Выше! Выше! Я хочу достать до звёзд!

Воскресенье, 19ое января Лев

Ванна. Вечером обязательно примет ванну. Пока её не снесли. Ватрушка вела себя хорошо. И ела. У неё был любимый трюк: когда ей надоедало у очередных новых хозяев, она прикидывалась больной, возвращалась в приют на осмотр, там бежала к миске и совершенно не желала назад. С Яку-саном она себя так не вела и страшно удивилась, когда Лев пригласил её в переноску. Вернувшаяся после практики Руна-чан обнимала и целовала каждую из кошечек, по которым соскучилась, пока училась лечить страшных бодливых бычков и коров. Льву тоже перепало обнимашек, будто он был ей котиком. Он Яку-сану котик! И никому больше! Он Лев! Ры! Об этом и о куче других вещей Лев думал, пока автобус вёз его на встречу с мамой, где он обязательно докажет ей, что уже взрослый и имеет право говорить с ней на равных. Больше не позволит от себя отмахиваться. Получалось ли? — И что, ну что ты хочешь от меня услышать? — Хотя бы, почему ты обо всём молчишь... — Я пытаюсь... не рушить ваши с Алисой хорошие воспоминания о папе. Мы, может быть, охладели друг другу, но это не должно в ваших глазах превращать его в злодея. — Мам! Он решил, что я гей, и возненавидел за это! Услышав это, мама растерялась. Лев вытащил её погулять в небольшой торговый центр в паре остановок от тётиного дома, и она принарядилась для встречи. Разместились в кафе с выпечкой; Лев выбрал его, потому что однажды заскочившие сюда Юки и Акане-чан в два голоса нахваливали местную пахлаву, мамин любимый десерт. Ей он чуть подробнее рассказал, чем теперь занимается на работе, вспомнил субботний визит всей семьи Алисы в ресторан и умильные комментарии старшей масянечки по поводу блюд. Едва дотерпел, пока мама насладилась большей частью аккуратно нарезанных ромбиков, надеялся, что она смягчится после вкусненького — а пахлава явно пришлась ей по душе. Заказал чай в расписном чайнике. Мама следила за поднимающимся над чашками паром и, не замечая того, беспощадно крошила в кашу один из нежных ромбиков, слушая Льва. Тот осторожно напомнил, что они с Алисой её, маму, любят. Очень. И поэтому хотели бы уже ответа, чтобы не выдумывать себе ужасы. Может, Лев отцу вдруг разонравился, но мама-то при чём могла быть тогда? — Алиса-нее-чан не сказала тебе, что я знаю? Это — вообще правда? — Вы же разговаривали, она ведь приезжала к тебе. — Ах... Она решила, что мы ссорились с папой, и спрашивала про это. На такой ответ Лев нахмурился. — Что случилось с этим человеком? — Лев! — Я не уверен, как мне его называть. Там у юриста он мне в лицо сказал, что я ему больше сын, — Лев смотрел прямо, голос у него не дрогнул. Мама поразилась и этому, и жестоким словам. — Объясни, пожалуйста, — терпеливо попросил Лев в десятый раз. — Я хочу понять, что произошло, почему. Как мне тебе помочь. Как мне говорить с ним. Не надо сохранять никакой образ. И я всё ещё ценю всё моё счастливое детство с вами. Но что с вами сейчас? Я знаю, я очень неправ был, так отдалившись от вас, когда пытался учиться после школы. Я хочу исправить хоть что-то. Разве мне нельзя помогать вам? Тебе? — Не надо никому помогать. И тебе не нужно так себя винить. Мы ведь сами... не особо поддерживали общение, — признала мама. — Почему? — Ох, Лёвочка... Поверь, это всё не из-за тебя. Льву было жалко её, но он минут пятнадцать не отставал. Имел он на это право? Он засомневался, сложив раздражённо выданные кусочки информации. Несколько лет назад у мамы была операция, как она сказала, "по женской части". Не стала объяснять, что именно удалили. Льву сразу припомнились вычитанные в интернете мнения настоящих мужиков о том, что баба без матки мусор, и это были самые вежливые из выражений. Это они с Юки спорили о чём-то, полезли искать достоверную информацию про строение органов у женщин, а потом их совсем куда-то далеко унесло. Юки потом сказал, что как в помойку нырнули. Если папа оказался их таких же, помоечных, то ничего удивительного, что и к геям относится с презрением. Сейчас Лев не чувствовал в себе сил ни на злость, ни на гнев за несправедливое отношение к маме, ни на слёзы из-за обиды за неё. Это оставляло его в замешательстве. Он почему-то очень легко принял такую версию, и пустота, поселившаяся при этом внутри него, пугала куда больше, чем такой факт, что его папа может так сильно ненавидеть людей. Лев поморщился, понимая, что выдумывает. Лаконичное "охладели после операции" вставало в ряд к тем хлёстким словам, брошенным отцом ему в лицо у юриста. Влияло Алисино упоминание о том, что папа маму за неправильного сына "проклинал". — Зачем тебе сохранять его хорошим для нас? Не понимаю. — Привыкла беречь семью. — Семью ли? — Образ, — неожиданно согласилась мама. — Я не знал про твою операцию... И Алиса не сказала мне... — Не надо тебе. И ей.. я не хотела говорить про его реакцию. У неё самой двое детей. — И что? — не понял Лев. — И любящий муж. Мама подозревала теперь, что любой сможет устроить то же или что похуже! Лев ужаснулся. — Т-ты, ты не можешь! Тенма прекрасный человек! Он любит Алису! — а вот теперь возмущение нашлось. Неужели пустота внутри это то, что Лев теперь чувствовал к отцу? Но он совсем не мог представить себе, что Тенма хоть на секунду позволит себе грубость к Алисе. И где-то за задворках сознания тяжёлой чёрной тенью пронеслась мысль — Яку-сан. Яку-сан когда-то отвратительно поступил с Лизой-сан и никак не мог перестать. Так и вправду бывает. Внутри сделалось холодно. — Мы друг друга тоже любили. Я не хочу её пугать, — объяснила очередную причину молчать мама. Пугать? Или это уже "предупредить"? Сказать, что так тоже бывает. Не значит же, что Алисе тоже непременно не повезёт так же потом. Чушь какая. Не чушь. Жуть. Про операцию Алиса знала, помогала маме тогда. А про то, что последствия её оказались весомым аргументом для желания отца развестись — нет. И мама просила не говорить ей. Да что же это, блять, за игра такая опять в молчанку. — Это не работает. Молчать. Это ни к чему не приводит! — Не надо мне тут! Вы почему-то оба вместе с Алисой смотрите на это, как на трагедию. Да, я живу у сестры из милости, да, не могу найти другой работы, кроме репетироства, переводов и той помощи в местной лавочке. Ну и что? Я.. я от него освободилась, понимаешь? Я не знаю, чего он так вцепился в твою ориентацию тогда... — Мам! — Но к разводу давно шло. Без этого его взрыва развод случился бы позже, но тогда я устала бы намного больше. Это было как назревающая война. И ведь он даже не заводил себе никого, чтобы я могла... Зачем я тебе говорю... Она забылась всего на минуту, и Лев понял, что смог увидеть кусочек её израненной души. Мама, мама, мама. — Я рад, что ты говоришь. — Подруги считают, что мы могли переждать. Но, может, хоть ты поймёшь, что нельзя вот так. Мне сейчас намного лучше, чем когда мы жили в одном доме, как враждующие соседи. Подруги! Она хотя бы говорила с подругами! У неё они были. Хоть какие-то. Но как же сложно не воспринимать это "трагедией". — Он тебя унижал? — всё ещё хмурился Лев. — Нет, что ты. И не бил, ну-ка, не выдумывай, — мама нахмурилась. — Мы просто стали чужими. "Просто." Блять. — Не поверю. Ты говоришь "освободилась", ты сравниваешь с войной, говоришь, вымоталась бы, продлись это дольше! Наверняка это... после операции... было обидно и больно. ...Я не знал про неё, — повторил Лев. — Мне так жаль, что я не был рядом... — Перестань, милый. Может, она не могла сказать сыну из-за специфики операции, но в принципе, что она болела, лечилась — могла бы дать знать? Наверняка научила Алису и про это смолчать тогда. Как сестра не сопоставила?.. Она бы сказала Льву во время их разговора тоже! Для неё развод родителей тоже случился вдруг, а не назревал несколько лет... — Но папа должен был тебя поддержать! — закончил мысль Лев. — Не поддержал. Доволен теперь? — она вдруг поджала губы. — Ч-что?.. — Я рассказала. Выставила отца в чёрном свете. Этого ты хотел? — Это ты на себя злишься, что проговорилась? Зря ты так, мам. Я теперь немного больше понимаю. Не себя же мне винить в его поступках. Ориентация, ха... Он и без этого не подарок, как муж? Или? — Что "ха"? Считаешь, я не знала? — мама снова вцепилась не в то, что интересовало Льва. Он устало вздохнул. Папин фокус притуплял все чувства и тут уж изумиться проницательности не вышло, хоть он и должен был что-то такое чувствовать. Должен же? Как-то это нехорошо, не чувствовать. Потом бы не накрыло, когда он назад поедет... Убеждая себя, что потом всё почувствует, да ещё списывая отупение на побочку от укола, Лев попытался как можно более мирно завершить разговор. Не обрубить, не перевести в шутку. Недомолвки могли остаться, но сейчас Льву было достаточно информации. Мама всё равно надолго ушла в уборную. Ожидая её, Лев расплатился и кусал губы, ему страшно хотелось курить. Как он сразу отказался поверить, что Тенма тоже сможет быть нехорошим! Такое отрицание плохого коснётся поступков и слов папы. Не забыть поймать себя на этом и настучать голове. Самыми же неприятным были мысли о том, что его так слепо любимый Яку-сан тоже нечто нехорошее делать умел. Но он не станет. Лев не мог придумать, насчёт чего бы они могли настолько сильно разойтись во мнении, чтобы между ними случилась такая ужасная ссора. Какие всё же отношения между людьми сложные штуки! Особого ужаса это уже не вызывало. На календаре сегодняшний день был отмечен точкой. Именно точкой этот разговор с мамой и был. Лев завершил свой нехитрый план действий. Всё ещё тормозил с чувствами, но понимал, что это и интересно тоже. Жизнь снова пыталась его чему-то учить. Дальше ведь что-то будет. Лев пока не знал, что, но в груди не щемило больше от тоскливой беспомощности. У него была ещё одна не самая тёплая мысль. Должен ли он был чувствовать некоторое облегчение оттого, что не являлся единственной причиной, разрушивший отношение отца к семье? Что он вообще должен был чувствовать? Хотел ли лезть дальше? Или правильнее будет заняться собой? Своими чувствами, своей жизнью. Своей семьёй. Мама вышла, наконец, и сделалось жутко стыдно за то, как он заставил её снова это всё переживать И пусть он дал ей достаточно дней на подготовку, она наверняка плакала там в туалете. Лев встал, чтобы поклониться и извиниться за все-все разы, когда он причинял ей беспокойство. Мама всплеснула руками. Назвала дурачком, тихо, но с заметной нервинкой рассмеялась. Потом сложила руки и вздохнула, принимая и понимая его. Напомнила, что это именно из-за него отец перевёл её деньги от продажи дома. Поблагодарила. Когда Лев выпрямился, она безмятежно улыбалась, уже спокойная, ничуть не изменившаяся с тех пор, как Льву, Лёвочке было когда-то три, пять, девять лет... Всё это время она не переставала быть мамой. Он не должен был горячиться и вычёркивать её из состава семьи для себя. Алиса решила иначе, но это было неделю назад, когда ей не удалось разговорить маму — обида, не более. Они ведь оба свою маму любят.