***
Чонгук поднялся утром рано, выполз из объятий Чимина и Тэхёна и, поправив куртку, присел на край набережной и свесил ноги. Образовав пальцами кружочек и посмотрев в него, младший усмехнулся тому, что вид, который когда-то сфотографировал на полароид Джин-хён и который показывал как-то вечером, когда они решились вернуться сюда ещё раз, совсем не изменился. Затем он тяжелым взглядом устремился вдаль, размышляя внутренне о многом, но стараясь не говорить об этом никому вслух. Младший понимал, что сегодняшнее состояние эйфории – временное, и он хотел бы все-таки поговорить со старшим хёном, чтобы узнать, как долго они продержатся в этом слишком идеальном мире. Однако такая Вселенная ему нравилась, в ней он ощущал себя спокойно, слитно. И чем больше он здесь находился, тем быстрее улетучивались воспоминания, тем меньше ему приходили в голову странные и мрачные картины Сеула, истолкование которых он начинал забывать, тем сложнее было восстановить в памяти, почему ему надо поговорить с Сокджином. И сегодня утром Чонгук осознал, что не может вспомнить. Не может вспомнить, почему сидит здесь, почему именно сейчас решил проснуться и как правильно ходить, говорить. Странное, тянущее в пустоту чувство превращения в нематериальную массу, в проекцию, в плоскость, как будто игральная карта в попытке составить объемный домик из таких же, как она. В потерянном состоянии младший не сразу осознает, что на его плечо ложится рука Юнги и что тот смотрит в его карие глаза настороженно, будто понимает больше, чем Чонгук. Второй сдержанно улыбается, точно зная, что воспоминания о хёне вряд ли возможно до конца стереть из памяти, а затем, когда Шуга-хён шутит, что Джин-хён никогда не узнает, что эта фотография на полароиде была сделана не им и что они с Чонгуком пользовались этим устройством тайно (поэтому карточки часто заканчивались; младший собирал альбом), и просит идти за ним, покорно встает, думая, что остальные мысли можно будет “дособирать” потом. Они вдвоем будят остальных, которые непонимающе плетутся следом, а Хосок-хён с Джином-хёном сразу же берут пакет с булочками, потому что потом кому-то за ним будет идти лень. Тэхён-хён берет колу. Вся компания останавливается возле края. Никто не понял, почему Юнги-хён всех подорвал так рано, но признают, что рассвет на самом деле неплохо выглядит. Джин-хён фиксирует, конечно же, все на камеру, жующих младшеньких особенно выразительно. Ничто не может предвещать беды в такое солнечное утро.***
Тэхён кажется абсолютно счастливым, когда видит остальных. Его одежда чистая, нигде нет и следа крови, нигде нет цветов смеральдо, нет большого дома Джина-хёна и его обеспокоенного взгляда. Ви думает, что счастье приходит в неведении, ведь только он со старшим знает, что случилось в действительности. Приятно снова абсолютно безбоязненно рисовать на стенах, зная, что полиция ничего не сделает ему с Намджуном, смеющимся от непроизвольных карикатур. Замечательно видеть, как Чонгук улыбается и чувствовать, что в его словах больше нет никакой горечи. Удивительно видеть безмятежного Юнги-хёна. Странно видеть, как ютятся от холода прежде теплый Чимин и ранее веселый Хосок, но их можно порадовать, если сходить напоказ с ума. Но вранье: Тэхён не хочет увидеть настоящий взгляд старшего хёна, который тот изредка на него бросает. Кажется, будто это сдержанная улыбка, но глаза выдают его с потрохами. Сокджин-хён ничего не говорит, но все видно, и это сводит Ви с ума. Он старается свыкнуться с новым миром, но, ощущая клеточками тела, что этот мир поглощает его, отходит от старшего хёна, который, напротив, кажется странно осязаемым, объемным, будто бы воздушный шар. И это чертовски раздражает. Затем эта одномерность самого себя начинает давить на Тэхёна. Кажется, что он утрачивает умение правильно дышать, будто бы покрытая асфальтом земля, ростки внутри которой отчаянно пытаются пробиться сквозь слой битумной тюрьмы. Ему хочется забыть все, но он видит, что остальным забыть проще. Он как-то невзначай спросил Чонгука об огне, о Дэгу, но младший отвечал какими-то стандартными фразами, без вникания в суть вопроса. Так почему же тому проще забыть, чем первому? Ви приходила мысль, что ему нужно больше радоваться новому миру. Он радуется, а внутри сердце все больше дает трещину. Чем больше веселится, тем меньше запоминает события этого мира, зато строит аллюзии с миром прошлым. И боится их. В один вечер после того, как Джин-хён предлагает им маленькое путешествие, Тэхён все-таки находит время, чтобы с ним поговорить. Сокджин старался изначально вести себя по модели остальных, но после сдался, взволнованно спрашивая, как много помнит Ви о прошлом мире. – Хён, я абсолютно ясно вижу на своих руках кровь, - Тэхён смотрит, и расфокусированный взгляд будто через пленку показывает ему одежду и руки в крови, осколки стекла, впивающиеся в кожу. От этого хочется взять каждый ноготь на пальцах обеих рук и снять его вместе с кожей, чтобы найти крови причину. Хочется, чтобы все было залито красным, чтобы это не возникало просто так. От мысли о том, что он прикасается этими руками к себе, к остальным, становилось страшно. А затем в голове рисовался образ, когда он своими обрубками без ногтевого покрова пытается как-то оправдаться, коснувшись плеча остальных, и как нежная кожа в крови с неприятным стирающим ощущением цепляется за замки курток, оттягиваясь и трескаясь, и новый поток красной жидкости стекает по чужим вещам. Ви чувствует, что он грязный, что кровь его грязная, смешанная с чужой, что он слишком много имеет вины перед остальными, что обвинял неповинных людей и снимал с себя ответственность. Что хотел убить Джина-хёна сильнее, чем ему казалось. Он никогда не представлял картины убийств в голове, но теперь смутные теневые образы сжигали его насквозь. Он пламенел внутри, а огонь сдерживался лишь тонкой коркой эпидермиса, на которой оставался пот, будто конденсированный дым от огня. – Ты не виноват, Тэхён-а, – повторял тихо Джин-хён, гладя по спине дрожащего парня. Сокджину казалось, что он иногда промахивался, хотя видел перед собой вроде бы четкие очертания спины. – Мне кажется, я ненастоящий, – у Ви брызнули из глаз слезы, а видящиеся перед глазами обрубки зарывались в свою же копну волос. – Настоящий, настоящий, – неизвестно, верил ли в это Джин-хён сам. – Джин-хён, мне надоело, – шепнул Тэхён, когда они утром после пробуждения от шумного Юнги и бродящего рядом Чонгука подходили к краю набережной. Сокджин-хён бросил ему говорящий взгляд, увлекаемый остальными присесть. Пока старший пытался улучшать ситуацию, снимая остальных и беря шутливые интервью о погоде, Ви считал секунды. Он пронес в голове ровно столько секунд, сколько дней, как ему казалось, он потерял. Тэхён взглянул на повернутого полубоком Джина-хёна, отогнал от себя мысль что-то спрашивать, направился к неустойчивой старой вышке, которая величественно стояла на выступе. С каждым переносом ноги вверх железные прутья противно шуршали, а ржавчина оставалась на ладонях. Но какой был в этом смысл, когда на них и так кровь, когда они и так изуродованы. По крайней мере, так казалось Ким Тэхёну. Парень долез до верха, взглянул на остальных, на Джина-хёна, переводящего в неверии камеру на Тэхёна, на возгласы о том, что Ви на птицу не тянет и пусть спускается; мысленно приготовился, перестал смотреть вниз и как можно быстрее направился вперед. Пара секунд до столкновения с водой, переждавшей ночь перед вступлением в силу яркого теплого солнца. Пара секунд до осознания внутренней свободы от прежних мыслей. Плата освобождению – характерная боль в ногах, которые хрустнули от отсутствия группировки перед вхождением в воду. А затем удушливое ощущение. Но может ли оно сравниться с внутренней кровавой болью в раскрошившемся, словно мел, сердце?***
Джин впервые видит, как на его глазах действительно умер человек. И это умер тот, кто как будто бы оставался, чтобы умереть. В этот самый момент Сокджину стало казаться, что все внутри его стало сопротивляться. Чонгук вытащил на пирс Ви, которого каждый по очереди пытался “оживить”, но почему-то Сокджин точно знал, что тот мертв. Старшему хёну приходится вести машину максимально быстро, чтобы доехать до ближайшей больницы. Хотя на середине его сменяет Юнги, который говорит, что с такими дрожащими руками Джин похуже пьяного смотрится. Говорят, что Тэхён, правда, не умер, и его откачали. Вот все сидят и смотрят на него, который с перевязанными руками и ногами невидящим блаженным взглядом смотрит в потолок. А старший чувствует, что он мертв, что опять отдает этим неприятным запахом воды, что Ви стал пахнуть ванилью, составляющей частью процесса гниения. Страшно. Сокджин боится. Боится абсолютного повторения наоборот. Хосок говорит как бы между делом Чимину, что оставил где-то телефон, скорее всего, где-то на том месте. Джин вызывает поехать за ним один и утверждает, что все будет в порядке. Парень медленно, почти плетясь по краю дороги, едет, полностью отдавшись мыслям. Странно выходит. Он чувствует, что если оставит все так, то никогда не сможет ничего изменить. Доезжает до вышки, нервно смеется, кидая на переднее сидение разрядившуюся трубку. Может быть, он просто накручивает себя, может, сейчас приедет в больницу, и все наладится? И реальный мир выглядит именно так? От чего-то лазит в бардачке и натыкается на фотографию, которую они сделали с Юнги накануне. И перестает ощущать себя живым. На фотографии только Джин, а сзади пустота. Нет никакого Юнги, нет никакой фотографии, нет никаких признаков воспоминания. Так что же, никого на самом деле нет? Или Джина на самом деле не должно быть? Вздохнув, Сокджин заводит мотор и направляет машину в сторону открытого моря. Впервые он попытается сам почувствовать, что же так хотели пережить остальные. «Кто там говорил, что у меня будет машина, способная ездить по воде?..»***
Юнги-хён аккомпанировал вместе с Чонгуком на полуразвалившемся пианино в заброшенном местечке под мостом. Вокруг стояли остальные, размахивая фейерверками в руках. Тэхён-хён, все еще немного бледный, посильнее натягивал шапку на голову, удивленно улыбался, слушая приятный голос младшего, пытавшегося отдаться песне, написанной Юнги. За столько лет знакомства ребята впервые слышали игру старшего, который прикрывался обычно тем, что он так, пописывает маленькие стишки и биты, но это еще пока не полноценные вещи. Однако сейчас все были обескуражены тем, насколько мелодично сочеталась игра и голос. Никто не запрещал потягивать пару нот Чимину-хён, который от восторга не мог сдержать собственного голоса, обнимая Хосока-хёна, чьи уши оказались символической жертвой завываний. Намджун-хён просто шевелил руками, лицом показывал свое невероятно приподнятое настроение. Все выглядели почти счастливыми, даже Джин-хён, который скромно сидел рядом с Чонгуком и смотрел на торчащие из-под длинного свитера с рукавами, напоминавшими полуперчатки, пальцы, когда младший неумело пытался сыграть в две руки с Юнги. Но нужно отметить, что для показательного выступления это было неплохо. Закончив играть под догоравшие фейерверки, Чонгук разительно засмеялся и повернулся в сторону старшего хёна, произнеся: – Джин-хён, в следующий раз ты возьмешься петь второй куплет. Джин-хён кивнул ему в ответ, тенью коснувшись плеча парня. – Чонгук-а, ты тронулся? Джин-хёна уже год нет в этом мире, – Юнги повернул младшего к себе лицом, заглянул в растерянные глаза и тряхнул головой. Младший непонимающе посмотрел на Шугу, а затем в правую сторону, где сидел Сокджин-хён и тоже растерянно покачивал головой. – Так он же… – парень не знал, как продолжить мысль. К ним подсел Чимин-хён, который ободряюще положил руку на плечо младшего. Джин-хён оказался с другой стороны пианино и смотрел на Чонгука выразительно. – Чонгук-а, хён, наверно, счастлив, что ты его вспоминаешь, – Чимин-хён выражал сочувствие всем телом. В глазах отражались искры, однако лицо отдавало некой пустотой. – Глупо вышло как-то, пойдемте к костру, – Тэхён-хён махнул рукой, но атмосферу, созданную песней, было сложно вернуть обратно. Парни собрались возле костра. Чонгук и Чимин-хён устроились на диване, и рядом присел Джин-хён, который положил руку на младшего. Чонгук показал ему глазами, что им нужно поговорить, а то он что-то ничего не понимает. Старший развел руками, а затем кивнул на плед. Младший, вздохнув, укрыл им себя и рядом положил ещё один, и тогда увидел ободряющий взгляд хёна, чьи глаза показались удовлетворенными событиями. – Чонгука, ты зачем еще и диван накрываешь отдельным пледом? – Чимин-хён тихо говорит парню это, устраиваясь рядом. – Но… – Чонгук показывает рукой на место, где расположился Джин-хён, на которого и опирается младший. Причем довольно заметно это делает. – Джин-хён? – не верящим взглядом продолжает спрашивать первый. Младший кивает головой, стараясь отбросить ненужные мысли. Быть может, это такая игра в молчанку с Сокджином-хёном, чтобы проучить. Но слишком какая-то долгая. Все засыпают под утро, и Чонгук абсолютно точно уверен, что спал на плече старшего хёна, который изредка перебирал пальцами. Иначе почему Чимин-хён не полностью лежал на диване?***
Ви-хён собирает карточный домик, как какое-то время назад делал Джин-хён. Чимин-хён смотрит на это сверху и как-то с некой грустью оценивает постройку. Чонгук различает лишь обрывки фраз, которыми разговаривает с собой рыжий (он недавно решил вернуть себе предыдущий цвет): – Тогда я... остаться в карт… доме. Джин-хён сидел на пустом стуле напротив и пытался помочь Тэхёну-хёну поставить сверху две карты. Вдруг Ви-хён с остервенением скинул карты, будто в прошлый раз, и зажал одну между зубами. На этом моменте Чимин-хён дернулся одновременно с Чонгуком. Младший выставил руку вперед, как бы говоря старшему хёну, что все в порядке. Хён не шевелился.***
Вот они собрались возле моста и смотрят на перепалку с мячом Чимина-хёна и Чонгука, в которой выигрывает Чимин-хён. Чонгук отмечает, что Джин-хён сменил одежду, как и остальные, и ест вместе со всеми, уплетая не самый любимый гамбургер. Младший старается не заводить разговор о том, почему никто не разговаривает со старшим хёном. Столько времени прошло: разве тот не обижается? Они все смотрят на небо на небольшом зеленом участке в парке перед рекой Хан, и Чонгук отмечает, когда они гуляли по набережной в каком-то там том месте, то видели точно таких же птиц. – Чонгук-а, с каких пор у тебя так много фантазий? Юнги-хён стал и тебе наливать? – шутит не смешно Хосок, пока все встают со своих мест и смеются с Ви-хёна, который успел замазать светлую куртку зеленым. Чонгук еще раз смотрит наверх, видя, что Джин-хён не встает и просяще смотрит. В этот момент до младшего доходит. Сокджина-хёна нет. Его не существует в данный момент. Хосок извиняется и потирает затылок, говоря, что не стоило поднимать старые темы. Младший проносит в голове череду воспоминаний, и, наконец, складывает картинку. Воспоминания о том идеальном мире болью отдаются в висках, когда младший осознает, что почти забыл такой огромный пласт их жизни. Что сумел забыть, что Джин-хён на самом деле умер не в собственном доме от удушья во время случайного пожара. В воспоминания младшего обрывками вклинивались побочные картины, чьим зрителем он бы никогда не хотел становиться. И последней из них были ощущения Джина-хёна. Те самые, которые никто бы никогда не хотел открывать другому. Внутренний страх. Чонгука окружают с двух сторон Юнги-хён и Чимин-хён, а между вторым и Намджуном-хёном стоит старший хён и отрывисто старается улыбаться, подражая остальным. Младший не видит, как Чимин-хён будто ненавязчиво прикасается к Джину-хёну, а тот лишь подносит палец к губам. … – Джин-хён, ты решил остаться в карточном доме? Мне кажется, я тогда слишком неудачно подобрал сравнение. Хён, может быть, не стоит метаться из угла в угол? … Потрепанный пикап старшего въезжает в тоннель. Он вызвался вести машину, покуда остальные решили отметить окончание вступления всех в совершеннолетие (то есть последнего – Чонгука) прекрасным делом: устроить вакханалию и суметь нагло оттуда свалить с минимальными потерями. Намджун сказал, что с номерами будет все нормально, да и они немножко там пошалят, ничего страшного не будет. Джин-хён без особого страха сидел за рулем и вел. Руки не дрожали. На соседнем сидении сидел Чонгук и внимательно смотрел вперед. Когда они стали поперек движения, младшему вдруг захотелось сесть наверх, потому что Джин-хён стоял возле машины. А потом уже снова сидел за водительским сидением. Когда Ви-хён, копошившись, нашел наконец-то свой баллончик, младший спрыгнул и, подхватив общий клич, побежал вместе со всеми заниматься, если быть откровенным, вандализмом. Сокджин-хён смотрел на них со стороны, и как будто бы впитывал в себя воспоминания. На лице была улыбка, покуда ему не пришлось разворачивать машину и не улепетывать, сажая остальных в багажник. – Намджун-хён, веди быстрее, копы ускорились! – довольный кричит Тэхён-хён, смеясь. Чонгук смотрит в салон автомобиля. Джина-хёна на водительском сидении не было изначально.***
– За нами ехало столько копов, я впервые был спокоен во время езды после того, как чуть не переехал тебя тогда. Даже полиция нас не догнала, – говорил старший хён, когда все выползли с машины, а Чонгук залез внутрь под предлогом, что ему нужно что-то забрать. – Ты не участвовал в этом, хён, – младший откидывает голову на спинку сидения, покуда старший хён любовно гладит руль пикапа рукой. – Мы спаслись лишь потому, что использовали номера машины человека, которого нет в живых. – Я не понимаю, – неумело врет Джин-хён. Чонгук видит, что тот знает, что он не мог не заметить того, что никто не обращает на него внимания, кроме младшего. – Понимаешь. Джин-хён, ты же знаешь, что ты умер тогда, – Чонгук не хочет называть дату. Не хочет обозначать условности. – Чонгук-а, а ведь довольно странно умереть в собственном доме. Можно представить, какого было… – Джин-хён осекся, смотря вперед на одного из парней, бурно обсуждающего с остальными что-то. – Хён, что ты собираешься делать? Мы оба прекрасно знаем, что твоя смерть там вернула тебя сюда. Как и всех нас отправила туда. Только вот в том мире расцветаешь ты, и увядаем мы. А в этом мире сложно балансировать только тебе, – Чонгук и сам дивился своим словам. Не стоило читать книги, которые рекомендует открывать Намджун-хён. Шутку в таком стиле пытался неудачно сказать Джин-хён, а затем спрятал лицо в ладонях. – Какой ты выберешь мир, хён: тот, где ты один, или тот, где нет только тебя? – младший еле выдавил из себя фразу, сжимая руками край светло-бирюзовой кофты. Снаружи сказали поторопиться. Чонгук вышел из машины, не выключая фары, и обернулся в сторону водительского сидения. Джин-хён внимательно посмотрел на Чонгука и дважды ему кивнул. Чонгук улыбнулся краем губ. Они оба поняли, какой единственный выход мог сейчас предпринять Сокджин-хён. Чонгук сделал первый уверенный шаг вперед. Сокджин остался на месте.***
Когда-то давно, когда Чимину казалось, что он странным образом потерян в этом мире, парень сжигал фотографию всех, кроме старшего, которую Джин-хён специально сделал для него во время поездки. Он не думал о том, что там нет старшего хёна, просто в попытке утихомирить боль старался стереть воспоминания. Увы, это невозможно, когда вы одна семья.