Старый враг хуже новых двух

«Нет у меня друзей, и нет врагов, Меня уже никто не ждёт. Лишь только эхо горьких слов: «Любовь здесь больше не живёт». В.Сташевский Медсестра была новенькая, и это было плохо. Молодая и наверняка неопытная, у которой руки ещё сами не знают, что им делать. Вон и губы шевелятся, будто повторяет про себя очередность заученных по тетрадке действий. Опять замерла со шприцем в руке, разглядывая обширную гематому на сгибе тимохиного локтя: где же тут вена-то? Тимоха страдальчески вздохнул. Багрово-синяя отметина осталась после такой же, молодой-необученной. И откуда они здесь берутся в таком количестве? - Ну, что опять? — властный голос принадлежал человеку, которого медсестричка явно побаивалась, а Тимоха, напротив, готов был восторженно приветствовать. Вадим Леонидович был завотделением, следовательно, для медсестры являлся Зевсом-громовержцем, а вот для Тимохи — прямо-таки ангелом-хранителем, поскольку имел необъяснимую привычку появляться в критических и просто неприятных для пациента ситуациях.  — Вадим Леонидович, тут же… — медсестричка беспомощно пожала плечами. Врач пробурчал что-то вроде «чему вас учат», стащил с Тимохи спортивные штаны и уложил на кушетку животом вниз. У него была лёгкая рука, и укол в подколенный кровеносный сосуд был гораздо более терпимым, чем многие до этого.  — Спасибо, Вадим Леонидыч, — Тимоха попытался натянуть штаны. Сразу не получилось. Завотделением не ответил. Медсестра звякала инструментом, отвернувшись от них. Тимоха кое-как справился одной рукой (вторая из-за той же гематомы почти не сгибалась), расправил одежду на своём изрядно похудевшем туловище.  — Я пойду? Врач смотрел куда-то мимо тимохиного лица, потом, будто сделав над собой усилие, твёрдо выговорил:  — Пойдём ко мне в кабинет, надо поговорить. В кабинете он зачем-то начал перекладывать на столе папки с историями болезней, поискал глазами, куда бы переставить вазочку с начавшими увядать астрами. Тимоха не выдержал:  — Вадим Леонидыч, да говорите уже, как есть, чего тянуть-то… Мужчина оставил в покое несчастный букет и, решившись, посмотрел в глаза сидящего напротив парня. Увидев его в первый раз, примерно месяц назад, заведующий отделением решил для себя, что такие глаза должны быть у героинь Александра Грина: огромные, цвета морской волны, в которых можно утонуть и не захотеть вынырнуть обратно. За время, проведённое в клинике, парень ещё больше похудел, лицо осунулось, а глаза… Там поселилась отстраненная, снисходительная усталость. Обычно больные ловили его взгляд по-другому: с заискивающей опаской, с надеждой, с отчаянием. Ложь во спасение — не такая уж редкая практика для врача. Но обманывать, глядя в эту прозрачную, всё понимающую и всё принимающую глубину, доктор не мог.  — Тимофей… Пришли результаты анализов, — Вадим Леонидович откашлялся. — Изменений пока нет.  — Ясно. И что дальше? — Тимоха видел, что врач заставляет себя смотреть ему в лицо.  — Можно попробовать ещё один курс проколоть через какое-то время. Можно попробовать применить другой препарат. А лучше было бы, конечно, какую-нибудь зарубежную клинику. Тимоха усмехнулся. Бледные губы, искусанные после последнего приступа, растянулись с трудом, словно отвыкнув от простой улыбки.  — А ещё лучше, Вадим Леонидыч, оставить всё, как есть, и отпустить хоть душу на покаяние. Толку не будет от этих лекарств, вы же сами знаете.  — Тимофей! — Врач вскочил, начал мерить тесноватый кабинет быстрыми шагами. Остановился возле Тимохи, борясь с желанием положить руки ему на плечи. — Тебе жить да жить ещё… И ты обязательно захочешь иметь детей. Не сейчас, но потом — обязательно. Да, быть бесплодным для мужчины, может, и не так морально тяжело, как для женщины, но… Ради этого стоит потерпеть.  — Доктор, в моём случае дети — непростительная роскошь. Сейчас я не то, что детей, кошку прокормить не смогу. И в будущем вряд ли что-то изменится. А вы говорите — зарубежная клиника… Тимоха встал.  — Выписывайте меня, Вадим Леонидыч. * * * Открыть дверь в квартиру получилось не сразу. То ли заел замок, то ли перекосилась от вечной подъездной сырости, но Тимоха помучился, прежде чем она захлопнулась за ним. Бросив сумку в прихожей, он прошёл в комнату и со вздохом облегчения повалился на продавленную тахту. За время его отсутствия жилище мстительно запустело, демонстративно покрылось пылью; глаза не радовались виду «родных стен», а отмечали только то, как обветшала старая мебель, как выцвели обои, а выгоревшие шторы виснут унылыми, скорбящими складками. Дом тоже не хотел принимать Тимоху. Словно несколько раз сменившиеся квартиранты вытеснили своим бытием хозяина-предателя. Надо было подняться. Уборка могла и подождать, равно как и отключенный, абсолютно пустой холодильник. Но вот залезть в горячую ванну… Да, было бы неплохо смыть с себя больничный запах, незаметно пропитавший его за несколько недель. Однако Тимоха продолжал лежать, глядя в потолок. Ленивыми медузами в голове колыхались мысли, все до одной какие-то неконструктивные. О будущем думать уже не хотелось. О прошлом — тем более. Но совсем не думать не получалось. Тимоха часто задавал себе вопрос: не ошибся ли он в тот зимний вечер, когда так смело уселся к Хазару на колени и потянулся с неумелым поцелуем к его раскрытым от удивления губам? И всегда убеждал себя, что ошибки не было. Он не жалел, что своей сумашедшей, до сих пор необъяснимой для Тимохи любовью, Хазар разрушил всю его прежнюю жизнь. Жалко только, что новую жизнь в итоге сложить не получилось…  Да, Хазар любил его, сомневаться в этом не приходилось. Тогда Тимоха был нужен ему. Необходим, как воздух, которым, казалось, захлёбывался Хазар, с трудом оторвавшись от его губ. А уже в следующую секунду на Тимоху обрушилась вся лавина ранее сдерживаемых чувств Руслана. К этому сексуальному урагану Тимоха оказался просто не готов. И физические проявления этого стихийного бедствия он ещё долго вспоминал с содроганием. Ослеплённый и оглушённый внезапно сбывшимся желанием, Хазар просто не заметил слабого сопротивления Тимохи, не услышал его робких, полузадушенных просьб. Крепость пала, и опьянённый победой завоеватель спешил собрать трофеи… И только потом, отдышавшись, потянулся опять обнять, и счастливая, полупьяная улыбка наконец-то сменилась на виноватую. Тимоха отбивался вслепую, зажмурившись, как ребёнок; голос сел от только что пережитого, и он мог только хрипло повторять: «Нет, нет, нет…» Запоздало поняв, что именно он натворил, Хазар пришёл в ужас. Ни одну девушку не уламывали на первый раз так, как Тимоху уламывали на второй. Он уже готов был сбежать обратно к себе домой и ночевать на коврике в прихожей, лишь бы спрятаться от голодных, умоляющих глаз Хазара, от его стонущего голоса: «Тим… Прости… Ну, пожалуйста… Я больше не сделаю тебе больно…» На клятвы и обещания Тимоха не реагировал, тесных соприкосновений избегал, дверь на ночь в свою комнату стал запирать. Через несколько дней воспоминания о болезненном первом опыте стали стираться. Всем своим видом и поведением Хазар вопиял о прощении, и Тимоха стал даже получать удовольствие от того, что с ним носятся, как с тухлым яйцом. Но коварство Хазара он недооценил. В целом к алкоголю Тимоха был равнодушен. Однако ещё в пору нечастых экскурсий по клубам и барам в компании Влада он случайно определил, что, по крайней мере, один ликёр ему определенно по вкусу. Кажется, он никому об этом не говорил, посчитав, что это не совсем подходящее питьё для мужчины. Но откуда тогда об этом мог узнать Хазар? Хотя… Учитывая то, что Хазар вообще знал о нём невероятно много, тимохины предпочтения ему тоже наверняка были известны. Первую порцию ликера Тимоха проглотил вместе с кофе, не поняв, что именно потребил, поскольку в этот момент был полностью поглощён интересной книгой. Потом Хазар принёс ему красиво сервированный поднос прямо в комнату. Улыбаясь, сказал, что сегодня они репетируют праздник всех влюблённых, заставил Тимоху выпить, кормил с рук вкусностями. Второй раз наполнил бокал. Третий Тимоха взял почти машинально. Пить на брудершафт он отказался с почти взаправдашним ужасом, но всё равно через какое-то время оказался в объятиях Хазара. Только по прошествии времени, узнав любовника лучше, Тимоха смог оценить, какую сверхвыдержку в тот вечер смог найти в себе Хазар. Он сделал всё возможное, чтобы не повторить свои предыдущие ошибки, и на этот раз всё происходило неспешно и пленительно, плавно и неотвратимо. Хазар истомил Тимоху затяжными поцелуями, раздразнил лёгкими щекочущими касаниями. Раздел незаметно, отвлекал непривычными ощущениями, нежно прикусывая и вылизывая шею, плечи, грудь. Заставил дрожать от ласкающих прикосновений к самым сокровенным частям тела. И удерживал себя даже тогда, когда возбуждённый до крайности Тимоха уже ёрзал и стонал в голос, бессвязно умоляя Хазара унять, наконец, этот нестерпимый жар в паху. Им было хорошо вдвоём. Несходство темпераментов недолго оставалось проблемой. Они нашли удобные и даже приятные способы, чтобы уравнять свои несовпадающие любовные скорости. А в обычной жизни непростой, жесткий характер Хазара Тимоха принял как данность, не собираясь ни ломать его, ни ломаться самому. Впрочем, Хазар почти так же безоговорочно принимал и Тимоху. Посмеивался над его старушечьей бережливостью, но ведение «хозяйства» оставил всё же Тимохе. А тот, зная, что всем кулинарным изыскам хозяин предпочтёт жареный кусок мяса, готовил ему именно так, незаметно приучая и к овощным салатикам, супам и кашам, которыми в основном питался сам. Хазар ругался, требовал, чтобы «худющий» Тимоха ел «по-человечески», и пытался кормить чуть не насильно. Да уж, видел бы его Хазар сейчас… Тимоха всё же сполз с дивана, прошёл в ванную. Пережидая, пока вместо коричневатой от ржавчины воды пойдёт прозрачная, Тимоха рассматривал себя в зеркале. Волосы снова отросли, неряшливо свисали вдоль треугольно заострившегося лица. Бледный, конечно. И в это лето загорать тоже не придётся. Слишком много дел необходимо сделать. И все эти дела таковы, что внутренности начинает сжимать от неуверенности и страха. Но другого выхода Тимоха не видел. Он много думал, как ему жить дальше. Незамысловатая, монотонная больничная жизнь прямо-таки располагала к таким размышлениям. Последний разговор с Вадимом Леонидовичем ничего не изменил в этих мыслях, просто поставил необходимую точку, заставил решиться и действовать дальше так, как он наметил себе, пока валялся на больничной койке. После горячей, расслабляющей ванны Тимоха окатил себя прохладной водой из душа. И словно прибавилось сил. Он энергично растёр отощавшее тело полотенцем. Влажные волосы расчесал небрежно, не для кого красоту наводить. Найдя на кухне непочатую упаковку с какими-то макаронными изделиями, решил из неё сработать подобие обеда. С тех пор, как он вновь стал готовить только для себя, кулинарные способности как будто атрофировались. А, может, просто аппетита не было. Задумчиво накалывая на вилку неопознанное макаронное, Тимоха вспоминал, как ему нравилось использовать на полную катушку богатые возможности кухни в квартире Руслана. * * * Счастливая «семейная» жизнь у них с Хазаром продлилась почти три года. Тимоха спокойно учился, Хазар какое-то время ещё занимался собственным бизнес-проектом, но затем опять включился в семейный бизнес. Риэлторская контора, которой он стал управлять, продолжала сдавать желающим и тимохину квартиру. За это время у Тимохи так и не появилось новых друзей. Институтские приятели считались таковыми только в стенах учебного заведения. Стоило Тимохе выйти из здания института, как он подвергался допросу с пристрастием о сопровождающих его парнях. Ревность Хазара — это единственное, с чем Тимоха боролся долго, упорно и безуспешно. Круг их общения сузился до минимума. Тимоха, привычный быть вне шумных компаний, относился к этому с философским спокойствием. Для Хазара же такой образ жизни был раньше нормой, но он вроде бы тоже не стремился возобновить свой разудалый досуг, и был вполне доволен их нечастыми совместными «выходами в свет». Как-то раз в одном из клубов они лицом к лицу столкнулись с Владом. От неожиданности Тимоха замер, уставившись на него. Всё такой же красивый, раскованный, подчиняющий своим желаниям всё и всех вокруг… Тимоху он буквально прожёг ненавидящим взглядом. И только Хазар, уверенно положивший руку на тимохино плечо, заставил его отвернуться. Как будто и не было между ними грозовых разрядов, неслышных для окружающих. Тимоха хотел сразу уйти, но Хазар не пустил: бегства с поля боя он не признавал. С тех пор Тимоха всячески старался увиливать от обязательных походов по злачным местам. Лишать Хазара этого привычного развлечения ему и в голову не приходило, и он для компании просто предложил вместо себя Кота, что всех в принципе удовлетворило. Если и были какие-то признаки надвигающихся перемен в их жизни, то специально Тимоха их не искал. Последний курс в институте требовал всё больше времени, подкидывал очередные проблемы. Тимоха пытался их решать, не привлекая Хазара, потому что тот, зацикленный на своей ревности, только осложнял дело. Впрочем, всё чаще Хазар сам приходил домой поздно, оправдываясь то делами, то необходимостью присутствия на каких-то семейных мероприятиях, куда Тимохе, естественно, ходу не было. Один раз он спросил:  — Руслан, у вас, наверно, большая семья? Хазар улыбнулся. Тепло, с видимым удовольствием от того, о чём подумалось в эту минуту: - Да. Нас у родителей двое — я и сестра. Но очень много других родственников. Дяди, тёти, двоюродные, племянники, даже все дедушки и бабушки живы-здоровы, хвала Аллаху… У Тимохи защемило сердце. Воспоминания о маме ему до сих пор причиняли боль, перекрывали горло комком слёз. Хазар правильно истолковал его молчание, обнял, притянул к себе. Тимоха ответил на жаркий поцелуй, но понимал, что это всего лишь отвлекающий маневр. Поэтому увернулся от следующего, уткнулся Хазару в плечо. Набрался решимости и спросил:  — А обо мне они знают? Руки Хазара, поглаживающие его спину, замерли. Несколько секунд молчания показались Тимохе пыткой.  — Знают. Горечь одного-единственного слова сказала Тимохе всё, о чём Хазар, возможно, хотел бы умолчать. Но Тимоха привык идти до конца, не уворачиваясь от неприятных обстоятельств:  — И сказал им об этом не ты. Хазар промолчал. Это было подтверждением, и подтверждением худших для Тимохи предположений.  — Я даже могу догадаться, кто именно сообщил. А разве о твоих… предпочтениях они раньше не знали? — Тимоха легко вывернулся из кольца всегда таких надёжных рук, чтобы требовательно посмотреть в глаза любовнику. Хазар искривил губы в знакомой язвительной усмешке:  — Да вообще-то я не скрывал… Отец сказал, что он догадывался и раньше, но думал, что у меня это временно. Сексуальный заскок, веяние моды… Он мягко обхватил ладонями лицо Тимохи, вглядываясь в бирюзовые глаза:  — Сексуальный? Ну, не знаю… Красивый, это да… Хороший мой… Мой… Хазар всё-таки заставил Тимоху забыть обо всём, с возрастающей страстью целуя его лицо. Сдёрнул с волос резинку, распустив по спине пшеничную волну, прижал к себе, шепча ласковые, убаюкивающие слова. Трудный разговор так и остался неоконченным. А на его продолжение Тимоха сил не нашёл. Успокоил себя тем, что словами, если что и случится, делу не поможешь. Сбылось это даже раньше, чем он мог предполагать, буквально через несколько дней. Тимоха выключил духовку и потянулся, разминая спину. Мышцы отозвались болью, и Тимоха поморщился. Надо бы почаще в спортзал заглядывать, но времени на всё не хватает. Ну, ничего, последний рывок — и через несколько месяцев диплом будет в кармане. Тогда можно будет и расслабиться чуть-чуть. Нет, сначала надо будет работу найти. Сидеть на иждивении у Хазара Тимоха не собирался. Вот и квартира его бывшая скоро год как без жильцов пустует, ещё минус одна статья дохода. Ох, надо бы как-нибудь заехать, хоть прибраться немного, что ли. Хазар почему-то не звонил, и Тимоха начал слегка беспокоиться. Но потом решил, что у того, как часто в последнее время бывало, опять проблемы в агентстве, и снова сел за ноутбук. Материал для диплома он собирал уже давно, и тема ему была действительно интересна. Увлекшись, он не услышал, как захлопнулась входная дверь, пропустив в квартиру ещё одного человека. И только вздрогнул от неожиданности, когда совсем рядом раздался низкий мужской голос:  — Тимофей? Широко открытыми глазами Тимоха рассматривал незваного гостя. Пожилой, солидный мужчина тоже разглядывал его, но с таким брезгливым любопытством, с каким изучают червяка новички-рыболовы. Почему-то Тимоха сразу понял, кто это. Фамильное сходство бросалось в глаза. Ослабевшее вмиг тело повиновалось с трудом, но Тимоха мужественно встал. «Ага, лучше умереть стоя, чем…» — истерил внутренний голос. Всю волю Тимоха собрал для того, чтобы лицо не отражало того, что он сейчас чувствует.  — Добрый вечер, — голос не дрожит, хорошо.  — Ты так считаешь? — если к Хазару ироничность перешла по наследству от отца, то ему явно досталась лишь половина. Тимоха промолчал: судя по всему, что бы он сейчас ни сказал, только спровоцирует очередную порцию язвительности.  — Даже сесть не предложишь? — гость не оценил его сдержанности. Тимоха только пожал плечами, повёл рукой, приглашая занять одно из мест мягкой мебели. Им постепенно овладевала апатия: «Так вот почему Руслан не позвонил… И ключи, видимо, отдал…»  То, что ему что-то говорят, Тимоха осознал не сразу. В ушах нарастал какой-то гул, начала болеть голова. Мужчина прервал монолог на полуслове:  — Ты меня вообще слушаешь? - Что? .. Да, конечно.  — В самом деле? — мужчина недоверчиво сдвинул густые чёрные брови. — Надеюсь. Очень надеюсь и на твой слух, и на твоё здравомыслие. Ты же должен был понимать, что твоё пребывание здесь не навсегда? Головная боль становилась сильнее. Тимоха поморщился и потёр лоб:  — А давайте сразу суть? Кажется, гость воспринял его реплику как законченную наглость и тоже решил не церемониться. - Ах, тебе суть нужна? Да пожалуйста! Мой сын женится. Этого достаточно? Если бы в последнее время не было всех этих малоприметных признаков… Если бы Хазар всё чаще не прятал взгляд от безмолвно вопрошающего Тимохи… И неприятная привычка удалять все звонки после разговора, как будто кто-то проверять будет… Всё это подсознательно готовило Тимоху к этому удару. Но всё равно вышло резко, больно, как под дых.  — И как это вам удалось? — Тимоха даже смог чуть-чуть улыбнуться. — Кнутом или пряником? Мужчина вдруг мигом убрал с лица злость и раздражение. Теперь он смотрел на Тимоху с осторожным интересом. Господи, они и в этом с Хазаром похожи! — И тем, и другим, — гость помолчал, словно не зная, как теперь вести себя. — Мужчине нужна семья, дети… И если Руслан сам это понять не может, значит, я, как отец, должен ему в этом помочь. Насколько я знаю, у тебя семьи нет… А вот это уже слишком. Этого Тимоха ему позволить не мог. - Да, у меня нет семьи, — изо всех сил он старался сохранить ровный тон. — Где уж мне понять. Он встал, потому что сил на дальнейшие разговоры уже не было. Только желание забиться в какую-нибудь тёмную и глубокую нору, свернуться клубочком и не видеть, не слышать, не знать…  — Вы на машине? Я сейчас соберу вещи, перевезёте меня. От такого нахальства мужчина даже онемел на какое-то время. А Тимоха решил, что терять ему уже нечего, и заодно навязал ещё и обязанности носильщика. Тимохины апартаменты мужчина обозрел красноречивым взглядом джентльмена, насильно затащенного в коровник. Несколько секунд колебаний, и рука джентльмена скользнула за бумажником.  — Мда… Я полагаю, что некоторая сумма не повредит… Тимоха даже сумел рассмеяться: - Ага, давайте. Вот только мне придётся её тут же вернуть. За извоз и на чай сверху. Надеюсь, хватит? Улыбался Тимоха широко, и ехидства подпустил достаточно, чтоб джентльмен ушёл хоть и с гордо поднятой головой, но, кажется, не ощущая себя победителем. * * * Дабы окончательно не погрузиться в болото депрессивного отчаяния, Тимоха нагружал себя, кроме учёбы, разными, по возможности трудоёмкими занятиями. Чтобы не хвататься поминутно за телефон, стал отключать его и класть подальше. В тот спорткомплекс, куда они ходили вместе с Хазаром, больше не показывался, нашёл поблизости другой, но занимался в основном баскетболом: громкие голоса, прикосновения разгоряченных людей на площадке давали ощущение НЕодиночества. Конечно, это была только иллюзия, ведь стоило выйти из спортзала, на прощание махнув рукой знакомым, как душу обрадованно брала в плен неуходящая боль. Один раз, переодеваясь после тренировки, он вдруг заинтересованно обвёл глазами окружающих. Тимохе почему-то не приходила в голову мысль завести себе другого любовника. А когда эта мысль его посетила, тут же постарался выгнать её из головы энергичным потряхиванием. Ну, уж нет! Потребности тела пока что не диктовали свою волю, а переживать очередное предательство — упаси Боже. В душе росла и крепла уверенность в том, что и следующий, с кем ему доведётся сблизиться в этой жизни, также бросит его. И опять Тимохе останется только одно — собирать себя из осколков. «Это карма, — думал он, перебирая в уме имена и вспоминая каждого. — Судьба, значит, такая». Его список потерь открыт. Те, кто был близок и дорог; те, кого никогда больше не будет рядом. Сначала мама. А потом Толик, Влад, Руслан… И продолжать этот список нет ни смысла, ни желания. Тимоха твёрдо решил, что больше никогда, ни за что, ни с кем. «А ведь ждал», — со стыдом уличал сам себя Тимоха. Вопреки всему надеялся, что вот-вот появится Хазар и объявит, что напрасно Тимоха ушёл, что это был только глупый розыгрыш. И снова обнимет, и можно будет с облегчением положить голову ему на широкое плечо и вдохнуть знакомый аромат туалетной воды, сквозь который пробивается возбуждающий запах сильного, желающего только тебя мужчины. Но Хазар не появлялся. И в список пропущенных звонков ничего не добавлялось. Тимоха смирился окончательно. Как-то в выходной он затеял масштабную приборку. Перебрал содержимое шкафов. Вытащил с антресолей спрессованный временем скарб, рассортировал. Предназначенное на выброс составило внушительную кучу. Площадка с мусорными контейнерами находилась довольно близко от их подъезда, и Тимоха даже не стал набрасывать куртку, пока курсировал между квартирой и помойкой. С облегчением вывалил в контейнер последний пакет, развернулся и… Хазар стоял неподвижно. Голова чуть откинута назад, руки в карманах. Тимоха сразу же увяз в тёмных провалах его глаз, не в силах оторваться, и только изо всех сил старался выровнять дыхание, унять взбесившееся сердце. Он не знал, что сказать Хазару, и молчал. Молчал и Хазар, разглядывая Тимоху с какой-то усталой, безнадёжной тоской. И тут Тимоха понял, что никакого разговора между ними не будет. Вообще ничего не будет. Вот сейчас посмотреть со стороны — ну что общего между ними? Стильно и дорого одетый красавец стоит и надменно смотрит на худого, растрёпанного парня в линялой, растянутой футболке. Забыл или потерял чего? Так ничего вашего тут нет. Тимоха с трудом развернул не желающее повиноваться тело, и пошёл к дому. Когда он тихонько отвёл занавеску на окне и посмотрел во двор, Хазара там уже не было. Тимоха со всхлипом втянул в себя воздух и с размаху саданул кулаком по стене. Вот и попрощались… * * * На банкет по случаю получения диплома Тимоха не пошёл. Подумал, посомневался, но всё же не пошёл. Никто там на него за это особо не обидится, потому как, следуя своим свежеприобретённым принципам, близко он на курсе ни с кем так и не сошёлся. А заодно и денежки тратить не придётся. За то время, которое ему пришлось жить, опять надеясь лишь на самого себя, его сбережения практически обнулились. Хорошо, что искать работу не придётся. Лаборатория, в которой ему повезло проходить практику, была в составе частного предприятия, считавшегося вполне престижным местом, и там были не против видеть его снова после окончания учёбы. Он даже успел получить первую зарплату. А потом…. В один далеко не прекрасный день его вызвали к начальству. Профессиональных промахов за собой Тимоха не знал, и потому шёл на ковёр спокойно. Тем сильнее для него оказался удар: чередуя слова с долгими «м-м-м» и «э-э-э», начальство довело до его сведения информацию о том, что он у них больше не работает. Причина так и осталась не озвученной, хотя обтекаемая формулировка «указание сверху» наводила на кое-какие предположения. Спорить и что-то доказывать смысла не было. Тимоха молча собрался, попрощался с недоумевающими коллегами и ушёл. На двух следующих работах всё повторилось вплоть до мелочей. Потом Тимоха устроился грузчиком в магазин неподалеку от дома, и это в какой-то степени ослабило финансовый кризис. И опять же — ненадолго. В тот день всё валилось из рук. И это было не просто фигурой речи. По-хорошему, в такие дни из дому выходить не следует. Но, видимо, судьбу не объегоришь. Тимоха, забыв о том, в каком месте коридора предательски задрался линолеум, запнулся об него и сильно качнулся вперёд. Из рук выскользнула коробка с дорогущим виски. И звук разбивающегося стекла для Тимохи звучал похоронным маршем всем робким надеждам на лучшее будущее. Ну почему ему ТАК не везёт?! Директор магазина согласился подождать месяц, пока Тимоха насобирает денег, чтоб погасить ущерб. А Тимоха взялся обзванивать всех своих немногочисленных знакомых в расчёте на чудо. Его проблему передавали по цепочке, как эстафетную палочку, и довольно долго. Тимоха уже начал отчаиваться, пока, наконец, одно из предложений не заставило задуматься. Решающим доводом «за» стало то, что деньги ему согласны были выплатить практически сразу. Так Тимоха оказался «подопытным кроликом». В нюансы он не вдавался. Почти никаких официальных документов не оформлялось, по крайней мере, таких, по которым бы он впоследствии мог что-то предъявить в суд, например. Те, кто согласен был испытывать на себе действие новых снадобий, изобретаемых фанатичными фармакологами, считались бескорыстными добровольцами. Тимоху обследовали, в анкете он упомянул диагноз, сведший в могилу мать, но для лечения каких болезней предназначался препарат, что ему полагалось испытывать, он так и не узнал. А вскоре это стало и вовсе неактуальным: его организм вошёл в резкое противоречие с этим адским зельем, и Тимоха оказался в том самом отделении, где заведовал Вадим Леонидович. Забастовавшая эндокринная система Тимохи вызвала у завотделением живейший интерес, и Вадим Леонидович уделял ему внимания гораздо больше, чем остальным пациентам. «Наверно, диссертацию пишет», — решил однажды Тимоха, чувствующий себя любимчиком. Врачу, конечно, виднее, но Тимоха не мог понять, почему Вадим Леонидович так зациклился именно на восстановлении его репродуктивных функций. Гораздо сильнее Тимоху беспокоила, например, его поджелудочная или надпочечники: трудно было распознать, что именно решало напомнить о себе резкой, тошнотворной болью. Приступы были нечастыми, но выворачивали буквально наизнанку. Лекарство, назначенное Вадимом Леонидовичем, помогало, однако достать его было непросто, да и цена кусалась весьма. Осознание того факта, что теперь всю жизнь придётся «работать на аптеку», было лишь звеном в цепи долгих тимохиных размышлений на больничной кровати, застеленной сероватым постельным бельём с чернильными штампами, в потёмках похожими на раздавленных пауков. Итогом этих неоптимистичных размышлений стало твёрдое решение: уехать из города. * * * На выбор нового места жительства повлиял выбор работы. Ещё когда Тимоха задействовал ту эстафету по поиску финансового источника, ему запомнилось предложение пойти учителем в школу. Тогда его позабавило: он — и с указкой возле доски. Кошмар. Но вот теперь, перебирая список вакансий (все далеко за пределами родной столицы), он прикидывал, где бы мог предъявить с пользой свой диплом химика-технолога. Он уже отправил резюме по нескольким привлекательным местам, но положительного ответа не получил. Несколько раз перечитал скупую информацию: преподаватель химии в колледже. Насколько он помнил родную географию, город, где находилось это учебное заведение, находился в районе так называемого Золотого кольца. Что ж, очень даже подходяще. И Тимоха уже целенаправленно углубился в изучение этого варианта. Всё складывалось почти идеально. Тимоха даже удивлялся, насколько малые усилия ему пришлось приложить. И оформление на работу, и обмен квартиры, и сам переезд — все происходило практически без проблем. Только один эпизод выбил из колеи. В транспортном агентстве, где он заказывал машину для перевоза его нехитрого домашнего скарба, оказывается, трудился Кот. Первые несколько секунд они смотрели друг на друга, словно не узнавая. Немного опомнившись, Тимоха первым протянул руку:  — Привет. Так ты здесь работаешь? Ни к чему не обязывающие фразы, разговор ни о чём. Простому, как гаечный ключ, Коту было трудно поддерживать такую дипломатию. И он сразу после ответного приветствия спросил:  — Я не понял… Вы чё с Хазаром посрались-то? Одно только имя бывшего любовника, произнесённое вслух — словно нож в ране провернули. Но он постарался это спрятать от Кота, равнодушно пожал плечами:  — Да мы с ним не ср… ссорились. Просто он жениться собрался. Сам понимаешь, я в этом деле лишний. Кот отвёл взгляд, начал искать что-то в карманах рабочего комбинезона. Тимоха не удержался, спросил со всей возможной небрежностью:  — Так что, уже сыграли свадьбу-то, ты не в курсе? Кот вздохнул, так и не поднимая глаз.  — Сыграли… Да я там и побыл-то недолго. Не свадьба, а корпоратив какой-то. У невесты в приданом, как я понял, такое же агентство недвижимости, вот и праздновали… слияние. Тимоха почувствовал, что ещё немного и начнётся истерика, и заторопился, попрощался скомканно. Кот ещё разок вздохнул, стиснул тимохину руку чуть не до хруста:  — Что нужно будет, дёргай за провод. Звони, в смысле.  — Ладно… «Эх, Кот-котяра, то, что мне нужно, никто не даст…» * * * Как ни странно, приёму на работу не помешало отсутствие педагогического образования. Видимо, кадровый голод вынуждал питаться суррогатами. С него только взяли обязательство это образование получить заочно. Тимоха хмыкнул — он не рисковал загадывать на несколько лет вперёд. Но пообещал. Когда-то Хазар презрительно назвал его прежнюю квартирку собачьей конурой. Для нынешней у него наверняка не нашлось бы приличного синонима. Комната не более четырнадцати квадратных метров, закуток кухни, совмещённый санузел. Всё настолько… ужато-миниатюрно, что, казалось, расставь руки и непременно коснёшься в любом месте близкой стены. «Так и клаустрофобию недолго получить, — озабоченно размышлял Тимоха. — Даже хорошо, что я такой тощий». Осмотрев новое место жительства, он решил, что ремонт ему пока не нужен (прежние хозяева за порядком следили), и за пару часов расставил свои немногочисленные предметы домашнего обихода. С собой он взял самое необходимое, рассчитывая на месте добыть недостающую утварь.  Дом, где ему предстояло теперь жить, был довольно старым, но стоял крепко, не собираясь сдаваться неизбежным переменам. Да и то сказать, в старорусском городе, ориентированным на туризм как основную статью дохода, не очень стремились насаждать чужеродных новостроек-небоскрёбов. С соседями Тимоха познакомился, стоило только забить в стену гвоздь. Мужик мутно-похмельного вида поинтересовался, не будет ли он справлять новоселье, попросил в долг. Получив вежливый отказ и в том, и в другом, нисколько не обиделся. Только в третий раз спросил, как Тимоху зовут, и ушёл, сам забыв представиться. Закрыв за ним дверь, Тимоха вернулся в комнату и повесил наконец на свежевбитый гвоздь единственное, что могло украсить его более чем скромное жилище. Картина, небольшая, где-то сорок на шестьдесят см. На холсте была изображена девушка, сидящая на подоконнике распахнутого настежь окна. Чуть размытый силуэт, по-детски трогательная, угловатая фигурка, тонкий профиль, мечтательный взгляд, устремлённый вдаль. За окном — густеющие сумерки с тонким серебристым серпиком месяца. Эта картина была в их доме всегда, сколько Тимоха себя помнил. И эта картина — единственное, что напоминало ему здесь о матери, не считая немногочисленных фотографий. * * * Новая жизнь не оказалась кардинально новой. Так, смена внешней обстановки. Главное, что Тимоха оставался по-прежнему наедине с собой, своими мыслями, бессонницей, болью. В эти дни он понял, что многие люди сходятся не потому, что испытывают друг к другу сильные чувства, а просто для того, чтобы вовремя сказанное слово и чья-то рука на плече могли отпугнуть эти самые мысли, исподволь разрушающие твоё сознание, словно жуки-древоточцы — с виду целое дерево. Но добровольно взятый на себя обет одиночества Тимоха и не думал нарушать. Только старался постоянно держать при себе лекарство: приступы, хоть и реже, но повторялись. В такие моменты хотелось сдохнуть, не сходя с места и желательно поскорее, но инстинкт самосохранения заставлял наощупь находить пластмассовый цилиндрик. Быстро растворяющаяся на языке горечь капсулы постепенно возвращала на свои места взбунтовавшиеся внутренности и выдёргивала оттуда раскалённое копьё. Приступ скрючивал тело в обязательную позу эмбриона, и после того, как боль затихала, Тимоха осторожно выпрямлялся, разминал одеревеневшие конечности, и каждый раз с тоской думал: «Скорей бы уж…» Но жизнь, даже такая, брала своё, подкидывала неотложные заботы, заставляла идти дальше, чуть-чуть сдвигая над головой свинцовую плиту обречённости. Он без боязни, и даже с готовностью окунулся в столь непривычную для себя педагогическую деятельность. Любой другой на такой работе запросто бы нервный срыв заработал, но Тимохе, как ни странно, помогла именно его отстранённость, привычка потихоньку уводить себя за грань обыденной жизни, не реагируя на её преходящую суету. Коллеги, в основном женского пола, наперебой восхищались его спокойной манерой преподавания. Тимоха только усмехался: он немного почитал о своем нездоровье и знал: это ещё и от того, что в его организме не хотят в должном количестве продуцироваться адреналин, тестостерон и прочие специи, необходимые для полноценной эмоциональной жизни. Поэтому Тимоха ровно и вежливо разговаривал со всеми: и с кокетничающими преподавательницами, и с дерзящими студентами. Студенткам, правда, старался не улыбаться, но они и без этого невинного поощрения объявили на него тотальную секс-охоту. Тимоха только диву давался, насколько вольным поведением и нахрапистостью отличались некоторые шестнадцатилетние лолиты. Он держался стойко, на провокации ни с чьей стороны не поддавался. Впрочем, это же было нетрудно… Неладное он заподозрил не сразу. Поначалу решил, что это так действуют общие перемены в его жизни, круто замешанной на неприятностях. Но прошло уже несколько месяцев, он обжился на новом месте, можно сказать, влился в коллектив, даже сумел заработать кое-какой авторитет среди учащихся. В свободное время Тимоха чаще всего сидел дома, за компьютером. Иногда, в хорошую погоду, гулял по городу, благо было чем занять взор. С толпами туристов старался не смешиваться. Но вот однажды, скользя взглядом по очередной группе громкоголосых иностранцев, натолкнулся на двух парней. Может, окружающим было и незаметно, но он сразу понял, что они — пара. Непринуждённые прикосновения, тёплые взгляды, понимающие полуулыбки… «Счастливые», — тоскливо думал Тимоха. Горько внутри было так, словно все капсулы из пузырька разом в рот высыпал. Вечером полазил по гей-сайтам, скачал несколько порно-роликов… И ничего. В смысле, не последовало никакой реакции организма, что должна бы проявляться в его возрасте на подобные зрелища. Тимоха истерически рассмеялся: ну, вот и пошли прахом все усилия Вадима Леонидовича. Оригинальный подарок к скорому дню рождения. Импотенция называется. А потом решил: может, только к лучшему. До кучи, так сказать. И скоро эта куча отгородит его от всех окончательно.