Выше! Выше! Я хочу достать до звёзд!

Четверг, 16ое января Лев

Вытащенная из-под стула в дальнем углу ресторана кошка порвала ему руку. Лев прижал её к полу, а по рукаву рубашки немедленно расползлось удивившее его тёмное пятно крови, на что подбежавший следом за ним Хани немедленно отозвался смутно знакомым припевом: — Dumb ways to die-ай-ай, — и со вторым официантом Банни нежно пропел вторую строчку дуэтом: — So many dumb ways to die! — Брысь, — сердито шугнул их Яку-сан. Хани метнулся за тряпкой, Банни перехватил у шефа коробку, в которую Лев и опустил беснующуюся кошку. — Молись всем своим кошачьим богам, чтобы она не была бешеная, — забрал воющую коробку Яку-сан. Хани уже вручил Льву охапку салфеток и отодвинул его в сторону, чтобы вытереть пол. Банни извинялся перед парочкой посетителей за неудобства. Те только удивлённо подняли брови, едва обратили внимание на то, что персоналу что-то понадобилось в другой части зала. Всё уложилось в минуту, не больше. Лев, шипя, отбежал в закуток за витриной и баром. Яку-сан уже заклеил коробку скотчем, чтобы кошка не вырвалась, и теперь достал для него аптечку. — Пиздец, — тихо, но ёмко описал он, нахмурившись, когда осторожно закатал Льву рукав. — Ты едешь зашиваться. — Но.. — Ни! Ни звука, блять, — не дал возражать не на шутку рассерженный семпай. Он затянул Льву жгут на руке и вытер кровь, которая всё равно побежала снова. Яку-сан прижал к ране салфетку и дотянулся второй рукой до телефона, кому-то звонил. Болело не очень, не так, чтобы панику разводить. Но кровь-то почему не останавливалась никак? Льва беспокоило и то, что он, растяпа, один из всех затупил, когда официанты ловко справились, никак не опозорив ресторан перед посетителями. Те даже понять ничего не успели. Ну шмыгнула кошка, ну унесли её сейчас же в коробке. — Держи лучше, надави, Хайба, алло? — Яку-сан похлопал его по руке, чтобы прижимал к ране салфетку сильнее и не давал крови течь. Да что ж она... Вся салфетка пропиталась уже. Лев сжал руку крепче, поморщился. Это просто царапина. Надо обработать и заклеить. И переодеться, вид у него тот ещё. И пока он продолжал тупить, сидя на стуле, Хани встречал новых клиентов, а Банни отвечал на заказ о доставке. Да чего же он сидит? Лев вздрогнул, когда под нос ему сунули что-то вонючее. Нашатырь. Ватка. Ватку в руке держал Фукунага-сан. Он-то откуда взялся? Привиделся, что ли? — Пошли, — сказал он. В руки ему Яку-сан передавал карточку медстраховки Льва и ещё что-то, накинул на плечи Льву куртку. Откуда взял их?.. — Сознание не теряй, чучело, — подтолкнул его Яку-сан. — Я в порядке! — возразил Лев. И даже сам дошёл до машины семпая. А вот пристегнуться без помощи Фукунаги-сана не вышло. Когда он успел приехать?? Яку-сан обернул вокруг его руки пару белых полотенец. — Телефон с собой? Давай, не тупи. Ты должен это зашить, слышишь? — А кошка? — Да в жопу твою кошку! — возмутился Яку-сан, но тут же добавил уже мягче: — Я разберусь. Не заставляй меня беспокоиться. Позвонишь, когда с тобой закончат, я заберу. Фукунага, спасибо, — он поднял голову и, после кивка брюнета, закрыл дверцу машины. Фукунага-сан увёз Льва в больницу. Вместо Льва объяснил там, что произошло, отправил Яку-сану голосовые сообщения с рекомендациями, в том числе и по поводу возможно больной кошки — Лев почему-то не улавливал ничего, пока его не обезболили. Дождавшись, что его повели на самом деле зашивать порез, Фукунага-сан срочно уехал. Наверное, из-за него оторвался от своих дел. Лев ему даже спасибо не сказал. На промывание глубоких царапин и шитьё Лев смотрел без ужаса. Зашивавшая его девушка растормошила его шуточками, медбрат — почему-то не медсестра — попался ей в помощники какой-то неопытный, и она его поучала. Лев не знал, врач она или интерн. Только швы накладывала так ловко. Может, только выглядела очень молоденькой. Повезло, что только чуть, почти миллиметр, задело вену, это заклеили медицинским клеем и сразу перестало кровить. А швы какие аккуратненькие. Только на половину одной из трёх оставленных на коже полос. Остальное само заживёт. Странно, но Лев любовался на её работу, пока она его шила под местным наркозом. Может, от него, может от потери крови, хотя едва её в самом деле утекло много. Может, от стресса — но ведь у него просто царапина! Но Лев так и оставался в прострации. Его усадили со стаканом воды недалеко от сестринского поста и велели не вставать самому. Там он ждал Яку-сана, тупо рассматривая пол впереди. Плитка, полоски, пятнышки... Пятнышком та чёрная кошка мелькнула за дверью ресторана. Лев и выглянул в темноту ветреного вечера, не зная, что это. Мяч пнули? Шляпу у кого унесло? Кошка с визгом боком-боком как-то пролетала по ступеням и шмыгнул ему под ноги, пролетела в зал, забилась под дальний стул и испуганно глазела оттуда, когда Лев подбежал за ней вслед, собираясь вытащить и выпустить наружу поскорее эту глупышку. Если бы он не открыл дверь, ничего бы не было. Ни шороху, ни дёрганья Фукунаги-сана. Ни порезов. Ни уколов, потому что вдруг кошка бешеная. Ч-ч-чёрт! Яку-сан привёз ему кофту. Новую специально купил. Ещё раз спросил медперсонал, что делать со Львом. Вытребовал какую-то справку. Оказывается, отвёз коробку с кошкой в приют, где Лев волонтёрствовал. Там сенсей её осмотрела, признаков бешенства не обнаружила, зато нашла у неё на пузе накрепко приклеившийся кусок чёрной изоленты, не замеченный Львом. Это кошку и пугало до усрачки. — Но на карантине её подержат, ради тебя. Последят. И курс ты всё равно пройдёшь. — Из-за скотча, — простонал Лев. — Из-за каких-то мудаков, решивших, что издеваться над животными — весело, — нахмурился Яку-сан. — Их тоже найдут. Не могла она издалека бежать именно к нам в ресторан. Темно, но всё-таки, на комбини камеры, на аптеке камеры, на светофоре тоже. Яку-сан и в полицию успел позвонить. — Завтра заедем, — предупредил он. — Переоденешься? — Обалдеть, — вздохнул Лев. Они осторожно выпутали его из окровавленной рубашки в туалете, и он умылся. Кофта, точнее, свитерок, тонкий, тёмного зелёного цвета пришёлся впору. Не давил на рану на руке. — Что ж, это твой первый больничный, — получил Яку-сан ещё одну бумажку, уже внизу, когда Льва ещё раз осмотрели отпустили, строго наказав отдыхать и беречь руку, и выдали рецепт на курс прививок и обезболивающие. Чувство вины опять захлестнуло. Полиция, уколы, оставленный сейчас на официантов ресторан! Лев задыхался, согнувшись на сиденье и мешая Яку-сану его пристегнуть. Семпай вышел из машины, хлопнул дверцей. Лев поднял голову. Тот опять кому-то звонил. Отошёл к автомату и купил бутылку воды. Снова сел за руль. Лев утёр лицо, с виноватым видом принял из его рук бутылку. Попил и пристегнул ремень безопасности сам. Звонили официанты и повар Хироши-сан. Было десять вечера. Закрылись. — Помощник хуев, — обозвал сам себя Лев. — Завали, — шикнул на него Яку-сан, отъезжая от больницы. Нога у него сегодня болела, вспомнил Лев. Болела, а он тут носится с ним из-за тупой царапины, глупой кошки и мудаков, прилепивших на неё изоленту. Да блять!! Лев закусил губу, до боли, до крови. — Котик, ты доблоёб? — устало спросил его Яку-сан, когда припарковался у дома. Лев облизнул кровившую губу. Вздохнул. — Это царапины. Заживут. И рука-то левая. Яку-сан, простите меня. — Тебя не было на рабочем месте всего два часа. Чего ты загоняешься так? — Яку-сан высадился. Они впервые не целовались в машине у дома по возвращении домой. Больно. — Что за бессмысленное чувство вины? Откуда? — продолжил он, когда Лев тоже вышел из машины и взбежал по ступням к двери. — Но ведь я всех подставил... — Кого всех? Чем? Блять, как ты меня напугал, а, — прошёл к лестнице внутри дома Яку-сан. Лев виновато поплёлся за ним. В темноте перед собой он услышал странный чирк, а рука взметнулась вперёд раньше, чем он сообразил, что это Яку-сан оступился на лестнице. И всё-таки он успел подхватить его, но неудачно споткнулся и грохнулся на ступеньки уже сам. Он сегодня точно убьётся. Чёрные кошки с чёрной изолентой определённо приносят неудачу. ЪУЪ. — Ты умереть собрался? — воскликнул Яку-сан, кидаясь к выключателю. И чего они его всегда игнорируют. — Вам нельзя падать, — поднялся Лев. Не особо ушибся. И не на раненную руку падал же. — Да пошёл ты нахер, только тебе всё можно, что ли? Ёбаные кошки, ёбаное всё!! — Яку-сан шваркнул по перилам тростью. Гулом отдалось во всем лестничном пролёте. Он отвернулся от вздрогнувшего Льва. А-а. Помедлив минуту в воцарившейся тишине, Лев сел на ступеньках. Он не знал, как реагировать. Обижаться, что ли? На то, что Яку-сан так волновался? Обнять? Почему-то не хотелось услышать в ответ "не трогай меня". Убежать наверх? Чтобы Яку-сан потом почувствовал себя виноватым и полез наверх мириться? Пф, нет уж. Нет, он не знал, что ему делать. Пошло бы оно всё, правда. Лев остался молча сидеть на лестнице, только шумно вздохнул, опустив голову на руки. Яку-сан остыл через минут пять, когда сам собой погас свет. Он снова щёлкнул выключателем и опустился на ступени рядом со Львом. — Ну вот, я опять вспылил. — ...ага, — согласился Лев, поднимая голову. — Ты не обиделся разве? — Яку-сан потёр нос и устроил обе ладони на трости перед собой. — Не знаю. Я уже ничего не знаю, — ответил Лев. Сцепил руки в замок перед собой, уперев локти в свои колени. — Ты устал. — Я не знаю. Может, и устал. От чего? А что, у него причин не было? Но вот так психовать из-за царапины? Он так загрузился, перебирая, от чего мог устать, что совсем забыл про Яку-сана рядом с собой, и вздрогнул, когда тот заговорил короткими фразами о чём-то другом: — Куроо. Вечно лезет всех спасать. Помогать. Поддержать, сука. Не знаю, как других. А меня это бесит. Я благодарен за помощь, но. Он же не обязан всегда для всех быть супергероем, — и Яку-сан вздохнул. — Вы думаете, я как Куроо-сан? — попытался понять его мысль Лев. Неожиданно было слышать про семпая сейчас. — Тебе бы о себе думать немножко больше. Это не так уж страшно, — тихим голосом подтвердил Яку-сан. — Куроо-сану почему-то можно. — Он упёртый. Обжёгся, а всё равно лезет. — Обжёгся? — Его история с Тсукишимой, — пояснил Яку-сан. Только яснее не стало. — Я не знаю её. Я только понял, что Тсукишима его бывший, и знаю что после школы он подзабросил играть. Из-за Куроо-сана разве? Я вообще всегда думал, что Куроо-сан и Кенма-сан с детства вместе. А тут — целый Тсукишима... Между ними влез. Как он смог? — Кхм. У него родители умерли тем летом. После выпуска, — сказал Яку-сан. — Ох, — поразился Лев. Он не знал этого. Никто из Карасуно, даже Хината, ему этого не говорил. Да ведь Тсукки даже в универ поступил! — И он уехал к старшему брату сюда в Токио, — продолжил Яку-сан. — А. — Нгх... А Куроо... сначала решил, что к нему. Потому что Тсукишима ничего нормально не говорил. Потом пытался ему помогать, конечно. — А, — повторил Лев. — Ну и вот. — Что "вот"? Почему "обжёгся"? — Льву нужны были объяснения. — А ты как себе представляешь здоровые радостные отношения с человеком, только что потерявшим родителей? С Тсукшимой, который так-то не особо любит эмоции показывать и разговаривать ртом, как все люди, а после такого вообще.. сломался, похоже. — Н-не, м-мни-э. Мда, — Лев не представлял. — Вот и Куроо не вывез. — И что он? — до Льва вдруг дошло, что у их бывшего капитана наверняка тяжесть от этого всего на сердце. Должна была остаться. Разве нет? — Да ничего, отряхнулся и пошёл дальше других спасать, — странно махнул рукой Яку-сан. И они ещё при Кенме-сане про это подшучивали даже? Чего-то Лев не понимает в жизни. — А Тсукишима? — с тоской спросил он. С ним самим Лев не общался, а друзья-одногодки из Карасуно ничего ему не говорили об этом. Нельзя всё про всех знать, но про такое... Яку-сан ответил: — Я не знаю. Живёт, видимо. Без Куроо, как ты сам знаешь. — Но тогда.. Куроо-сан, должно быть, переживает, что не справился? — Ему полезно. — Жестоко, Яку-сан. — Я не понимаю Кенму. Но если они так счастливо обменялись колечками, может, у них там всё глубже, чем может казаться. Если даже "целый Тсукишима" с тяжеленным багажом им не помешал. — Вы теперь о чём? — Лев подумал, что Яку-сан ведь не просто так сплетничал же. — Да ни о чём. Хотя, знаешь. У нас тоже свои страдашки есть, да? И тут мне очень хочется ориентироваться на Куроо и Кенму. И не давать никаким проблемам нам мешать быть вместе, радоваться тому, что мы вместе, понимаешь? Я тебя не хочу терять, — объяснил Яку-сан. Это всё были просто примеры, чтобы сказать, что они справятся. Что Яку-сан очень хочет справляться вместе с ним. Лев опустил голову. — Я никуда не теряюсь. — Ну а где ты? — спросил его Яку-сан. И как назло снова погас на лестнице свет. Лев облизнул свою прокушенную губу. Где он? Запутался, увлёкся своими проблемами. И так сделалось стыдно: он как будто добился согласия от Яку-сана стать его парой — и всё, после этого можно стало расслабиться и уйти в штатном режиме страдать дальше по своим разведённым родителям. Дурак какой. Хайба потёр лицо и страшно вздохнул, ругая себя. — Не молчи, — услышал он в темноте голос Яку-сана. — Это очень тяжело. Ты ведь даже музыку не слушаешь свою. — Простите меня. — Не извиняйся. Я понимаю. Но ты говори, что чувствуешь. Даже если в мыслях ничего конкретного не появляется, чтобы это описать. Говори. Говорить... Лев достал из кармана свой телефон. Открыл список контактов. Свет экрана отражался у Яку-сана в глазах. Лев повернулся к нему: — Я уже два раза звонил отцу после разговора в Сугаварой-саном. И он оба раза бросал трубку и блокировал номер, мне Хани и Банни давали свои телефоны... Я всё ещё не знаю, где его найти. От этого очень хуёво, и я не хочу подбирать никаких ещё слов. А эта кошка сегодня как будто нарыв вскрыла. Так что я даже рад, — совсем не радостно, а даже раздражённо закончил он. — Ты знаешь, что это уже вполне себе тянет на селфхарм? — с тяжестью в голосе задал ему неожиданный вопрос Яку-сан. Чего?! — Я же не сам себя резал!! — Лев не понимал, почему для него это так выглядело. — А чего говоришь, что радуешься? И то, что ты стал хуже есть в последнее время — тоже оно. Дерьмо, Лев, — Яку-сан сердито смотрел в темноту перед собой. — Не-ет. — Да. — У меня не депрессия, чтобы.. чтобы я... — Тебя, во-первых, не диагностировали, во-вторых, это — минимум легкий невроз или тревожность, — Яку-сан вздохнул и поднялся. — Пойдём отсюда. Пойдём-пойдём, нечего в таком унылом месте нагнетать это всё. — Всё со мной нормально, я что, погрустить не могу, если у меня проблемы? — упрямо возмущался Лев. Но со ступенек тоже встал. — Я щас должен включить позитив и сказать тебе, что у тебя не проблемы, а задачи? Или возможности? Хуй. У тебя проблемы, Лев. И ты их решишь, — в свете его телефона Яку-сан щёлкнул выключателем, зажигая над лестницей лампу снова. — Поэтому сначала ты, блять, поешь. На кухне Лев кушал онигири, безумно вкусные почему-то онигири, и у него по щекам текли слёзы досады за себя. Яку-сану явно было легче видеть эти слёзы, чем слушать его напряженное молчание. Он тоже ужинал рядом с ним и всё это время молчал. Оставив в кухне свет, они лежали в комнате на диване, и Яку-сан обнимал его со спины за плечи и, наверное, тысячу раз успел поцеловать в макушку. Лев смотрел на свою забинтованную руку, и теперь она его пугала. — Что такое селфхарм вообще? — несчастно спросил он. Яку-сан ещё раз поцеловал его и задумался, прижавшись носом к его волосам. — Самоповреждение. Это не только когда ножиком по венкам всем врагам назло. Это образ мыслей. Это непонимание, отчего больно, такая попытка обмануть сознание. Когда душевная рана подменяется видимой физической, реально ощутимой, принимать такую боль становится легче. Но это перенос, а не выход. Бесполезный. Якобы, больно там, где порез, а не в душе. Или ещё бывает наказание самого себя. За то, что ты сделал, или наоборот, не сделал, а должен был. Люди не только режутся же, сигареты о ладонь тушат, не жрут нормально, не лечат простуду и так далее. Иногда даже не осознают. — Но Яку-сан. Тогда ваш отказ от операции тоже оно же. Тоже селфхарм, — понял вдруг Лев. — Ох. Такого вывода он точно не ожидал. Лев вздохнул. — Какой же вы тупой, Яку-сан. — Какая мы депрессивная парочка-то, а. Ты наверняка не такого хотел? — Бля. Он опять. Когда он прекратит себя принижать? — Я так сильно... так сильно тебя люблю. С тобой столько... столько нового и чудесного... И дело не только в сексе. Я таким искренним ещё ни с кем не мог быть, — у Яку-сана губы дрожали, когда Лев повернулся к нему. А Лев разве с кем мог? Да они оба только сейчас этому стали учиться. Друг у друга. Яку-сан спросил, устраивают ли его их отношения, а Лев лишнюю секунду удивленно молчал. — Яку-сан, вы чего плачете-то, — растерянно пробормотал он. — Я боюсь тебя потерять. — Но я же здесь. Я никуда больше не хочу, — беспомощно пробормотал Лев. Вытер Яку-сану мокрые щёки и почувствовал, что у самого на глаза навернулись горячие слёзы. Ну вот опять. — Не отдавайте меня никому, вот и всё. Вы — мой, а я — ваш. Точка, — Лев сердито шмыгнул носом. Яку-сан осторожно, чтобы не задеть ранку на губе, поцеловал его в уголок рта. Любил его. Любил. В груди опять что-то сжалось, и Лев не справился рвущимся наружу рыданием. Это нервы. Это просто нервы после новостей о поступке отца, но оно и понятно, не могло это так быстро и бесследно пройти. С этими словами Яку-сан придерживал его, позволяя лежать у себя на коленках головой, а Лев просил прощения, сбиваясь с дыхания и беззвучно воя от тоски. — Что ты извиняешься? — обнимал его Яку-сан. — Не надо себя, блять, винить, ну и что, мы вместе, мы справимся, можем говорить об этом столько, сколько надо. Ну что, ты в самом деле думаешь, что я испугаюсь и откажусь от тебя? Котик, ты же знаешь, что нет. Скажи, что знаешь. ...Что за день такой ебаный, а. Зачем. ...Я думал, всё наладилось. Думал, приходишь в норму. Наивный. И я опять не знаю, как тебе помочь... В прошлый раз, когда он не знал, привлёк психотерапевта. И Лев даже чувствовал после его помощи подъём. Наверное, в этом бывает какая-то польза? — Суга-сан, — пробормотал Лев. — Что-то говорил про конфронтацию с родителями.. Вызвать их на разговор.. Вы говорили, мне нужно решиться. Я пытаюсь. Я так и буду вдруг срываться и истерить, если не поговорю с ними. Я знаю, что мама собирается уехать, но я отложил разговор аж на воскресенье, дурак... — Хей, уверен, что продержишься сейчас? — Но ведь надо. — Я так не думаю, а подготовка к этому тоже трудоемкий процесс. То, что вы с Сугой один раз разыграли ситуацию — мало помогло. Видишь же сам, ты ещё не говорил с мамой, а уже так сорвался... Я тебя не виню, просто ты тут один против них как будто, ведь они не идут на контакт. Конечно, это тяжело для тебя. ...Надо, чтобы Суга определил твое состояние, хорошо? — Угу, — ответил Лев. Что ещё он мог сказать? — Ты слышишь? Перестань извиняться за сегодня. Если ты разревелся, значит, тебе нужно было это. — Яку-сан. — Это не стыдно. Не из-за царапин ты же в самом деле... Мы оба это понимаем. Давай, без вот этого вот "виноват, ресторан подставил"... — А вы тогда тоже! — поднялся на диване Лев. — Вы не будете больше, вы никогда больше не спросите, вы не станете сомневаться, нужны ли мне отношения с вами, потому что нужны! — Потому что ты мой, а я твой, и точка, — повторил его же слова Яку-сан, мягко давя на его плечо, чтобы он сел и не опирался на раненую руку. Лев послушался его, сел. — Я могу работать завтра. — Да нифига. Полиция, потом купить вакцину и то, если тебя после сегодняшнего лихорадить не будет. Потом усердно лежать и хорошо кушать. Когда придёт уборщица, скажешь ей не мыть ванну, раз мы всё равно её будем менять. Можешь даже свою кошку огромную сюда притащить. На пару дней. При условии, что будешь нормально есть. Я не знаю, как тебя ещё подбодрить. Помни, что в субботу к нам приедет Алиса. Бля, Лев, — Яку-сан обнял его, замечая, что тот смог улыбнуться. Смеялся. Лев смеялся теперь, не в силах перестать. — Ну и что это? Продолжение истерики? — погладил его по волосам Яку-сан. Пискнув, Лев скатился на пол и уткнулся в диван лицом, чтобы заглушить рвущиеся из него звуки. Проходило действие обезболивающего. Порез на руке неприятно кололо, а на тыльной стороне ладони снова чувствовался нервный тик.