Прогорклый, тусклый свет из заиндевевшего окна лениво отогревал заледенелый угол дома. Естественные трещины, заложенные в его основу и фундамент не совершенностью человеческого усилия, казалось, стенали, грозили разломиться, как ссохшийся гранат, от забивавшего в них снег ветра, и лишь чудом камень сопротивлялся ему, скрипел, как дерево, неустанно защищая доверенный ему очаг. Огарок свечи на подоконнике мечтательно и неверно мигал, рассеивая тьму и призрачно прогоняя холод, но, отступая каждую секунду, будто давал наступавшей тьме завершить расправу над этим убежищем от зимы и смерти. Все живое внутри, казалось, притаилось, затихло в эти минуты. Секунды осязаемо и громко стрекотали движением стрелки на парадных часах, застойный воздух внутри гудел сотрясающими порывами ветра снаружи, а горевший в камине огонь вторил ему предостерегающими шипением и треском. В пятнах порыжелого света сидели дети, но, укрытые темными, колкими, тяжелыми одеялами из шерсти, гляделись сбившимися в стайки волчатами. Вокруг не было взрослых. Была девушка. Она смело сидела у двери и, как неусыпный сторож, как встревоженная мать, следила за семейством, доставшимся ей в наследство.
Пусть мокрый снег и скрыл вывеску над входной дверью от глаз зазевавшихся несчастливцев, все в городе знали это место как детский приют, а его неожиданную владелицу – как его воспитанницу и самую старшую из детей, целительницу с сострадающим сердцем. В годы буйств несчастий и потерь, когда демоническая энергия оскверненных существ заражала, сочилась даже из самых невинных созданий, когда войны заменяли будничную жизнь городов, ее приют был оплотом и местом надежды, церковью для страждущих умов.
Дева работала безвозмездно, бескорыстно; кроткое выражение ее лица всегда сопутствовало ее работе и отражало ее упорство и чистоту. Милосердные прикосновения ее пальцев крыльями павших фей и ангелов утоляли любую болезнь, а нежный голос колыбельной успокаивал истерзанный разум. «Я откажусь от денег, но попрошу Вас поддержать детей», - всякий раз говорила она в ответ на осыпающиеся благодарности, и в эти моменты в ней казалась благосклонная богиня, что принимала дары от коленопреклоненных ради других. В самом деле, нечто божественное и возвышенное угадывалось в ее тонких, прекрасных чертах: светлый волос ее ореолом озарял прелестное лицо, оттененное сладкой меланхолией задумчивости, безгрешности. Невинности. Юная Дева была благословением небес, посланным в жестокий и смутный час на землю.
Вдруг дверь, подле которой сидела она, завыла, заскрипела. Изголодавшийся по людям ветер с усилием ворвался внутрь, отбросил cнежные стрелы на стены и пол, закрутился, рассеиваясь по комнате и заставляя отпрянуть назад даже отважный огонь. Домашние, успевшие уж было возмутиться, неожиданно оторопели. Непривычный для приюта звук бряцанья металла и цепей и тяжких, грузных шагов встревожил и Деву. Она оставила кресло, чтобы выйти навстречу занесенному метелью незнакомцу.
- Искренне прошу прощения за поздний визит. Стук едва ли был слышен, а дверь оказалась открыта, вот и пришлось прибегнуть к самоуправству, - гулкий голос, прорывающийся через опущенное забрало и вынужденные отступления от манер, рикошетом отлетел от стен и заставил юную девушку вздрогнуть. Потемки, так свойственные бедной жизни, еще скрывали от зрения вошедшего гостя, когда железистый привкус воздуха пролился на ее губы и язык прямиком из недр памяти. Неуловимый симптом смерти, этот запах - так парадоксально не оставлявший следов на обонятельных рецепторах! – можно было распознать лишь каким-то животным нутром, предчувствием, тревогой, голос которых так часто не слышен за завесой беспечности, усталости и раздражения. А между тем этот запах был опасен. Именно он, ядовитый и кислый, тянул ворон к местам побоища, и именно он мерещился детям в наступающей темноте. Смутное знание погибели закралось в голову бдительной Девы. По опыту она знала: так пахнут убийца и смертельная болезнь.
- Что же Вы, господин, прошу, проходите скорее. В такой холод не стоит стоять у порога, - каких же сил стоило ей отмереть и разомкнуть запекшиеся в страхе губы! Почтительно она опустилась в книксен, услышав в голосе незнакомца аристократические говор и тон. Врачебный долг благословением и тяжестью повис на ее сердце, ведь, как ни были бы велики страх и предубеждение перед пациентом, все страждущие были перед ней равны. Тихий богатый звон перетираемого железа отвлек ее от прежних размышлений и возвестил о приближении собеседника. Озябшие мысли лениво ворочались в голове, и потому Дева не задавала вопросов, а лишь послушно ждала, когда вошедший пожалуется на проблемы, приведшие его к ней в такой час.
- Прошу прощения, госпожа, целительница – это Вы? А это место..
- Бывший «Дом очага», - чопорно и размеренно ответила на невысказанный вопрос Дева и скромно подняла глаза. Свет огарка свечи закрывал широкоплечий массив высокой фигуры, так, что не было видно его лица; лишь силуэт, обозначивший подбитые мехом, а значит парадные, доспехи, с мгновение возвышался перед ней, отошедший от тьмы, рожденный в ней, пока глаза ее искали в нем детали.
От него веяло морозом и чистотой. Беглые снежинки стыдливо таяли на неубранных волосах; покоренным льдом сверкала брошь, венчавшая его шлем, когда с неизменными величием и благородством он склонился перед Девой в ответном поклоне. Смутное знание тревожило ее разум: покорно опустив глаза, она взирала на него с дотошной щепетильностью и все гадала, все не могла понять, где же видела столь выдающуюся фигуру – ведь видела же, точно видела!.. - или к какому ордену принадлежит герб на его доспехе. Осознание пришло неожиданно и ясно, но слишком поздно, чтобы она могла бежать. Мужчина выпрямился и заговорил четко, громко и медленно, словно желая убедиться, что Дева поймет следующие слова:
- Весьма прискорбно закрыть «Дом очага», когда он полон беспризорных детей. Однако я пришел к Вам с иной целью. Я обладаю информацией, согласно которой господин Доктор заинтересован Вами и Вашей магией и вскоре явится сюда.
Фатуи.
Целебные силы неприятно перелились по ее рукам, будто холодная кровь, качая страх прямо к замершему сердцу. Лишь сейчас жаркое дыхание огня, что исходило от человека, стоявшего перед ней, с промедлением опалило ее кожу, вступило в противоречие со скрытой в крови водой и душной испариной поднялось к горлу. Дева сглотнула, уставившись в темный провал чужого лица. Это был Капитан, благородный блюститель порядка и достойнейший воин из всей ложи Предвестников Фатуи, видимый на парадах, осыпаемый цветами и никогда не застигнутый за злом тем, кто стоял под его началом. Это был тот редкий Предвестник, которого поддерживали обычные люди. Однако и у него руки были по локоть в грехе.
Перебирая свои мысли, как четки, Дева не услышала и не желала услышать то опасное предупреждение, какое так просто читалось в его словах. Поощряемые Богами смертные были редкостью на этой бренной земле и еще реже они скрывали таланты, доставшиеся им в награду за добрые дела; однако в Снежной всему ведется учет. И тот, чьи силы затребует верховенство, чью жизнь и способности возжелают перемолоть великие жернова власти, согревая их кровью плодородность своих земель, станет жертвой на пути к ее целям. Дева опустила глаза. Едкая оторопь пришла на место страха.
- У людей и детей есть только я. Доктор, о котором Вы говорите, - преступник. И я не желаю вносить свое имя в жертвы ради безумия его гения. Впрочем, как доверенное лицо Царицы Вы вправе покарать меня за отступничество, господин Капитан.
Мысль о детях внушила ей смелость и тягу бороться, даже если борьба эта, тщетная, пустая, до бессилия комичная, была заведомо проиграна подобными ей еще до ее рождения. С каждым словом сокрытая уверенность все сильнее оседала на ее губах и стойко говорила ее голосом. Понимая, кто стоит перед ней, Дева не прятала уловки в двусмысленные слова и ужимки и признавалась холодно и твердо, будто вода, питавшая ее силы при жизни, вняла холоду могилы и обратилась льдом, грозившим ей по смерти. Однако Капитан колебался. Без внимания на нее он прошел в комнату, где таились притихшие дети. Будто чувствуя в них родственные души, он присел рядом с одиноким ребенком и неуверенно простер руку над его головой, гадая, можно ли коснуться. С застывшим в горле дыханием Дева провожала его глазами – и задрожала, так неожиданно услышав сильный голос:
- Поэтому я и принес Вам предупреждение. Также я хочу предложить Вам свой протекторат.
- Но… почему?
Ошеломленная, Дева ощутила, как притихает потрясенный огонь в камине, как метель за окном затыкает свою неуемную скрипку, услышав его ответ. Верный волк Царицы, Капитан был известен честной службой и преданностью ей, а потому отступление от ее правил и канонов казалось невероятным, лживым наваждением. Ноги сами повели Деву к нему, и она упала на плешивый ковер рядом с ним, в отчаянии и надежде внимая его словам.
- Отвага жертвовать своей жизнью во имя спасения других заслуживает величайшего уважения. Я не согласен с такой жертвой даже во имя спасения мира, - честно и тихо признав эти мысли, он обратил отверстое лицо к прекрасному лику Девы.
В эту секунду она могла поклясться, что в глубине мрачных глазниц зажегся яркий, живой огонь, по красоте своей готовый соперничать с солнцем.
***
Голос ее лился сладкой мелодией, и тепло солнца соперничало с грацией снежинок в нем. Безмятежно и легко нити скользили вслед за иголкой по полотну, а история, сотворяемая ее руками, вот-вот была готова облечься в форму и заиграть живым горным пейзажем, обрамленным в пяльце. Покой ласкал уши и мягко ощущался на языке, когда она мурлыкала тихую песню, утишая чужой сон. Было нечто трепетное в том, чтобы охранять покой сильнейшего воина на земле, - чтобы, обманывая его бдительность, переносить вес на локоток и самым кончиком ноготка убирать волосы от его шлема, чтобы лечить раны, сладким бессилием зачаровывая его сознание. Дева улыбалась, наблюдая за его сном, и вновь возвращалась к работе, ревниво бросая взгляды на рассветное зарево за окном, не желая проститься с обретенной гармонией. Привезенные из Фонтейна подарки аккуратной корзинкой стояли в углу у стола.
- Не поднимайся, солнышко, милое, еще хотя бы чуть-чуть. Он очень устал, - шептала она, небрежно водя пальчиком по запотевшему от дыхания стеклу. Накануне – или уже сегодня ночью? – он постучал к ней с тяжелыми мыслями и менее беспокоящими его ранами, и так часы забытья сменились тихими разговорами по душам. Юная Дева была его чутким отдохновением. То, как сострадательно она лечила других, как осушала самые горькие слезы, как самозабвенно заботилась о порученных ей детях, – все это возвышало ее, ставило наравне если не с Царицей, то богиней Селестии, обратившей силы и магический потенциал в мирное русло.
Противное к ее мольбам, растущее солнце лишь больно резануло ее по глазам, однако так и не пробудило уснувшего рыцаря, оставившего доспехи - но не шлем - ради короткого сна. С наступлением утра списки обязанностей свербели в голове, перемежаясь с мыслями и отвлекающими эмоциями, и все не давали полноценно отдаться редкому отдыху. Вздохнув, Дева потянулась разбудить Капитана.
- Не хочу Вас будить, но надо. Так много дел в Штабе, а Вы едва ли отдохнули с поездки.
Она смутно понимала весь перечень обязанностей и дел, возложенный на него Царицей, но с каждой новой встречей все сильнее поражалась тому, как много он должен делать ради безопасности их страны и сколько сложностей, гроз и монстров его еще ожидают на пути. Расшевелив его робким прикосновением руки, Дева уселась подле него на своей узкой кровати и погрузилась в думы о том, существует ли такое заклинание, способное направить живительные силы на отвращение погибели. Если да, то сможет ли она выдержать его ношу? Если нет…
Дева помотала головой. Сердце ее давно стало источником жизни для других и, качая силы, способные повернуть время вспять, способные обратить любой полученный удар и восстановить тело даже после самой ужасной схватки, так же давно привлекало внимание Фатуи и должно было биться для других. Пытливых догадок и рассуждений ей вовсе не требовалось. Она знала, что ее сила исцеления была уникальна и что она, ее владетельница, выдержит все.
- Даже не охота подниматься, - шепот Капитана был теплее от того, каким безмятежным, ласковым манером он произносил столь ленные слова. С привычкой заправского офицера, которой так завидовали заплывшие жиром генералы, он скоро поднялся и скоро облачился в доспехи, однако не поторопился уходить. Капитан повернулся лицом к ней, и, хоть взгляд его скрывала чернота маски, Дева знала, что он остановился на ней. Выждав минуту, она обронила:
- Вы задумчивы.
- Вы тоже.
- Я… быть может, Вам дать что-то с собой в дорогу? Вы ведь даже не успели посетить дом, - вспыхнувшая от остроты и меткости его проницательности, Дева вскочила на ноги и засуетилась, думая, какие же снадобья – или еда – могут понадобиться ему сейчас по возвращении с окраины столицы в грозный, величественный Штаб, где располагалась ставка Царицы. Но пальцы и взгляд ее нащупали лишь плетеную ручку подаренной корзины, а она, разворошенная, пробудилась запахом мыла, духов и роз искусственной весной среди зимы. Щекочущее тепло заворочалось в животе. Дева отставила спешку и прижала подарок к груди, понимая: Капитан помнил ее преференции. Капитан самолично, вдыхая ароматы роз, думал о ней, выбирал подарок для нее. С улыбкой она взглянула в его сторону и прошептала, не в силах повысить голос и разрушить сокровенность момента:
- Я не успела посмотреть вчера. Какой чудесный подарок. Как… приятно получить его от Вас, - одними губами добавила Дева, зная, что он понял все.
Непривычно рассеянно для себя Капитан неуверенно шагнул вперед, но лишь ограничился тем, что по-джентельменски склонил голову перед ней. Сердце, давно затвердевшее в груди, неумолимо сжалось при виде счастья на ее обласканном румянцем лице, и он не знал, больно ему или… сладко.
- Я рад, что смог угодить Вам. Если… если Вы будете не против, я навещу Вас сегодня вечером. Должно быть, это дерзко с моей стороны докучать Вам своим присутствием два дня подряд, однако я надеюсь на Ваше радушие.
- Всегда. Я.. буду ждать, - она скрыла лицо за волосами и с ухающим сердцем услышала, как тяжело закрылась за ним дверь, ощутила, как пусто и тихо стало внутри. Что-то особенное, что-то нестерпимо податливое и мягкое закручивалось в ее груди на месте сердца, а в ушах гремели его отголоски, словное тихие удары Судного часа. Отныне ей стоило ждать вечера.
Однако и вечности порой дождаться скорее.
***
***
Тянуще и пытливо вился день, и с ним уходили остатки ее терпения и храбрости. Она то искала утешение и забытье в заботах и делах, то рассуждала, хочет ли приблизить момент встречи, то отчаянно сопротивлялась ему и не желала протянуть до первых сумерек вовсе. Волнами волнение и трепет затопляли ее и волнами же сходили, обнажая абсолютно трезвое, врачебное спокойствие. Дева была весела в окружении детях, обходительна и трепетна со страждущими, но, оставаясь наедине с собой, лишь тихо ждала, вдыхая тонкий аромат фонтейнской розы. Ах, до чего мучительно было ждать!.. Однако день все же засыпал, и сумерки темнели, укрывая его ко сну. Дверь комнаты скрипнула. Дева несмело бросила взгляд через плечо.
Дождавшись полной темноты, он, ее дитя, обагренный ночной кровью и воспитанный ее тишиной, стоял Капитан. Ни отблеска света не падало на его серебряные доспехи, но они излучали какой-то особый, какой-то священный, таинственный свет, и потому комната обретала в нем очертания и формы. Шаги же его глухими набатами звучали в сгущавшейся тишине. Молчаливый взгляд его невидимых глаз наткнулся на изъеденное волнением лицо, а руки в дорогих перчатках забрали ее ладонь, потянув к лишенной доспехов груди.
Гулкий удар мертвенно спокойного сердца застыл под ее ладонью и больше не повторился.
- Скажите же мне, целительница... – прошелестел его голос, лишенный привычной преграды забрала. – Мое сердце изранено и кровоточит, когда я не вижу Вас, но стоит мне Вас увидеть... как сразу мне хочется умереть. Нет, не отвечайте. Долгие походы усугубляют, и привычка видеть Вас не отстает. Так скажите же мне, целительница… - его руки сильнее надавили на ее ладонь, и сердце трепетно защипало. – Подвластны ли этому яду и Вы или же бросите на пороге этой Бездны меня одного?
Ей хотелось говорить, однако губы ей отказали. Неверно шагнув вперед, ощутив короткий удар под своими пальцами, она едва прошептала, ни мыслями, ни взглядом не оставляя гипнотизирующей тьмы впереди:
- Противоядия нет. Но я разделяю яд с Вами.
- Хорошо… - его шепот прозвучал с облегчением, и непривычное сладкое тепло нашарило губы вместо ее ответа. Дыхание тихо и рвано звучало почти в унисон, и пальцы почти не осязая ласкали чужие плечи. Как сладкий, дурманный сон, поцелуй тянулся до незаметного бесконечно. А после тихий вопрос, слетевший с зачарованных губ, стал утверждением и уверением Девы:
- Если я разделю ваше бремя и приму влияние Бездны, мой волос, верно, почернеет? Однако и вы сможете жить вечно.
Тихий вздох и печальная улыбка сопроводили ее слова.
- В таком случае добро пожаловать домой, моя Юная Дева.
