Выше! Выше! Я хочу достать до звёзд!

Четверг, восьмое августа, 2019 День рождения Яку-сана

Яку-сану исполнялось двадцать пять. Отмечали в его же ресторане. Лев не мог такое пропустить. Приезжало много людей, но надолго почти никто не задерживался. Всё чаще с поздравлениями слышались пожелания не терять позитивный настрой, не цепляться за прошлые ошибки, ещё там что-то ну явно про его ногу, про которую тот не любил вспоминать. То есть не про ногу, а про то, как он себя из-за неё повёл. Яку-сан с улыбкой слушал это всё, а Лев думал, что внутри тот наверняка злится и вот-вот закипит. Поймав себя на желании кинуться защищать семпая от очередного умника (если бы это Куроо-сан сказал "не будь задницей", Лев бы понял. Но это был вообще не Куроо-сан), он решил, что пить ему хватит. А то сорвётся раньше Яку-сана. Может, даже, ему и мерещилось вовсе, и шеф не обращал на эти слова никакого внимания. Лев пытался спрятаться от всего этого в телефон, но не вышло, и он слонялся от одного угла к другому, а потом кто-то, то ли Хани, то ли Кенма-сан спросил, что с ним. И послал умыться. А как Льва на лестницу занесло, вспомнить так и не удалось. Ступеньки расползались под ногами серыми полосами, он стоял на второй и бессмысленно глядел перед собой. Лестница вела куда-то наверх, где была квартира Яку-сана и где Лев никогда не был. Там наверху по площадке рассеивался тусклый вечерний свет и никого не должно было быть. Но кто-то что-то говорил. Лев знал, что это Яку-сан в тишине отвечает на чей-то телефонный звонок с поздравлениями, но ни слова не различал. Только сам голос. Голос затих, шорох — телефон в карман, хромающий шаг — к лестнице. Полутьма была совсем прозрачной, но Яку-сан заметил Льва, только когда их разделяла всего пара ступеней. Остановился. Не слишком далеко, не совсем близко. Лев выпрямил спину — глаза их оказались на одном уровне. Яку-сан ничего не спросил, Лев не заговорил. Они глядели друг на друга до нескромного долго, и Лев был не прочь провести так вечность-другую. Особенно потому, что в голове почему-то стало вдруг пусто, ни одной жалкой мысли, будто их там и не было никогда. Тишина, обволакивающая лестницу, оберегала их случайное уединение, заглушала звуки из зала, будто украв их двоих у всего мира. Вселенная желала, чтобы Лев мог любоваться, и он не отказывался, разглядывал перед собой обесцвеченные полутьмой завитки волос, крошечные отблески света у самых ресниц, приоткрытые губы Яку-сана и небрежно расстёгнутый воротник совсем чёрной рубашки. И проваливался, проваливался... Яку-сан первым заставил сдвинуться застывшие шестерёнки времени, обронил: — Ты... Пульс застучал в висках, заставляя тишину съёжиться. Невозможно было разобрать, произнёс Яку-сан ещё что-нибудь, или Льву и "ты" примерещилось. Какой же он пьяный, подумалось ему. — Что? — Льву потребовалось не вообразить сколько сил на это коротенькое слово. Ответа не было, Яку-сан со вздохом отстыковался от поручня прохладных перил, спустился мимо Льва, одарив едва уловимым ароматом парфюма. Всё-таки обернулся, нахмурил брови, будто удивляясь, что Лев вообще может делать здесь, сказал: — У тебя глаза зелёные. — Вы что, только заметили? — Лев знал, что это неправда. Яку-сан посмотрел на него снова через плечо, ничего не ответил. Ушёл. Растворился. Лев опустился на ступеньки, запутался руками в перилах. Рассмеялся, уткнувшись в колени носом. Руки закололо иголочками, это взрывались миллиарды звёзд из разрушившегося измерения, бессмысленно созданного им, когда целую вечность или две назад он замер на лестнице. — Кошатина, ты тут уже минут пять трясёшься, — по голосу Лев распознал опустившегося рядом с ним Банни. Поднял голову, вгляделся. Тот распустил свои вечно затянутые в пучок волосы и казался незнакомым. Незнакомец переложил пустой стаканчик из одной руки в другую, хлопнул Льва по спине. Тот недовольно застонал, чувствуя, как заныло от прилипшей улыбки лицо. Хайба потёр щёки руками. Минут пять, говорит? Откуда он мог знать, сколько времени прошло, кто его вообще включал, это время? Поёжившись, Лев натянул болтавшуюся на шее любимую серебряную цепочку из плоских звеньев, сунул в рот. Не надо ничего отвечать. Не надо ничего сейчас говорить. Рядом Банни молча постукивал самыми кончиками пальцев по краю своего стаканчика, не желал оставлять Льва одного. От него тянуло Лакостом и перебивало призрак не закрепившегося в памяти аромата. Новый какой-то был, у Яку-сана такого раньше не было, даже понять не удалось, идёт ли ему. Пойти, что ли, найти его там в толпе и понюхать? Лев оттёр от слюней цепочку, оставил её в покое и подпёр подбородок ладонями, не собираясь вставать. Он не будет делать глупостей, не надо его отправлять умываться, и сторожить тоже не надо. Он посидит здесь ещё немного и, когда звон в ушах утихнет, снова услышит, что у него глаза зелёные. Он ещё раз поёжился. — Дебил, — бросил Банни. — Чё это, — всё же получилось отозваться. — Пойдём покурим, что ли. — Нет. Яку-сан сказал, чтоб я бросил, — совершенно по-детски объяснил Лев. Курить до этого момента и впрямь не хотелось. — Ну я тогда тоже начинать не буду, — шумно потянулся некурящий официант. — Пошли, говорю. Тут сквозняк, холодно, и я не собираюсь делиться с тобой пиджаком, тем более, что Ханакава у меня его уже упёр. — Какой же ты гейский, — фыркнул Лев. — Хайба, ты что, нарываешься, — посмеиваясь, Банни поднялся, попутно щёлкнул его по лбу. Моргнув, Лев тоже встал, голова закружилась. Правда надо было наружу и он, не оглядываясь, ушёл. Так не осталось никого на лестнице. Не приснилось ли?