Колыбель для монстра

      Тьма. Беспроглядная, такая родная и ненавистная одновременно. Он ненавидел ее за чувство беспомощности и благодарит за облегчение, которое она приносила. Вечный враг и доброй союзник. Тьма была парадоксом в его ничтожной жизни, как и люди. Странные и неправильные, одновременно злые и добрые, приносящие мучение и нежность. Парадокс и ирония – непонятные в объяснении, но близкие по духу и ощущениям. А еще был свет, который оставался так же непонятен, как и тот человек. Мальчик отдал себя полностью, исполняя часть своей сделки, а он в ответ лишь смотрел грустно и по-доброму осуждающе.       В голове совершенно пусто, а чужие слова доносились слабо и не отчетливо. Отчаянно хотелось спать и снова увидеть решительные звезды, бесконечное небо и спасенную луну. А ведь еще было доброе солнце, не бросающее на погибель и дающее жизнь. Сказки голоса оживали в его сознании, пробуждаясь от длительного сна.       — Слышишь меня? Мелкий, у тебя есть выбор. Ты вправе решать собственную судьбу, понимаешь?       Нет, не понимает. Как и извечное желание людей говорить слова. Они так зависимы от звуков, что даже немного жалко. Тишина намного приятнее и понятнее.       — Ты можешь выбрать смерть или жизнь.       Он хочет умереть, разве не понятно? Глупые-глупые зависимые люди.       — Живи и помни бесконечные имена своих братьев и сестер. Воскреси их сказки и песни, желания и идеи. Живи ими и ради них. Живи назло, создай собственное счастье и мир. Живи и останься. Стань моим Облаком.       Да, он чувствует – Яростному Небу больно и грустно. Облако всегда укутывало его, защищая от бед и мыслей, даря объятия. Ребенок помнит, что такое объятия – Солнце показал. Нежные руки дарили тепло и заботу, как и не замолкающие песни чужих далеких голосов, поющих про бесконечную белизну и приятный холод. Они были так же прекрасны, как и реальные звезды.       Ожившие истории, как и песни, приобретают заново открытые краски. Почему-то хочется плакать, как и этой ночью. Так же беззвучно и открыто. А еще хочется увидеть далекие белые края и почувствовать хрустящую под ногами землю. Он не совсем понимает как представить такой странный край, но поющие голоса описывают красоту, не хуже той, увиденной впервые.       — Решай.       Далекий голос светится яркими языками пламени в тишине. Чужие руки толкают вперед, а навсегда запомненные глаза смотрят ободряющее. Они ничего не говорят, нумерованным не нужны слова. У них одна душа на всех, как и желания иметь настоящие имена и свободу над головой и под ногами. Ноги неуверенно ведут вперед, а пламя светит все яростнее. Оно обжигает и становиться очень больно. Но не так, как раньше, нет. Эта боль желанна, она несет надежду, как и не сдавшееся солнце, рискнувшее всем ради луны.       — Живи!       Собственный голос подводит, как и слова. Он не привык к этим звукам. Свет пламени затухает и становится страшно. Ноги бегут изо всех сил, а руки отчаянно тянутся вперед. Он больше не хочет быть один, ему холодно и одиноко, а пламя дарит надежду. Впервые он хочет исполнить полу-приказ полу-просьбу. Да, он будет жить, да, он будет помнить, да, он будет Облаком. Он больше не хочет перестать существовать, ведь тогда песни и сказки исчезнут, затерявшись в небытие и такой ненавистно-родной тьме.       Пожалуйста! Я хочу жить!       Яростное пламя сметало преграды, выжигая скверну из маленького тела. Отчаянные слова, полные надежды и мольба не остались непонятыми или же отвергнутыми. Занзас видит и принимает чужую слабость, отчасти похожую на собственную. Одиночество и страх больше никогда не побеспокоят его Облако. Подаренная мощь струится по сильному телу, вызывая чувство эйфории и вседозволенности. И он рискнет, сыграет в Бога, убив и воскресив одновременно.       Пламя сжигает тело и душу ребенка, и тот кричит, вырывается изо всех сил, пытаясь вырваться из сильного захвата. Только вот от Занзаса невозможно сбежать или скрыться, особенно, если получил признание. Он слушал и оплакивал чужие крики, вбивая каждую секунду детской агонии в свою память. Яростное Небо шептал тихие признания и обещание никогда не забыть и всегда защищать, не давать в обиду и наставлять. И ненависть, отчаянье, страх, боль – вся скверна, что была, под натиском слов и желания сгорала, оставляя после себя обугленную плоть и надежду на лучшее. Он никогда не бросит и всегда будет рядом, помогая подняться с колен. Маленькое тело обессиленно затихает, а Занзас не останавливает собственную силу, проверяя каждую клеточку чужого тела пламенем, выжигая следы человеческой жестокости. Лишь спустя еще несколько минут он понимает – все в порядке. Отметены останутся навечно, не давая забыть и подталкивая вперед, напоминая собственные и чужие надежды. И Занзас знает, что мальчик будет бережно воплощать их, защищать и делиться достижениями с ново-приобретенной семьей.       Кровь из разрезанного запястья льется в приоткрытый рот, оживляя маленькое тело. Оковы прошлого сброшены, а будущее смотрит на них сотнями одобрительных, но мертвых взглядов.       — Buon compleanno, mio celeste Phoenix. Benvenuti nel mondo dei vivi, — голос Яростного Неба затихает, а сильные руки проводят по окровавленным прядям. Сегодня у него родился брат, восстав из собственного Ада.       Все тело болит и ломит. Кажется, он погребен, а над ним сырая и удушающая земля. В голове пусто, как и в груди, вспоминать что-либо не было абсолютно никакого желания. Поэтому ребенок просто предпочел лежать и не двигаться, даже глаза не открывал – было откровенно лень. А еще немного страшно – голос рассказывал про Ад и Рай. Сомнений куда его отправят не было. Он и так не человек, так еще и убийца, впрочем, как и те ученые. Провести вечность в их компании совершенно не хотелось, так может, если притвориться мертвым, ты действительно снова умрешь и просто исчезнешь отовсюду?       Острое жжение во всем теле вызвало полное непонимание – он же сейчас был угольком, так почему же все тело щиплет и ломит? А еще пахнет кислотой лекарств и приторно-сладким, и успокаивающим чем-то. Мальчик сомневался, что в Аду его стали бы лечить и обматывать бинтами, ну или что он там чувствует на своем теле? Звуки окружающего пространства врываются в гудящую голову, и он различает аппарат поддержания жизнедеятельности и капли в капельницах. В душе появляется отчаянная досада – неужели все его небольшое приключение это всего лишь бред подсознания, а сам он до сих пор в лабораториях?       Глаза открываются медленно, а зрение возвращается не особо охотно, но отчаянно хочется знать был ли Яростное Небо вовсе. Ненавистные белые потолки были утыканы знакомыми стилетами, а слезы начинают неконтролируемо течь из глаз. Это реальность, все что было – неправильные люди, нежные объятия, яркое небо, грубый голос и нежный взгляд. Это все реальность! От облегчения хочется завыть в голос и подскочить на кровати, но получается лишь сдавленный хрип и слабые шевеления, каждая клеточка тела разрывается от боли.       — С возвращением в реальность, пиявка, — шипящий смех и блондинистая шевелюра нависает над головой и загораживают ненавистный белый потолок. Вот бы все они были такого же цвета, как и волосы Урагана. – Ей, мелкий, ты чего? Лусс, клубничка плачет.       — Как плачет?! – взвизгнул голос, и Солнце резко отодвинуло Потрошителя. Обеспокоенные глаза смотрят пристально, а пламя обволакивает маленькое тело. – Милый, где больно? Или это из-за света? Бель, выключи его к черту и задерни шторы, — рявкнул мужчина, и приказ был тут же исполнен. В темноте было легче и проще осознать реальность. – Милый, тебе пока что нельзя шевелиться, хорошо? У тебя слишком много ожогов и они заживают медленно.       Послушно перестав ерзать, мальчик замирает и продолжает вслушиваться в голос Солнца. Впервые в жизни было тепло и уютно. Бормотания никак не прекращаются, а потом сменяются теплыми поглаживаниями не пострадавшей правой руки и убаюкивающим голосом, который начинает рассказывать истории далеких земель и времен. От этого волшебства ребенок спокойно засыпает. Впервые ему не снятся кошмары.       Второе пробуждение не отличалось от третьего и последующих – были ласковые голоса, обеспокоенные взгляды и добрые истории. Иногда они отдавали басом Грозы, рыками Дождя и шипящим смехом Урагана. Но больше всего ему нравились поздние визиты Яростного Неба. Он вносил в комнату запах пороха и тела, спирта и ветра. А голос, которому он согласился подчиняться и звал его обратно в жизнь, желал ему приятных снов, и демоны прошлого отступали, как и сомнения, сгорая в всепоглощающей ярости, заставляя глаза каждый раз слезиться от счастья.       Лишь спустя неделю постельный режим помахал ручкой и ему разрешили прогуляться до ванной. Мальчик отлежал все тело, от этого каждый маленький шаг давался с трудом. Теплые глаза Солнца поддерживали его морально, а руки Урагана аккуратно сжимали худые плечи, подталкивая вперед. Глаза мальчик держал закрытыми – сейчас день, и солнце светило ярко, раздражая сетчатку.       — Молодец, милый, — подбадривал мужчина и оперативно включил воду в ванной, куда они, наконец, притопали.       Ожоги мальчика затянулись, организм более менее восстановлен – не зря же они вливали в него литры крови и восстанавливающих растворов. Еду они в него тоже впихивали тоннами. Правда ничего, кроме мяса, чудо-клубничке по вкусу не приходилось, хоть тот и усиленно жевал овощи, совершенно не возмущаясь. Только вот острый глаз мастера пирогов улавливал мимолетные кривые подрагивания губ, особенно, когда милашка Бель делился морковками и редисками. Ну ничего страшного, у них еще полно времени узнать вкусовые предпочтения их Облака.       — Так, Бель, выйди вон и не стесняй нашу клубничку, — рявкнул Солнце и нежно погладил обсуждаемого по голове. – Милый, мы сейчас тебя искупаем, хорошо? Вода немного взбодрит тело.       Мальчик в ответ кивнул и мужественно не выдавал своего страха. Вода вызывала плохие ассоциации с химическими душами, которые ему часто устраивали.       — Так, а теперь руки вверх, я по-другому пижамную майку не сниму, — аккуратно освободив ребенка от одежды, мужчина начал разматывать многочисленные бинты на теле ребенка. – Вот и чудненько, а теперь аккуратно залазим.       Теплая вода приятно обволакивала тело, немного развеивая страх. Неправильные люди не собирались его мучить, а значит можно и расслабиться.       — Бель, уменьши немного свет, — Потрошитель согласно зашипел и исполнил просьбу. Он не собирается никуда уходить. Пиявка его новое увлечение, которое он не бросит.       — Милый, ты можешь уже открывать глазки, — любовно пропел Солнце, и мальчик вновь кивнул.       Глаза цвета янтаря открывались медленно и недоверчиво, продолжая усиленно щуриться и моргать. Мужчина лишь сдавлено вздохнул. Они не могут выключить свет вовсе – это их новому офицеру темнота по барабану, а вот им не особо хотелось врезаться в многочисленные шкафчики и полочки. Конечно, со временем, ребенок привыкнет к свету, только вот пока что всем, кто находиться рядом с мальчиком приходиться ориентироваться в полутьме. И если передвижения не были проблемой, то чтение книжек на ночь в вечной полутьме превращалось в эпичную игру «Угадай буквы». Луссурия уже всерьез подумывал начать носить прибор ночного видения.       Маленькие ладошки неуверенно провели по поверхности воды и аккуратно подтолкнули плавающую рядом пластиковую уточку. Любитель боа не поскупился и накупил всякие разные детские вещи, в особенности в списке покупок мелькали игрушки и книги. Тратить зарплату на такую, казалось бы, ерунду было совершенно не жалко и даже очень приятно. Сердце и душа наполнялись неописуемой радостью и счастьем, стоило только посмотреть с каким осторожным и по-детски скрываемым любопытством его милый клубничка смотрел на плавающих по всей огромной ванне пластиковых животных. Крокодильчики, уточки, зебры, лягушки, дельфинчики и птички вздрагивали стоило только мальчику неуверенно к ним прикоснуться.       — Милый, ты не бойся их трогать, — ободряюще улыбнулся мужчина и засучил рукава рубашки – время мыть голову.       — Если их сжать, они пищат, — ши-ши-шикнул Принц и бодро сжал крокодильчика. Тот звонко пискнул, вызывая у мальчика непроизвольное вздрагивание.       Игрушка была тут же передана из рук в руки, и клубничка неуверенно повертел мягкий пластик в руках. Легкое нажатие детских рук, способных пробить титан, и крокодил громко пискнул, сложившись пополам. Игрушка выпала из рук и шмякнулась о поверхность воды. Было страшно, а вдруг сломает и его накажут?       — Мелочь, не бойся их сжимать, — хохотнул Бель и всучил в руки ребенку желтую уточку. – Ничего страшного, если сломаешь – Луссурия закупил этих пищалок прозапас.       Солнце усиленно закивал и начал мылить волосы. Предстоящая работа воспитателя вызывала в нем неуверенность родителя и мандраж девочки-первоклассницы. Было немного страшно, ведь мальчику придется объяснять все с нуля, уча словам и объясняя простые истины. А если не получится, и он провалится, как один из опекунов?       Мелкий запищал уточкой, сначала неуверенно, а позже более смело из-за чего варийцы улыбнулись. Противный писк бил по мозгам, но останавливать мальца никто не собирался, пускай играется. Мужчина отодвинул мокрые длинные волосы и немного вздрогнул, стоило только увидеть потемневшие ожоги на маленьком теле. Отметены, которые оставил Занзас, были гладкими на ощупь, словно это родимое пятно. Только огромных размеров. Шрамы на несколько тонов были темнее, чем бледная кожа ребенка, и расползлись по всему телу. Левая рука была усыпана отметинами больше всего – там, где раньше зияло клеймо-тату, сейчас рванными краями расположилась приблизительная копия Австралийского континента. Шрамы змейкой тянулись по руке вверх, задевая шею и совсем маленький участок на лице, зеброй украшали ухо и спускались вниз, на спину. Рванные линии плавно стекали на часть правого плеча и живот, немного задевали ноги и несколько пальцев.       Луссурия был уверен, когда бинтовал кровоточащее тело, что тело сгорело полностью. Какого же сейчас было его облегчение. Тело восстановилось полностью, а темные отметины только украшали, да и конфетка особо не возмущался. Ребенок с каким-то потаенным и непонятным счастьем проводил рукой выше запястья, там, где раньше было клеймо. Лусс сомневался, что когда-либо поймет облегчение и радость мальчика, связанных с исчезновением ненавистной метки. Это слишком личное.       — Все, я закончил, — длинные волосы вымыты и промыты. – Хочешь еще поплескаться?       Отрицательно качнув головой, мальчик вылез из ванны, и тут же был укутан мягким полотенцем, обтерт и переодет в новые шортики и майку.       — Принц советует обстричь волосы, а то пиявка на Рапунцель похож, — авторитетно заявил Потрошитель и выдернул пробку из ванны.       Луссурия скептично посмотрел на длинные мокрые пряди. Кончики волос сейчас достигали пола и маленькими змейками преспокойно лежали на кафельной поверхности. Словив взгляд Солнца, ребенок обреченно вздохнул и кивнул, пошлепав к невысокой табуретке. Взвизгнув и бросив «Я сейчас!», любитель боа вылетел из комнаты за своими парикмахерскими ножницами. Вернувшись обратно спустя несколько минут он преступил к процессу стрижки, затянувшийся на несколько часов. Ребенок даже успел несколько раз задремать под непрерывное бормотания Солнца и шутливые высказывания Урагана.       — Готово! – объявил мужчина и восторженно подвел клубничку к зеркалу. Даже вмешательство Бельфегора и его стилетов не испортило его шедевр.       Мальчик неуверенно дернул за короткие пряди. Волосы так и остались разноцветными – побелевшие от удара Грозы пряди так и не восстановили свой цвет. Кончики доставали до лопаток, что весьма облегчало голову. Малец и не подозревал, что стрижка принесет облегчение и задорную радость. Его раньше несколько раз стригли – срезали волосы под корень и не особо заморачивались. Из-за пламени Солнца волосяной покров на голове рос невероятно быстро, что весьма злило лаборантов, добавляя им забот. Только вот стрижка, которую сделал Солнце отличалась от привычной. Волосы пострижены рвано, челка была длинной и косой, но при всей аляпистости на первый взгляд, выглядело это стильно и красиво.       — Тебе нравится? Принц скрыл твои глаза, будь благодарен! – рассмеялся Бель и воткнул несколько стилетов в потолок.       — Милый, иди сюда, — позвал мужчина.       Гудение фена напоминало гибридную пушку, только вот горячий воздух не обжигал, а согревал, суша волосы. Когда его полностью высушили и расчесали, Солнце заплел его волосы в высокий хвост. Так было даже удобнее.       Луссурия и Бельфегор в два голоса читали какую-то сказку, иногда ругаясь и прерываясь на комментарии. По большей части Ураган обвинял авторов в наивности и глупости. «Не может человек в кому впасть из-за отравленного яблока! Она сдохнуть должна была!» — уверял он всех, за что получал непрерывные уничтожающие взгляды от Солнца. А мальчик слушал их, спокойно разместившись на кровати между двух горячих тел, и тихонько млел. Чужая энергия убаюкивала и приносила чувство спокойствия. И даже когда Ураган начинал активно ерзать и возмущаться эта сонливость не проходила от легких толчков.       — ...а я говорю, не может поцелуй будить принцесс! – взвизгнул Потрошитель.       — А в сказке написано, что может, так что смирись и верь в силу любви, — рявкнул в ответ мужчина.       — Не буду я с этой фигней смиряться! – дубовая дверь приоткрылась, и в комнату вошел Занзас. – Босс, ну скажите ему! Ни одна нормальная баба не будет жить в лесу с лилипутами и жрать фрукты из рук подозрительных старух!       — Они были гномами! Босс!.. – воинственный взгляд Луссурии призывал Яростное Небо поддержать его сторону и защитить магию и сказки.       — Белоснежка - дура, — безапелляционно заявил Занзас и плюхнулся на край огромной кровати.       Луссурия побеждено вздохнул, грустно замечая, что даже его маленькая клубничка не особо поддерживает идею о светлой и вечной любви, пробуждении от незнакомцев, как и ядовитость яблок, которые не убивают. Слишком уж янтарные глаза смотрели скептически. Бельфегор же радостно расхохотался и звездочкой развалился на кровати. Как же приятно побеждать!       — Я смотрю этот мусор тебя обстриг, мелкий, — мальчик тут же кивнул и вывернулся из объятий грустящего Солнце, поближе подползая к Яростному.       На кровать небольшой стопкой полетели какие-то бумажки.       — Все это – твои документы. Свидетельство о рождении, медицинские данные, всякие там прививки и другая херня, которая нужна обществу. Паспорта пока что не будет, не дорос еще, да и надобности пока нет. Если что, коронованный мусор тебе его за несколько часов нарисует, — мальчик неуверенно кивнул. Он тоже не совсем понимал зачем ему все эти бумажки, но Небу верил. Нужно, значит нужно.       Широка ладонь поманила ближе, и он послушно сел рядом. Кольцо с печаткой Варийского герба и символом Облака было надето на обоженный средний палец его левой руки. Новое клеймо вызывало лишь приятное тепло в груди. Он все еще нужен.       — С сегодняшнего дня ты официально становишься моим хранителем. Сержантов я тебе пока не выделю, но через год-другой будешь командовать небольшой армией. Сам себе людей отберешь, - предупредил Занзас. – В поместье дофига и больше крыс Вонголы, так что придется тебе еще и Туман использовать, скроешь свое лицо и нормально все будет, - ребенок кивнул. Внешность не проблема, он может просто сделать так, чтобы его никто не мог запомнить. Да, будет Облако, но голос, внешность, возраст, пол останется загадкой. Его больше волновали люди Вонголы. Если Яростный не приказывает их убить – значит он не будет этого делать. По крайней мере, пока чужаки не начнут угрожать жизни других хранителей и Неба.       - Пока что будешь учиться и развиваться, не все тебе головой мотать, - ребенок немного пристыженно потупился. Он должен быть полезным, чтобы Яростный не разочаровался в нем. – На собраниях с нами сидеть будешь, а обучением хранители займутся. Мусору будет полезно размяться, ну и я присоединяться иногда буду на тренировки. Что еще? – Занзас задумчиво потер подбородок. – Никого в замке больше без разрешения и особой надобности не мочить и не есть. Хочешь мяса и крови – топаешь к кому-нибудь из нас, провизией обеспечим, у нас всегда есть пара-тройка людей в пыточных. Виски мой не трогать, форму носить обязательно. Овощи кушай и не кривись, а еще гуляй чаще. Патлатый мусор начнет твои тренировки по восстановлению физических способностей в следующем месяце, так что, пока отдыхай. Если чего-то хочешь или надо – говори сразу и не молчи.       Мальчик болванчиком кивал и завороженно слушал приятный голос. Яростный стал сильнее и опаснее. Каждый его приказ не имел повелительного тона, но мальчик уверен, что овощи все равно придется есть и никак не отвертишься.       — И еще кое-что, — задорная улыбка расцвела на лице, а глаза заблестели. – Мы с тобой теперь официально семья, мелкий. По всем документам я твой единственный родственник и опекун, даже фамилия моя. Добро пожаловать в Варию, Феникс Скайрини.       Ад позади, демоны воспоминаний под уздой, а кольцо офицера слабо светится фиолетовым пламенем. Его приняли, его поняли, его спасли.       — Спасибо, — тихое и слабое слово никогда не сможет описать всей истинной благодарности. Его клеймо выжгли, дали свободу и нежность. Яростное Небо дал ему жизнь и имя. Имя! Настоящее, без кода лаборатории и номера. Настоящее имя, о котором он так мечтал.       — Не за что, — небрежно взлохматив чужие волосы, Занзас встал с кровати и направился к двери. – И, мелкий, начни уже называть нас по именам.       Брошенная на прощание просьба вызывает дрожь в груди. Он еще никогда и никого не называл по имени, ему этого просто не позволяли, считая подобное недопустимой грубостью. Крысы не имели права даже смотреть на своих мучителей, не то что фамильярничать с ними. Разрешалось лишь скупое «Да, хозяин» и позы полные повиновения. Слезы сами собой потекли по щекам, а до этого молчавшие Солнце и Ураган обеспокоенно переглянулись.       — Милый, ты не рад? – осторожно поинтересовался мужчина. Возможно Босс как-то задел их клубничку?       — У меня есть имя, — счастливая улыбка расцвела на лице, а глаза горят бесконечным счастьем.       Луссурия обворожительно улыбнулся и порадовался чужому счастью, пристыженно понимая, как мало нужно этому маленькому тельцу, чтобы так открыто улыбаться.