Легенда о цветах безжизненной пустыни

      Песок струился по пальцам ее ног, когда она, порхая, как диковинная бабочка, танцевала посреди барханной тиши пустыни. Она была единственным отзвуком жизни и единственным видением, которое, словно мираж, сотрясало ее величавый покой. И потому в наказание за это стопы ее сурово ласкал жар песков, грудь раскаливал жадный воздух, а на губы ее печатью, иссушившей их нежность и влагу, легло томное молчание… и чей-то вожделеющий взгляд. То страсть властителя пустыни благословляла ее танец.       Он прятался, словно хищник, за песчаным валуном, и неудержимая жажда явственно плавилась в его взгляде. Восхищение царило в нем, и правитель не мог шевельнуться, не мог уйти, пока пленительные движения изящных рук и ног не выжгли ее образ в его сердце. Богиня была прекрасна, подвижна и чутка. С каждым шагом, с каждым брошенным мягким, счастливым взглядом она дарила падисары, вобравшие дивный цвет ее глаз, безжизненным пескам, и те, родив оазис, тянулись к солнцу, в хороводе с которым кружился свет ее волос. Свободная и уязвимая, отбросив ненависть чужой земли, она растила в ней любовь и нежность, не ведая, что чары ее приживались в душе хозяина песков. И когда в последний раз летящие ткани взметнулись в воздух, а богиня приготовилась, чтобы уйти, охотничий взгляд Короля настиг ее внимание. Она остановилась, удивленная, и кротко взглянула ему в глаза.       Так лиловый рассвет оказался захвачен пожаром заката.

***

      Рубиновые украшения игриво скатились по ее пальцам, когда она, выхватив из темной косы отдельную прядь, с интересом принялась разбивать ее на более мелкие участки. Прекрасное виделось богине в этой шалости, и потому она, напевая песенку «о милой розе», услышанную от детей Сумеру, методично закручивала черный волос вокруг ножки набухшего красноплодника, единственного цветка, вольготно живущего в пустыне. Ей нравилось думать, что этот дух, витавший в округе, – дух выживания, стойкости, решимости и отваги – был напоен всем живым, прежде всего, из воли их властителя, из воли Алого Короля. Не потому ли песок стремился к рыжине, а небо над гробницами держало такой зловещий оттенок крови, что символ силы носил столь алый взгляд? Непоколебимая земля в поклоне лежала перед его ногами, и вздымалась она лишь тогда, когда того хотела его воля: он устремлял ее твердыню в небеса, закручивая весь мир в песчаной буре. Только цветы, следовавшие за следами богини, точно робкие мятежники, упрямо тянулись к нему, как к солнцу, и в своих битвах он обходил их стороной.       Она заплетала пустынные цветы ему в косу, меняя холодные камни застывшей вечности на короткое благоухание жизни. Под покровительством луны и звездных грез они сидели в колыбельной оазиса, и сиявшее в полумраке озеро служило им зеркалом и посредником для переглядов между собой. Король втайне наблюдал в его глади, как мягко дышит она, согнув головку за его спиной, как трепетно и боязно она берет раскрытый красноплодник и нет-нет да срывает лепесток, гадая по нему о любви. И тут же смех срывался с его губ, и он тянулся к ней за поцелуем, и все шептал, что нет цветка, способного рассказать о его чувствах.       …песок звездным покрывалом окропил ее волосы под его касаниями и золотом засиял на ее одежде, когда она сложила танец лишь для него одного под лунным светом, словно под свадебной вуалью. И так, обменявшись клятвами на ложе из цветов, зажегши жар в холодной ночи пустыни, они облекли свой любовный обет в нерушимый союз, объединивший ее лес и его обитель.       А падисары, что зародились в ту ночь, через сотни лет стыдливо краснели, зная откровение и искренность этой любви.