Счастье подобно бабочке...

Было уже за полночь, когда Оливьера грубо подняли с постели и повели вниз. Омега так и не смог уснуть, обуреваемый страхом и беспокойными мыслями, глаза щипало, а все тело было словно деревянное. Он вяло поднимал руки, пока слуги накидывали на него дорожную накидку, потом нагибал голову, пряча лицо под широкополую шляпу, и так же вяло пошел на улицу, моля богов дать ему достаточно сил для предстоящего испытания. Вопреки его ожиданиям, с ним поехали только двое альф из охраны отца - видимо, граф не хотел привлекать внимания к тайной поездке сына к знахарю, и коляска была, хоть и закрытая, но довольно скромная, без всяких опознавательных знаков и гербов. "Старается, родитель, сохранить секрет, на все идет ради поста министра, - горестно подумал Оливьер, опускаясь на жесткое сиденье и слушая, как снаружи скрипит засов в прорези надежной защелки, отрезая даже мизерные надежды на побег. - Знал бы заранее, как повернется дело, из леса убежал бы в монастырь". В повозке не было ни окон, ни светильника, и Оли задрожал еще сильней. Юноша чувствовал себя так, словно его заживо замуровали и бросили умирать, и только мерная поступь лошади несколько отвлекала от жутких ощущений обреченности, отнюдь не придавая бодрости и оптимизма, ибо он слишком хорошо знал конечный пункт своего назначения. Какой-нибудь убогий хутор или старый дом, угрюмый страшный знахарь с крючковатым носом, от которого невыносимо воняет травами и кровью, он схватит свою жертву сухими цепкими пальцами, привяжет к столу и примется насильно пичкать запрещенными зельями, от которых все тело Оли скрутит тугой спиралью невыносимой боли... Безумный страх обуял юношу, и он, забыв обо всем на свете, отчаянно заколотил обеими кулачками в дверцу повозки. - Пустите, отпустите, я не хочу, боюсь! - фальцетом закричал он, не ощущая боли в сбитых в кровь костяшках. - Я графский сын, а вы прислуга, вы не имеете права так поступать со мной! Отпустите меня, слышите, я приказываю вам! Повозка остановилась и засов вытащили из паза. Дверка распахнулась, но вместо желанной свободы Оли получил кляп в рот и веревку вокруг тела, туго стянувшую заодно и его руки в запястьях. Затравленно вглядываясь в полумраке в лица своих тюремщиков, он чувствовал, как по щекам текут горючие слезы, а весь его вид являет довольно жалкое зрелище, совсем неподобающее его высокому статусу. Его, графа, пусть и младшего сына омегу, скрутили обычные слуги, стоящие по социальной лестнице на несколько ступеней ниже! Как же посмели прикоснуться, жалкие плебеи! Ну вот я вас... - Простите, молодой господин, - склонился в поклоне один из стражников, - Его Милость граф Филлип предвидел, что вы, возможно, будете шуметь, и дал нам полномочия утихомирить вас. Прошу вас, будьте благоразумны, иначе будем вынуждены надеть вам на голову мешок и спеленать, как непослушного ребенка, по рукам и ногам. Оливьер возмущенно замычал, но стражник поклонился еще раз и захлопнул дверку. Свет от дорожных фонарей исчез, и Оли снова погрузился в темноту, уже жалея о своем глупом порыве. Дурак, ведь знал, что не добьется ничего, и все равно взбрыкнул! Он сделал попытку сесть поудобнее, но стало только хуже. Веревки ощутимо врезались в тело, а кляп мешал дышать. Слезы по-прежнему катились по лицу, дыхание с шумом вырывалось из ноздрей. Оли прикрыл глаза и постарался успокоиться, что удалось ему, хоть и не сразу. Рессоры у повозки были хороши, они покачивали мягко, словно на волнах, и незаметно для себя он задремал, еще успев на грани яви-сна удивиться - как же так? Его связали и везут на пытку, а он способен отрешиться от всего и спать? А разбудила боль в ушибленной спине и ощущение, что он куда-то падает. Оливьер попытался вскрикнуть, совсем забыв, что рот надежно заткнут кляпом. Тело скрючилось в неудобной позе, и он не сразу понял в темноте, что соскользнул с сидения и лежит теперь на полу, а вернее, на боку кареты, ибо по каким-то неведомым ему причинам она опрокинулась. Где-то сбоку громко и натужно ржала лошадь, кричали его конвоиры, к их голосам примешивались еще какие-то грубые и незнакомые - по всему выходило, что на них в лесу кто-то напал. Беспомощное положение не давало омеге никакого выбора, все, что он мог - ждать, чем закончится ночное происшествие. Оли и прежде слышал о грабителях, то и дело тревоживших мирных путников, но в последнее время жил за городом и как-то позабыл об их существовании, занятый своими заботами. Но вот отец другое дело, как же он мог отправить сына в столь опасный путь с такой немногочисленной охраной? Или он не рассчитывал, что скромная повозка привлечет внимание ночных злодеев? Шум потасовки стих. Оли отчаянно пытался разобрать по голосам, кто победил, но плотно закрытые дверцы заглушали звуки почти наполовину... О, нет, не может быть! - Дерьмо! Сколько трудов - и все напрасно! - отчетливо услышал он слова одного из налетчиков. - Всего лишь пять монет! А у тебя? - И вовсе ни одной, - буркнул другой голос. - Давай проверим, что в повозке. Наверняка, там знатный пассажир с тугим мешком золота! Раздался скрип вытаскиваемого из паза засова, дверь распахнулась, и в лицо Оливьера ударил яркий луч дорожного фонаря. Он крепко зажмурился, ослепленный светом, а когда снова решился открыть глаза, его в упор разглядывали два бугая с завешенными черными повязками лицами. "Вот же везет мне на злодеев в масках - то вор залез, теперь разбойники с большой дороги! Как будто бы все графство вышло на разбой!" - Ыыы... уууу! - замычал омега, привлекая к себе внимание неизвестных. "Ну что уставились, вытащите же кляп!" Однако вместо кляпа наружу вытащили самого Оливьера. Он сморщился от вони этих мужиков, от них смердило табаком, давно немытым телом и вином - как от слуги пьянчуги в загородном доме. Оли хотелось отвернуться, но его держали крепко. Да, эти церемониться и нежничать не станут, как вор с татуировкой на руке, они порвут его на части! В сердце с запозданием прокрался жуткий страх от близкой перспективы быть изнасилованным и избитым, а тем временем грубые руки бесцеремонно обшаривали его тело в поисках сокровищ. - Мы дураки, - с досадой буркнул один из разбойников, - чего мы думаем найти на этом парне? Он пленник, связан, кляп во рту. Какие деньги могут быть у пленника, сам посуди? - Ты правду говоришь, - угрюмо согласился второй, - от злости разум отрубило. А ну-ка посвети омеге в морду, Юл! Смотри, а он неплох, милашка. Может, не зря мы тут торчали столько времени в засаде? - Ыыыы! - снова отчаянно завыл Оливьер. - Чего-то хочет нам сказать. Ну-ка, давай послушаем его, - кляп вынули и омега жадно облизнул пересохшие занемевшие губы, не сразу сумев выдавить из себя хотя бы слово. - Не т-трогайте м-меня, - еле ворочая языком, пролепетал он. - Я з-знатный человек, если вам надо д-денег, мой отец заплатит за меня, сколько вы... - Ты знатный человек? - жесткий пинок в живот прервал его слова. - Если уж взялся врать, так выдумал бы что получше! Знатные господа не ездят темной ночью по глухим лесам, а путешествуют при солнышке в колясках с родовым гербом и с целой кучей стражи. И уж конечно без веревок и затычки в пасти. Ты принимаешь нас за дураков, наглец? - Я правду говорю! - возвысил голос Оли. - Я сын... - Ну да, конечно, самого Филлипа Рю! - расхохотался разбойник. - Так я тебе и поверил. Слушай сюда! Мне все равно, куда тебя тащили поздно ночью. Мне все равно, кто ты такой, убийца или распутник, соблазнивший красивым тельцем богатого альфу - теперь ты наша добыча, и мы можем делать с тобой все, что захотим! Так что не брыкайся, от нас ты все равно не вырвешься, милашка, и никакая ложь тебя не спасет. Юл, всунь на место кляп и натяни вруну на голову мешок. Мы все-таки не зря сегодня тут дрожали половину ночи! Давай его ко мне через седло! Если до этого омега даже смог уснуть, несмотря на кляп и веревки, то теперь для него началась настоящая пытка. Конь шел галопом, избитое тело прыгало, он задыхался в мешке так сильно, что каждый вздох казался ему последним. Сколько продолжался этот ад, Оливьер не знал, когда же, наконец, лошадь остановилась и его сняли с седла, стоять он не смог и свалился на землю. - Совсем сомлел, - без тени сочувствия пробормотал похититель, рывком поднимая его на ноги. - Тащи его в подвал, а я пойду поговорю с хозяином. В какой подвал его тащили, Оли было уже безразлично. Он чувствовал себя на грани обморока, волосы слиплись, лицо взмокло от пота. Омега задыхался, моля богов послать смерть как избавление от страданий... *** Поток свежего воздуха показался Оливьеру необычайно вкусным. Он жадно хватал его открытым ртом и носом одновременно и все никак не мог насытиться. Наверное, омега простонал, но не заметил этого, слишком поглощенный тем, чтобы напиться живительной прохлады полутемного помещения, в котором оказался, не замечая возле себя постороннего присутствия двоих бет, одетых в серую невыразительную одежду слуг. - Вот изверг этот Юл, - бережно вытирая пот с лица молодого человека, сказал тот, который снял с него мешок, - ведь говорили же ему, чтоб сделал дырку в этой тряпке. Нет, никого не слушает, зараза. Смотри, Миур, парень едва не задохнулся. Когда-нибудь с одним из его жертв такое и случится. - Пойдем, хозяин хватится. Чего возиться с ним? - поторопил второй, - живой, очухается сам. Пимен, что ты задумал? Зачем развязываешь ему руки? - Он никуда не денется отсюда. А ну как ему приспичит отлить? Надует в штаны, нам же возиться с ним и нюхать вонь. А так доковыляет до уборной сам. Эй, парень, слышишь, что я говорю? Отхожее место вон за той дверкой, запомнил? Кувшин с водой тебе оставлю. Все остальное до утра. - Кто вы такие? - прохрипел пленник. - Скажите, где я? - В хорошем месте, милый, - усмехнулся Пимен. - Да ты не бойся, здесь тебя никто не съест, ну разве изнасилует немного. Шучу, шучу, не обращай внимания. Лежи и набирайся сил. Не знаю, что ты натворил и почему тебя везли на казнь, но лучше уж такая жизнь, как здесь, чем пытки и застенок. Еще и благодарен будешь Юлу, хоть этот идиот тебя чуть не угробил. Пошли, Миур, а то действительно хозяин разозлится. Он размотал веревки с тела Оливьера и бесцеремонно опустил его вниз, на тощий соломенный матрац. Омега мешком свалился на него и принялся растирать онемевшие от долгого застоя крови запястья и пальцы. Грубые стебли сухой травы впивались в нежное тело молодого графа, но он почти не замечал боли, слишком утомленный и подавленный всем, что случилось с ним этой ночью. *** Утром за Оливьером пришли все те же двое бет. Он вышел из подвала, где провел ночь, и увидел большое красивое здание, окна которого терялись за раскидистыми кронами вековых деревьев. Впрочем, любоваться окружающим пейзажем ему долго не позволили, вопросы задавать тоже. Они и шли совсем недолго - от одной двери до другой, расположенной напротив. Там оказалась большая купальня, в которую слуги и толкнули юношу, быстро и ловко стащив с него одежду. Оливьер ойкнул, окунувшись в чуть теплую воду, но на смущение и робость времени тоже отпущено не оказалось. Слуги бросили вслед за ним мочалку и мыло, велев немедленно приступать к мытью, после чего омеге была выдана точно такая же серая одежда и он был препровожден в главное здание, но не в красивое резное крыльцо, а где-то сбоку, через черный ход. Там его встретил тучный альфа с маленькими заплывшими жиром глазами. Он махнул рукой сопровождавшим Оливьера слугам, и те опять в мгновение ока обнажили перед толстяком его тело. Оли был настолько ошарашен этой бесцеремонностью, что на несколько секунд полностью утратил дар речи, а тем временем альфа придирчиво осматривал стоящего перед ним юношу и удовлетворенно причмокивал губами. - Хорош, поистине хорош, - снова взмахнув рукой, вынес он свой вердикт, - в кои-то веки раз пройдохе Юлу попалось что-то стоящее, но он не знал про это, здорово продешевив. Ну, парень, что ты хлопаешь глазами? Напяливай шмотье, развратник, нечего передо мной стоять, в чем папочка родил! - Да что это такое? Что за наглость? - обрел, наконец, дар речи седьмой граф Рю.- Что позволяете себе? Вы знаете, кто я? - Все, что я знаю, милый, это то, что я тебя купил, - довольно засмеялся альфа. - Теперь ты мой от ног до головы. Мой раб, понятно тебе это, мальчик? Не бойся, мы тебя так просто по рукам не пустим, ты стоишь состояния, с таким-то личиком и телом! Пока что будешь обучаться изящным движениям и приятному разговору, но чтобы даром хлеб не ел, то вечерами поработаешь прислугой. Подать напитки и еду, убрать посуду, поменять постель. А чтобы не смущать гостей, на личико наденешь маску... - Где я сейчас? - нетерпеливо перебил Оливьер. - Скажите, что это за место? - А ты еще не понял, дурачок? - снисходительно усмехнулся альфа. - Это мой замечательный бордель "Цветочный рай", и ты в нем скоро станешь самым пышным розовым цветочком! - Безумие! Я не могу здесь оставаться! Я не могу, вы слышите! Немедленно отпустите меня! - Ну, поначалу все так говорят, - все с той же интонацией продолжил толстяк. - Потом смиряются и привыкают. Как твое имя, сладкий мой? Как называть тебя? "Оливьер Вьюзер Мартис Рю, седьмой сын графа Филлипа", - омега горько усмехнулся. Раз он попал в бордель, назад дороги нет. Отец скорей объявит о его кончине, чем примет на себя такой позор, а это значит, называться настоящим именем нельзя. - Я Брикер, - торопливо одеваясь, выдавил он, стараясь не смотреть на хозяина. - Брикер Мигель... - Какое грубое простонародное имя, - поморщился толстяк, - оно тебе ни капли не подходит. Будешь Мими, это намного поэтичней!