Выше! Выше! Я хочу достать до звёзд!

Воскресенье, 19ое января Яку

На диване было прекрасно! Как Яку раньше не додумался? Какой глупостью было когда-то считать, что он никогда больше ничего этого ни с кем не испытает! На коленях у Льва он чувствовал себя сейчас самым счастливым человеком на свете. Они могли абсолютно расслабиться в награду за все их усилия, приложенные, чтобы прогнать одиночество. Яку был уверен, что Лев пребывал в таком же восторге, как и он сам. — Ничего, что я утром так бесцеремонно?... — шепнул ему Лев. — М-м, — качнул головой Яку. — Наоборот, всё прекрасно. Мы же можем быть друг с другом смелее теперь? Мягко улыбнувшись ему в ответ, Лев легонько коснулся ладонью его шеи, вызвал сладкую дрожь во всём теле. Выдохнув, Яку огладил его грудь и вернул руки вниз, где нежно ласкал их члены, сжимая их своими ладонями вместе. Ему было так уютно целоваться со Львом — за спиной диван, в чью спинку у него за головой цеплялся руками Лев, внизу упираясь в неё коленями. И прямо над Яку — его лицо, любимое и единственное теперь. Он мягко ловил его губы своими, прикрывал глаза, замирая, и скоро Лев понял его бессловесную просьбу — выполнить задуманное прошлой ночью, когда помешала больная нога. Она болела и сейчас, той болью, которую Яку уже перестал замечать, а стоило с осторожной поддержкой Льва лечь с подлокотником и подушкой под попой, перестала о себе напоминать. Наклонившись над ним, Лев подложил ему подушку под голову и дотянулся нетерпеливым движением захлопнуть ноутбук, отвлекающий звуками. — Хей, мне опять остаётся только лежать? — Позвольте мне всё сделать, Яку-сан. Голос Льва обволакивал, очаровывал, и Яку ни мгновения не думал сопротивляться ему. Он прикрыл глаза, пусть в комнате и так было совершенно темно, и отдался одним ощущениям. Проваливался в удовольствие под действиями ласковых пальцев, затаил дыхание, услышав, как открылся флакончик смазки, и протянул руку вперёд. Он протиснул свой палец между двумя Льва, тихо охнувшему над ним. Яку знал, что сквозь штору от окна пробивается свет уличного фонаря — Лев должен был всё это видеть. Он замер всего на миг, и продолжил мягко надавливать всей ладонью, вжимая и палец Яку тоже. Не открывая глаз, Яку охнул, чувствуя сразу всё на свете, задрожал. Будто разминаясь, Лев быстро вошёл в плавный ритм, а насытившись видом, вынул пальцы и мягко отстранил руку Яку. Отвлёкся на резинку — последнюю, к сожалению. В ожидании Яку огладил свой член, почувствовал прикосновение к запястью. Лев притянул его руку к своему члену, заставил обхватить ладонью. Сам же руки убрал, левую на спинку дивана, наверное, а правой придержал ногу Яку. Поцеловал колено: — Направите меня? Яку приоткрыл глаза. Привык к темное — Лев, прищурившись, улыбался над ним, намного ближе, чем Яку себе представлял, от чего сердце пропустило удар. И заколотилось быстрее, когда Лев придвинулся бёдрами, уперев свой член в него. Он, конечно, надавливал сам, но Яку направлял его, при этом забывая дышать от ощущения входящего в него члена. Пусть не первый раз, но он до сих пор не привык. Какой же. Лев. Большой. Он прерывисто выдохнул: — Я думал, надо позволить тебе всё сделать самому? — Мне самую капельку одиноко, — промурлыкал Лев. — А если я поцелую тебя? — поднял ладонь выше Яку, царапнул его живот. Лев плавно наклонился к нему, умело отнимая сознание и отправляя Яку на самую высь блаженства к россыпи мерцающих в бездонной темноте созвездий. В его ритме Яку забылся, не поддерживал свою ногу, отодвинул подушку из-под своей головы прочь и вытянул обе руки дальше, уперся пальцами в диван. — Какой хороший.. диван... — Хей, — обиженно усмехнулся Лев, наклонился, покусывал Яку за грудь, а тот даже не находил в себе силы потянуться к нему и зацеловать его, тоже, тоже хорошего, лучшего, самого-самого! Постанывал на каждом вдохе, нисколько не контролируя себя, наконец, в самом деле отдав Льву всю инициативу. Он не знал, сам ласкал себя, или и здесь старался Лев, очнулся, только когда тот укутал его и вернул на пол в гнездо отдышаться. У него были холодные плечи и раскрасневшиеся щёки, и никаких сил отвечать на поцелуи Яку, слепо тянувшегося к нему в его объятьях. Яку думал, они оба вырубятся сразу после короткого душа, но их обоих потянуло на кухню. Они намазали поджаренные тосты малиновым джемом, что было лучшим продолжением этой ночи. Сладко хрустели и вместо липких поцелуев нежно касались кончиками носов друг друга. Они сняли повязку Льву с руки и приклеили салфетку пластырем. А на робкий вопрос Яку Лев захотел поделиться подробностями о том, что сказала ему сегодня мама. Его отец не перестал представляться Яку врагом. — Наверняка я слишком много додумываю, но иначе не получается это всё воспринимать. — Ещё хочешь говорить с отцом? — покачал головой Яку. Не хотелось пускать Льва к такому человеку. — Да. Чтобы он сам мне сказал. — Он тебе недостаточно сказал? — Ох. — Прости, резко вышло. Я не хотел, — Яку нахмурился. Этого человека Лев всё же знал больше него. — Вы на него злитесь. — Н-на себя. — За что? — Я никак не отучусь. Я опять написал Суге про тебя. — Аргх. Понятно. Всё, здесь Яку лимит исчерпал. Больше никаких Сугавар Льву. Никогда. Ему стоит приберечь Сугу для себя одного. Лев сейчас считал, что спокойно переживёт это всё теперь, но ведь всего четыре дня назад смеялся и рыдал в истерике на диване в соседней комнате. От неё кухню отделяла только стена с календарём и красной точкой фломастера в квадратике сегодняшнего числа. Точку эту загораживал сейчас букет нежных пионов, и Лев не сводил с них раздосадованного взгляда. Яку вздохнул. — Лев. Ты после царапин... — начал было говорить он, но Лев сердито его перебил: — А если бы Сугавары-сана не было? Яку покачал головой: — Я бы не понимал тебя и рявкнул, что нехрен переживать, пусть такой отец идёт нахер сам... Лев нервно отошёл к окну, отрезавшему от них холод чёрной ночи. — Я и не знаю, что ему говорить теперь, — положил он ладони на подоконник. Ну зачем тебе с ним говорить? О чём? Яку не должен был этого произносить. Пусть к своим родителям он относился прохладно, а на выходки матери давно наплевал, но у всех других его друзей родители были хоть в каком-то количестве и разговаривали со своими детьми. Он ничего не мог тут советовать или критиковать. Но что он тогда должен был делать, кроме как просить совета у Сугавары? У кого-то ещё? Или просто ждать, когда Лев в самом деле оправится вот просто так, без всякой помощи, неизвестно когда? — А для нервов что-нибудь не хочешь, чтобы выписали? — после короткого молчания Яку предпринял ещё одну попытку, впрочем, сдаваясь. — Но я как бы всё? — Лев развернулся к нему, взмахнул руками. — Разобрался. Мне легче. И даже кажется, что зря я так переживал, да ещё вас беспокоил. Но без вас я бы ничего не узнал! — А что узнал-то, причины развода? — Яку встал и шагнул к нему ближе, примирительно касаясь предплечья. — Причины, — Лев собрал его ладони у себя в горсти и слегка взволнованно принялся объяснять: — Нет больше этого чувства, что я пропустил что-то важное, что случилось что-то неправильное. Они просто люди. Я не всё из их действий принимаю, но зато нет этого ощущения неизвестности. Мы вот такие — "пусть идёт, как идёт". Все из семьи. Именно такие, во многом. Но я так больше не хочу. Куда лучше то, как у меня с вами. Но за Сугавару-сана всё равно обидно. Я сам. Вы говорили, вам нравится, когда получается самому решать свои дела. Мне тоже понравилось, что у меня получается. Ах. Он говорил. Не молчал, не прятался в музыке. Яку был благодарен за это, но не мог не оправдываться: — Ты вернулся грустный! Но потом я заметил, что ты воспрянул. Так что... не нужно мне было ему писать. — Я понимаю, что вы так заботитесь, но не надо так. Я сам буду в порядке, если вы просто рядом, — Лев сделал ударение на последних словах. Яку удивился: — Т-тебе обидно, но ты... не сердишься? Лев кивнул. — Всё равно, прости, пожалуйста. Я же не сдержал обещания. Они целовались у ночного окна и Льву нравилась пылкость, с которой Яку пытался загладить свою вину, цепляясь за его шею руками и прижимаясь всем телом к нему. Льву придётся самому разбираться с Сугаварой. — Он позвонит тебе. Завтра. — Завтра ещё нескоро, Яку-сан, — нетерпеливо отвлёкся на короткую фразочку Лев и снова вернулся к поцелуям, не желая, чтобы кто-то стоял между ними. — Но почему тогда ты... такой радостный, если там всё плохо? — Да не плохо там! Вернее, плохо, но... Это всё началось задолго до... До того, как он увидел меня у гей-клуба, — Лев шумно вдохнул воздуха. — А радуюсь, потому что, сказал же, докопался, получил ответы. Всё. Яку-сан, всё, закончилось это непонимание. У меня прямо сейчас чувство, что у меня больше нет проблем. — Чёрная полоса кончилась? — мягко обнял его Яку. — Серая, наверное? Чёрная никуда не девалась, когда светлая началась, когда мы с вами сошлись. Но чёрную я вместе с вами прогнал. Вот. Радуюсь. Можно? — Нужно. Даже рекомендую это отпраздновать, — кивнул ему Яку, дотянулся чмокнуть в подбородок. Лев улыбнулся и продолжил сладко его целовать, больше не собираясь возвращаться к этой теме сегодня. Да и смел бы Яку настаивать?