Без рецепта

- Что такое? - тревожно спросила Тауриэль, когда Кили закашлялся и прижал руку к груди. - Неужели снова рана? Азогово отродье прошибло ему в груди неслабую дыру, Ойн едва-едва сумел его подштопать. Только недавно ему разрешили снять повязки, и Кили, была б его воля, рубашку бы и вовсе не застегивал, похваляясь роскошно страшным шрамом во всю грудь. Но Тауриэль, безупречно светлая и чистая и незнамо сколько лет прожившая среди таких же незапятнанных миром вокруг эльфов, вряд ли сочла бы эдакое зрелище красивым, поэтому он не выпендривался, рубашка была под горло закрыта, а кашлял он не оттого, что снова стало тяжело дышать, а во рту засолонило от крови, а потому, что этим утром, когда они отправились на охоту, был дождь и холодрыга, и он вымок до нитки и зверски замерз. До вечера все было вроде как в порядке, но когда закончившийся было дождь снова полил и они укрылись в пещере на склоне безымянной горки недалеко от Эребора, холод властно сгреб его за горло. Сидя так близко к костру, что уже чуть не на углях, Кили все равно подрагивал от озноба, в голове не стихал непонятно откуда взявшийся гул, а говорить было больно, как будто не голос из горла его шел, а нож, как у подавившегося фокусника. Тауриэль тоже промокла и замерзла, но на ней это никак не сказалось, разве что ему приходилось прикладывать огого какое усилие, чтобы не таращиться на то, как мокрая одежда облепляет ее тело, совсем уж бессовестно. - Все в порядке, - отозвался он и поежился. - Просто холодно тут. Тауриэль нахмурилась и, вдруг придвинувшись к нему, коснулась ладонью его лба. Кили блаженно улыбнулся. Хотелось, чтобы она не убирала руку - мягкую, прохладную, душистую - вечно... - В тебе жар, - убрав руку, Тауриэль посмотрела на него беспокойно и растерянно. - Ты же исцелишь меня за секунду, - беззаботно пробормотал Кили, наслаждаясь еще державшейся на лице, там, где она коснулась, прохладой, как будто там остался лежать росистый цветочный лепесток. - Как тогда, со стрелой. - Но я... - растерянность на лице ее превратилась в беспомощность. - Наша целительная магия от яда, от тени спасает, а не от простуды. Я не знаю, что делать!.. Кили тоже не знал, потому как гномы не простужаются, не валятся с жаром и в обмороки не падают, что с ними ни будь. Это всем известно! И он совершенно не представлял себе, что за напасть приключилась с ним, с какой стати и что теперь с этим делать. - Подобное выходит с подобным, - Тауриэль сбросила с плеч свой эльфийский плащ из удивительной ткани, волшебно сухой несмотря на дождь, мягкой и теплой, но притом совсем невесомой, и укутала им Кили. - Жар должно быть можно вытянуть другим теплом... Кили совсем не возражал, и жарко ему стало не столько от плаща, сколько от того, что миг назад в него она была одета и что он оттого был как будто отсроченным объятием. - Ты знаешь, я ведь могу умереть... - многозначительно протянул он. - Кто знает, вдруг это неизлечимая болезнь!.. Глаза Тауриэль протестующе распахнулись, а Кили не сдержался и засмеялся, смех тут же превратился в кашель, и ее сурово сжавшиеся было губы вновь распустились милым встревоженным изгибом. - Но мы же правда не знаем, - с трудом убрав с лица улыбку и прекратив кашлять, хрипло и упрямо продолжил он, - а раз так, то... Может, ты не будешь ждать, как тогда, и поцелуешь меня, пока я еще жив? На щеках ее вспыхнул самый сказочно-лихорадочно красивый румянец, какой только может быть. - Откуда ты знаешь? - с негодующим смущением вырвалось у нее. - Ну, я уже готов был умереть, отправиться в Чертоги Создателя - не каждый день выпадает шанс глянуть, как оно там, тоже интересно ведь!.. Но как только я пришел, духи предков сказали мне, что ты меня поцеловала, и я подумал, надо бы вернуться, чтобы это ощутить. Она засмеялась, прижав к улыбке кулак и отводя глаза. Там, на Вороньей высоте, был самый мучительный миг ее жизни, она наклонялась тогда к его губам, будто падая грудью на нож, безвозвратно насмерть во имя непрожитой ими жизни, и о небо, как же до сих пор болела эта рана!.. Но он улыбался и шутил, и это исцеляло. И... Пожалуй, он тоже заслужил лекарство.