***
Мать Мёрфи, упокой Господь её душу, читала ей книги о космосе и делала черничные блинчики, рассказывала ей истории забытых времён, сказки об астронавтах, космонавтах и отважных героях, проникающих в тёмную неизведанную пропасть. Мама брала её ночью на улицу, чтобы вместе полюбоваться звёздами. Она бы взяла руку Мёрфи и помахала ею, и галактика над ними начала бы вращаться, как шоколадно-молочный коктейль, и в дополнение к этой картине кукуруза в поле стала бы раскачиваться в ночном безмолвии, возвышаясь, грациозно вытягиваясь, как лебедь вытягивает свою шею. Сверкающая ночь, холст чёрного чернила зажёгся, после чего мать бы рухнула на землю. Мёрф обняла бы её и смотрела, как мама указывает на небо и называет созвездия, касаясь звёзд кончиками пальцев.***
Мёрфи воспитана сильными руками, светлыми глазами и грубым голосом. Она воспитана своим отцом, сверкающим солнцем её орбиты. Она воспитана мужчинами, но она никогда не станет одной из них. Неделя тишины после маминой смерти как память, как какой-то священный ритуал. Её отец присматривает за ней, но всё это слишком тяжело, слишком тяжело для десятилетней девочки, слишком тяжело для его дочери. Он уходит с головой в земледелие и плантации, сельскохозяйственные науки, но она всегда ловит его взгляд, устремлённый вверх, вверх, вверх. Ему снятся кошмары, которые он действительно не может признать таковыми, поскольку они отражают мечты, где он ещё летает высоко в небе. Он скучает по этому чувству. Он жаждет его. Мёрф может с уверенностью сказать, что нечто внутри него заставляет его ненавидеть мир, в котором он живёт, и заставляет его желать покинуть его; Мёрф знает, что она — единственная причина, единственный якорь, что удерживает его здесь, не позволяя ему взлететь. Она держит его, вцепившись мёртвой хваткой. Дедушка гладит её по волосам, похлопывает по щеке, покупает ей книги о космических кораблях и их теоретических основах механики полёта, потому что она просит их на Рождество, и матери не приходится самой тратиться. Эти книги быстро заполняют её полки, физика и арифметика крутятся в её голове, пока она читает элементарного уровня литературу, но слова такие лёгкие, слишком лёгкие, они текут так быстротечно, словно вода. Томми дёргает её за волосы, смеётся над её веснушками, высмеивает её имя всякий раз, когда она делает промахи, что случается довольно-таки часто. Она — Мёрф, она — сплошное невезение. («Закон Мёрфи всего лишь значит, что все неприятности, что могут произойти, обязательно произойдут, — успокаивает отец. — Твоё имя — не проклятие. Оно означает возможность». Поэтому если она однажды подумает, что её отец может никогда не вернуться к ней, то это, разумеется, сбудется, это её жизнь. Но и также: «Мой отец, может быть, ещё жив, он может ещё вернуться ко мне. Он любит меня. Он обещал». Она наделяет каждую из двух возможностей равным весом, а затем кладёт их на двухчашечные весы и, не дожидаясь результата, разворачивается к ним спиной, не смея оглянуться назад.) Плавающие в голове мысли уже испарились, так что Мёрф выходит на свежий воздух, чтобы поглядеть на звёзды, самостоятельно называя созвездия. Коснувшись неба пальцем, она вспоминает о маме и думает: «Не волнуйся, мама, в один прекрасный день я также прикоснусь к ним». Закон Мёрфи подразумевает, что всё, что может произойти, произойдёт. Мёрф может. Она сделает.***
Однажды полтергейст уронил её книгу, и некоторое время Мёрф думала, что это призрак матери. Всё возможно, если тебя называют в честь закона, который так гласит. Книга с грохотом падает на пол, но Мёрф не боится. Призраки, смерть, великое неизвестное не пугают её. (Что значит: её отец поворачивается спиной, а её кожу неприятно покалывает пыльная буря, дующая с неослабевающей силой в окна дома, дорогая Мёрфи планета разрушается в глубоких вздохах грязи и ветра. Вот вещи, которые пугают её. Ощутимые, осязаемые. Её пугают реальные вещи, потому что реальность оставляет меньше места для возможности.) Мёрф протягивает руку к упавшим книгам, пытается найти какую-то явную закономерность в их беспорядке. Ей интересно, видит ли её мама. Ей интересно, пытается ли ей мама что-то сказать. Мёрф вспоминает голос, который заставил её чувствовать себя любимой; прохладные руки на её лбу; рыжие волосы; тёмные глаза, как и у неё самой, такие тёмные, как ночное небо над головой.***
Мёрф читает, и читает, и читает, пока её глаза не начинают от усталости болеть; она заполняет несколько тетрадей поспешными штрихами азбуки Морзе, комбинируя буквы алфавита с цифрами, бинарными кодами и криптологией, основываясь на названиях книг и надписях на корешках. Она пытается отослать ответное сообщение, передвигая всю свою полку и оставляя заметки на комоде, пуская слова в темноту, ногтями отбивая по изголовью такие слова, как «я скучаю по тебе» и «привет, мама». (Где-то на третий год призрак уходит, и девочка перестаёт ждать ответа, прекращает думать, что это — её мама, но она по-прежнему считает: призрак слушает, призрак слушает.)***
Отец уезжает по сухой грязной дороге, поднимая после себя облако пыли и преследуя свои мечты, оставив её одну. Мёрф бросает подаренные им часы на землю, желая разбить их вдребезги, желая остановить время. Минутная стрелка пытается заработать, а часовая не двигается вообще, и Мёрф этому отчаянно рада. Она ставит разбитый гаджет на свою книжную полку как напоминание: если не само время, то это по крайней мере она может контролировать. Мёрф может. Так что она сделает.***
Мёрф остаётся в своей комнате и подолгу запирается в ней. Учителя называют её «умной, но трудной». Она выпускается из школы и отправляется в колледж по рекомендации доктора Бренда. НАСА берёт её на работу через несколько лет, и Мёрф записывает, читает и выслеживает звёзды ночью. Потому что они с самого детства заполняли весь её разум. Призрак больше не говорит с ней.***
Ей было четыре года, когда умерла её мать; десять, когда её оставил отец; двадцать, когда она хоронит своего деда. Когда Мёрф была моложе, она мечтала коснуться звёзд, и она ничего не знала о силе тяжести, но не совсем. Она знала, что значит потерять кого-то, потому что внутри образовывается пустота, она ничего не помнит, ничего не чувствует. (Малышка Джесси тоже умирает, и Мёрф добавляет и её имя в список. Траур — это постоянный процесс, бесконечный. Девушка пытается вспомнить всех людей, кто по-прежнему с ней, но в голове вместо лиц всплывает размытое месиво незнакомых образов.) Томми взрослеет и становится жёстче; у него такие же грубые руки, как у отца. Он окидывает взглядом поля и горизонт, и она думает, что брат больше похож на маму, он более приземлённый, стойкий: ноги его твёрдо удерживают на земле. Её отец проскользнул мимо них обоих, словно с крыльями за спиной, глядя в небо, всегда тоскуя по нему, всегда в поиске. Мёрф делает то же самое. Только она ищет его. Томми и вовсе отмахнулся от этого, не отрывая глаз от земли. Мёрф завидует ему.***
Пролетают двадцать три года жизни, и Мёрф по-прежнему мечтает о созвездиях, вращающихся галактиках, девушку не покидают мысли о земле, что рушится под её ногами, о голосе отца. Её отец гонится за звёздами, пролетая и проникая в глубину Вселенной. Её сознание до сих пор преследует призрак, но она научилась держаться от мыслей о нём подальше, притворяясь, будто бы этого никогда не происходило. Мёрф была названа в честь закона, а законы вечны, и именно поэтому она не может сломаться; она не рухнет, как земля рушится под её ногами, единственный дом, который она когда-либо знала. Мир рушится. После ухода отца пыль оседает в их доме, в посевах. Мёрф стоит неподвижно в море качающегося зерна, ветра, развевающего её одежду, пыли в глазах, думая: «Я не прогнусь, я не прогнусь».***
Мёрф изучает искривление пространства и времени. Мёрф изучает принцип, по которому оседает пыль в её спальне, на её книжной полке, ради отца. Ей иногда кажется, что она слышит над ухом голос отца: «Это моя девочка». Ветер в эти дни усиливается и неистово бушует. Доктор Бренд втягивает её в это дело, вовлекает её и вовлекает всё глубже, но затем тянет её обратно, когда она заходит слишком далеко, и девушка искренне не понимает почему, ведь она так нуждается в нём; нуждается в нём, чтобы вернуть своего отца. Он собирается помочь ей возвратить его. Он поможет ей привести его домой. (Позднее она больше никогда за всю свою жизнь не причинит никому неудобств.)***
Межзвёздное, космос. Между пространствами звёзд её мать исследовала его бесконечную черноту. Мёрф помнит, как её мать нежно прикасалась к щеке, считая веснушки, созвездия на её коже. Мёрф вспоминает, как её мать, уставившись в ночное небо, прокручивала в голове старые фотографии, слушая пение галактики. Мёрф склоняет голову и вглядывается в темноту — чернила, разлитые на бумагу. Там существуют целые неизведанные миры, но она не хочет их. Она согласится на спасение этого одного. Она может. Она сделает.***
Она вспоминает те времена, когда ей было десять: она стоит в своей спальне и наблюдает, как оседает пыль, освещённая ярким светом. Отец смотрел, смотрел и смотрел и наконец-то понял. А затем упаковал свои вещи и ушёл. (Она ненавидела призрака, потому что именно он заставил его уйти, но он также сказал отцу, чтобы тот остался. Она уже не знает, что думать.) Доктор Бренд верил. Он назвал его Им. Мёрф верила тоже, только по-другому. Она называла его призраком. Если бы за наукой что-то стояло; если бы существовал Бог, высшая сила, нечто, что создало любовь и заставляет происходить те или иные вещи. (Закон Мёрфи значит, что вещи случаются. Иногда она об этом забывает. Но Мёрф верит в призраков, не в Бога. Есть необъяснимые явления, и Бог, создавший червоточину, не является одним из них. Мёрф работает, живёт и дышит по возможности, и Бог — слишком выдающаяся идея. Просто ещё одна отвергнутая теория, просто ещё один отсутствующий отец.) Она стоит перед книжной полкой, рассматривая пыльные и освещённые светом книги, в голове всплывает гравитационный сигнал, послание «О С Т А Н Ь С Я», отчаянное, словно мольба. Она смотрит, и смотрит, и смотрит, пока её глаза не начинают слезиться, и она подносит руку к приоткрытому рту. «Боже мой», — произносит она, и сквозь время и пространство, сквозь книжную полку, ей кажется, что она слышит ответ отца: «Да, Мёрф?»***
Она решает уравнение, подбрасывает бумаги в воздух с криком «эврика!», потому что это традиция. Она смотрит на небо, скрывающее её отца, думает о долгих бессонных ночах и двадцати трёх годах ожидания так и не полученного видеопослания и решает: «Теперь достаточно, достаточно». Она запускает космическую станцию, спасает человечество, создаёт новую планету, полностью пригодную для жизни, и небольшую колонию, названную в честь Мёрф Купер. НАСА восстановлено. Она меняет мир. Она снова, и снова, и снова пишет уравнения на досках, интерактивных досках, планшете и тетрадках. Она сгибает мир пополам, сворачивает его и вновь аккуратно складывает, словно оригами в сферу, и это красиво, это так прекрасно: Земля вращается вокруг Солнца по своей орбите, на небе блестящий простор синего. Она тянется к небу и наконец-то прикасается к нему.***
Проходят годы. Планета приспосабливается. Гравитационные аномалии и петли квантовой гравитации становятся единым целым, и это самая прекрасная вещь, которую Мёрф когда-либо видела. Она изменила мир. «Закон Мёрфи» используется, чтобы объяснить, что если какая-то неприятность может произойти, она обязательно случится. Сейчас «закон Мёрфи» означает нечто иное.***
В один день Мёрф просыпается и понимает, что это не сон. Она видит его впервые за годы и годы (даже если она и научились использовать гравитацию, она никак не могла выяснить, как происходило бесконечное дёрганье стрелки на красивых, несовершенных и главное — сломанных часах с треснувшим стеклом), и он так молод. Молодые глаза и старая душа; молодые глаза на подрагивающем и чужом лице; молодые глаза на молодом теле. Она снесла старый мир и построила новый на фундаменте своих знаний, и этого всё ещё недостаточно для него. Этого мира недостаточно для её отца, но ведь она это сделала не ради него; ей теперь не нужно удерживать его. Так она и говорит: «Иди, лети, иди». Она не говорит: «Я умру, когда ты уйдёшь». Она не говорит: «Я никогда не увижу тебя снова». Она не говорит: «Вскоре, когда ты будешь в погоне за звёздами и далёкими мирами, я умру здесь, на земле, с твёрдо стоявшими на земле ногами, как у Томми, как у мамы, как у всех тех людей, которых ты оставил. Интересно, будешь ли ты меня помнить через сто лет? Интересно, будешь ли ты ещё помнить моё имя?»***
Его глаза говорят: «Ты уверена?» Его глаза говорят: «Я не вернусь в этот раз». Его глаза говорят: «Я останусь, если ты этого хочешь. Ты просто должна это сказать. Просто скажи это». И Мёрф, Мёрф вспоминает десятилетнюю девчонку, которая однажды спасёт мир, вспоминает сломанные часы и привидение возле книжной полки, вспоминает о дне, когда перестала верить в призраков. Она вспоминает о слове «О С Т А Н Ь С Я». Мёрф говорит ему: «Иди».***
Где-то примерно через сто лет её отец приземляется на другую планету. Где-то отец обнимает женщину, которая преследует звезды, чтобы найти что-то новое, что-то более яркое. Где-то он смотрит на солнце нового мира и смеётся среди звёзд. Сто лет назад Мёрф умирает. Где-то, когда-то, через полгалактики, в другом мире.***
Через сто лет мужчина забудет имя своей дочери, но всегда будет помнить закон: всё, что может произойти, произойдёт.