Obsessed

      Кисть плыла по холсту, обтягивающему один из многочисленных подрамников. Линии ровные, плавные, слегка хаотичные. Мазок, еще один. Больше молочно-белого цвета, чем оттенка незрелого абрикоса. Да, теперь похоже. Теперь это кожа Хью – фотографа с набережной, – который почему-то решил, что я не заметил его ненавязчивого внимания еще три дня назад. Его бледность покорила меня. Контраст светлой без изъянов кожи с темными завитками чуть блестящих на солнце волос – это первое, что я увидел, впервые приехав в кофейню, где работает мой знакомый Лориц. Свободных мест в тот день в заведении было очень мало, словно все туристы разом почувствовали невероятную усталость и пришли сюда за дозой бодрящего кофеина, поэтому мне пришлось ютиться на маленьком стуле у своеобразной барной стойки, крепко фиксированной к толстому стеклу витрины. Рядом сидела женщина и очень громко разговаривала по телефону, то и дело жестикулируя и пару раз чуть не сбив мой стаканчик свежесваренного американо. «Рози, - шипела она в трубку, - мне плевать на то, с кем ты трахаешься! Я бы и не позвонила тебе, не будь ты моей приемной дочерью, но сейчас действительно случилась беда. Ты должна приехать». Из динамиков доносился тонкий голос, который я еле улавливал из-за шума вокруг, но по лицу женщины понял – Рози не приедет. На нежно-голубой блузке появились влажные крапинки, впитывались в атласную ткань, расплываясь маленькими узорами. Цветочный аромат духов смешался с легким соленым запахом слез и печали. Я буквально чувствовал шлейф разочарования, тянувшийся за женщиной, которая поначалу меня раздражала; теперь же мне было ее жаль. Она не допила свой неоправданно дорогой латте, вскочила со стула, отодвинув его от себя со скрежетом железных ножек о деревянный настил. Звон маленьких металлических колокольчиков на двери оповестил зал об одном ушедшем клиенте. Смотря вслед незнакомке, я невольно крутил в руках свой опустевший стаканчик и думал, что моя жизнь не так уж плоха. У меня нет семьи, из-за которой должно бы переживать, нет близких людей, нет домашних питомцев – никого; я предоставлен сам себе, окружаю заботой лишь себя и свои картины. Этот факт должен расстраивать, угнетать, наводить на мысли об одинокой кончине. Как там говорила моя мать, что-то вроде: «в старости стакан воды никто не подаст». Велика проблема, учитывая, что я не планировал доживать до старости. Точнее, за меня уже все решил никотин и алкоголь – верные спутники музы, благодаря которой я творю. Женщина удалялась, уменьшаясь в толпе снующих по набережной людей, кажется, можно было услышать глухой стук каблуков дешевых туфель по брусчатке, но это было лишь в моем воображении. Словно темное облако тумана, она проходила мимо улыбающихся людей, омрачая своими флюидами все вокруг себя. Она – как ладонь мима, только касается не собственного лица, а проводит рукой по фигурам прохожих, стирая с них счастливые маски. Как же на самом деле сильно влияние окружения, которого чаще всего не замечаешь, а потом сидя с грустной миной перед телевизором думаешь, куда же так внезапно исчезло твое настроение. Например, сегодня во всем виновата шлюха Рози. С трудом оторвав свой взгляд от уже почти исчезнувшей женщины, я отвернулся в другую сторону. Сквозь неидеально вымытое стекло витрины я увидел человека, сидящего на тротуаре прямо напротив меня. На грязном тротуаре, по которому за последний час прошлись минимум тридцать пар ног. Он крутил в руке сигарету, задумчиво поглядывая на прохожих и совершенно не стесняясь своего странного положения. Я заметил, что грозовая туча в виде расстроенной женщины совершенно не задела его своими иллюзорными вспышками молний, более того, он на нее не обратил похоже даже малейшего внимания. Иммунитет у него к чужому горю что ли. Парень явно моложе меня, отсутствие седины в его кудрявых волосах и совсем неглубокие мимические морщинки на лице тому подтверждение. Бесстыдно разглядывая незнакомца, я подумал о том, что он очевидно британец. Очень привлекательный британец. Нет Мэсс, сейчас не лучшее время для романов, даже курортных. Хотя, у меня никогда нет на них времени, нет и секунды на чувство трепета в груди, по которому я истосковался. Громко вздохнув и закончив мысленное самобичевание, я вышел из кофейни и остановился перед захлопнувшейся за моей спиной дверью, сверля глазами незнакомца. Ну, давай, посмотри на меня. Парень словно почувствовал мой зов, выпал из задумчивости и озирался по сторонам, пока не наткнулся на мой прямой взгляд. Какие-то секунды прошли в тишине, гостеприимная набережная внезапно опустела, оставляя лишь нас двоих в своих владениях. Брусчатка между нами потрескалась, рассыпалась в каменные крошки, поднимая столб пыли, который исчез так же быстро, как и появился. Трещина – незримая для других линия, она только наша. Меня стало мутить то ли от жгучего желания пойти навстречу, ступая по обломкам тротуара, то ли от того, что я этому сопротивлялся. Я поспешно отвернулся и направился к машине, желая мельком взглянуть на то место, где брусчатка испорчена, вот только я знал, что это были лишь происки моего воображения. От прилива эмоций и неизвестных мне доселе чувств мозг рисовал картинки. Привычно, я ведь художник. Все, что происходит в моей голове – мой хлеб. Когда образы отпечатаются на холстах, стенах, бумаге, тогда я заработаю приличную сумму. Уже дойдя до машины, я вспомнил о стаканчике, который остался на столике. Нужно вернуться и выкинуть его, потому что официанта в кофейне не было, а за годы жизни в одиночестве привыкаешь убирать за собой. Наверно, не стоило этого делать, потому что как только я подошел к стеклянной двери, то сразу увидел незнакомца, с тоскливым видом сжимающего мой пустой и уже бесформенный кусок пластика. Что ж, кажется, не меня одного зацепила наша встреча. В тот день я чувствовал себя странно, но на удивление это ощущение было каким-то предвкушающим. В подвале моего съемного дома до утра крутилась пластика с записью концерта Чайковского для фортепьяно, а я безумно водил кистью по холсту, делая памятный образ реальным. В девять я совсем выдохся и еле двигал покрасневшими веками, заставляя себя смотреть на те ничтожные результаты, что сотворил. Слишком мало деталей. Мне нужно было увидеть этого человека вновь. Но сначала стоило бы поспать, иначе есть риск не доехать, заснув за рулем.

***

      Пиздец какой-то. Он облил меня кофе. Моим же горячим американо, навсегда впитавшимся в любимую толстовку. Я не был зол, даже не почувствовал крупицы раздражения, лишь легкий восторг от того, что мой дорогой британец наконец-то решился подойти. Конечно, это случилось лишь на третий день, но все же я был рад. Знание того, что этот парень фотографирует меня, безумно льстило, а так же вызывало жгучий интерес. Теперь я мучился вопросом, что же будет дальше. Вообще, в этой кофейне делать мне было нечего, ведь как оказалось, Лориц давно уволился. Тогда было решено устраивать прогулки и незаметно рассматривать незнакомца, чтобы ночью оживить холст новыми деталями. Сначала большие глаза, цвет которых я смог передать только после третьего столкновения в толпе (нет, он серьезно подумал, что в совершенно отвратительной шляпе я его не узнаю?); потом переносица, за ней ноздри и аккуратный кончик носа. Всего понемногу, но рисунок становился живым с каждым днем наших маленьких встреч. Когда я вечерами брал в руку кисть, то чувствовал что-то похожее на жар, меня странно лихорадило, пот мелкими каплями выступал на лбу, напитывая соленой влагой растрепанную челку. Это были необычные, ненормальные, но точно лучшие ощущения в моей жизни. Кажется, я был готов целовать лицо, созданное мной же; хотел провести губами по еще влажному маслу, но удержался лишь из страха испортить портрет. А дни стремительно исчезали, становясь прошлым, но я продолжал лишь бродить по набережной, незаметно позируя моему застенчивому поклоннику. Через неделю я знал его имя (спросил у художника жалких карикатур, который всегда работал неподалеку), знал, во сколько он приходит на работу и когда отправляется домой. Да что там, я знал, где он живет. Однажды проследил за ним до метро, и внезапно понял, что понятия не имею, на какой станции он выйдет; поехал на первую, что пришла мне в голову – угадал. Или же почувствовал? Черт знает. Это уже походило на сумасшествие. Я мог бы подойти к нему сам, мог бы сказать, что меня не пугает его слежка и признаться в аналогичном поведении, но не стал. Рано или поздно, мой дорогой сердцу британец придет сам, попадется в ловушку, словно прекрасная бабочка в паутину. Я хочу поиграть с ним, посмотреть, что будет дальше. Чувствовать себя влюбленным юнцом оказалось поистине чем-то прекрасным и будоражащим мое и без того обширное сознание. Легкость окутывала каждую мышцу в теле, дыхание было учащенным, а сны неприличными и мокрыми. Блядь, я никого и никогда так не хотел увидеть в своей постели. Если честно, выдержки оставалось все меньше, а порочных мыслей в моей голове становилось все больше. Как и деталей на холсте, к слову. Если сегодня ничего не случится, то я определенно перейду в режим наступления. А тогда держись, мой милый Хью. Хью. Произносить его имя вслух в тишине пустого дома стало моим фетишем. Я перекатывал буквы на языке, сначала говорил шепотом, потом чуть громче, даже попытался простонать заветное слово, но потом осознал свое занятие, и шумно втянув носом воздух, заткнулся. Мэсс, ты конченный старый извращенец.

***

      Серьезно, Хью? Не придумал ничего лучше, кроме как угнать мою машину? Ладно, ничего страшного. Я подожду, пока ты одумаешься и приедешь сам. Терпеливость – одно из моих главных качеств. Очень надеюсь, что ты не фанат шпионских боевиков и сейчас не сталкиваешь вольво с обрыва – мне бы этого не хотелось. Эти мысли занимали меня ровно шесть часов, что я прождал в собственной гостиной, приехав домой на такси сразу же после «прощания» с удаляющимся на моем авто Хью. Маленький засранец, ты мне однозначно нравишься. За время ожидания было прикончено три бутылки лагера, выкурено десять сигарет, вдобавок карандашом я нарисовал на альбомном листе момент угона. Не очень точно, но похоже. Когда же заветный стук, а скорее пинок ногой в дверь прозвучал, невольная ухмылка украсила мои губы. Он приехал. - Слушайте, мистер Миккельсен, я все объясню, - что это еще за мистер? Молчи, прекрасный британец. Остановив указательным пальцем взволнованный монолог, я кивнул в сторону открытой двери. - Проходи, - мой гость весь съежился и кажется, нервничал сейчас не меньше чем юная невеста, вступающая в первый брак. Нужно было его подбодрить, вот только я в этом не мастер. – Ну чего ты Хью, смелее. Поняв, что заманить своего преследователя в дом можно лишь скрывшись самому, я развернулся и направился в комнату. Плюхнулся на диван, делая глоток из бутылки и наблюдая как бледный (о, а ведь он был совсем как призрак) Хью медленно бредет из гостиной. Потом он увидел портрет – я понял это по его расширившимся зрачкам и резкому выдоху, – смотрел внимательно, с легкой тенью восторга. Мне стало до одури лестно. - Может, присядешь? – ну почему он такой нерешительный. Ну же, британец, иди сюда я не кусаюсь. Он осторожно опустился рядом со мной, нарочно задевая мое колено своим, и незамедлительно покраснел. Повисла тишина, нарушаемая лишь тихими звуками, доносившимися из телевизора. Гость обернулся на холст и задумчиво поднес руку к щеке, потом чуть дальше, и принялся наматывать на палец длинную вьющуюся прядь за ухом. - И давно? – спокойно спросил он. - Сразу же после того дня, - я был уверен, что уточнять не нужно. Сам все поймет. - Понятно, - как-то разочаровано. – То есть ты все время знал? - Да, - ну хоть «ты», а то я уже боялся услышать официальное обращение. - И почему я еще не избит и не сдан полиции, как гомик-маньяк, преследующий тебя? Честно, мне стало забавно. Не имея возможности сдержаться, я рассмеялся: - Ага, хорошая мысль. Здравствуйте, Господин полицейский, я хотел бы заявить на угонщика моего авто. Еще он фотографировал меня каждый день на протяжении чуть больше недели, сталкивался со мной в толпе, обливал горячим кофе и носил идиотскую шляпу! А, эту жалобу наверно в полицию моды должно оставлять, простите. В любом случае, вот его имя, адрес, место работы и – ах, да! – возьмите этот огромный холст с его портретом в моем исполнении, так вам будет значительно проще выпустить ориентировку и фоторобот! - Мда. Хуево, - улыбнулся Хью. Впервые улыбнулся. – Вдвоем бы сейчас сидели в обезьяннике. Опять тишина. Несколько минут мы просто смотрели друг на друга, а в моем теле уже начался самый настоящий пожар. Незнакомец, которого я так сильно желал, сидит сейчас рядом со мной – вот он, стоит только коснуться. Отставив бутылку на пол, я уже хотел было повернуться, чтобы ненавязчиво приблизиться к лицу своей цели, как почувствовал руку, легшую мне на пах. По всему телу прошла волна тока, а учитывая, что я был без майки, можно было увидеть отряд мурашек совершавших марш-бросок по моей коже. Черт. Хью тем временем был невозмутим, упрямо массируя мой член сквозь тонкую ткань домашних штанов. Я замер, лишь сердцебиение и дыхание выдавало мое возбуждение. - Потрахаемся? – вопрос прозвучал настолько непринужденно, что мне пришлось удивленно уставиться на своего британца. - Чего? – мысли из головы как огромным вентилятором выдуло. – А, да, я за. Ты пассив? - Как пожелаешь, - он пожал плечами и встал, принявшись стягивать с себя одежду. Меня такой подход к делу приятно поразил. А потом было что-то совершенно невероятное. Поцелуи получались сначала смазанными, мокрыми, дальше жадными, словно мы дорвались друг до друга, как до заветной мечты. Сам Санта спустился в мой камин и оставил подарок в виде разгоряченного тела на диване за полгода до рождества, потому что я был хорошим мальчиком. Хью выгибался подо мной, стонал как распутная девка, а я упивался этими стонами. Поглощал их с такой алчностью, что пугался сам себя. Он был бесконечно красив с влажными от пота волосами, раскрасневшимися губами и шальным взглядом. Вот, что я должен нарисовать теперь. Хью был узким и горячим, а еще Хью был ненасытным, но это я понял уже под утро, когда пытался выбраться из оков рук и принести влажное полотенце. Мое лицо никогда еще не осыпали невесомыми нежными поцелуями, мой член никогда так искусно не отсасывали, и никто не гладил меня по утрам, нашептывая самые чудесные слова, пока я лежал в посторгазменной неге. Никогда, до этого дня. Никто, кроме него. Хью был влюблен в меня, а я влюбился в Хью.