Осколки Тедаса

У разведчицы Хардинг совершенно особые отношения с птицами. Ей бы в небо, ей бы крылья. Никогда не знала она массива гор над головой и никогда не седлала наголоп, не гонялась за нагами. Хардинг иная, и ничего в этом дурного нет. Она тянется к солнцу, которое, как известно, всем светит одинаково. И часто ей становится смешно от предрассудков соплеменников. Упасть в небо? Она бы не отказалась. Что может быть лучше полета в клине птиц? Но у Хардинг нет крыльев, сама она, подобно всякой гномке, роста невысокого. А значит до неба того желанного вовсе не рукой подать. Но глупостью было бы отчаиваться. Её крыльями, её глазами стали верные птицы – вороны, которые теперь служат на благо Инквизиции. Всем ныне кажется таким обыденным использовать её почтовых птиц, чтобы доставить сообщение с одного конца Тедаса на другой. Никто не знает, что все началось с ворона, подаренного ей отцом. Он вообще одобрял всяческие увлечения дочери, не считая зазорным ни стрелять из лука, ни раздувать меха в кузне, ни выехать в поле с вороном. За это Хардинг была ему искренне благодарна. Она самолично обучала птицу, листая трактаты, привезенные отцом из торговых поездок. Ворон возвращался не домой — руководствуясь инстинктами — а к ней, находя её в любом уголке Тедаса, куда бы служба в Инквизиции её не занесла. А матушка вот не одобряла службу в Инквизиции. И воронов не одобряла. Стрельбу из лука тоже. Ей казалось, что дочь делает все не так и не то. Впрочем, материнской любви это нисколько не умалило. Ведь в глубине души она понимала: во время Мора именно ворон Хардинг помог поддерживать им связь с внешним миром за пределом деревни, а сейчас дочь следовала зову долга. И материнское сердце преисполнялось гордости, когда она слышала песни бродячих менестрелей, песни о храбрых разведчиках Инквизиции. Вороны. Вороны, что несли весть об Инквизиции во все концы Тедаса. И её, Хардинг, верный соратник-ворон, принес весть о её прибытии задолго до её появления на горизонте. Целая ватага ребятишек высыпала на дорогу, чтобы встретить её как героиню. И это было удивительным, что она теперь для всех, кто её знал, стала героиней. Да и видеть детей непривычно — беглые маги и храмовники больше не разгуливают свободно по Ферелдену — и малышню больше не боятся выпускать на улицу. — Хардинг! Разведчица Хардинг! — дети облепили её со всех сторон и бурным своим потоком, словно горная река, увлекли её к порогу родного дома. А там уже ждала мать, нисколько не изменившаяся с их последней встречи. В переднике, слегка испачканном мукой. Хардинг давно не была дома — с тех самых пор, как Скайхолд стал домом для ордена — но в её родных краях ничего не изменилось. — Доброго дня, матушка, — она улыбнулась, широко и открыто. Дети отступились, признавая право на семейное уединение, а вскоре и вовсе веселой гурьбой скрылись из поля зрения гномки. — Надеюсь, на этот раз ты здесь надолго? — с упреком сказала мать. — Отца ты сегодня не застанешь — он в соседней деревне. Вернется к завтрему. Сестры все ушли в леса. После твоей славы повадились охотиться да рыбачить, — гномка недовольно покачала головой. — Огородом и скотом вовсе некому заниматься. — Я надолго, мама. Надолго, — Хардинг улыбнулась еще шире, пропуская мимо ушей недовольное бурчание матери. Не говорить же ей было сейчас, что Инквизиция распущена и сама она не знает куда податься. Что все эти годы чувствовала себя… на месте, а теперь совершенно потеряна. — Я как знала, приготовила рагу с бараниной… — И брюквой? — хмыкнула Хардинг. На самом деле в семье рагу никто кроме неё не ел. Сестры морщились, отец вообще баранину терпеть не мог, говоря, что мясо барана никогда не сравнится с нежным мясом нага… А мама приготовила. Для неё. Хардинг не писала точную дату своего приезда, но то, что матушка подгадала рагу как раз к её приходу, было вдвойне приятно. — Да, — улыбнулась мать. — Заходи уже в дом. И ворон твой… пусть залетает. Я уже привычная. Таскаете всякое в дом, то нагов, то котов, то фенеков… — Правда таскают? — удивилась гномка, делая шаг через порог. — Таскают, таскают, — важно кивнула матушка. — Отец все лелеет мечту о разведении нагов и утверждает, что на дому они будут размножаться быстрее. Сестры твои фенеков тащат, говорят, больно на эльфов им приглянувшихся похожи. Смыслу я в том особого не вижу, однако ж и вреда тоже. Какой год девкам идет, а дурости в заднице не убавилось, — мать закрепила свою тираду крепким словцом. Впрочем, Хардинг не удивлялась, матушка всегда была норову крутого, хоть и отходчивого. Гномка сняла колчан и лук, оставила на лавке. Было грустно осознавать, что скоро они навсегда будут повешены на стену. Это вчера она — разведчица Инквизиции. А сегодня так — дочь наземников, да при том старшая, не сведенная со двора, перестарок… Где это видано, чтобы младших поперед старших выдавали? Поэтому дабы устроить счастье сестер перво-наперво Хардинг сладят за какого-нибудь хорошего парня… но скорей всего за достопочтенного вдовца. Хардинг, конечно не хочется, но против деревенских не попрешь… А может пустится она в дальние странствия. Она сама еще не решила. И только мудрый ворон на её плече, вцепившись свои лапами в ткань походного одеяния, оценивающе смотрел на свое новое место жительства. Хардинг одним жестом согнала его с облюбованного места, и ворон перелетел на стол. Матушка, завидев такое дело, лишь недовольно цокнула языком. На нос Хардинг упала крупная капля воды. — Мама, что это? — она вскинула голову к потолку. Очередная капля упала уже на лоб. — Крыша прохудилась. А ближайший рукастый кровельщик в соседней деревне. Отец вот давно намеревался залатать, но в его-то годы… — А сестры не могли? — возмутилась гномка. — Таких рукастых, как ты, у нас только двое — ты да отец. — Тогда я прямо сейчас пойду и посмотрю, — решила разведчица. — Починить не починю, но хоть буду знать, что надо делать. В старом амбаре нашлась приставная лестница. А на крыше помимо прохудившейся кровли обнаружилось еще и гнездо. С горлицей. С кремовыми крылышками, красивыми безумно. Будь здесь мадам де Фер, она наверняка захотела бы общипать её на перышки для украшений. Ну или бы заявила, что перья — это слишком пошло… Горлица была до того послушной, до того домашней, что и вовсе не казалось дикой. Горлица не высиживала яйца. Она, видимо, совсем недавно свила гнездо и лишь ждала свою пару. Горлица показалась до того хорошенькой, что Хардинг едва удержалась от того, чтобы взять птицу в руки. Та издала протяжное: «Коо, курроо-оо». Матушка внизу, тоже расслышав это громкое курлыканье, проворчала что-то про демонов, что повадились к ним на крышу. Но ты был не демон. Всего лишь дико смеющаяся горлица. Хоть одни говорят, что они предвестницы беды — не зря же смеются, потешаются над людьми, но Хардинг знала… …Ласточек всегда посылали с благими вестями. Потому что ласточки летели быстро, разнося счастливую новость во все уголки Тедаса. Вороны несли вести дурные или не особо важные. Вороны были точны. Ленивые голуби доставляли любовные послания. Соколы же несли крайне важные политические вести. Соколы были быстры и смертоносны — нередко их пытались перехватить… А горлицы — это так. Пустяк. Они отнюдь не почтовые птицы. Никому до дико смеющихся горлиц нет дела, пока не заслышат люди их странное курлыканье. Но есть примета, что когда горлицы вьют гнездо, значит под крышей этого дома все будет благополучно… Инквизиции нет. И Хардинг не знает, что делать. Сколько в её душе ныне сомнений и смятения! Когда она служила на благо всех, всё казалось правильным и естественным. Теперь она всего лишь гномка с луком и вороном… И несмотря на то, что грядущее её страшит, одно она знает точно: горлица — это к счастью. И она искренне верит, что к её.