Глава 13
9 февраля 2016 г. в 01:32
Трек этой главы - Aimer – Dare ka, Umi wo (OST Zankyou no Terror). Настоятельно рекомендую его прослушать. Эта глава писалась именно под него. Так же, дополнением, можете прослушать Hollywood Undead - Paradise Lost.
Дни летели словно сумасшедшие. Хранители Занзаса крутились и вертелись, выполняли бесконечные задания и миссии по ликвидации, подстраивали несчастные случаи и восстанавливали потерянную за шесть лет репутацию, подминая под себя некоторые мелкие семьи и свободных наемников. Количество подчиненных росло каждый день в геометрической прогрессии, и за бесконечными тренировками, отлежками в медицинском крыле, отвоевыванием территории все как-то не заметили пролетевшие два месяца.
Дон Тимотео действительно отстал, стоило только «подарить» сожженную и превращенную в угли руку мальчишки. Он скупо поблагодарил приемного сына, в нескольких словах описав историю о "ребенке-монстре", обладающего чудовищной силой и злобными намерениями, которого он героически, рискуя собственной жизнью, заковал в лед, ведь рука на мальчика не поднялась и вообще убивать несовершеннолетних – это грех» и даже расщедрился на спонсирование и миссии. Занзас же в ответ от всего сердца послал отца в дальние края, но деньги, как и задания, принял, так сказать, прощая Ноно за его бестолковость в воспитании.
Занзасу пришлось за эти два месяца многое пересмотреть и осмыслить, понять и принять. Маммон счастливо попискивал, когда очередной контракт на предоставление нужных технических услуг или же снабжения оружия и оборудования подписывался в сроки, а Босс вел себя сверх-профессионально не посылая и не убивая дельцов и партнеров. Вария пробуждалась ото сна, становясь могущественнее, как и сам подросток. Впрочем, охарактеризовать его так больше язык не поворачивался. Занзас рос и крепчал быстро, так что гардероб пришлось сменить уже несколько раз, каждый раз закупаясь последними новинками, ведь в дешевых шмотках он категорически отказывался дефилировать по замку. Физические данные так же росли благодаря бесконечной подпитки пламенем и постоянным тренировкам. Занзас отрывался по полной, наверстывая пропущенное время, не жалея ни себя, ни окружающих. Тренировочные залы были расширенны и укреплены, арсенал оружия и разного инвентаря был пополнен, а тренера приходили и уходили, сменяя своих выжатых и искалеченных коллег – Вария платила щедро, и даже страх лишиться жизни не останавливал мастеров в погоне за большим чеком и обеспеченным будущим. К тому же за каждую сломанную конечность платили вдвойне, так что жаловаться не было никакого смысла.
Менялось всё и все, и чудо-ребенок-пиявка-вампир-клубничка не остался исключением. Каждый день, как Луссурия и обещал, его занимали все новыми детскими увлечениями, которые, впрочем не особо и приживались. Рисование и прогулки ребенок отмел сразу, как и игрушки. А вот мультики и сказки весьма позволялись – мальчик просто не сопротивлялся, когда Солнце заваливался к нему в комнату и начинал читать истории про принцесс, драконов и разных животных или же включал телевизор на детских каналах. Он слушал и смотрел, но особой привязанности или интереса не показывал, из-за чего любитель боа только сильнее расстраивался. Ему не удавалось пробиться через титановые стены, которые возвел мальчик. Ребенок так больше сам и не заговорил, снова прикрываясь Эссо. Со стороны все было прекрасно – его клубничка исправно лечил Босса, проводил время в компании кого-нибудь из добровольно согласившихся хранителей, смотрел мультики, слушал сказки, исправно кушал приготовленные Луссурией обеды и вовремя ложился спать. Только вот мастер боевых искусств прекрасно видел, как день за днем мальчик все сильнее истощался и бледнел. Он знал, что клубничка просто включает автопилот за просмотром детских передач или же сказок, отрицая любую новую информацию и закрываясь где-то в себе. Он знал, что его конфетка перешла на строгую диету из овощей, не трогая мясо. Конечно, оно было не человеческим, а животным, но все же, хотя бы номинально оно могло подпитывать силы. Он знал, что ребенок не спал в выделенной кровати, предпочитая самый дальний и темный угол, где скукоживался в маленький комочек и усердно сопротивлялся сну. Он знал, видел, но не мог что-либо поделать. Стоило только попытаться проявить заботу – укрыть одеялом или погладить по голове – как тут же появлялся волко-пес и рычал так многозначительно, что у любого нормально человека давно бы отпало какое-либо желание проявить заботу. Луссурия был офицером Варии, что само по себе лишало статуса нормальности, поэтому он продолжал стараться. Для всех хранителей и Занзаса было очевидно, что малец специально себя истощает не только физически – с каждым днем уровень пламени, которое он вливал в Яростное Небо, увеличивался сильнее.
Поставленный срок из трех месяцев истекал быстро и неуклонно, и Луссурия не сразу понял, глядя на календарь, что сегодня последние двадцать четыре часа до смертельного приговора. Расстроившись он отправился на кухню, где всегда отдыхал телом и душой, изобретая новые десерты или же блюда. Даже самые важные жизненные решения он предпочитал предпринимать вблизи холодильника, плиты и сковородок.
— Врой! – прорычали ему в ухо, и мужчина жалостливо проводил выпавшее из рук яйцо, которое, повстречавшись с твердой поверхностью, тут же разбилось. – Чего такой хмурый?
Все офицеры и капитан получили по несколько дней отдыха в благодарность за месяца непрерывной работы. Конечно, это была заслуга капитана. Если бы не его богатый матерный лексикон и запас радужных эпитетов в сторону любимого и резко возмужавшего Босса, корячились бы они сейчас в каких-нибудь окопах-засадах, измазанные грязью и чужой кровью.
— Не уж то в новое платье не влазишь, педрила? – не смешно пошутил Леви и нагло уселся на разделочный стол. Столь анархичное поведение поддержал и Бельфегор с Маммоном. Скуало же предпочел своим телом подпирать холодильник и нагло жевать фрукты, которые Луссурия приготовил для пирога.
Молча возмутившись такой наглости, любитель выпечки протер пол, отчищая его от яйца и продолжил готовить. Благо ингредиентов он взял достаточно и холодильник ему совершенно не нужен. Со Скуало станется просить плату за использование его услуг по отодвиганию собственного тела от дверцы бытового агрегата. И ведь этот черт сдирает втридорога. Все-таки общение с Маммоном до хорошего не доводит.
— Ребят, что делать-то? – беспомощно спросил он после минутной тишины. Тесто уже готово, осталось лишь залить в формочку и добавить фрукты.
— Принц советует добавить соли, — авторитетно заявил Потрошитель и продолжил целиться в потолок. Ведь это так весело, когда стилеты под весом собственной тяжести падают вниз, задевая кого-нибудь из мимо проходящих.
— Да не с тестом, — рявкнул мастер боевых искусств и поставил формочку в духовку. На кухне он всегда работал оперативно и быстро.
— Ну, можешь перекраситься, — предложил Леви и получил полотенцем в лицо.
— Завтра последний день клубнички, — грустно выдохнул и краем глаза заметил напрягшихся коллег. Вот ведь скоты, прекрасно знают все, но притворяются до последнего.
— И что? – безразлично поинтересовался Аркобаленно. Только вот любитель боа прекрасно знает, что тот нервничает. Маммон всегда натягивал свой капюшон посильнее на глаза, когда чувствовал себя неуверенно.
— И ничего, — таймер поставлен, а руки отмыты от липкого теста. – Вот именно что ничего. Клубничка продолжает ослаблять себя специально. И не спит уже черт знает сколько. Он сейчас больше похож на жертву Освенцима, чем на человека.
— И что предлагаешь? Вскрыть себе вены и насильно накормить пацана? – беззлобно фыркнул капитан. Ему было грустно, Акула привык к маленькому жителю их замка.
— Я вообще ничего не предлагаю, — обреченно вздохнул Солнце. – У меня больше вообще никаких идей нет. Рисовать он не хочет, играть тоже, как и гулять. Мультики и сказки сквозь пальцы смотрит и слушает. В последние дни вообще не ест и не спит, только сильнее из себя пламя выкачивает. Да и вообще...
— Ликуйте, у Принца есть идея, — беспардонно перебил Бельфегор Луссурию, на что тот лишь недовольно сжал губы. – Эссо!
Позванное человеко-образное существо тут же появилось перед варийцами. Оно всегда приходило на зов кого-либо из хранителей или Занзаса, чтобы выслушать пожелание-приказы.
— Босс сегодня поздно ночью пойдет на прогулку, так что хватай своего хозяина, пойдешь с нами, - существо дернуло своей головой несколько раз и растворилось в пламени.
— И? – как-то неуверенно протянул Скуало. Задумку своего ученика он совершенно не понимал.
— Пиявка всегда прячется в тени и закрывает глаза, — протянул он, не прерывая своего увлекательно занятия по превращению потолка в дикобраза.
— Ну и что? – удивленно спросил Леви. Логику Принца понимал лишь он сам.
— Он всю жизнь прожил в темнице, от света у него болят глаза, — как само собой разумеющееся ответил блондин и удивленно посмотрел на озадаченные лица коллег. – Неужто не понимаете?
— Бель, время – деньги, — раздраженно ответил Маммон, прекрасно зная, что подобный диалог может затянуться на часы. Потрошитель обожал рассказывать всему окружающему его миру, какие же они все идиоты и что должны быть благодарны за такой прекрасный дар, как он сам.
— Пиявка еще ни разу не выходил на улицу. Сомневаюсь, что те твари выгуливали его в парках. То время, когда он был в Колыбели в счет не берем, а здесь Луссурия пытался тащить его погулять лишь днем, а ночью его никто не трогал, — на это заявления варийцы лишь кивнули, соглашаясь. – Вот поэтому сегодня ночью мы всей семьей пойдем искать ночных фей.
— У пацана просто выбора не будет – он должен защищать Босса! – догадался Леви под аккомпанемент шипящего смеха Потрошителя. – А ночью у него глаза болеть не будут!
— А сам он, скорей всего, просто боится выходить на улицу, когда солнце не светит, — согласно кивнул Маммон. Луссурия же лишь досадливо ударил себя по лицу – вот ведь, дурак, не додумался до такого.
— Осталось лишь рассказать о ночной прогулке Боссу, — засмеялся блондин и резво соскочил со стола. – Принц свою часть закончил, так что, извращайтесь, смертные.
— И Его Величество Надутый Индюк покинул комнату, — прокомментировал капитан пафосный уход ученика. – Ну, и кто пойдет с радостными новостями к чертовому Боссу? Я свою дозу стекла в теле за сегодня уже получил, - предупредил он и многозначительно посмотрел на любителя боа.
Луссурия лишь обреченно вздохнул и пошел за чайным сервизом – придется задабривать их Небо лучшим чаем и вкусной выпечкой. А ведь мужчина так надеялся захомячить весь пирог в одну харю. Конечно, леди так не должны себя вести, но уж больно настроение было паршивым. Вон, он даже из своих стильных форменных штанов вылез и надел брюки для толстения и обжирания.
Ночь встретила их приятной прохладой и скрежетанием сверчков. Занзас недовольный, но задобренный, тащился вглубь парка возле замка, где планировал развалиться на скамейке и не вмешиваться в «выгул» пиявки. Чертов Луссурия всегда знал, как надавить на него и заставить исполнять свои маленькие пожелания – уж слишком его выпечка удачно получалась. Педик еще и самый лучший виски достал из погреба, так что в ночной прогулке отказывать причин не было. Да и полезно это, ради разнообразия, пить не в гостиной, а на свежем воздухе.
Бельфегор же, не переставая шипяще смеяться, вышагивал рядом с Эссо, который на руках нес своего хозяина. Мальчик сейчас держал глаза закрытыми и не выказывал никаких эмоций, послушно исполняя свой долг защитника, на который сам же и подписался. Этот ребенок-каннибал весьма импонировал Потрошителю, а все, что его интересует – должно жить, пока ему не надоест. Блондин сомневался, что малец когда-либо приестся, поэтому решил сделать все, что в его силах, для сохранения жизни мальца. Судя по всему, Босс не особо желает избавляться от такого сильного обладателя гибридного пламени, а значит можно найти лазейку в их сделке.
Варийцы обосновались на резных скамейках и загудели. Ночь была теплой, без единого облачка на небе и даже свет от замка не мешал наблюдать за яркими звездами, что рассыпались по всему бесконечному пространству небосвода. Принц прошипел и улыбнулся, красиво же, черт побери.
По инструкции Бельфегора мальца никто особо не трогал и не разговаривал с ним, словно его и нет рядом с ними вовсе. Мужчины шумели, орали, матерились, перебрасывались колкостями и оружием, и исподтишка наблюдали за мальчиком. Эссо посадил его на единственно свободную скамейку и испарился – поддерживать марионетку и обеспечивать ей постоянное присутствие стало затруднительно, поэтому ребенок призывал его лишь при острой необходимости, впрочем как и адского пса. Мальчик сидел смирно и лишь через минут двадцать его ресницы начали подрагивать. Он открывал глаза медленно, привыкая к ночному свету, такому яркому для любого нумерованного. Еще минут пять и полностью открытые глаза смотрят на собственные босые ноги. Ребенок знает, что над ним небо, но почему-то страшно поднять голову. Это впервые когда он находится на улице и в сознании для этого. Завтра, вернее уже сегодня, он должен будет умереть, но почему-то поднять голову все равно сложно. Страшно. А вдруг голос врал и никаких звезд и луны нет?
Обреченно закусив губу, мальчик решился – какая разница, если истории голоса лишь выдумки? Такое сильное разочарование лишь поможет смириться с собственной ничтожностью и наивностью. Резкое движение и глаза расширяются от удивления. Яркие и светящиеся, это звезды, а огромный платиновый диск – луна, та самая. Голос не врал и они действительно прекрасны. И такие же теплые и манящие, согревающие, как он и представлял. Варийцы резко заткнулись и начали уже в открытую наблюдать за их пиявкой. А мальчик смотрел и смотрел, жадно поглощая далекий свет, и не мог поверить, что это реальность. Каждая пройденная пытка, каждая сломанная кость стоила этой красоты. Тело начинает непроизвольно трястись, а слезы литься из глаз. Красиво. Как же красиво и прекрасно. В эту секунду кажется, что ничего кроме звезд и луны сейчас нет и никогда не было. Не было непрекращающейся боли, не было смертельно опасных экспериментов, не было чужой ненависти, не было презрения или чувства ничтожности. Не было пустых взглядов и беспощадных рук. Исчезли чужие слова и стоны, оскорбления и унижение. Были лишь сверкающие далекие звезды и огромная луна. Был свет и ветер. Была иллюзия бесконечности и острое ощущение реальности. Была буря в голове и разливающееся умиротворение где-то в груди. Было ощущение нужности, бесконечной нежности и долгожданного принятия. Были вздохи полной грудью и было осознание себя и мира. Он жив. Прямо сейчас, в эту секунду, под этим бесконечным небом. Он жив и дышит. Он свободен.
Остро захотелось рассказать про голос и его сказки. И он говорил, тихо и беспрерывно, не всхлипывая или замолкая. Он рассказывал неправильным людям о том, как луна и солнце были едины, как их разделили и как заставили страдать, не разрешая больше видеться. Рассказывал о бесконечной потерянности и одиночестве, о единении, которое не разорвать лишь чужим желанием. О том, как луна, чтобы осчастливить солнце, рассеяла свой свет и подарила своей половине звезды. О том, как солнце страдало, понимая, что луна умирает, и о его решимости пойти до конца. Солнце, сквозь звезды-проводники пыталось дотянулось до второго себя, но невидимые руки не позволяли обнять его. И луна умирала, лишенная тепла, в одиночестве. Рассказал и о решимости звезд, которые начали светить еще ярче, чтобы согреть луну. И у них получилось. Они сожгли невидимые руки, позволяя теплу солнца достигнуть луны. Рассказал и продолжение, которое оставил ему голос. Луна, солнце и звезды создали Небо. Но оно оказалось слепо и глухо. Небо страдало, и тогда они подарили ему его хранителей. Туман создал иллюзию зрения и слуха, Дождь проливал бесконечные слезы, успокаивая свое Небо. Ураган сметал башни, что строили горделивые и завистливые люди, ведь их строения делали Небу больно, своими острыми крышами. Гроза наказывала людей и убивала их, а еще она проносила сквозь время и пространство послание далеких звезд, луны и солнца. И тогда Небо улыбалось, и родилось его собственное Солнце, светившее ярко, согревая собой каждую клеточку. А когда Небо вспоминало одиночество, то огромное Облако укутывало его собой.
Он рассказывал долго, а неправильные люди слушали и молчали. Молчали, когда он начал рассказывать и про голос, и про его странность. Рассказал как голос показывал бесчисленное количество красок и проникал в чужие сны, облегчая страдания. Как странно он говорил и как долгожданны были его сказки. Рассказал, как не умирал лишь бы слушать далекий голос и как радовался новой выдумке. Рассказал и про других нумерованных, про их кодекс и про догадки о его возникновения. Мальчик назвал каждого, кого запомнил и какого цвета были их глаза. Рассказал про чужие мечты, которые отголосками долетали до него, и чужие голоса, которые пели непонятные песни на ночь. Рассказал о чувстве обреченности и беспомощности. О том, как они мечтали о смерти. О том, что не хотели быть просто буквами и цифрами, как хотели стереть клеймо, которое на них поставили. Рассказывал о том, что ни лезвие ножа, ни обжигающее пламя огня не способно это сделать. Рассказывал долго, а слезы никак не прекращали течь.
— Мы просто очень сильно хотим жить, — сказал мальчик и улыбнулся. Так, наверное, могут улыбаться лишь нумерованные, познавшие истинную боль и страдание, разглядевшие бесконечную красоту мира и вздохнувшие настоящую свободу.
Отвоевавшие право на собственную жизнь они были обречены бродить в одиночестве никем не понятые и не принятые, запертые в собственном Аду из воспоминаний и ассоциаций, навечно клейменные и изуродованные. Дети, всеми брошенные и никому не нужные, выживающие так, как понимают и представляют это. Потерянные, они видят лишь неправильный мир и глупых людей, окружающих их. Поэтому они смотрят вверх, там где звезды, луна и небо, и улыбаются отчаянно и счастливо – они видят всю красоту вечности и бесконечности, забывая обо всем на свете. Они дышат полной грудью и дают друг другу имена, пряча проклятое клеймо за одеждой и бинтами. Свободные, но навсегда запертые. Ирония, господа, ирония.