-душа. На бёдрах полотенце, с прилизанных водой волос на обнажённые плечи падают капельки. Тимка невольно сглатывает, без каких-то лишних мыслей, просто инстинктивно. - Да так, поболтать… Митя мнётся пару секунд, а потом без особого восторга говорит: - Заходи. Тимка боком проскальзывает внутрь. Вроде обычная комната, только на кровати Олега ничего нет, кроме голого матраса в бледную полоску. И занавески задёрнуты. Настольная лампа горит тускло, как будто сквозь толстую ткань. Какая-то одинокая атмосфера. Даже неуютная. Тимка не ожидал такого от Мити, который после того вечера кажется ему воплощением тепла, чем-то вроде домика из диванных подушек. Но в этой комнате основным островком тепла, похоже, стал сам Тимофей, всё ещё дежурно распыляющий вокруг своё нежданное-негаданное счастье. Митя выглядит застывшим. Холодным. Даже страшновато приставать – как будто тогда он положит на колени полотенце, которым сейчас вытирает волосы, развернётся медленно и заморозит Тиму взглядом. И сам замёрзнет окончательно. - Прямо как в пещере, - всё же делает безысходную попытку пошутить Тимка. Митя включает свет, пробегает взглядом по лицу своего гостя и натягивает на ещё влажный торс футболку. Скользнув в дверь душа, возвращается уже в штанах. Рассеянно улыбаясь, протягивает Тимке мандарин. Это выглядит как вынужденное гостеприимство. Как будто Митя уже стоит на пороге между этим миром и своим безмандариновым, укутанным в полотенце сумраком – и только существование Тимки здесь и сейчас не даёт ему туда уйти. - У меня такого ещё никогда не было, знаешь… - начинает Тимофей, и мысли у него в голове почему-то в бешеном ритме размножаются, но застревают между зубами. - Что? - Пилон, - резко меняет курс Тима, - Я никогда не пробовал. Сложно, наверное. Долго учился? - Не очень. Главное – желание. Разговор замирает, жалобно съёживаясь и дрожа от напряжения. Но Тимофей не оставляет попыток, уже по инерции продолжает движение, потому что где-то по пути потерял тормоза. - Таньку жалко, правда? – нащупать более подходящую тему не получается, собственные слова заносят Тиму в водоворот, захлёстывают с головой, - Хорошая девчонка, добрая… - Да, хорошая, - говорит Митя, и его взгляд застывает на кровати, на которой сейчас восседает Тима. Не на нём самом. Именно на кровати. Тимофей догадывается, что Митя всегда был в хороших отношениях с Олегом и что он в какой-то мере должен быть расстроен уходом друга. Но не до такой же степени, чтобы не замечать Тимофея в упор? Не до такой же степени, чтобы Тимофей, с которым Митя так ласково себя вёл в прошлый раз, не мог заменить в его голове какого-то там Клевакина хотя бы на пару минут? Митя же не пробовал на вкус слёзы Олега. Не гладил по голове Олега, когда тот спал, положив голову ему на колени. Ведь нет? Сперва саркастично-вальяжные вопросы самому себе вдруг начинают отзываться внутри молчаливой истерикой. Ведь нет, не могло ведь такого быть?! Но если такого не было, то почему Олег, которого вообще здесь уже нет, для Мити сейчас настолько важнее? Тимка злится на эту чёртову кровать, которая будто бы безмолвно издевается над ним. Отнимает у него такое долгожданное счастье, отрывает по кусочкам вместе с радостью его разделить. Видимо, у Клевакина настолько сильная энергетика, что она накапливается в его вещах и продолжает измываться над окружающими даже после его ухода. - Ну я пойду..? – почти что умоляюще спрашивает Тима, заглядывая в лицо соседу, пытаясь привлечь внимание. - А, - приподнимает взгляд Митя и снова задумчиво улыбается куда-то внутрь себя, - Да, спокойной ночи. Закрыв за собой дверь, Тимка прижимается к ней спиной. Он зажимает в кулаке так и не съеденный мандарин, сдавливая его, впиваясь в ладонь ногтями и брызнувшим соком. Тимка понимает, что он просто один из многих. А ещё он понимает, что его счастье не нужно никому кроме него самого. Как обычно бывает – если тот, чьё сочувствие ты хочешь получить больше всего, никак не хочет тебе сочувствовать, то кажется, что против тебя не только он, а весь мир целиком. Даже если это не так. И всё-таки, это очень обидно, потому что Тимка, кажется, всё ещё чувствует огроменные тёплые ладони Мити на своей голове и потому что такое у него в первый раз, и потому что для него это что-то совсем особенное, и Митя, и концертная эйфория, и... - Ауч! – Тимка еле успевает отскочить от двери, чтобы не быть погребённым окончательно под развалинами своего воображаемого подушечного замка, - Ты чего?! - Кулер, - коротко объясняет Митя, приподнимая в руке кружку, - А… Митя переводит взгляд на оранжевый сок, сочащийся из кулака Тимофея. Капающий на пол. Кап. Кап. Всё ещё далёкий, но сочувствующий, оттаивающий взгляд Мити. Проклятая невозможность уйти из-под этого взгляда или хотя бы разжать кулак. Отсутствие какого бы то ни было… желания сдвинуться с места. Спёртое дыхание. Кап. Капельки мандаринового сока отсчитывают только их время и только их тишину. Митя аккуратно, как будто это совершенно естественное положение дел, подставляет под эти капельки кружку. Ну да, всё верно – пол в этой ситуации абсолютно не виноват и не должен отдуваться за человеческое неумение осознавать свои чувства. Даже пол волнует Митю больше, чем существование в его жизни Тимофея Пименова. Даже пол. Тем не менее, это самая странная сцена за всю жизнь Тимофея. Такая странная, что он цепляется за неё, не желая с ней расставаться. Неловкость скрывается за тишиной, которая сама собой нарастает вокруг Мити и затягивает в омут их обоих. Кап. Внутренности вытекают из мандарина, как из Тимы вытекает понимание смысла происходящего. «Что случилось-то, Тим?» – наконец поводит глазами Митя. «Понятия не имею» - то ли всхлипывая, то ли сердито шипя сразу всеми остатками своего сознания. «Заходи» - лёгкий кивок головой в сторону двери. Дверь будто бы еле слышно вздыхает, отворяясь в очередной раз. На какие только человеческие глупости она не насмотрелась. Но эти двое – это, конечно, что-то с чем-то. Даже с её точки зрения. - Я, - говорит Митя, когда они снова устраиваются на разных кроватях, так же, как и до этой причудливой передышки, - я не такой хороший человек, как тебе кажется. - Чего? – не сразу понимает Тима, затянутый в очередной водоворот тембром его голоса. - Не повод это всё, говорю. Не повод мне… симпатизировать. Тимка ведёт бровью и старается выудить из движений Митиных губ нить разговора. Чего? - Я далеко не всегда веду себя так, как тем вечером, - терпеливо объясняет Митя, - У меня ещё много сторон, которые тебе не понравятся. Вот, как сейчас. Они так-то даже мне не нравятся, если честно. Но они есть, и я их вечно прятать не смогу. И когда-нибудь ты поймёшь, что я вот вообще не добрый волшебник. Тебе покажется, что я тебя обманывал. А я тебя обманывать не хочу. Тимка не верит. Тимка помнит его тепло. Его взаправду, по-честному нежные руки. Тимка уверен, что Митя просто не понимает себя самого, раз говорит такие вещи. Потому что ну не может быть так, чтобы этот пуленепробиваемый лёд был настоящим, а то подушкообразное солнышко – напускным. Так не бывает. Он слишком светлый для этого: от волос до сердца. - Ты не тот, Тим. Не тот, кто может меня выдержать, - капельку виновато улыбается Стаев. - А Олег – тот? – вырвалось. Само собой. Без участия мозга. Но Митя не сердится – он смеётся. Так задорно смеётся, что очень сложно поверить, что каких-то десять минут назад он был похож на ледяное изваяние. Митя смеётся настолько тепло, что у Тимки появляется надежда. - Нет, - говорит он, отсмеявшись, - Олег – тоже не тот. - Но вы очень хорошо ладили. - Да. - Почему мы так не можем? - Потому что я тебе слишком сильно и ненадолго нравлюсь, - быстро, серьёзно отвечает Митя. На его лице нет презрения или негодования, нет желания избежать этой темы, нет насмешки. Только ясность причинно-следственной связи - и больше ничего. Ясность, которая заставляет Тиму загореться пунцовым румянцем вплоть до кончиков ушей. - С чего ты..?! Митя не объясняет. В этом нет необходимости. Митя снова берёт со стола кружку с мандариновыми капельками на дне и выходит из своей комнаты, оставляя Тимофея в ней одного. Такое странное, абсолютно не соответствующее ситуации доверие режет кожу и ещё что-то внутри, отвечающее за скребущихся на душе кошек. Тима вгрызается в полураздавленный мандарин прямо с кожурой, чтобы притупить слишком колючие флешбеки в голове. Или чтобы заткнуть рот своему надоедливому неудовлетворённому счастью. Потом он переворачивается и утыкается носом в прохладный матрас, которому проиграл. Тимка почему-то чувствует себя нашкодившим котёнком, которого отчитали. Он умный котёнок, поэтому даже смутно понимает, за что, но не хочет этого признавать. И всё-таки, похоже, они с Митей подразумевают совсем разные вещи под этим словом. Тем самым, которое Митя так благородно и старательно избегал, а оно все равно неумолимо зависло в сгустившемся воздухе. «Любить».