***
Сокджин сидит на потрепанном диване в не самой ухоженной комнате и пытается понять, что он здесь делает. На противоположной стороне, чуть слева, стоит зеркало, а возле него Чонгук и один худощавый парень со светло-бирюзовыми волосами. Это Мин Юнги, сосед младшего, а если быть точным, то тот, у кого живет Чонгук. Как позже выяснилось, родители Чонгука умерли почти девять лет назад, и тогда единственный, кто вызвался о нем позаботиться, этот самый Юнги (уговоривший ближайших родственников парня оставить оного жить в доме родителей Шуги), который сейчас с сарказмом смотрел на букет светло-фиолетовых смеральдо, украшающий шкаф возле дивана. Освещает комнату только окно на лестнице, ведущей на второй этаж. – Чонгук-а, повтори, почему здесь стоит этот веник? – он потряс немного головой, а глаза с видимыми, почти черными синяками блеснули. – Джин-хён подарил его, так как нельзя приходить с пустыми руками в новый дом. И правда, парень был здесь впервые. И некоторая неприметность дома обескуражила Сокджина, чья обитель всегда была чиста, ухожена и где всегда стоял цветочный запах. Здесь же не лежало даже ковра, на некоторых досках на полу краска была стерта, а на голых стенах иногда были видны отметины, пара английский слов, написанных черным маркером, и пятна от краски. – Лучше бы он пачку туалетной бумаги подарил, – огрызнулся Юнги, покачав плечами. Другой парень среднего роста с крашеными русыми волосами, только что вошедший в комнату, громко засмеялся. Это был Чон Хосок – человек, который считал, видимо, смыслом жизни спасать ситуацию. Если было не смешно, то станет смешно. Просто у него была патологическая привычка быть шумным, возможно, потому что это помогало полностью оградить остальных от своего внутреннего мира. Хосока Сокджин до знакомства через Чонгука видел один раз, когда был набор стажеров в информационный отдел фирмы. Но после им так и не случилось увидеться. Как оказалось, Хосок его не помнил вообще. За этим вечно кричащим парнем вбежал с подносом в руке улыбчивый Пак Чимин, рыжий, в яркой куртке. Сокджин, если честно, сомневался в способности обоих в готовке, но был в этой компании впервые, потому не получил разрешения на пользование кухней. Посмотрев на меню, Джин еще раз пожалел, что не настоял на своем. Потому что две коробки пиццы, кола и куча отпитых бутылок (Юнги даже не думал их прятать, в любом случае для остальных не жалко) не предвещали ничего хорошего. Желудок, привыкший к рису, кимчи и курице, сжался от возмущения. Но отказываться было поздно. – Хён, это я сам раскладывал! – восторженно проговорил Чимин, принося просто нарезанное все, что, видимо, увидел в холодильнике. Пожалуй, этот парень хотел сблизиться еще быстрее с Сокджином, чем все остальные. Просто потому, что ему нравилось со всеми общаться. Может, ему хотелось оставаться в этой тесной квартире со всеми больше остальных. Джин мягко поблагодарил его и улыбнулся, когда тот завалился на диван рядом с ним. С Чимином было даже странно ощущать стеснение, потому что он казался по определению комфортным, словно младший брат, словно собака, всегда радостно виляющая тебе хвостом. В дверь постучали. Чимин сорвался с места, наперегонки с Хосоком подбегая к двери. Ждали кого-то ещё, так как Чонгук сказал Джину, что их будет в целом семеро. Их всего-то пятеро, а Сокджин уже устал. Но эта усталость была намного приятней, чем постоянные кошмары по ночам, которые были тщательно скрыты под натянутой улыбкой, просмотром подпольно на работе видео с youtube, которые Чонгук не переставая присылал во время работы старшего. Джин пытался понять, чувство ли вины заставляет его проявлять заботу к младшему, мысль ли о том, что даже добравшись до больницы, никакого там не было пациента, а, может, ему это все приснилось? Парень надеется, что это так, иначе нужно срочно в психбольницу. – Юнги-хён, – последняя часть была произнесена смазано, будто ее и не было. – Я захватил твое любимое, – в руках вошедшего была бутылка, отчего Юнги даже повеселел. – О, Джин, я должен был пригласить тебя первым, – Намджун усмехнулся, пока Чимин затаскивал его в комнату. – Просто ты Монстр не только физически, – парировал Джин, осознавая, что шутить с Намджуном было проще всего. Светловолосый парень прошел в комнату, а затем кинул пару слов остальным: – Ви ищет краску. Никто не сказал ни слова, кивнув на слова Намджуна и садясь рядом со столом. Сокджин не стал ничего спрашивать, молча протянув руки к пицце. Теперь, когда все были в непосредственной близости друг с другом, стало неловко. Джин чувствовал себя на семейном празднике, когда все начинают спрашивать о девушках, работе и доме, а затем по второму кругу о том же самом. Но эти парни спросили только возраст, о работе уже всем растрезвонил Хосок, узнав, что они из одной компании, а машину наперебой обсуждали Чонгук и Намджун. Намджуну хотелось побыть за рулем, а младший рассказывал о том, что он держал руль ещё при первой встрече. Вскоре разговор перешел сначала на одну тему, потом на другую, а уже через час Сокджин даже иногда мог вставлять некоторые фразы в разговор. Чимин сказал, что в несмешных шутках он может даже победить Юнги-хёна, на что второй, к удивлению, через силу выдавил из себя: «Посмотрим, Джин-хён». В комнату входит последний. Одетый не по погоде, в легкой ветровке и с огромной сумкой через плечо парень с мелированными зелеными волосами. Не нужно быть ясновидящим, чтобы понять, кто пришел. Отдышался, а затем набросился на еду и с нею во рту принялся представляться. Он приходил пару раз на заправку, даже обещался нарисовать на машине какой-нибудь нереальный «throw-up»(**), но так и не сделал этого. Тогда он назвался Ким Тэхёном, сейчас же остальные аргументировали его прозвище «Ви» тем, что он разговаривает с самим собой и верит в пришельцев. Сокджин вздохнул, во второй раз задумавшись, почему он согласился, а затем, не выдержав пихающего в себя все подряд Тэхёна, предложил пожарить кимчи с рисом. Все согласились (Тэхён улыбнулся, словно чеширский кот), и Джин, думая, что сможет побыть какое-то время наедине, пытался освоиться на кухне. Но нет, эта куча позитивной энергии потащилась за ним, достав откуда-то граммофон и включив Джексона. Пластинка была старая, но Намджун, как оказалось, всегда приносил кучу разных, доставая их на барахолке (как он говорил сам). Заиграла «Fall again», но все, стараясь комично изобразить лицо, полное боли, подпевали песне. Джин в тот момент не чувствовал слов, лишь череду лиц, озорно смеющихся и выглядевших абсолютно безмятежными. Намджун включил случайный порядок, поэтому следующей заиграла «They Don't Care About Us», и все принялись повторять за Хосоком по истине ненормальные движения. Пока Джин пытался одновременно жарить, двигаться в такт и отвечать на вопросы, то осознал, что все это ему нравится. Он смеется искренне, когда вдруг Хосок с Чимином начинают танцевать странные танцы, а затем Намджун, признанный король танцев, выделывает что-то, тянущее на видео в youtube, на что Чимин, чуть ли не плача от смеха, падает на пол. Джин шутя пытается не дать Тэхёну первым добраться до кимчи и жареного риса, ингредиенты для которого на грани конца срока годности находит в холодильнике. Он понимает, что после двухнедельного знакомства с Чонгуком и четырех часов здесь смеется больше, чем последние несколько лет. Завтра они собираются снова. Потом послезавтра, а дальше это становится каждодневным событием. Ночью Сокджин иногда даже не успевает доехать до дома, чтобы переодеться перед новым рабочим днем, спит в перерывах и обедах, но чувствует себя безмятежно счастливым и воодушевленным, забирая Хосока и набирая вместе с ним кучу ненужных вещей в магазине. Он привыкает к состоянию на грани фола Юнги, к замазанному краской Тэхёну, потрепанному Намджуну, пахнущему домом Чимину, Хосоку, который всегда заботился о своей гигиене, и Чонгуку, который стал просить подарить ему горшочек со смеральдо. Кажется, будто старший знает каждого из них вечность, будто чужие истории приоткрываются ему с невозможной скоростью, а он и сам не против закрутиться в круговороте возникших воспоминаний, объединяя их с собственными, чтобы построить новый лучший мир. И каждый раз, когда они в переулках прикрывают рисующего Тэхёна, отбирают у Намджуна чупа-чупсы, устраивают какую-то анархию в ванной в доме Юнги, вместе выезжают к заброшенному бассейну, а затем находят невероятное место с вышкой, словно из какого-нибудь фильма, Сокджин ощущает себя частью чего-то поистине великого, поистине настоящего и реального – мира, в котором можно поверить в настоящую духовную связь. И он рад засыпать где попало, рад довольствоваться перекусами в Маках, рад их шумным сборищам в доме Юнги, рад всему, лишь бы это длилось бесконечно. Но когда ты слишком много радуешься, почему-то судьба любит внести в твой идеальный цикл вектор, вынуждающий тебя выбиваться из только что обретенного счастья. Похоже на карточный домик, который Тэхён как-то смел рукой, когда они спорили на обед в доме Намджуна.***
Чонгук заходит в дом. Пахнет неприятно перегаром, а на столе – куча недопитых бутылок и бумажных стаканов, а на разложенном диване, раскинувшись в полный рост, лежит Шуга-хён. «Шуга» – так себя называл как-то очень давно Мин Юнги, но младший запомнил это слово, иногда, чтобы привести в чувства хёна, тихо звал его так. Хён прикрывает одной рукой лицо, а другой сжимает провод от наушников. Чонгук обходит его с другой стороны, закрывая доступ к свету, и по привычке ставит на стол пакет с супом. Юнги приоткрывает один глаз, улыбается, а затем отворачивает голову. Рядом с ним, на подушке, пустая банка из-под таблеток. Чонгук не шевелится. Кажущийся сильным, в такие минуты абсолютно терялся, забираясь в панцирь, словно встревоженная черепаха. Младший сливающимся с шорохом голосом произносит: – Хён, это наркотики? Юнги лишь заставляет себя приподняться, пожать плечами и снова упасть. Чонгук знает, что это означает «Это мое дело. Никаких аргументов». Но сегодня этого было недостаточно. Хён дал слово, что будет сдерживать себя месяц. А сегодня только четвертый день. – Шуга-хён, мы договаривались. Юнги открывает глаза и с недоумением смотрит на младшего. Затем приподнимается на локтях и смотрит парню прямо в глаза. Затуманенный взгляд сталкивается с по-детски обеспокоенным. Шуга усмехается, садится и трясущимися руками хватается за бренди. Чонгук двигает пакет. – Да съешь ты его сам, – Юнги подает голос, а затем смачивает горло и вздыхает. – Хён, ты обещал, – настаивает на своем младший, приподнимаясь. Вот только психологические атаки Шуга ненавидит больше всего. Он матерится, приподнимается, встряхивает крашенными волосами и смеется. Чонгуку становится страшно, он еще больше ютится в свой панцирь. Глаза слезятся. – Хочешь, чтобы я остановился, Чонгук-а? – его хриповатый голос разрезает воздух рафинированной сталью. Старший отпивает со своего стакана и, не рассчитывая расстояние, кидает оный в сторону лестницы. Затем сметает одной рукой череду остальных стаканчиков на столе. Никакого звука, кроме всплеска, и резкий запах крепкого алкоголя. В стаканах нет ни капли стекла. Сердце Чонгука забыло, как отбивать такт, а рука тянется к плечу Юнги. Тот яростно смахивает ее. Во рту он, будто промывая горло, держит бренди, а в глазах, сумасшедших и диких, горит пламя. Шуга сбрасывает руку младшего, однако тот, роняя сгорающие на щеках слёзы, тесно сжимает в своих объятьях хёна. Юнги запрокидывает голову, смеясь и почти захлебываясь алкоголем, отталкивает младшего в стену. Чонгук понимает, что оказался в ловушке этой очевидной провокации, но во всем теле будто появилась живая, новая сила, заставляющая не останавливаться. – Да что ты знаешь обо мне, кроме того, что ты сейчас находишься здесь? – тяжело дыша, говорит хён. Слёзы младшего падают еще более сильным потоком. В голове смешались воспоминания, и светлый образ поклонения в лице Юнги, словно молния, ударяется о ментальное дерево. С губ срывается тихий рык, а осознание сделанного приходит лишь после того, как рука Чонгука со всей силы бьет хёна в щеку. Шуга, не удержавшись на ногах, почти падает на ступеньки, но сразу же неуклюже встает, стирая с губ темно-багровые пятна. Чонгук хватает Юнги за майку, но тот отпихивает парня к дивану. Младший окончательно потерял контроль над взглядом старшего. Их глаза не встретились, даже когда Шуга хён схватил стул и бросил его в зеркало, а ваза на противоположной стороне с глухим стуком рухнула на пол. Шуга пнул ее вместе с цветами, десятками лепесточков раскинувшимися на полу. Некоторые из них долетают до бессильно вытянутой вперед ноги младшего. – Цветы эти хреновы под ногами, – шипит парень, а его голос гулом отдает в ушах Чонгука, покуда младшего будто сжимают в тисках перегар, спертый воздух, капли воды и профиль Шуги с зелено-бирюзовыми волосами. В груди будто поставили ржавый домкрат, который с противным писком крутит вечное время. Чонгук закрывает глаза, застланные пеленой и больно щиплющие от обжигающе белого света. «Если на свете есть Бог, то, пожалуйста, пусть он откроет Мин Юнги-хёну глаза».***
Спирающий воздух запах гари. У Чонгука болит голова и давит виски. Он открывает глаза, стараясь найти ориентир в пространстве. Темно, сыро, лишь отблески света от ночных фонарей. Парень вглядывается в череду магазинов, через которые проходил каждое утро. Они будто окрашены черной копотью тлеющей реальности. А в глубине души остается лишь давящее чувство боли. В кармане настойчиво верещит мобильник, словно редкая певчая птица по осени, одиноко отпевающая гимн уходящей жизни. Чонгук невидящим взглядом смотрит на телефон, рефлекторным движением нажимает на «ответить» и слышит пару фраз: «Добрый вечер. Это Чон Чонгук-ши? Вы проживаете вместе с Мин Юнги-ши? Сегодня в вашем доме произошел пожар, и есть пострадавшие…» В продолжении не нуждается. Парня складывает почти пополам тупая, но резкая боль. В глазах стоят слезы, а губы шевелятся, как у выброшенной на берег рыбы. В голове сплетаются тысячи волокон воспоминаний, которые не имеют ни единой связи. Но Чонгук осознает быстро то, что всего мгновение назад он видел Юнги. Видел его дома, а сейчас младший абсолютно потерян. Хён умер. Когда? Какой сегодня день? И почему он уже когда-то это переживал? Парень топчется на месте, стараясь восстановить в голове четкую картинку. Вот он выбегает из дома, идет по улице, получает по лицу от кого-то и попадает под… Резкий звук сигнала машины заставляет резко отскочить назад. Неправда. Никто никого не сбивал. – Ты в порядке? – из машины выбегает высокий широкоплечий парень и внимательно смотрит на Чонгука. Точно. Джин-хён. – Хён, что ты..? – на голову опрокидывается резкая жгучая боль, а в ушах будто включили ультразвук. Чонгук, шатаясь, почти падает, вовремя удерживаемый Джином. – Чонгук, дойдешь? – Сокджин кивает в сторону машины, а младший, моргая глазами, кивает и ногами, полными свинца, медленно шагает. – Хён, что происходит? – спрашивает Чонгук, когда его обволакивает тепло салона автомобиля. Джин резко протирает виски, а по рукам проходит дрожь. Он никогда не думал, что ему придется столкнуться с фактом правды. Джин чуть снова не сбил человека. – Я чуть не наехал на тебя, – Сокджин думает, что этого будет достаточно и что ситуация не настолько критична. Однако абсолютно точно ошибается. – А первый раз был удачным? Чонгук не злится на Джина-хёна, но у последнего душа ушла в пятки после этого вопроса. Нет. Нет смысла больше врать. – Да. Только ты не умер, – старший переводит взгляд на младшего, которого парализует током потока коротких слов. – Мы встретились днем раньше. – А сейчас, значит, ты знал, что я буду здесь? – формы вежливости отошли на второй план в надежде соединить растущую пропасть между друзьями. – Это единственное, что я смог предположить, - честно признался хён, от волнения постукивая пальцами по рулю. Чонгук откинулся на спинку сидения, стараясь обдумать происходящее. Итак, они каким-то образом, если не совсем спятили, то перемещаются в пространстве и времени. И как это назвать? И не в дурдоме ли они сейчас, а это все галлюцинации? И вот неизвестно же, что лучше. – Хочешь сказать, что мы перемещаемся во времени? – через пару минут задает вопрос младший, а старший переводит на него сонный взгляд. – В воспоминаниях? – добавляет Джин. – Не знаю, но, как видишь, ты сейчас сидишь здесь. В это мгновение Чонгук громко, что разрезает атмосферу теплоты воздуха, говорит: – А Юнги-хён? – А что Юнги? – Сокджин удивленно поворачивает голову в сторону парня. Он ничего не знает. Младший просит побыстрее ехать туда, с третьего раза застегивает ремень безопасности, а затем вглядывается в дорогу, словно филин в ночную пустоту. На улице необычно светло и необычно сильный запах гари. Возле дома стоит стандартный набор машин, мигающих красно-синими цветами. Калитка замотана желтой лентой, а полноватый мужчина что-то спрашивает у какой-то женщины, активно жестикулирующей. Чонгук, не дождавшись, покуда Джин толком припаркуется, мчится к дому. Пять шагов. Четыре. Три. – Вы Чон Чонгук-ши? Сокджин и Чонгук сидят в гостиной. Она не сгорела так сильно, только на потолке и стене были разводы от копоти. Полицейский что-то объясняет старшему, и младший даже не вникает в разговор, смотря на осколки разбитого зеркала, напоминающие фасеточные глаза. Когда полицейский уходит, Джин присаживается рядом и бьет Чонгука по плечу, только это напоминает о событиях прошлых воспоминаний. И младший неуютно стряхивает руку с себя. – Так было в прошлый раз? – осторожно спрашивает Сокджин, стараясь не смотреть на собеседника, который трясется так громко, что вибрация разносится по всему дивану. – Так было в позапрошлый раз, – выдыхает Чонгук, моргая. – Хён, переедешь меня? – вопрос повисает в воздухе, пока Джин старается переварить услышанное. Холодным потом покрывается все тело, а воспоминания той ночи болезненно отдаются в сердце. Нет, ни за что, ни при каких обстоятельствах это не должно быть так. – Хён, можешь выбросить меня на обочине потом, – стальным голосом произносит младший, и Сокджин снова видит тот самый абсолютно расфокусированный взгляд, который видел в ту ночь. Чонгук встает, ощущая себя неким прототипом Юнги-хёна, что почему-то делает его в собственных глазах выше, и говорит: – Забей, хён. Парень выходит из дома, оставляя дверь открытой. Когда Джин осознает происходящее, Чонгук уже исчезает в чарующих пейзажах ночного осеннего Сеула.***
Джин плохо спит этой ночью. Ещё хуже, чем в первую ночь столкновения с неизвестным перемещением. Телефон Чонгука отключен, и куда он мог пойти, неизвестно. Сокджин не выдерживает давления на виски, встает и уныло плетется на кухню. Вторая чашка кофе, а ощущения не меняются. Парень уже успел позаботиться о цветах, причем ему казалось, что он делает одно и то же уже дважды. На часах три утра, а Джин сидит в темной, плохо обставленной комнате и смотрит на пробивающиеся через тюль лучи восходящего солнца. Тогда он, почему-то, думает о том, что чтобы вырасти, каждому приходится пробираться сквозь тьму и холод, двигаясь к ослепительно яркому свету; если человеку или растению приходится выбирать лишь однажды, то, к примеру, бабочкам приходится делать это дважды. К четырем часам старшему стало казаться, что они все, словно бабочки, пытающиеся увидеть свет. А к пяти Джин смог на мгновение закрыть глаза. Но поспать все же не удалось. – Чимин? – у Сокджина от кофе и отсутствия сна сел голос, но он старается держаться и говорить нормально. – Ты слышал про Юнги-хёна? – голос Чимина срывается, и Джин жалеет о том, что в этот момент поразительно спокоен, будто уверен, что это еще не конец. – Слышал, я там был вчера, – Сокджин говорит уверенно, поддерживая парня по ту сторону разговора. – Хосок-хён в больнице. Мне позвонили только что. А вот тут Джина подорвало с места. Пообещав позвонить остальным, он просит Чимина успокоиться и забирает всех, кому удается дозвониться. Тэхёна он не может найти, и Намджун говорит, что постарается с ним связаться. О том, где сейчас Чонгук, Джин наспех придумывает ложь, что парень поехал в родной город Юнги. Все говорят, что он там уже был недавно, но не вдаются в подробности. В больнице возле Хосока уже дежурит Чимин, который гладит хёна по голове и ни в чем его не обвиняет. Хосок перебрал с таблетками вчера днем и упал в обморок посреди моста Ханган. Повезло, что какой-то внимательный водитель остановился и помог довезти парня до больницы. Джин настолько поглощен наблюдением за Хосоком, что не замечает изменений в погоде на улице. И даже не думает, что это немного странно. В принципе, ему вообще было сложно собрать мысли воедино, так как в голове будто поселился рой пчел, каждая из которых постоянно хотела напомнить о себе. Пока Сокджин думал об этом, то незаметно для себя провалился в сон рядом с кроватью Хосока. Намджуну нужно было на работу, Тэхён так и не объявился, а Чимин пообещал проследить за спящими хёнами; просто парень был до безумия человеколюбивым и постоянно старался раствориться в чужих проблемах, чтобы не вскрывать собственные раны, наглухо зашитые кровавыми стальными нитями. Чимин садится возле окна, понимая, что сейчас остался совсем один. За окном прохладно, хоть и есть холодное солнце, ледяным светом греющее стены и стекла и абсолютно не греющее людей. Рыжеволосый старается не погружаться в себя, хотя куча мыслей окутывает его с головой. Вот ему казалось, что вчера ему звонил Чонгук и говорил о Юнги-хёне, а сегодня кажется, что это было уже давно. Но почему он позвонил Джин-хёну, который отреагировал, будто это было вчера, Чимин не знал. Как и не знал, почему в последнее время ему чудится, будто предметы в его комнате не на тех местах. Парень думал, что это предубеждение, да и какой смысл в такое ударяться, когда можно позвонить Хосок-хёну, который бы как-нибудь пошутил на этот счет, а затем предложил бы сходить в какую-нибудь забегаловку вечерком. Или на свидание с какими-нибудь девушками. Да какой смысл в том, продолжатся они или нет. Главное, что свидание вообще есть, особенно у такого-то чувствительного Чимина. Но сегодня придется отложить прогулки. Врач сказал, что Хосоку нужно пройти обследование и ходить к психиатору, что таблетки эти связаны с расстройствами нервной системы. И Чимин с одной стороны зол на хёна за то, что тот никому не сказал, а с другой действительно хочет ему помочь и разрывается между двумя "золами". Джин-хён шевелится и каким-то наивным, словно олененок, взглядом проводит вокруг, задерживая взор на Чимине. Второй улыбается и делает жест рукой в знак «доброго утра». Сокджин осторожно, чтоб не задеть спящего Хосока, подходит к младшему и садится напротив. Они молчат, пока Чимин не произносит: – Холодно сегодня, правда, хён? Было бы хорошо, если бы Джин хоть что-нибудь знал об этом «сегодня», и совсем прекрасно, если бы мог быть с Чимином абсолютно откровенным. Но что-то во взгляде младшего заставило его кивнуть, погружаясь в свои мысли. И, возможно, об этом он жалел потом ещё очень долго.***
Жизнь потекла скучная и серая. Чонгук так и не объявился, а Хосока оставили в больнице, переведя в отделение психиатрии. Чимин ходит к тому каждый день и постоянно звонит Джину, прося с ним поговорить. Сокджин разговаривает, но в голове с каждым днем все больше свинца и все больше опилок, из-за которых портится чувственное восприятие. Тэхён с опаской смотрит на старшего хёна, но иногда встречается с ним, когда тот снова приезжает к Намджуну на заправку. А тем временем ноябрьская непогода продолжает окутывать мегаполис. О Юнги Сокджин думает постоянно, а остальные, упоминая его, нервно сглатывают и переводят тему. Дом так и стоит, обгоревший и одинокий, потому что ни один не хочет с ним расставаться, но и изменять там что-либо тоже не может. А в эти выходные они договариваются встретиться в нем, чтобы вспомнить старое. Возможно, и Чонгук каким-то неведомым образом поймет, что они там. «Хотя это из области фантастики», – говорит Хосок. Но Джин уже готов поверить даже в телепатию, только если бы была возможность все объяснить. В интернете куча различных книг о машинах времени, перемещениях во времени и пространстве, в параллельных мирах и Вселенных, вот только все это там, в книгах, а тут не книга, тут реальная жизнь, так какого черта происходит? На этом вопросе заканчиваются аргументы против, и Сокджин начинает верить во все, что пишут. Никогда не увлекавшемуся фантастикой, старшему хёну морально и физически трудно читать об этом. Куча информации, проходящей через головной мозг, либо выходит через него в небытие, либо превращается в какую-то собственную невероятную теорию. И вроде бы все сходится, если бы был известен источник. И что это? Джин ходит в гостиной с тряпкой. Он не знает, почему он пытается старой шваброй, найденной в кладовке, хотя бы немного стереть застывшую копоть на стене. Правда, с копотью стираются надписи на стене, и Джин коряво пытается маркером их восстановить. В комнату заходит Ви, от которого пахнет зефиром и еще чем-то. Парень ставит на стол пачку со сладостями и пожимает плечами, мол, что захотел, то и купил. А у Сокджина в принесенной мультиварке почти готов рис. Тэхён вызывается помочь, правда, толку от него мало, поэтому он по большей части рисует на стенах. Джин не делает ему замечаний, а лишь продолжает тщательно отмывать. На диване ещё тогда расстеленная простынь, а на ней куча барахла, которое Сокджин, собирая в простынь, собирается отнести наверх. Позволить себе выкинуть он не может. Веником легко проходится по полу, а затем рефлекторно забирается им под диван и тумбочку. Оттуда достает небольшие осколки и пару темно-фиолетовых запылившихся лепестков смеральдо. И отскакивает. Ви, подавшись к Джину, с беспокойством спрашивает: – Что такое, хён? Поранил палец стеклом? Если бы палец и если бы стеклом. Сокджину приходит совершенно тупая мысль о том, что цветы тут лежат не просто так. Что раз в ту ночь у Джина тоже разбилась ваза с цветами, то и эти с этим связаны. Почти приказывая Тэхёну отойти, парень собирает, не касаясь руками, лепестки и осколки и отправляет их обратно под кровать. – Тебе лень убирать, хён? – смеется Ви, возвращаясь к стене. – Ладно, я никому не скажу, что ты собираешь мусор под кроватью. Джин облегченно вздохнул. Паранойя это или нет, но почему тогда с ним ничего не случалось в последнее время? Или он просто этого не замечал? Или смещения были настолько маленькими, что могли доходить до минут? Если подумать, Сокджин иногда умудрялся не успевать на работу, вставая в пять утра. Нет, это определенно навязчивая идея. В своих мыслях Джин не замечает, как внимательно за ним следит собрат по уборке. В комнату заходит Чимин. Рыжий цвет смылся, и теперь вошедший кажется ещё бледнее, чем раньше. Парень начинает с того, что Хосоку стало хуже и что его хотят оставить еще на недельку. Говорит, что Хосок отказывается есть. Каждый хочет что-то сказать, но момент скрашивает начавшая пикать мультиварка. Едят молча, ожидая, пока придет Намджун. Час. Два. В мультиварке остался рис. Чайник заваривается в третий раз. Все пьют уже четвертую кружку. Разговор не клеится, хотя он и стараются друг другу улыбаться и искать общие темы. Они даже фотографируются вместе, надеясь потом показать фотку опоздавшему Монстру, чтобы тот в следующий раз рассчитывал время. Три. Находят граммофон и ищут пластинки. Четыре. Чимина, уставшего от постоянного посещения Хосока, начинает клонить в сон. Ви наоборот освежился и трясет баллончиком, хотя на лице какая-то страшная боль, которую заботливо скрывает сумрак комнаты. Пять. У Джина звонит телефон. – Ким Сокджин? Вы знаете Ким Намджуна, у него стоял ваш телефон на наборе, – голос спокойный, но слышно эхо. – Да, это Ким Сокджин. Да, я знаю его. Все поворачивают головы в сторону Сокджина. Голос из трубки слышно в комнате из-за громкости звонка. – Сегодня на его рабочем месте произошел взрыв. Вы слышали что-нибудь об этом? Ви и Чимин встают с мест и хватают вещи. Джин, разговаривая с представителем из пожарной службы, бежит к машине. Все садятся будто по команде и мчатся в нужном направлении. Если не нарушать правила дорожного движения, то можно доехать минут за сорок. Во втором случае время прилично сократится. Младшие за второй вариант, но у Сокджина в глазах безразличный взгляд Чонгука, поэтому старший отдает ключи Тэхёну, который недавно получил права. Плевать, лишь бы быстрее. Джин вспоминает, как не имеющий права Ви лежал с Намджуном на набережной возле реки Хан, а Сокджин с остальными объезжали их по кругу на пикапе. Тэхён кричал очень громко в небо о том, что мечтает получить права, а Чонгук, зажатый на заднем сидении, говорил, что мечтает получить права на машине Джина. А теперь Ви ведет машину не потому, что ему этого так хочется, а потому, что у старшего хёна трясутся руки, что истерика накатывает с новой силой. Неужели когда-нибудь участь доберется и до него?***
Намджун отсчитывал сдачу клиенту и доедал третий чупа-чупс. Все-таки, какая дрянь эти чупа-чупсы, когда в кармане лежит пачка крепких. Но парень сдерживается, натянуто улыбается и отдает остаток. В одном наушнике играет Kanye West, поэтому блондин чуть покачивается в такт ритмичным песням, отмечая, что к сегодняшнему дню он почти с уверенностью может перевести почти половину прослушанных. Хотя, если честно, загадка изучения нового языка – быстрее всего запоминается инвективная лексика(***). Хотя какая разница, если Намджун в последнее время поглощен новой мыслью, которая ему приходит почти каждую минуту: «Кажется, время идет быстрее меня». Парень ощущает, что в какой-то момент он будто младше, чем есть, а иногда – старше. Даже если изменения можно посчитать по дням, то это чувство до неудобства неприятно. И все же Намджун наблюдателен. Он замечает Джина-хёна, который как-то незаметно становится незаменимой частью их уже семичленной команды, видит, какие взгляды, полные святого ужаса, он бросает на Чонгука, и пытается сопоставить это с собственными мыслями. И мозг работает быстрее парня, когда он набирает в поисковике запросы о параллельных мирах и псевдонаучных теориях перемещения в пространстве. И голова за некоторое время успевает почти полностью собрать пазл воедино, кроме того факта: как с этим всем связан Джин-хён? Намджуну с одной стороны стыдно, что он намеренно сближается с Сокджином, но не может признать факт, что чем больше они общаются, тем меньше ему хочется знать правду. Парень ощущает некоторую связь в глубине души со старшим хёном, принимает, словно ему это говорит родной брат, когда Джин говорит о нем, как о «боге разрушения». Однако в какой-то момент Намджун явственно ощущает, что его мысли по поводу изменения пространства правдивы. Не может быть, чтобы события Хосока и Юнги-хёна были связаны, просто потому что это произошло в промежутке, равном неделю. Но когда он вскользь это упоминал, то паниковал только Сокджин. А ещё Чонгук, который ему позвонил и всё рассказал. А затем добавил, что не уверен в продолжительности своего нахождения в этом временном пространстве, если не в мире. И Тэхён стал спрашивать странные вещи, определенно совпадающие с мыслями старшего. И, связав все частички, у Намджуна осталась одна мысль: смеральдо. Что может быть еще, связанное напрямую с Сокджином, если во время первого перемещения он был хорошо знаком… только… «Со мной?» Парень достал телефон и набрал Сокджина, однако оператор переадресовал его звонок. Рабочая смена закончилась, когда хозяин пожелал приятной смены и уехал домой. Намджун радостно выкинул чупа-чупс в урну и наконец-то закурил. Никотиновый пластырь - абсолютный бред, поэтому он выкинул эту трату денег туда же. Затянувшись и блаженно выпустив белесые клубы дыма, парень закрыл глаза, пока не услышал настойчивый голос, который просил залить ему на двадцатку 95-ого. В итоге Намджун умудрился уронить шланг, да и ещё деньги кинули прямо в образовавшуюся лужу. Тупая мысль пришла в голову блондину: что, если проверить, связан ли он с перемещениями? Даже с гениями судьба любит играть на острие ножа. Намджун усмехнулся, взял двумя пальцами догорающую сигарету и отпустил ее. Горящий кончик соприкоснулся со смоченным бензином бумажками и моментально воспламенился. Все, что вспоминалось парню, так это с какой силой может гореть огонь всего лишь от пары искр горящей сигареты. А затем пришла последняя странная мысль, что скорее всего он так и не узнает, ведь не уверен, сможет ли в следующий раз собрать лепестки-пазлы в живую и понятную картинку.***
Со смерти Намджуна прошло две недели. По крайней мере, так казалось Сокджину, начинающему день с включенного на новостной передаче телевизора. Хосоку стало хуже. Чимин говорит, что парень перестал реагировать на остальных, постоянно лежит с распахнутыми глазами и смотрит куда-то вперед. Он отказывается от еды, а в последний раз во время прогулки растолкал санитаров, чтобы подобраться к маленькой бабочке, сидящей на мертвом городском асфальте. А недавно он снова умудрился не рассчитать дозировку таблеток, добровольно съев их еще и за некоторых других больных. Врачи ничего не говорят, Джин узнает новости только от Чимина, заменившего Сокджину вечные сообщения от Чонгука во время работы. Тэхёна встречать старший хён почти перестал, лишь один раз тонсэн позвонил ему и попросил забрать его из полицейского участка, ссылаясь на то, что раньше он с Намджуном выбирались сами. Сеул встречает декабрь. Близится день рождения Джина, и тот просит еще об одной попытке собраться вместе, даже если они это сделают возле душевно разлагающегося Хосока. Никто не «за», никто не «против», кроме Чимина, чья детская припухлость на щеках превратилась во впадины, а глаза, постоянно светившиеся, догорали слабым огнем. Волосы обесцветились. В один день Сокджин буквально за руку отводит младшего к парикмахеру, и волосы Чимина приобретают русый оттенок, близкий к Хосоку. А затем Джин подолгу говорит с сидящим с фольгой на голове парнем, а тот лишь кивает и отрывочно улыбается, говоря, что недавно ему казалось, что он видел, как ему в окно стучится сова. Тот открыл окно, но это была всего лишь ворона. Старшему стало от его слов почему-то холодно, от леденящих рук Чимина Сокджин дрожал, словно в лихорадке. В ноздри забился леденящий запах, смешанный с запахом жесткой воды, после которой хочется сдирать с себя сухие куски кожи. – Джин-хён, - Чимин поднял глаза наверх, – тебе не кажется, что мы в карточном домике, который вот-вот развалится? – тонсэн указал на потолок, на котором в смешанном порядке были нарисованы карты, а пустые пространства занимали матовые зеркала. Старший присматривался к стилизованным фигурам, замечая, что карты расположены под углом, напоминающим фундамент. – И правда, – Джин пожал плечами. – В таком случае, мы просто дураки, раз решили остаться в таком ненадежном доме. Но выхода нет, не убегать же с таким гнездом на твоей голове, – хён усмехнулся и предложил Чимину конфеты, лежащие на столе рядом с кружкой чая. – И все равно хотелось бы остаться здесь подольше. Бесполезная мечта хотя бы о каком-нибудь доме, – тонсэн ответил улыбкой, шурша фантиком взятого леденца. Они еще долго смотрели на потолок, погрязшие в своих мыслях. Утро второго декабря встретило Сокджина сообщением Чимина: «Хён, Хосок умер» – и разбило вдребезги. Карточный домик, о котором они говорили вчера, стал руинами, еле удерживаемый несколькими и, возможно, Чонгуком, о котором Джин до сих пор ничего не знает. Джин выбрасывает из карманов все деньги, отдает их в ритуальные услуги, которые никогда за свою жизнь не посещал так часто, как в эту осень. Тогда он впервые увидел родителей и сестру Хосока, которые благодарили его и Тэхёна, внезапно появившегося там. Ви смотрел искоса и будто обвиняюще на Джина-хёна, а руки его были сжаты. Чимина не было, но сказали, что он пошел за какими-то вещами. Сокджин выходит на улицу и видит, как Тэхён выходит из соседнего магазина с пакетом с соджу. – Ты решил таким образом решать проблемы? – Джин понимает, что в данный момент он может схватиться только за этого безбашенного мальчонка. – Хён, это не мое, – Тэхён безразлично посмотрел в глаза старшему и отвернулся. – Чонгук так тоже говорил, – с чего-то вспомнил старший, вздыхая вслед за Ви. – И он тоже говорил правду, – тонсэн встал на скейт и быстро покатился по краю дороги, абсолютно не слушая кричащего ему что-то старшего хёна. Связь потеряна. Похороны прошли спокойно, и Джин ни разу никому не напомнил о своем дне рождении. Какой в этом смысл, если изначально само число не предвещало ничего хорошего. Сокджин смотрел в одиночестве на эту процессию, сидел рядом с матерью, которая в слезах спрашивала о сыне. Джин выдавливал из себя хоть какие-то слова, но ему хотелось сказать гораздо больше, чем он выговаривал. – Вы такой хороший друг, Ким Сокджин, – его мать с трудом сдерживала слёзы. – Могу я вам сказать кое-что, что давно мне приходит в голову? Вам никогда не казалось, что время идет впереди вас? Мой сын полностью ушел из этого мира больше, прошло больше, чем две недели, но, кажется, будто всего один день. Ничто не может обмануть сердце матери, даже время. Вечером Сокджин брызгал водой на смеральдо, до сих пор побоявшись их касаться. Казалось, будто цветы росли еще лучше, чем обычно. С каждым днем они наливались жизненными соками и росли неестественно быстро в этом маленьком саду, созданном самим Джином в оставленном ему маленьком стеклянном помещении в доме. Старший вдруг ощутил, как слёзы подкатили к нему с невероятной силой. Бросив бутылку на пол, Джин неестественно осел на пол и зарыдал, как никогда. Огромное количество смеральдо показалось ему фикцией, уже не заменяющей одиночество, а потребность в общении накатила с огромной силой. Он бросился к телефону, набирая номер Тэхёна, но тот был недоступен. Сокджин, не теряя надежды, в, наверно, сотый раз набирает номер. Чертов телефон недовольно пищит о том, что разрядился. Подключив к розетке, Джин не оставляет попытки дозвониться. Так, вместе с телефоном, парень и засыпает на неудобном плетёном кресле, ютясь и пытаясь втиснуться в него своим сильно развитым телом. Тэхён перезванивает рано утром. – Хён… я так хочу увидеть остальных, хён.***
Тэхён смотрит безразличным взглядом вперед, сидя возле двери своего дома. За нею раздается шум, звон битой посуды, женский плач и резкий мужской голос. Они снова ругаются, и он опять отправляет пасынка за парой бутылок соджу. Ви не удивляется, встает, бросая взгляд на гору таких же пустых возле двери, и медленно плетется в сторону магазина. Если честно, магазин – это просто повод, чтоб выйти из дома и попасть на поминки Хосока. Тэхён думал утром, что ему хватит сил позвонить Джину и сказать ему «с днем рождения», но почему-то комком в горле застревали любые добрые слова. В правом кармане расстегнутой байки лежит самодельный подарок – мини-блокнот с портретами остальных. Ви начал их рисовать с приходом старшего хёна, думая, что теперь их компания собралась окончательно. Но чем дальше, тем чаще ему приходилось касаться карандаша для того, чтобы не забыть счастливые лица, смотрящие со случайных фотографий на полароиде Джина-хёна. После встречи с Сокджином на похоронах Тэхён думал, проезжая возле края асфальта, что сможет развернуть скейт обратно и попросить хёна обнять его, потому что Ви становилось противно жить и противно от самого себя. С каждым мгновением судьба будто специально забирала у него всё: отца, мать, друзей, даже дом, куда он часто заваливался по вечерам к Чонгуку, пока Юнги исписывал мелким почерком страницы стихами на втором этаже. И остался только Чимин и Джин, к последнему у Тэхёна были странные чувства ненависти и страха. Ви видел, что Джин начинает сливаться с этим миром, серея, словно туман. Ви чувствовал, что и сам поддается этому циклу. И знал немного больше, чем стоило бы знать. – Чонгук-а, ты когда собираешься возвращаться? – точной даты этого разговора Тэхён уже не мог назвать. – Я не собираюсь возвращаться, хён, – в голосе слышались нотки насмешливости. – Почему? – Ви корил себя за привычку строить откровенного идиота. – Потому что если из цикла нет выхода, то нужно перестать ему сопротивляться, – Чонгук слишком ещё по-юношески смотрел на вещи. Тэхён, узнав истинную причину отъезда младшего из Сеула, ещё долго пытался вникнуть в детали. Но одно он понимал точно: вина лежит на Джине-хёне. Ещё один, в страхе пытающийся переложить на кого-нибудь вину. Всего лишь боязнь найти причину в себе. Разве существовали такие люди, которые никогда этого не ощущали? Что двигало Тэхёном, когда он после поминок, словно шпион, крался к комнате, в которой были слышны крики, парень не знал. Почему-то эта сладкая мысль о том, что циклу нужно соответствовать, захватила его, смешанная с постоянным стрессом, депрессией и жалостью к матери, которая перестала улыбаться уже очень давно. Ви не знал, почему просто не оставил на полу бутылки соджу и не ушел, не попросил у Сокджина жилья или денег, а вместо этого схватил пустую бутылку со стола, открыл скрипящую дверь и (отдавшись накопленным чувствам, готовым вырваться наружу) со всей ненавистью к окружающей его жизни ударил отчима бутылкой. Тот, прижимая руку к голове, громко и грязно ругался и снова кричал на мать Ви. И Тэхёна сорвало. С остервенением ударив бутылку о стену, чтобы разбить ее ещё больше, он набросился на говорящего, несколько раз ударяя его в живот. Он смог остановиться только тогда, когда стекло больно въелось в кожу Ви и когда отчим будто остановил его рукой. Глаза человека, восемь лет издевавшегося над его матерью, начинали закрываться, а тело слабеть и, словно мусорный мешок, падать на землю. И тогда совсем юный парень увидел прямо перед собой смерть: настоящую, осязаемую всеми органами чувств. Осколки стекла полетели на пол, голос умоляющей остаться матери прожигал дыры на сердце Ви, но он не мог сейчас колебаться. Выскочив, грязный, с окровавленными руками, Тэхён мчался куда глаза глядят. Он искал место, где ему можно было спрятаться и исчезнуть. Парень не мог вспомнить, каким образом он оказался в этой подворотне и сколько там просидел, лишь луч начинавшего всходить солнца отрезвил его. Ви смотрел на окровавленные пальцы, на бутылку с водой, которую ему впихнула в руки мама, на пустое помещение вокруг. Зазвонил телефон. Женский голос спокойно и как-то бесчувственно произнес: «Ким Тэхён-ши? Вас беспокоит офицер...» Ви широко открывает глаза и смотрит вперед. Нет. «Вы знакомы с Пак Чимином?» А Тэхён мычит и кивает часто головой, словно маятник. «Пак Чимин сегодня был найден мертвым в собственной ванной. Возможно ли назначить с вами встречу для дачи показаний?» Парень неестественно что-то отвечает, сбрасывает вызов и звонит Джину-хёну. Обессиленный голос старшего в ответ вызывал лишь немой насмешливый смешок. И только сейчас ему показалось, что он может встретиться с Сокджином-хёном, чтобы тот увидел, к чему привел их всех. Тэхён до сих пор верил, что во всем виноват хён. Но хён был по-настоящему взволнован, когда Ви ввалился ему весь в крови и грязи и потребовал вернуть время. Этот самый хён помог Тэхёну сменить одежду, помыться, даже когда младший отпирался всеми руками и ногами. Поняв, что Ви не скажет, он перевязывал младшему руку и успокаивал, как будто бы притворяясь Чимином. – Хён, почему...? Почему ты с нами так поступаешь? – Ви в истерике, ему кажется, что Джин его убьет, что звук, который издает закипающая вода, это звук смерти. А Сокджин просто смотрит ему в глаза своими уставшими, впалыми, с синевой под глазами и давит из себя улыбку. Он даже обещает, что сможет все вернуть, неуверенно смотря по сторонам, как будто сам себе не веря. А Тэхён думает, что Сокджин все-таки его убьет, даже не понимая, что заблудился в своих мыслях. Тэхён смотрит, как Джин сметает вазу со смеральдо и ждет. И ничего не происходит. Ничто не изменяется, Ви не чувствует ни боли, ни радости, ни каких внешних изменений, кроме журчания проточной воды, растекающейся по полу. – Плохой из меня экзорцист, – сам с собой шутит Сокджин, стараясь сдерживать слёзы. – Видишь, Тэхён, я ничего не могу сделать. Я не знаю, как это происходит. Тонсэн хочет уже и сам убить Сокджина, но не может. Он видит, как у Д жина выступают слёзы, как хён оседает на пол в эту лужу из воды и смотрит на опавшие лепестки смеральдо и смеется больным смехом. – Я, дурак, думал, что в них причина, – и слова у него выходят с трудом, будто он задыхается. – Представляешь, Тэхён, я думал, что мои смеральдо всему причина, представляешь? Ви представляет. Он тоже думал так. Младший садится возле старшего и трясет его за плечи, моля, чтобы тот успокоился. О чем он думал, когда ненавидел его? Хёну больнее, наверно, чем ему носить мысль о том, что он, Ким Сокджин, убийца, хладнокровный и последовательный. Тэхён сжимает старшего в объятьях, неуверенный в том, хотел ли тот, чтобы его обняли, или это желание Ви почувствовать себя в безопасности. Когда Сокджин, поддаваясь нетипично детским инстинктам, сам обнимает Тэхёна, то понимает, что связь с этими шестью парнями больше, чем дружеская. Это его самая настоящая семья. Ви собирает в руках лепестки вместе с Сокджином, когда они оба переживают это ощущение. Джин уже знает, что это, и поэтому, выпуская из рук цветы, сжимает запястье Тэхёна. Младший впервые по-настоящему думает, что умрет, когда видит, как комната сужается прямо на глазах, а лица искажаются, как в кривом зеркале. Это и грустно и смешно, когда Джин пытается что-то ему сказать таким сплющенным и вытянутым ртом, когда кричит ему о том, чтобы Ви перестал вырываться. Тэхёну кажется, что они и не вырывается вовсе, только почему-то перед тем, как закрыть глаза, никого не видит. Очередной сгусток тянущей тьмы.