Иноходец

      Он так ждал этого лета, распланировал всё до мелочей: и сроки их отпусков, втиснутые в максимальный промежуток между подписанием крупного контракта и началом планового аудита, и оптимальный маршрут, по которому они пересекут две европейские страны, и даже примерное меню в местных ресторанчиках, чтобы оценить национальную кухню, так сказать, вживую. И вот нате вам — всё рухнуло в одночасье. Да что там отпуск! Можно сказать, вся жизнь, устоявшаяся, привычная, удобная, летит коту под хвост… Кирилл нервно выбрасывал из стенного шкафа всё подряд, уже забыв, что именно он хотел там найти. Пришёл в себя, лишь опустошив практически весь. Теперь в прихожей вокруг него высились насыпные курганчики из чужих вещей, а сам парень недоуменно разглядывал велосипедный насос у себя в руках: „Откуда он тут взялся, у Бориса же нет велосипеда?“ Чёрт побери, о чём он только думает?! В голову лезла всякая посторонняя ерунда, а вот о том, что в данный момент было по-настоящему важно, у него почему-то думать не получалось. Мозг упорно сопротивлялся вроде бы привычному процессу, и нужные мысли уворачивались и отлетали так же легко, как пустые санки с ледяной горки. Кир вздохнул и уже спокойнее оглядел результаты своих лихорадочных усилий. И почти сразу разглядел то, за чем изначально полез в это чёртово хранилище ненужных на каждый день вещей. Вот она, его старая дорожная сумка, в которой он принёс год назад самое необходимое на первое время. Ну да, всё остальное и ещё десять тонн сверху Борис тогда пообещал ему обеспечить… И пусть не было особой веры в эти красивые слова, да и вообще никогда в кирилловой голове эйфорического розового тумана не скапливалось, но всё равно же обидно — за что?! Он встряхнул сумку, слежавшуюся за долгие месяцы в плоский блин, недобро усмехнулся и пошёл по квартире собирать то, что считал своим. И заодно, параллельно этому не очень творческому занятию, вспоминал, какой эта квартира была год назад: современная, просторная, даже с потугами на дизайнерское вмешательство, но всё равно неуютная, и в глаза бросались десятки примет того, что хозяин — холостяк, не особо дорожащий своим жильём. Сколько усилий пришлось приложить Кириллу, чтобы это место действительно выглядело их домом… Ну вот, опять. Опять думается о чём-то ненужном, отвлекающем от действительности. Он ещё успеет поразмышлять обо всём, он обязательно это сделает, но сейчас надо поскорее собраться и уйти. Раздумывать о случившемся лучше в другом месте, в спокойной обстановке, и лучше на своей территории, а эту квартиру он таковой уже не считает. Да и хозяин вот-вот должен вернуться, а разговаривать с ним сейчас Киру нежелательно. Нет, он вовсе не боится предстоящего разговора, просто скандалы — совсем не его амплуа. Они с Борисом ещё непременно поговорят, но только тогда, когда Кирилл вернётся в своё обычное, уравновешенное состояние. Почему-то то, в каком состоянии здесь появится Борис, Кирилла совсем не волновало. Наверно, потому, что в душе он уже всё для себя решил, и любовник на это решение вряд ли повлияет. Ради справедливости следует отметить, что, когда годом раньше он обживал апартаменты Бориса, то вовсе не с намерением „Я к вам пришёл, чтобы навеки поселиться!“. Нет, Кирилл был человеком достаточно трезвомыслящим, и не ждал от их союза ни особой долгосрочности, ни особой духовной близости. Скорее это напоминало деловое соглашение, в котором некоторые материальные стороны аккуратно вплетались в общеизвестные моральные аспекты сожительства. В свете таких прозрачных, не затуманенных сопливой романтикой отношений можно было спокойно планировать дальнейшие житейские шаги, например, сдать внаём свою жилплощадь, что Кир и сделал без особых колебаний. Может быть, кто-то другой и оставил бы свободным собственный плацдарм, чтоб было куда отступить в случае провала „семейной“ жизни. Но практичность взяла верх над нежеланием пускать к себе в дом посторонних, и квартиранты на малогабаритную „двушку“ нашлись очень быстро. Кир ещё покопался, выбирая кандидатов понадёжнее — пару молодожёнов. Причём оплатили они своё проживание сразу за полгода вперёд. И на следующее полугодие — тоже. Так что требование освободить жилплощадь будет законным лишь через месяц с небольшим. А это значит, что придётся искать прибежища там, где его совсем не тянуло лишний раз появляться: в родном, так сказать, доме. У родной, понимаете ли, матери. * * * Отношения с родителями у Кирилла были не такими уж и простыми. Но и чересчур сложными, запутанными он бы их тоже не назвал. Видимо, дело было в самих родителях. Ну, и в нём самом, конечно. Супруги Веретенины разошлись, когда их сыну не исполнилось и пяти лет. Практически сразу после развода отец оформил второй брак, с сыном виделся редко, даже не на каждый день рождения отпрыска появлялся, и к своему совершеннолетию Кирилл уже считал его практически чужим человеком, которому он ничем не обязан. А вот Тамаре Андреевне, принципиально вернувшей себе девичью фамилию Букаринцева, так и не пришлось поменять её на какую-нибудь ещё. Всё как-то не получалось, хотя возможность вроде бы подворачивалась, и не одна. Немного повзрослев и начав осознавать жизненные реалии, Кирилл понял, почему дело не только не доходило до ЗАГСа, но даже и обыкновенного совместного проживания ни с одним кандидатом не складывалось — мать была абсолютно не домашним человеком. Для неё приоритетным занятием могло быть что угодно, но не кухонные хлопоты или тщательное наглаживание постельного белья. И мужчины, рассчитывающие на борщи и штопку носков, быстро теряли интерес к привлекательной внешне женщине. Ну, а те немногие из них, кто готов был стряпать и штопать самостоятельно, всё равно притормаживали и отступали назад, не в силах приспособиться к оригинальному характеру Тамары Андреевны. Капитулировали перед тем, чего не могли понять. И Кир не мог осуждать никого из этих мужчин, потому что некоторым образом сам был из их числа, то бишь из непонимающих. А со временем он пришёл к мысли, что мама и сама… того… вряд ли себя до конца понимает. Уж очень противоречивы порой были её слова и поступки. Примерно годам к десяти Кирюша научился жить так, что мать была уверена в том, что процессом воспитания сына она занимается с большим успехом. Ребёнок хорошо учился и примерно вёл себя, что ещё требовалось? Ей и в голову не приходило, что её неустойчивыми настроениями виртуозно манипулируют. И Тамара Андреевна продолжала пребывать в печальном заблуждении, что все мало-мальски значимые события в их семье происходят по её воле и её усилиями. К тому же Кирилл никогда не злоупотреблял своим теневым влиянием, не пытался выгадать что-то для себя лично, например, заиметь дополнительные материальные блага в виде дорогих игрушек или технических примочек, заманчивых для любого нормального пацана. Нет, он просто ограждал себя от грубого и неумелого вмешательства в свою жизнь, перенаправляя материнский энтузиазм на другие объекты. Это было нетрудно — Тамара Андреевна являлась натурой импульсивной, увлекающейся, с широким кругом самых разнообразных интересов. Правда, каждое очередное её пристрастие, будь то скалолазание, художественная фотография или новый сослуживец, продолжалось весьма недолго. Зато все эти увлечения были искренними и всепоглощающими. Кир просто устал жить в такой атмосфере. Он любил мать, но всё же его сыновнее отношение было довольно рассудочным, с изрядной примесью терпеливого, понимающего снисхождения. Он жил с постоянным чувством исполнения предписанного свыше родственного долга, прощая неисполнение этого же долга матери по отношению к нему самому — „недомашность“ Тамары Андреевны распространялась и на воспитание сына, вынужденно привыкшего к ранней самостоятельности. Разность их характеров, темпераментов и жизненных целей выявлялась с каждым годом всё резче, и всё тяжелее ему удавалось сохранять спокойствие при их общении. Он взрослел, и компенсировать материнскую инфантильность лишь своими силами стало казаться бессмысленным и неблагодарным занятием. На четвёртом курсе ему повезло найти неплохую работу. После окончания института его с радостью перевели на должность уже не рядового менеджера, с соответственно приличным жалованьем, так что собственное жильё у парня появилось гораздо раньше, чем у его сверстников, находившихся в примерно равных с ним условиях. Регулярные визиты к маме поддерживали иллюзию их кровной близости, но надёжно охраняли личную жизнь самого Кирилла. К тому же, ему было что скрывать от материнского любопытства.  То, что он может „играть за обе команды“, Кир осознал примерно в пятнадцать лет. Вниманием девочек-одноклассниц он обделён не был, всё же внешность ему досталась не совсем уж отстойная, да и вести себя в обществе Кир умел, находя общий язык практически с любым. Так что проблема общения никогда перед ним не вставала. Хотя кое-какие поводы для подобных проблем и были. Например, однажды после домашней вечеринки у одноклассника, сражённый наповал неумелым употреблением алкоголя, он пришёл в себя ранним утром, будучи в весьма непрезентабельном виде: на мятой, перекрученной вокруг тела рубашке отсутствовало несколько пуговиц, штаны спущены до лодыжек, а трусы хоть и остались на положенном месте, но успели задубеть от пропитавшей их спермы. А рядом тяжёлым хмельным сном почивал примерно в таком же расхристанном виде приятель-десятиклассник. Тогда Кирилл тихонько удрал домой, предоставив спящему другу-недолюбовнику самому разбираться с остальной похмельной общественностью. Но всё как-то обошлось, стихийный прорыв их пьяной сексуальности остался для всех в тайне, и они ещё не раз, будучи уже в трезвом состоянии, тискались в укромных уголках. До анального секса у них дело так и не дошло; гормоны кипели и булькали, как им и было положено в этом возрасте, поэтому, чтобы кончить, хватало взаимной дрочки и порывистого, безыскусного и увлечённого лапанья. Да и не настолько нравился ему Виталик, чтоб до окончательных интимностей дело доводить — рыхловатый, с вечными прыщами на лбу, а уж как потел в такие минуты, фу… С девчонками же Кир предпочитал поддерживать ровные дружеские отношения, так было гораздо выгоднее: и с учёбой помогут, и подлянок никаких устраивать не будут, от ревности, например, или от того, что после двух медляков на школьной дискотеке в вечной любви так и не признался. Со стороны же Виталика подобных проблем можно было не опасаться. Вот так и получилось, что до самого выпускного ни одна из девушек не могла бы рассказать, каков Кирилка в постели, по причине отсутствия нужной информации. Как-то не особо тянуло его в эту самую постель, если бы там находилась одна из школьных подружек. Совсем другое дело с Виталей: опасность быть застуканными в тот момент, когда рука находится в чужих штанах, здорово заводила Кира. Адреналинило похлеще любого наркотика, и только ради этих щекотных мурашек возбуждения, ради туго закрученной пружины в животе, которая в конце срывается короткой, режущей судорогой оргазма, ради этого секс-экстрима можно было потерпеть неловкую хватку влажных виталькиных ладоней. Пускай раздражающе громко сопит в ухо и упоённо слюнявит шею, лишь бы молчал и не повторял тупо каждый раз: „Кирюха, ты самый клёвый на свете…“ Такие откровения Веретенина только бесили, и расставание с Виталиком по окончании школы принесло ему одно облегчение, а не сожаление от потери какого-никакого, но партнёра. Заводить отношения с какой-нибудь девушкой в институте у него в ближайших планах не было. Но вышло так, что уже ближе к первой сессии примерный мальчик Кирилл Веретенин наконец-то вошёл в близкий контакт с… однокурсником. С самого начала Киру было интересно, что забыл Марк в их вузе, имеющем технико-экономическую направленность. Быстроглазый, обаятельный, легкомысленный брюнет всем своим видом и поведением воплощал скорее богемную раскрепощённость и циничность шоу-бизнеса. Прожжённая тусовочная штучка, Марик быстро пробудил его задремавшую было чувственность. Он раскачал уравновешенного ботаника на такие бесстыдства, которые Кир раньше на себя и мысленно-то примерить не мог. Да и как было не проявиться этой нескромной, вожделеющей порочности: у Марика хорошо получалось убалтывать, язык без костей — это про него, и языком своим он не только балаболить умел. Ох, что он им вытворял, мерзавец… Кирилл с ума сходил от новизны и остроты ощущений, буквально лужицей растекался под умелыми ласками любовника. Всем был хорош Марик, вот только один существенный недостаток у него всё же обнаружился, и довольно скоро — ветреным, непостоянным оказался, уже через месяц на плечах у другого парня висеть стал. Влюбиться в него за этот месяц Кир успел, но не сильно. Конечно, расстроился, когда Марик его бросил, но опять же умеренно, без юношеского максимализма, не собираясь рыдать или лететь бить кому-то физиономию. А, может, просто натура такая: ну не умел Веретенин впадать в крайности, всегда предпочитал ходить по серединке, по утоптанной, не обещающей сюрпризов жизненной тропинке. * * * Партнёров он в дальнейшем выбирал себе очень осмотрительно, подгоняя под несколько железных параметров. Физическая привлекательность не играла для него особой роли, но физическое здоровье было обязательным условием; материальная обеспеченность должна была служить гарантией того, что Кир не нарвётся на альфонса или банального вора и т.д. Поэтому, когда после отмечания какой-то очередной сделки подвыпивший Борис Сергеевич, их шеф, недвусмысленно прижал ведущего менеджера Веретенина к стене опустевшего конференц-зала, вышеупомянутый менеджер не имел ничего против этого процесса. Уже через пару недель их эпизодический „служебный“ секс не был секретом ни для кого в офисе. Но, как ни странно, дискриминаций в отношении Кирилла ни с чьей стороны не было, даже подкалывали скорее добродушно, а не презрительно. Причиной этого, во-первых, было то, что на работе он никогда не скрывал свою ориентацию, поэтому заинтересованным коллегам женского пола не грозило внезапное горькое разочарование, а во-вторых, зная характер своего начальника, коллектив не сомневался, кто являлся на самом деле инициатором их связи. Настоящим потрясением для сотрудников стало то, что Борис Сергеевич предложил подчинённому переехать жить к нему. Директору тут же приписали наличие ранее несуществующих достоинств в виде способности к простым человеческим чувствам, таким как дружба, симпатия и чуть ли не любовь. Кир и сам весьма удивился этому предложению. Он как-то не рассчитывал так скоро найти человека, с которым бы он стал строить серьёзные взаимоотношения. Хотя… как сказать — скоро, ведь уже не за горами день рождения с симпатичным числом „25“. Наверно, двадцать лет из этих двадцати пяти, прожитых бок о бок с таким неординарным человеком, как Тамара Андреевна Букаринцева, дали ему необходимый иммунитет, и в теории Кирилл был способен ужиться практически с любым представителем рода человеческого. Поэтому за тот год, что они провели с Борисом вместе, в бытовом плане конфликтов у них было – раз, два и обчёлся. Тем неожиданнее и больнее ударило по Киру то, что произошло между ними вчера вечером. Как говорится, ничего не предвещало беды. Или почти ничего. Рабочий день шёл своим чередом, не балуя особым разнообразием событий. Разве что таковым считать визит господина Мальцева? Судя по его виду, он сам свои визиты в их офис точно относил к событиям незаурядным, для трудящихся в данном офисе, разумеется. Кир считал, что у Мальцева необоснованный павлинизм, но благоразумно эту тему не затрагивал, ибо из общения с "мсье Мишелем" извлекал существенную пользу — их диалоги проходили обычно по-французски. А поскольку такая языковая практика Веретенину подворачивалась достаточно редко, случай потренироваться он не упускал. Михаил Мальцев был профессиональным переводчиком, и время от времени фирма заключала с ним разовые контракты, обычно на переговорах с европейскими партнёрами рангом повыше — Мишель был гением синхронного перевода, и это всегда производило большое впечатление на снобов-иностранцев. Кирилл и сам неплохо знал английский, но с Мальцевым совершенствовал именно французский. Основам языка его обучила Тамара Андреевна, которая могла похвастаться шикарным прононсом и считала, что положительный ответ на „Парле ву франсе?“ придаст сыну настоящую аристократичность, наряду с усиленно прививаемыми правилами хорошего тона. Михаил всегда охотно с ним болтал, если выпадала свободная минута, и хотелось верить, что переводчика привлекает не только смазливая внешность сотрудника Веретенина К.В., но и та же возможность "размять язык". — Бонжур, мон ами! — мсье Мальцев вальяжно развалился в кресле, не упустив возможности перед этим потрепать Кира по щеке. Ориентация Мишеля не просто была написана на нём огромными буквами — эти буквы под собственной тяжестью отрывались и падали на пол с громким бумканьем. В его присутствии Кириллу приходилось вести себя подчёркнуто скромно, дабы не провоцировать мсье, и так слабо представляющего себе, что такое рамки условностей. — Мон дьё, ну и жара! А ведь только начало июня, — Мишель закатил глаза и стал картинно обмахиваться подвернувшимся под руку листом. Видимо, в целях дополнительного охлаждения организма он расстегнул ещё пару пуговок на рубашке. Полупрозрачная ткань и так скрывала под собой очень мало, но когда это беспокоило мсье Мальцева, у которого даже зимний гардероб непонятным образом больше подчеркивал линии тела, чем скрывал? — К сожалению, сейчас нельзя включать сплит-систему — вызвали мастеров, профилактику делают… Вот, этим будет удобнее, — Кир вручил гостю плотную разноцветную картонку рекламного образца и с облегчением отобрал уже изрядно помятый экземпляр последнего прайс-листа. — Мерси, мальчик мой, ты очень любезен. Скажи, ты случайно не в курсе, почему именно мне всучили этот скучный каталог? Я думал, к вам опять приехали швейцарцы, помнишь, там был такой миляга с усиками? — Мишель мечтательно улыбнулся. Кирилл в ответ тоже улыбнулся, но больше из вежливости: — Я думаю, тебе позвонили по привычке, мы больше ни с каким бюро переводов не сотрудничаем. Я бы мог и сам посидеть над этим каталогом, но боюсь, не хватит времени — отпуск на носу. — Ох, это сладкое слово — отпуск! — буквально простонал переводчик. — Я уже забыл, что это такое. Почему-то каждое посещение какого-нибудь курорта у меня связано только с работой! Будь она проклята! — экспансивно возопил весьма востребованный переводчик, и жалкая замена веера в его руке треснула от резкого увеличения скорости и сломалась. – О, я самый невезучий в мире человек…  Так, начинался обязательный монолог о личностных качествах, и Кирилл по своему печальному опыту знал, что проще всего оборвать его в самом начале, пока Мишель не набрал оборотов. — Может быть, кофе? Или минеральной воды? Из холодильника, по случаю жары? — начал он уговаривать капризулю. В стремлении немедленно удовлетворить потребности дорогого гостя, Веретенин выбрался из-за стола и остановился рядом с креслом, где восседал Мишель. — О да, ты меня спасаешь, мальчик мой… Кстати, — поломанная картонка не глядя отброшена в сторону, а сам переводчик тут же превратился в строгого ментора. — Что я тебе говорил по поводу слитного произношения? Ты должен любить не только гласные, но и согласные тоже… Да, челюсть расслабь и… вот так… теперь скажи мне что-нибудь приятное… Тонкие пальцы мягко скользнули под подбородок. Кирилл старался не улыбаться, когда Мишель шаловливо оттянул большим пальцем его нижнюю губу, и она вернулась на место с забавным причмоком. Занятые друг другом, они совершенно пропустили появление в кабинете ещё одного человека: — Веретенин, рабочий день не закончен. Может, отложишь свои… занятия… на вечер? «Чёрт, он же должен был ещё час как минимум быть занят с этим проклятым Виста-банком! Так быстро всё подписали?» Не то, чтобы Кир сильно испугался — Борис на роль Отелло прежде никогда не замахивался — но сама ситуация действительно была довольно неприятной. К счастью, Мишель отреагировал как положено: он обрушил на появившегося директора свой полушутливый монолог на тему жары, севшего аккумулятора, жалобы на огромный объём нудного и неинтересного текста, хамку на ресепшене, и всё это вперемешку с уточнением деталей их актуального контракта. Закончилось всё надрывно-трагическим „Хочу на Бали… Меня никто не любит!..“ А поскольку последнюю жалобу бесстыдник проникновенно высказывал не Борису Сергеевичу в целом, а скорее его галстуку, то формальный повод для ревности и Кирилл мог бы найти. В отличие от офигевшего от такого напора директора, Веретенин сориентировался мгновенно, с помощью секретарши Ладочки организовал сеанс умиротворяющего чаепития, и в итоге решил — проехали, неловкую сцену можно забыть. Но он ошибся. И, видимо, ошибся гораздо раньше. * * * Нервотрёпный рабочий день требовал хорошего вечернего релакса, и идея Бориса провести пару часов в приятной атмосфере знакомого бара была очень даже кстати. Вот только сам Борис, судя по его поведению, никак не мог прийти в нужное состояние привычной, чуть снисходительной покладистости. Он продолжал разговаривать „по-служебному“, холодными, отрывистыми фразами, на Кира почти не глядел, а когда тот попробовал успокаивающе погладить ладонь любовника, то Борис с раздражением отдёрнул руку. Кирилл терялся в догадках, что происходит на самом деле. Борис ни разу не упомянул сегодняшнего происшествия с участием Мишеля, но это как раз и могло указывать, что случившееся повлияло на него гораздо сильнее, чем он хотел показать. Он всегда старался поглубже затолкать тревожащие его факты, разбирался со всеми личными проблемами один на один, за что Веретенин даже обижался иногда — хотелось принимать более деятельное участие в жизни партнёра, пусть бы даже это было связано с какими-то определенными трудностями именно для него, Кирилла. Пусть он и так вроде бы зависим от старшего, опытного и даже более обеспеченного мужчины, ничего, перетерпел бы насмешливые намёки посторонних, справился бы и с собственной негативной реакцией на обидчиков. Кир подсознательно чуял, что с большинством борисовых проблем он бы разобрался с легкостью, по крайней мере, уговорил бы любовника не обращать внимания на отдельно взятый раздражитель. Но однажды Борис резко оборвал его предложение поговорить с одним сотрудником, откровенным гомофобом, и больше Кир таких намерений не высказывал. А со временем и вовсе привык прятаться от большинства напрягающих нюансов жизни за широкой спиной начальника-любовника — если нравится Борису быть за коренника, ну так ядерную кнопку ему в руки! Однако нынешним вечером лидерские качества его официального партнёра были направлены куда-то в другую сторону, и это было явно не на пользу Кириллу. Нервозность Бориса имела какую-то причину, но он точно не горел желанием о ней разговаривать. Рядом с ним Кирилл тоже с каждой минутой терял спокойствие: „Чёрт бы побрал Борю с его скрытностью! Вот как вызнать, что на самом деле его бесит? Тогда бы можно было и вывернуться нужным кренделем… Уж не бросить ли меня надумал?“ Под предлогом посещения туалета Кир покинул зал. Но возвращаться за столик не спешил, обосновался у дверного проёма и стал издалека наблюдать за своим мужчиной. И не просто смотрел, а словно заново оценивал человека, уже изученного до последней родинки.  Да, наверняка Борис не был красавцем и в пору своей молодости, что уж ждать милостей от природы теперь, когда натикало сорок с хвостиком. И ростом не особо удался, и фигура из таких, что ни тренажёркой, ни фитнесом не исправишь: коренастый, не то чтобы рельефно-мускулистый, а просто плотный, кряжистый. Волосы тёмно-русые, глаза голубые. Лицо как лицо, таких в России, может, миллионы — широкоскулое, с невыразительной мимикой, брови прямые, нос средний, губы тонкие. На такого, как Борис Бутаков, словесный портрет составлять бесполезно. Особые приметы? Ну, не знаю… Может, улыбка? Тогда у Бориса Сергеевича действительно появляется особая такая хитринка в глазах, и между передними зубами щербина видна, небольшая, трогательная, совсем как у мальчишки. С улыбкой Бутаков становится куда симпатичнее. Только, судя по всему, не собирается сегодня Борис никого своими улыбками одаривать. Сидит, напряжённо выпрямившись, смотрит куда-то перед собой и, кажется, даже не замечает, как начинают обрастать бахромой края раздираемой им салфетки. Кирилл наскоро обследовал сектор, на который было направлено внимание любовника, но ничего подозрительного не заметил: молодая пара, поглощённая друг другом и компания каких-то малолеток. Они уже сейчас шумят так, словно друг от друга за километр, а ещё через пару коктейлей ими стопудово охрана заинтересуется. Неужели Боря положил глаз на кого-то из этих пэтэушников? Кир ещё раз бегло прошёлся взглядом по сгрудившейся за одним столиком пацанве. Ну да, новички-желторотики так себя и ведут: звук громче, чем надо, и жестикуляция у всех резче, чем нужно. Стараются замаскировать показным нахальством неуверенность и робость от пребывания на непривычной территории. Ну, и кто из них? От кого Борис не может глаз отвести? Ему вдруг стало тошно. Вот прямо к горлу подкатило. До чего же паршивая ситуация: стоит тут, обиженный невниманием любовника, и пытается вычислить потенциального соперника. Он резко развернулся и почти бегом вернулся к двери с синим треугольником. Умывшись холодной водой, Кир оторвал от салфеточного рулона изрядный кусок и стал не спеша вытирать лицо, не отрывая взгляда от зеркала. Настала очередь разглядывать теперь уже не Бориса, а себя. И чем дальше, тем больше замедлялся процесс высушивания. Навязчиво лезли в голову мысли всё на ту же тему. Тему малолетства, если быть точным. А ведь Борису всегда нравилось, что Кир выглядит гораздо моложе, чем есть на самом деле. Если одеться подобающим образом, разлохматиться продуманнее, прямо-таки трепетным юношей будет выглядеть Кирюша Веретенин в его-то почти четверть века. Только во взгляде надо чуть наивности добавить, а так природа уже постаралась: мягкие черты лица, капризный изгиб тонких губ, маленькие припухлости под глазами, совершенно пикантные, прелестные, как у только что проснувшегося ребёнка. На образ вечно юного Феба работала и удивительно гладкая, чистая, белоснежная кожа. Она для Кира являлась предметом особой гордости, и даже суточная щетина, как ни странно, не особо портила его имидж. Правда, и ухода за такой кожей требовалось в разы больше, но оно того стоило. Ведь таким — потрясающе нежным на ощупь — он был почти что целиком. Разве что на голенях росли короткие шелковистые волоски, а вообще-то где Кира ни погладь, подушечки пальцев будут скользить по ровной, бархатистой упругости, напоминающей шляпку свеженького шампиньона. В целом Кирилл своей внешностью был доволен, однако обязательный половник дёгтя заполняли недостатки фигуры. С таким телом, как у него, не позовут рекламировать даже кроссовки: да, он довольно высок и длинноног, но зато худой, не широкоплечий, и вдобавок ни в каком месте не накачанный. Типичная макаронина. Только до, а не после варки, потому как привычку не сутулиться Тамара Андреевна в сына буквально вбила с младых ногтей, вместе с другими аристократическими замашками. Так что осанка у Кирилла по-королевски гордая, спина всегда прямая, и то, что стратегически важная область ниже спины радует глаз безупречной округлостью — это приятный бонус при его-то ориентации. Неужели всего этого Борису мало?! Что он там пытается разглядеть под безвкусными одеяниями малолетних хамов? Потянуло на свеженького, нелапанного, тугопопого? Преодолев минутное желание уйти по-английски, Кир неторопливо вернулся к столику и, ещё не успев сесть, поймал раздражённый взгляд Бориса: — И полгода не прошло… Пока Кирилл отсутствовал, им принесли заказанный ужин, но после реплики Бориса аппетит резко пропал. Парень ещё сдержался, промолчал, только бросил на стол взятую было вилку. А плохое настроение Бориса продолжало изливаться неудержимым мутным потоком невыбираемых, ранящих слов: — Ну, и где ты ошивался столько времени? В туалете… Не смеши — полчаса один в сортире! Или не один? Или там одним минетом не обошлось? Кирилл на какое-то время онемел от неожиданности. Прежде мужчина ни разу не проявлял по отношению к нему такой откровенной грубости. Да и ревности, если разобраться, тоже до сих пор не было. Что такое с Борисом происходит, кто бы объяснил? — Боря, о чём ты? Я не понимаю… — Что ты не понимаешь?! Что? Это я не понимаю, как ты ухитряешься везде толкачей себе на задницу цеплять… И на работе вечно с кем-то чаи гоняешь, перемигиваешься, и даже в общественном туалете перепихнуться — для тебя не проблема! Кир ушам своим не верил. Попытка сказать хоть что-то в ответ срывалась раз за разом. Грудь у него ходила ходуном, каждый вдох давался с усилием, дрожали руки, и щёки предательски горели. А Борис, словно ничего не видя и не слыша, продолжал вполголоса забрасывать Кирилла язвительными оскорблениями. Наконец Кир сумел с трудом выдавить из себя: — Ты… ты действительно считаешь меня… шлюхой?! Борис бросил на стол окончательно измочаленную салфетку: — А ты считаешь себя прямо святой Цецилией? Думаешь, если я не спрашиваю тебя о том же Мальцеве, например, так я и не замечаю, как ты с ним флиртуешь? Кир сжал кулаки. В происходящее по-прежнему верилось с трудом, но горячая обида на незаслуженные упрёки заставила собраться. — Я… флиртую? Ах, вот как… Тогда… тогда зачем же ты позвал шлюху жить с тобой? На лице Бориса, сквозь нехорошую отстранённость, с которой он произносил весь этот бред, прорезалась столь же неприятная, кривая усмешка: — Может, надеялся перевоспитать в домашних условиях… Ладно, признаюсь, не очень получилось. Все вы одинаковые, поблядушки улыбчивые… С грохотом отодвинув стул, Кир поднялся. „Спасибо, мама, за то, что царственная осанка всегда при мне. Как говорится, хорошая мина при плохой игре…“ Едва унимая клокочущий внутри гнев, он срывающимся голосом бросил любовнику: — Ну, раз ты сам говоришь, что опыт не удался… Не вижу смысла в нашем дальнейшем совместном проживании. Ключи… передам позже. Когда буду уверен, что все свои вещи забрал. И всё же уйти по-настоящему гордо, не оглядываясь, у Кира не получилось. Придерживая закрывающуюся за ним дверь, он посмотрел туда, где остался нетронутым его ужин, и по большому счёту — где осталась его недолгая „семейная“ жизнь. Он не рассчитывал, что Борис именно в этот момент опомнится и бросится за ним вслед, но… Кирилл ведь должен был дать ему хоть какой-то знак, что именно он, а не сбрендивший по непонятной причине партнёр, остался адекватным, готовым к возможному диалогу. К разумному диалогу, который бы устроил их обоих, заставил забыть этот непонятный заскок любовника. Ну что ж, бывает: у всех нервы, проблемы… Но Борис не смотрел в его сторону. Сгорбившись над столом, он продолжал пялиться куда-то в пространство, и, судя по его усталой позе, бежать ни за кем не собирался. * * * Как ни странно, в сумку вошло всё, что Кирилл собрал на „вынос“. Вообще-то, его вещей было больше, но он оставил те, от которых и так намеревался избавиться в скором времени: вышедшая из моды одежда, надоевшие музыкальные и игровые диски, конспекты последних курсов для менеджмента, пара модных романов. Он не стал забирать из ванной полупустые флаконы с гелями и шампунем, выбросил в мусорное ведро свою зубную щётку. А в качестве мелкой мести демонстративно оставил на комоде те из подарков Бориса, которые считал безвкусными, но выбросить их раньше было невозможно, зато теперь они пригодились в качестве последнего плевка. Версий, какая очумевшая муха укусила Бутакова, в голову по-прежнему не приходило. Налицо был ощутимый недостаток информации, и Кир считал это крупным просчётом со своей стороны — не уследил, потерял контроль над происходящим. Веретенин очень не любил выпускать из своих рук поводья и позволять ситуации одержать над ним верх. Процесс сборов немного успокоил его, и негодование постепенно сменилось тревогой и любопытством: всё же не хотелось по неизвестным причинам бросать налаженную жизнь. Может, эти причины и яйца-то выеденного не стоят? Себя ему винить не в чем. Ну, практически не в чем, к тому же об этих пустяках Борис уж точно ничего не должен знать. А уходить, если честно, не хотелось. Тем более, глупо сбегать, не узнав, какие неведомые обстоятельства сделали из его обычно уравновешенного, как египетская пирамида, любовника ревнивого параноика. Да, очень интересно, почему это он — Кирюша-котёнок, малыш и заяц — в одночасье стал для Бориса столь незначащим (и даже неприятным, если судить по последним репликам) существом. Его никто не пытался удержать и вернуть с полдороги. Больше того, Кир был уверен, что Бутаков напоследок даже голову не повернул в сторону уходящего любовника! Это было как минимум интригующе. Но как ни замедлял Кирилл процесс сборов, в конце концов вместительная сумка была им набита под завязку. Последним был упакован ноутбук, и вроде бы ничего важного больше в квартире не осталось. Потом Кир позвонил матери, удостоверился, что его визит не нанесёт непоправимых нарушений в её ближайшие планы. И даже заварил себе чай на посошок. Борис так и не объявился. Звонка, вероятно, тоже ожидать не следовало. Что ж, так тому и быть — мавр сделал своё дело, мавр может валить в туман… Кир оставил ключи на обувной тумбе в прихожей и решительно захлопнул за собой дверь.