Однострочники и драбблы по "Агентам А.Н.К.Л."

Площадь перед собором Святого Марка заливало солнце. На миг эту покрытую плотной позолотой картину перечеркнула стая белых и сизых голубей, взметнувшаяся в чистое синее небо. Едва Иллия выехал на площадь, зазвонили церковные колокола. "Доброе ли знамение?" Иллия прислушался к самому себе. Звук, резонируя глубоко внутри, не вызвал тревоги, а значит, можно было счесть, что Всевышний благословлял на предстоящую непростую, а главное, новую работу. Иллия остановил велосипед и запрокинул голову, глядя на колокольню через темные стекла очков. Тесный воротничок сутаны промок от пота. Еще один жаркий день. Иллия перекрестился. "Дай мне сил, Господи, и направь". На подоконнике второго этажа дома двадцать три по улице Авеллана росла жизнерадостного ярко-алого цвета герань. Рядом с кадкой стояла клетка с щебечущей канарейкой. Ничто не указывало на зло, поселившееся в этом доме. Иллия подумал о собственном доме, в котором он провел детство. Для окружающего мира все в той его жизни было образцовым, но совершенно безрадостным. На всех фотографиях оттенка сепии он стоял навытяжку и строго, без улыбки, смотрел в объектив. Иллия приставил велосипед к выкрашенной в желтый стене, кое-где краска облупилась, проступали серые кирпичи. Взяв потрепанный саквояж, Иллия убрал в него очки, а потом вдавил пальцем дверной звонок, тот, что был рядом с подписью "А. и В. Соло". На самом деле только А. - Адриана. В. - Витторио - умер год назад. Но маленькая табличка осталась в первозданном виде. Иллие открыла Мария, мать Адрианы, бабушка юного Наполео. Она жила с дочерью с тех пор, как Витторио не стало, наполняя этот дом подобием жизни. - Сюда, святой отец, - Мария посторонилась. В коридоре к ним присоединилась Адриана, бледная, с темными кругами под запавшими глазами. Ее рот преждевременно обрисовали морщины. Она не проронила ни слова, лишь потянулась к руке Иллии, и тот благословил женщину, позволил прижаться болезненно горячим лбом к своим пальцам. - Ему становится все хуже, - севшим голосом сказала Мария. Они остановились у голубой двери, обклеенной вырезанными из журналов парусниками. Иллия кивнул женщинам и вошел первым. На кровати метался юноша, тот самый Наполео. Он глухо рычал, скалился, вскидывался на лопатки и месил сбившееся лоскутное одеяло пятками. Увидев гостя, он затих, а потом сел одним плавным, каким-то неестественно точным движением, словно внутри него сработал механизм, и замер, всматриваясь перед собой. Сморщенные черты лица разгладились, взгляд будто бы прояснился. Юноша утер пену с губ. - Взгляни, - радостно прошептала Мария дочери, - Поль сразу успокоился при виде святого отца. - Я хотел бы приступить к работе немедленно, - сказал Иллия. Они с Полем остались вдвоем. Иллия с щелчком открыл свой саквояж, достал свечи, слепленный в конусы ладан и маленькую книжку - молитвенник в черной кожаной обложке с серебряным тиснением. - Я видел тебя во сне, - сказал Поль и улыбнулся - медленно, лениво. Его полные красивые губы соблазнительно изогнулись. - И ждал. Иллия ничего не ответил. Он зажег свечи и ладан в курительнице, а потом приблизился к Наполео. Тот смотрел на него с любопытством, поблескивая синими, как ясное летнее небо, глазами. - Расскажи мне о своей жизни в этом доме, юноша, - попросил Иллия. У него закрались сомнения в том, что Поль на самом деле одержим. Вероятно, этот юноша просто изображал помешательство, чтобы привлечь к себе внимание или чтобы избавиться от ненавистных репетиторов. Мало ли могло быть у него причин. Юноша поерзал, сел, поджав ноги, и стал рассказывать о своем отце и о своей матери, влюбленной в него без памяти до сих пор. - Когда отца не стало, мама превратилась в погасшую свечку, - он посмотрел на крошечные огоньки, танцующие на тонких восковых пъедесталах. - Мама даже немного сошла с ума, совсем немного, но достаточно, чтобы травить себя и меня беладонной. Иллия накрепко стиснул зубы. Вот и причина странного поведения юноши - зов на помощь. - Мария знает? - спросил он, когда пауза затянулась. - Не думаю, - Поль пожал плечами. - Мама больше не любит меня. Возможно, она любила во мне - в этом юноше - отражение своего драгоценного мужа. Когда я - этот юноша - понял правду, сосуд опустел. Его было легко занять. А может, - Поль посмотрел на Иллию с огромной надеждой, в один миг вспыхнувшей в его глазах, - может быть, мама просто боится потерять второго любимого мужчину? Ведь я давно уже могу жить своей жизнью и уйти из отчего дома. Любящий может желать смерти любимому, чтобы удержать его при себе, как считаешь, Иллия? Рука, протянутая к молитвеннику, замерла. Иллия точно помнил, что не представлялся своему подопечному. - Вот что я думаю, - сказал строго Иллия. - Не стоило пугать твою бабушку, следовало рассказать ей о беладонне. Не я нужен твоей несчастной семье, а врач. Ты просто прикидываешься одержимым. - Если бы я прикидывался, я бы не мог сделать так, верно? - сладко улыбнулся Поль и прошелся по стене, ступил на потолок и оказался вниз головой прямо перед лицом превратившегося в натянутую тетиву Иллии. И вдруг поцеловал. Просто положил гладкие ладони на скулы и впился горячими, требовательными губами в дернувшийся от изумления рот. Иллия отшатнулся и с отвращением утерся. А Поль, вернее, демон, завладевший его телом, теперь в этом не было никаких сомнений, нагло расхохотался. И звук этот походил то на мужской, то на женский голос, а то и вовсе на звериное рычание. Иллия взял в одну руку черный деревянный крест, освященный самим Папой Львом XIII, а в другую - молитвенник, и начал читать: - Изгоняю тебя, дух нечистый, сила сатанинская, именем и добродетелью Господа нашего Иисуса Христа, искоренись и беги от Церкви Божией, от душ по образу Божию сотворенных и драгоценною кровию Агнца искупленных. Поль скептически поджал губы, а потом дернул подбородком. Ну-ну, мол, и что дальше? - Не смеешь боле, змий хитрейший, обманывать род человеческий, Церковь Божию преследовать и избранных Божиих отторгать и развеивать, как пшеницу. Повелевает тебе Бог всевышний, Коему доныне уравняться желаешь в великой своей гордыне... - А вот это отчасти верно. - ...Который всех людей хочет спасти и привести к познанию истины. Повелевает тебе Бог Отец, Бог Сын; Бог Дух Святой. Поль слушал с интересом, склонив голову к плечу. А потом начал смеяться. Иллия нахмурился, стиснул крест в руке. - Изыди! - коротко замахнувшись, он плашмя впечатал крест в лоб несчастному одержимому юноше. Да видно силу не рассчитал. Поль повалился на кровать, громко охнув. Но тут же, как болванчик, он выпрямился и встал перед Иллией. - А вот сейчас неприятно было, - процедил сквозь зубы и ударил в ответ. Иллия пролетел через всю комнату и ударился спиной в дверь, тяжело сполз на пол. За дверью раздались громкие причитания Марии и демонический смех Адрианы. Эта женщина и сама была ли здорова? Нет, рассудок ее помутился. И эта печальная хворь могла передаться сыну. Хотя несчастный Наполео страдал куда явственнее. Иллия поднялся, но тут его развернуло, словно толкнула невидимая рука. Жилистое молодое тело навалилось сзади, вжало его в дерево до треска, так, что он едва мог дышать. Поль стал тереться о него как сумасшедший, умирающий от похоти. - Сладенький святоша, - раздался шепот у самого уха, сладострастное змеиное шипение. - Такой сильный, такой красивый. Бросивший свою бесценную жизнь на служение придуманному людьми мифу. Люди боялись грозы, боялись огня, боялись зла внутри себя. Потому и придумали Спасителя. Иллия сжал кулаки до боли, дернулся, пытаясь сбросить с себя одержимого, но тот вцепился мертвой хваткой, вжался в его спину своей грудью и напирал, давая ощутить твердость в тонких спальных штанах. Иллия стал снова читать молитву, истово, всем сердцем веря в правосудие Божие. Но демона это ничуть не смутило. Он уже задирал сутану из тонкой шерсти, а потом зашарил ладонями по бедрам и ягодицам. Иллию будто бросили в ледяную купель. Он рвался так, что трещала одежда, а когда пальцы демона сомкнулись на его чреслах, вдруг будто провалился в черное небытие. Он слышал лишь свое загнанное дыхание, срывающееся на всхлипы, и чувствовал невыносимое, острое наслаждение, которым награждал его враг человеческий. - Вот так, - раздался змеиный шепот над ухом. - Не бойся. Я возьму этот грех на себя. Ты же просто чувствуй. Горячее дыхание опалило кромку уха. Длинный змеиный язык облизнул мочку. - Иллия, Иллия, яви мне дождь..! Иллия вздрогнул и очнулся. Он лежал в своей монастырской келье, обнаженный под тонкой простыней. Ткань прилипла между ног, там, где мгновение назад стало мокро. Сердце заполошно билось, совсем не хватало воздуха, будто пришлось надолго задержать дыхание на глубине. Иллия вскинулся, шумно вдохнул. В паху пульсировало и горело, в висках толкалась распаленная кровь. Иллия вскочил и натянул сутану на голое тело, а потом - босой и растрепанный - побежал по двору к купели, зачерпнул в ладони прохладную воду и окунул горящее лицо. - Прости мне, Господи, ибо я грешен. Солнце в отражении ослепило его. Иллия зачерпнул яркий блик, колыхающийся на воде, и выпил его. Капли потекли по гладко выбритому подбородку, на сутане остались темные пятна. "Неужели я не готов к такому? Неужели слаб духом? Или, быть может, сам Господь в обличии одержимого проверяет меня..." Иллия наугад открыл молитвенник - он уже выяснил, что, с какого места ни начни, ничего не помогало. Поль то смотрел в окно со скучающим видом, то бродил по потолку, показывая всем своим видом: нет, это не работает, и это не работает, и вот это тоже пустая трата времени. "Каким был Наполео до того, как демон овладел им? Улыбался ли он, быть может, смеялся невпопад, или был скромным и тихим?" - Почему бы тебе просто не оставить бедного юношу, - пробормотал Иллия устало и хмуро, проводя пальцами по напряженному лбу. - Его оставили мать и Господь наш. Если еще и я оставлю его, что тогда ему останется? - Поль склонил голову на бок. "Нет. Его зовут иначе, - напомнил себе Иллия. - Имя одержимого юноши - не имя демона, засевшего в этом телесном обличии". - Магдалена была черноволосой, с глазами цвета дикого меда. Николо также был темноволос и темноглаз, - сказал демон, оказываясь совсем близко. - Ты светловолосый. Голубоглазый. В кого бы это? "Не лги мне, Магда! Мне-то не рассказывай сказки про пра-пра-пра, на которого похож этот мальчик!" Иллия почувствовал, как тело сковывает озноб. Он не смог пошевелиться даже тогда, когда одержимый юноша стал гладить его по волосам, мазнул по губам большим пальцем. - Может, поэтому отец ненавидел тебя и твою мать? В горле словно выросли колючки, а язык присох к нёбу. Иллия не мог проронить ни слова. - Казалось бы - за что? Разве не было ему благой вести? Отчего же Иосиф не чувствовал себя обманутым? Отчего он был уверен, что Мария зачала от бога, а не от соседа-кожевенника? Как ты объяснишь, Иллия, что Господь обрюхатил деву Марию, а вовсе не ее муж? Считать ли это прелюбодеянием или благодетельством? Можно ли тогда однозначно трактовать некоторые заповеди божьи? Что сказал он, что придумали сами люди? Это было невыносимо. Невозможно было это слушать. Иллия попытался поднять руку и потянулся к распятию. Сжал его накрепко, до боли. Это придало ему сил. Поль наблюдал, и в глазах его тлело сочувствие. Иллия смог вскинуть руку над головой, занес ее над одержимым. Поль сладострастно облизнулся, скользнул пальцами по пуговицам своей измятой рубашки и прижался к Иллие обнажившейся грудью. Впился губами в пульсирующую на шее жилку, а потом посмотрел своими синими глазами и жарко зашептал: - А может ты - тот самый Иллия, который помажет на царство нового Христа? А может, я и есть тот самый новый Христос? А может, ты? - Изыди, сын Ваалов, - плоть Иллии противилась его воле и крепла от трения о него юного тела. - Ненасытный Гелиос, - проурчал Поль. - Язычник! - выдохнул Иллия и оттолкнул одержимого. Он стал громко, нараспев читать изгоняющую молитву. Поль послушно отступил и усмехнулся. - Нет. Я всего лишь романтик. А ты - трус. Боишься признаться даже самому себе в своих желаниях. И вдруг снова прижался к Иллии, тронул дыханием его губы. И Иллия против воли посмотрел на эти губы, яркие, сладкие... Он ударил себе под ребра распятием, острый край больно вонзился сквозь сутану. Но наваждение не оставило его. - Убей, - проурчал Поль. - Убей это испорченное тело, - и заговорил горячечно, задыхаясь, сиплым шепотом. - А потом воскреси. Ты сможешь. Нет? Не сможешь? О... Малыш Элияху. Ты пытался? Скажи, ты пытался, когда твоя мама лежала мертвой? Иллия снова был там. В том дне. В той комнате. Он запрокинул голову и закричал, чувствуя на лице горячую жгучую влагу. В жаркий полдень холод ледяными остриями вонзился под кожу. - Я знаю твою тайну. - Кровь Христова. Плоть Христова. Когда пресная тонкая просвира легла ему на язык и тут же прилипла плотной пленкой, растворившись в остатках вина, Иллия вдруг увидел Поля, распластанного перед ним на ложе, разметавшегося, ждущего, умоляющего всем своим видом. Глаза юноши были закрыты, брови возведены, скулы алели. Грудь с алыми сосками, с отчетливо проступившими дугами ребер тяжело вздымалась. Он был так доступен. И Иллия в своем видении склонился над ним, как хозяин, а потом взял в плен своего рта его напряженную подрагивающую плоть. Иллия содрогнулся и отшатнулся прочь. - Что с тобой, сын мой? - спросил отец Бартоломеу. Иллия не ответил, не осмелился даже перекреститься на святой лик и широко зашагал прочь из церкви. - Ты говоришь всем, что Господь всемогущий не прощает самоубийц. "Демон попытается запутать мысли, исказить саму суть веры". - Неужели ты думаешь, что твой Господь когда-нибудь простит отцеубийцу? Хоть он и подстрекал однажды простого смертного к убийству собственного сына. Сильному богу понадобилась проверка преданности своего раба. Иллия отвернулся, заложив страницу молитвенника пальцем, и зажмурился. "Он попытается запугать, искусить. Он может многое знать - в этом доказательство его принадлежности дьяволу". - Твои мама и папа ругались на кухне. Они будто не замечали тебя. Мама вскочила, отец толкнул ее. Она упала и ударилась об угол стола. Он не убил ее, это был несчастный случай. Но ты, малыш Иллия... - Я не понимал, что делаю!.. - выкрикнул Иллия раньше, чем осознал это. Губы Поля тут же изогнулись в плотоядную усмешку. - Вот ты и разговариваешь со мной. - Он никогда не простит тебя. А я прощу. Я знаю, что тебе нужно, Иллия. Немного прощения. Иди ко мне. Для твоего отца ты был воплощением зла, а не любви. Иллия вытащил нож, который взял только сегодня, чувствуя в нем необходимость, и приставил к сердцу Поля. - Снова хочешь стать убийцей? Хорошо. Убей меня. Я согласен. Поль дернул руку Иллии и нож оставил на его золотистой коже сильно закровившую царапину. Поль издал тихий сладострастный стон. А Иллия... Он будто зачарованный уставился на эту кровь, на глянцевую каплю, скользящую к впалому животу. И упал на колени, и прижался губами к этой капле. Поль погладил его по голове, запустил пальцы в пшеничные волосы и прижал к себе крепче. - Я прощаю тебя, - сказал он голосом мамы. - Прощаю, - голосом отца. - Прощаю, - своим собственным. Иллия замер, закаменел. Он не мог пошевелиться, не мог дышать. "Обман". Но как же ему хотелось именно этого. Немного прощения. "Человек слаб. Но я не имею права быть слабым. Если я не смогу выстоять - любыми средствами, что тогда останется простым людям..." Он не справился с обрядом. И сейчас он был почти готов предать своего бога. Нет. Лучше умереть. Лучше нарушить основную заповедь, чем утратить веру. Он развернул нож к своей груди и воткнул по самую рукоятку, одновременно шумно выдохнув, исторгнув весь воздух из своих легких. - Господь не прощает самоубийц, - прошелестел Поль, когда Иллия осел на пол, пятная ковер кровью. - Но я не отдам тебя ему. Он протянул руку и вытащил нож из груди Иллии. Погладил кровавое пятно поверх сутаны. И случилось чудо: рана затянулась, а боль ушла. - Теперь ты мой, - сказал Поль. - Отныне мы связаны. Ты будешь рядом и отправишься со мной в странствие. - Никуда я с тобой не пойду! - воскликнул Иллия, но Поль прижал палец к губам, прося его умолкнуть. - Если ты не пойдешь со мной, то у тех несчастных, которых я намереваюсь совратить, не будет ни единого шанса. Идем со мной. Я буду демоном, нашептывающим из-за левого плеча, а ты - святым духом, напутствующим из-за правого. Идем, Иллия, поборемся за душу-другую. Быть может, это именно то, зачем послал тебя на землю Господь. Иллия долго молчал, но наконец кивнул. Они вышли из комнаты вместе. Ожидавшая Мария изумленно охнула. Адрианы не было видно. - Наполео отправится со мной, - сказал Иллия. "Возможно, увести его из этого дома, пытаться очистить, как-то влиять на него - самое верное, что я могу сделать. Проиграно одно сражение, но не война". - Он почти исцелился, но должен предаться аскезе в стенах монастыря Святого Луки в Наррадене. Я буду сопровождать его в этом странствии, - и добавил: - А где же госпожа Адриана? Ей нужен хороший врач, Мария, который выпишет ей успокоительное. Мария возблагодарила бога и прижалась к пальцам Иллии, а Поль только хмыкнул и скрестил руки на груди. Иллия подарил ему тяжелый взгляд. Из магазина модной одежды вышел юноша в элегантном белом костюме. За ним следовал священник в черной сутане. - Я отправился с тобой в путь, чтобы продолжать борьбу, - сказал священник. - Ну разумеется, мой честный католик. Мы еще поборемся за твою веру, - луч солнца мазнул по точеному лицу. Иллия обернулся, бросил последний взгляд на сонный город. Потом он проверил крепления на крыше машины, подтянул, чтобы велосипед не трясся, и сел за руль. - На юг, к морю, - сказал ему Наполео и лукаво улыбнулся. По стеклам поползли тени сосновых ветвей. Деревья с медового цвета стволами выстроились по сторонам дороги, будто стражи, что охраняли святыню и теперь провожали непрошеных путников. В сердце Иллии впервые за долгое время не осталось тревоги. Он чувствовал близость разгадки своего предназначения и больше ему не хотелось оборачиваться.