Отреченный

      Шум неспокойного моря звучала через дырявые стены бедного рыбацкого домика. Остен мог прекрасно слышать его, как и свою боль по всему телу. Он совсем недавно пришел в себя и совсем не понимал, куда попал и что произошло с ним в последние минуты. «Адель» лишь промелькнуло это имя в голове молодого доктора, который спохватился встать, а также получить порцию болезненных ощущений. Он резко простонал от боли в левом боку и правого плеча, где были раны от пуль. Правда не сразу ощутил боль в левой ноге, как позже вспомнил врач, ему прострелили аж два раза. Голова лишь гудела и не хотела помочь ему вспомнить ту роковую ночь. « Где же императорская дочь?» — подумал Остен. Он точно выхватил ее из кромешного Ада. А что дальше произошло, врач не смог вспомнить. Лишь помнил бездну моря и больше ничего. А как его выкинуло на берег одного вообще не знает как. « Наверно течение унесло меня на рыбацкую бухту, как и говорил профессор, » — подумал он. Когда он попытался встать, то тут же упал неуклюже. Похоже, что пули, которые попали в его левой ноге, были сквозными, однако, одна из них задела кость, и образовал небольшую трещину в берцовой кости в голени. Остен лишь пробурчал от боли и попытался встать, пока не подбежал к нему мужчина средних лет с светлыми волосами и темными усами, с добрыми серо-голубыми глазами.        — Да вы с ума сошли? Зачем вы встали? — подбежал к нему и помог ему подняться. — Вам еще рано ходить, молодой человек, а тут уже хотите выбежать с стартовой дорожки. Поберегли вы лучше себя.       Остен не мог возразить ему и лишь послушно следовал по его указке, как капризный пациент в больнице. Почему? Потому что ему не оставалось выбора. Он не знает точно, где находится, а также не знает местонахождение Адель Брадиславской. С помощью этого незнакомого человека, врач смог сесть на свою жесткую кровать. На его левой ноге был распутана чуть желтоватая и старая бинтовая лента вместе с дощечками, которые поддерживали в покое ногу и позволяла лечению пойти быстрее. Незнакомец лишь причитал себя, что не умеет перевязывать раны или какие-нибудь любые виду переломов.        — Можно сам перевяжу, — сказал это Остен он немедля начал перебинтовывать свою ногу, однако посторонний ему человек помог поддерживать ему небольшие дощечки так, чтобы они снова не выпали.        — Где вы научились так искусно перевязывать? — сказал довольно впечатлительный человек.        — Учился у местного врача в Салемском полуострове, в городе Аква, — соврал ему Остен, который не привык обманывать людей таким же способом, однако, что ему делать, если он попал в такую ситуацию. Либо поддаться к слабости, либо выживать при любых условиях даже, если дорога тебе жизнь.        — О как! — удивленно сказал он, а позже встрепенулся, как будто у него появилась новая идея, позже заговорил: — Простите, я не представился. Меня зовут Джордж МакГуид и я вас притащил в этот старый дом. Конечно же, он не блещет своею роскошью, но мы люди простые. Если вы не знаете, куда попали, то вам скажу прямо. Вы попали на остров Зейлонд, в империи Эндаул. Правда не прямо в этот чумной городок, а на старой и уже позабытой рыбацкая бухта, — с такими словами он с глубоким вздохом выжал из себя последний воздух, чтобы снова вдохнуть свежего морского воздуха. — Жаль, что мы не вовремя съехали или иначе Розалинда была бы жива.        — Это ваша жена? — спросил Остен.       Он промолчал, ибо для него это было сложнейшим этапом в жизни: остаться без любимого человека в эпидемии чумы. Наверное… Как ни странно не звучало, Джордж держал в себе боль, которая внутреннее разрывал его самого. Внутреннего «я». Остен понимал эти чувства, ведь сам их и испытывал. Боль, утрата, чувство потери. Ведь раньше это испытывал, когда он узнал о смерти матери… Однако его интересовал один лишь вопрос: где Адель Брадиславская? Ведь она должна также быть где-то здесь. Адель просто так не могла пропасть или в любом случае утонуть…а, если бы утонула, кто будет править империей? Народ? Или найдется новая глава государства?        — Простите, что задел вас таким вопросом, — сказал Остен, — но у меня будет к вам один вопрос. Можно его задать? И извините, я не представился вам. Меня Жан Хальвард.        — Что за вопрос? — спросил меня Джордж и встрепенулся от своей тоски.        — Когда я уезжал из города Аква, со мной ехала одна девушка, — продолжил говорить ему Остен. — Она мне дорога как драгоценный камень…        — Дайте отгадаю, — перебил его Джордж и призадумался на секунду. — Это была ваша первая любовь?        Остен не мог высказать свое недовольствие насчет того, что говорили во дворе императора. А именно о том, как придворные короля шептали о романе молодого доктора с прекрасной будущей императрицей. Конечно же, между Аделью и Остеном ничего особенного не было. Это был сущий бред для всего двора. Адель вряд ли влюбилась в того нового доктора. Да никто же не позволит им обвенчаться. К тому же… это уже совсем неважно ни для кого. Остен лишь прикусил свою нижнюю губу и твердо ответил:        — Моя…сводная сестра.        — Простите, боюсь я ни чем не могу вам помочь, — пояснил Джордж разводя своими грязными руками в стороны. — Кроме вас мы никого не нашли на берегу, — его взгляд перешел на дальний план, будто кого-то увидел издалека, а позже быстрым движением руки позвал кого-то. — Ну же, малышка. Подойди ко мне.       Из-за угла выглянула маленькая девочка, которая с хитрыми глазами, интересовавшаяся тем, что происходило в ее отсутствие. Но когда ее подозвал Джордж, живость в глазах исчезло и она слегка съежилась от своей скромности. Как будто испугалась и ждала за свое непослушание наказание. Какие же любопытные все-таки дети! Неправда ли, друг мой? Думаю, что ты со мной согласишься даже, если я буду нести свой собственный бред. Девочка вошла в темно-серую комнату, где было немного холодновато не только для нее, но и для Остена, который накинул на свои плечи теплое и колючее одеяло. Он даже не заметил, как быстро замерз. Ей примерно около девяти лет и выглядела немного младше, чем кажется. На худощавом маленьком тельце весели больше ее одежда, похоже принадлежавшая покойной матери. Она смотрела своими яркими голубыми глазами то на Джорджа, то на Остена, который мерз.        — Знакомьтесь, мистер Хальвард, — сказал Джордж прижимая к себе эту маленькую девочку, которая с безразличием смотрела на незнакомца. — Эта моя дочь Анна. Она у меня не очень общительна с тех пор как умерла Розалинда, прошу простить за ее замкнутость.        — Здравствуй, Анна, — сказал Остен улыбаясь ей, хотя улыбаться ему было трудно. Он жутко замерз и не прочь бы посидеть у костра, однако стиснув зубы, он слегка прикоснулся к маленьким ладонями, своими оледенелыми пальцами. — Можешь называть меня просто Жан…       Девочка сразу же почувствовала холод, исходящее от его рук, а глаза сразу же зажглись живостью. Анна обхватила своими ручками правую руку Остена и потащила его вперед, будто хотела показать что-то. Конечно же, доктор сразу не понял, что она хочет от него. Ведь этот ребенок без причины заставил его подняться и, в то же время, заставила попрыгать на своей здоровой ноге до теплоты, исходящая из старой печи. Хоть она немного дымила, но хорошо отдавала всему дому тепло. Остен лишь был немного удивлен, однако Анна тут же сказала:        — Грейтесь. Ваши руки очень холодные.        — Спасибо тебе, Анна, — поблагодарил ей Остен. — Ты очень хорошая девочка, — сказав это, он слегка взъерошил ее тонкие светлые волосы, отчего Анна густо покраснела. Может она сильно засмущалась из-за того, что ее похвалил незнакомец…хотя, кому это знать.        — Я сделаю вам временно костыли, — сказал Джордж. — Завтра можете прогуливаться по побережью Аланды.        — Спасибо вам, Джородж за то, что вы помогли мне.        — Не стоит благодарности. Любой бы человек сделал также на моем месте, — сказал Джордж.

***

      Через два дня Остен мог прогулять по побережью моря Аланды. Правда ему пришлось привыкнуть к костылям, потому что никогда еще не ходил с ними. Однако ему помогала та девочка, Анна, которая заговорила с ним. Вместе же и гуляли по побережью спокойного моря Аланды. Молодой врач редко выходил в императорский двор, чтобы прогуляться и выйти в сады или хотя бы окунуться в городской суете, чтобы отвлечься от своих проблем, также отдохнуть от вечной суеты. Остен это впервые почувствовал…свобода. Хотя он получал приятный холод по лицу, чувствовал себя как-то спокойнее и умиротворенным. Такое чувство вызывало в его душе, что триста лет не выходил из своей коморки, как те старые дряхлые джентльмены, боявшиеся легкого ветра, которые унесут их старые кости высоко от земли. Хотя это было воображение у доктора на этот счет. Однако, у него было достаточно хорошее представление.       Остен удивился, что в такую зиму снег едва обхватил эту землю… Интересно, что происходит? Ведь раньше шли большие снегопады, холодало, а теперь непонятно. Анна с Остеном хоть и не разговаривала, но с большим любопытством наблюдала за таким, как он. Почему ей это нравилось, доктор сам не понимал. Во-первых, это казалось странным и непонятным. Ведь они едва знакомы, чтобы быть друзьями, тем более за такое короткое время, вряд ли появится симпатия как другу. Во-вторых, девочка так сильно привязалась к этому парню, будто их разлучить невозможно. Как это могло произойти за эти сутки? Однажды, он спросил у нее:        — Анна, почему ты ходишь все время со мной?       На что девочка спокойно и слегка улыбнувшись ответила:        — А ты хороший, Жан! Поэтому ты мне очень нравишься, как друг.        — Вот оно что, — сказал Остен аккуратно ходивший на своих костылях, чтобы не упасть на сугробы. — А я уже думал, что ты мне не доверяешь с своим отцом.        — Дурак! — сказала девочка нахмурив свое лицо, где красовались красные щеки от мороза.        — Может быть, — сказал Остен усмехнулся. — Хотя, кто знает. Может я и действительно дурак…или же нет… Время еще покажет.       Наступила неловкая тишина между девятилетней малышкой и двадцатилетним взрослым мужчиной. Они не медля шли по побережью, получая просто невообразимое впечатление от своей прогулки. Анна лишь аккуратно шла по следам Остена, чтобы ее короткие ножки с легкостью передвигались по неровному сугробу, но уже протоптанной тропинке. Хоть рыбацкая бухта в связи с эпидемией стала очень бедна, она по-прежнему была прекрасна. Ну и пусть Остен не бывал здесь прежде, в своей голове он фантазировал, как тут бушевала жизнь и торговля. В тоже время он думал о том, как Адель погибла. Ведь ее тело не было обнаружена. Возможно, она утонула в бездну и наконец-то обрела свой покой, хотя не испытав особые чувства. Анна лишь изредка поглядывала на Остена, который вечно о чем-то думал. Но не хотела спрашивать. Мало ли о чем он думает. А вдруг, этот молодой человек думает о том, как бы поскорее своих близких или что-то в этом духе. Анна много думала насчет этого, поэтому лишь не беспокоила его. Однако она внезапно спросила:        — А сколько тебе лет?        — А? — встрепенулся от своих собственных мыслей доктор. — Ну мне двадцать три года.        — Жан…я хочу с тобой дружить.        — Почему же? Я уже взрослый, а среди сверстников ты найдешь своих друзей…        — Уже нет, — твердо и уверенно сказала она.        — Почему же?        — Мои друзья умерли от чумы, — стала отвечать она. — Я… не знала, что мне делать. Меня терзает все изнутри. А когда умерла моя мама, то я начала волноваться.        — Волноваться? — повторил Остен.        — Волноваться, — повторила Анна еще раз. — Я боялась, что связанное с нею и со мною исчезнет. Я забуду ее ласку, тепло…лицо…забуду о ее улыбке, — тут она чуть ли не начала громко плакать, как настоящий ребенок.       Остен не мог оставить это и подхватил ее в объятии. Так он думал, что ее успокоит, но Анна уткнулась носом в грудь Остена и разревелась от своего бессилия. Теплые слезы обжигали холодное лицо девочки, а доктор поглаживал ее по голове. Ведь ни один раз он успокаивал таких маленьких пациентов, как она. Кто-то боялся операции, кто-то просто побаивался докторов. А Остен смог элементарно найти общий язык с детьми, нежели медсестры. «Все будет хорошо,» — уверял он их. В такой момент доктор лишь еще раз посмотрел на заплаканную Анну, которая медленно успокаивалась.       Больно вспоминать о том, что было в прошлом, однако от нее не сбежишь. Единственное средство — вспоминать о человеке таким, каким он был при жизни. Неважно, насколько это тяжело. Это ваша жизнь. Ваша летопись в истории…