Выше! Выше! Я хочу достать до звёзд!

Осень 2015 Яку

Яку двадцать один и жизнь его кончена. Эта вторая операция не спасение, а дерьмо собачье. Это не хирург, а выблядок. Это не нога, а ненужный кусок мяса с никчёмной костью, которая не желает сращиваться, как положено. Это больше не жизнь. Никакого возвращения в волейбол. Никогда. Ненависть. От ненависти трясёт. Трясёт так, что Яку забывает про мучащую его боль в ноге. Он с остервенелым удовольствием материт на весь подъезд курьера, успевшего убежать вниз, пока Яку после звонка в дверь дохромал из комнаты к входной двери. Парень возвращается и виновато суёт ему его посылку. Огромную и лёгкую. В посылке заказанные картонные коробки. Квартира Яку заполняется ими. Он укладывает в них все вещи дарлинг. Всю одежду из шкафа, вместе с вешалками, всю косметику, каждую бутылочку из ванной, прокладки и корзинку для белья. И выбранную ею душевую шторку. В полотенца для сохранности заворачивает ноутбук и колонки. Ещё что-то из её гаджетов. Посуду перекладывает газетами и журналами. Из трёх коробок мастерит одну, умудряется впихнуть в неё огромный плоский телевизор. Всовывает туда же книги. Вот так. Что ещё найти? Безделушки, украшения, гору обуви, гирлянду и шторы. Учебники, конспекты и сумки. И лампу настольную, и все зеркала. И расшитые подушки с дивана, на котором ещё недавно Яку мог радостно прыгать. Сука. Как же больно. Он раскручивает туалетную тумбочку и столик из зала. Стулья из кухни. Снимает со стен обе полки. Все украшения и ебучие вазочки. Микроволновка и рисоварка, рукавицы, формы для выпечки, приправы и поварёшки. Всё, всё в коробки. Всё прочь. Он с триумфом забрасывает её зубную щётку в последнюю коробку, подписывает и заклеивает скотчем. Закончил! В квартире будто ураган прошёлся. Сколько же барахла из-за неё у него здесь появилось. Всё вон. Теперь тут будут только его вещи. А эти — он тоже заранее заказал грузчиков и машину — увезут на адрес её матери. Там им место. Там просторный дом. Разместят как-нибудь. Яку выбивается из сил и накидывается на быстрорастворимую лапшу из пакета. Превозмогая боль, стаскивает коробки в коридор ближе к двери. Несколько раз беспомощно падает от боли, уже волдыри на руках от костылей, но он упрямится и продолжает своё. Он всё правильно решил. Ей рядом с ним не место. Она глупая, она не понимает, что всё кончилось. Что денег и славы больше не будет. Что удача от него отвернулась, да ещё пританцовывает, показывая блестящий голый зад. Сука. Дарлинг должна уйти. Пусть говорит и плачет сколько угодно, Яку насрать. Ему не нужна жалелка. Он больше не может сдерживаться, если дарлинг останется рядом, он начнёт колотить уже не стены, а её. Пока не ударил ни разу, но уже не уверен, что его не накроет так, что он перестанет понимать, что перед ним девушка. Девушек нельзя бить. Это прочно сидит в подкорке и он совсем перестанет себя уважать. Дайте ему спасти хоть крошечку собственного уважения. Он выгонит её. Прогонит от себя прочь. Он уже сменил замки этим утром, едва она ушла на учёбу. Она не вернётся в этот дом, к этому страшному человеку, в которого он превращается. В дерьмо он превращается, в мразь. Чего он только ей ни наговорил, чтобы она ушла сама. Дарлинг упёртая, понимающая. Прощающая. Бесконечно терпеливая. Почему девушки так любят терпеть, когда нужно хватать манатки и бежать от уродов прочь, не оглядываясь, не раздумывая? О-о, Яку прекрасно справлялся с превращением в урода. В козла, в скотину. Ещё до того, как понял, что она хочет оставаться с ним и так же бездарно потерять свою жизнь. Нет. Яку ей не позволит. Ей стоит уйти прочь, пока он её не совсем ещё смешал с дерьмом. Он уже не человек, но она ещё может, должна, она обязана жить счастливую жизнь. Не класть свою судьбу на алтарь в жертву проклятой травме Яку. Он безногое дерьмо, он не заслужил и секунды рядом с дарлинг. Какая она слепая, как она не понимает, что он не будет, никогда не сможет быть с ней ласковым и нежным опять. От него человеческого осталась жалкая капля, и он старается выжать из неё максимум, чтобы спасти эту ни в чём неповинную девушку. Дура, дура, дарлинг, какая же она дура. Она уйдёт. Яку сам её выселит. Он всё продумал. Он всё рассчитал. Он успел. Он превозмогает себя ещё раз, смотрит в окно на отъезжающий грузовик. Замечательно, отлично. Лучшее, что он когда-либо делал. Он хохочет и внутри него всё булькает, заходится. Вечером он лежит на полу в коридоре и слушает, как она колотит руками в дверь. Позвони своей матери, дура. И вали туда. Здесь тебе не место, здесь блевотина на полу в туалете, потому что дерьмовая лапша — единственное, что Яку ел за последние сутки, и от нервов уже ничего не может переварить. И ему насрать, он уберёт её завтра или вообще никогда. Потому что похуй. Потому что пусть катится всё к чертям. Беги от этого ужаса, дарлинг, милая, маленькая, какая же ты глупая. Ты не справишься, никто не справится, это проклятие, это зараза, это чума, беспощадная, она пожрёт тебя, понимаешь. Ничего не останется. От Яку ничего не осталось. Она такая чудесная — дарлинг. Она, наконец, обиделась. Яку утирает счастливые слёзы, когда её подруги обрывают ему телефон, чтобы высказать ему, какая он дрянь. Через пару дней ему приходится признать, что на голом кипятке из чайника и половине бутылки кетчупа он не выдержит дольше. Он переезжает к своим дяде и тёте, заставляющим его нормально есть и не прогуливать лечебную физкультуру. Ходить всё так же больно и Яку с куда меньшим рвением постепенно забирает свои вещи из квартиры, которую вскоре сдаёт чужим людям, и при заключении договора аренды почему-то разговаривает как адекватный, слегка грустный человек. Куроо спрашивает, зачем он с дарлинг — так, но Яку отмахивается. Ему не объяснишь, никому в мире не объяснишь, что иначе было нельзя.