Колыбель для монстра

      Утро выдалось погожим и радостным. Варийцы снова завтракали полным составом, оттого крики и ругань не прекращались. Неприлично счастливый Бельфегор на радостях кидал во всех и в каждого свои стилеты. Ночное признание до сих пор радовало, а шея горела от родных губ, хоть никаких видимых следов пиявка и не оставил. Прифигевшие от такого позитива мужчины посылали Принца куда подальше, не скупясь на слова и направления. Феникс же, казалось, самый нормальный в их компании, спокойно хомячил сырое человеческое мясо и запивал все это большим стаканом крови. Кувшин с живительной влагой стоял совсем рядом, а хрящики весело трещали, когда их разжевывали. После длительного сна и крови Бель аппетит разыгрался не на шутку.       - Босс, начальник пропал! – Спаннер ворвался в столовую взъерошенным ураганом. Его глаза блестели от обиды, а руки тряслись. Дурак, посмел проспать пробуждение Феникса!       - Мусор, заткнись, - деловито предложил Занзас и кивнул в сторону своего брата.       Механик неверяще уставился на подростка, что с аппетитом сейчас дожевывал какую-то косточку и, издав непонятный булькающий звук, кинулся на него с объятиями.       - Начальник! А я чуть инфаркт не заработал! Ты прям такой козел, что я не могу. Почему отключил сигналы оповещения? Почему не позвал или котов не послал? Я тут переживаю, а ты... – обвинительная речь все продолжалась, механик тискал выросшее тельце, а Феникс упорно отказывался отпускать сочный кусок мяса, в который вцепился из-за всех сил. Он хотел кушать.       - Плебей, отпусти пиявку, - грозный тон Принца и мрачная атмосфера вокруг заставила Спаннера сглотнуть и выпустить усиленно хомячещего подростка из объятий.       - Начальник, я так рад, ты даже не представляешь! – пропел механик и отсалютовал диким хищникам, которые немного обалдели от наглости человека. – Я как утром увидел пустую колбу так чуть не поседел. Но я рад, что с тобой все хорошо. Только тесты надо будет с кровью провести, если не против.       - Да, - согласно кивнул подросток и закусил глазным яблоком.       - Вижу аппетит у тебя хороший, - немного позеленел блондин и отвел взгляд. – Все как мы и предполагали. Красные роговицы и зрачки должны скоро в норму придти, только без тестов все равно не обойдемся. Вдруг что.       - Как работа? – ему действительно было интересно насколько они отстают от графиков. В лидерские способности своей правой руки он не верил.       - Эм... Хорошо? – ответ больше походил на вопрос, а Феникс зажевал печень, с любопытством поглядывая на подчиненного. – Ну как бы все не так плохо, как ты думаешь, но не совсем идеально. У нас небольшая авария случилась, Гола Моска номер семь и двенадцать чуть-чуть... взорвались? Неполадки в системе, поздно очень заметил. А еще у нас, как бы, малюсенькая задержка с начинкой для пуль разрывных. Тот специальный состав который ты нам оставил... В общем испортилось все. Не в тех пропорциях сыпанули и все газом заволокло. Неделю пришлось проветривать.       - Неплохо, я ожидал худшего, - кивнул подросток и приступил к десерту из сердца залитого топленным шоколадом.       - Правда, ты не злишься? – просиял Спаннер и виноватые глазки заблестели надеждой. – Вот здорово, а у нас позавчера материалы пришли для твоего проекта. Все последние детали в одном ящике.       - Хорошо, - немного осторожно кивнул Феникс и бросил мимолетный взгляд на свою семью. То, как быстро они притворились бревнами, немного настораживало. – Что-то еще случилось?       - Нет, - честно соврал он. – Все хорошо было. Отчеты о твоем состоянии Боссу приносил, оболтусов гонял, котов гладил и вкусняшками баловал.       - Бель, - протянул Феникс и уставился на Потрошителя своими красными глазами.       - Он все твои секреты выдал, - плебея жалко не было совершенно, а родные глаза завораживали. Принц фирменно засмеялся и возбужденно выдохнул, когда его безумие благодарно улыбнулся.       - Чудеса случаются, - присвистнул Леви, пораженный властью мелкого над их маньяком. Может все и обойдется. Феникс, ведь, не глупый совсем, а практика в дрессировке опасных хищников уже есть.       - Вот как, - безэмоционально протянул подросток и Спаннер нервно сглотнул, бросив обиженный взгляд на Ураган.       - Начальник, тут такое дело... – но договорить ему не дала мощь невероятной силы, что сейчас источал Феникс.       Предметы на столе задрожали, и Луссурия поспешил придержать свой стакан с соком. С громким звуком треснули все стекла в окнах и начали медленно осыпаться на пол. Огромные осколки поднялись в воздух и направили свои острые концы на побелевшего механика. Долговязый попятился назад, пораженно открывая и закрывая рот. Раньше подросток так не умел. Осколки окружили Спаннера и замерли в нескольких сантиметров от его тела. Феникс же преспокойно допил кровь и плотоядно облизнулся.       - Я же просил: не открывай свой поганый рот, - загробно протянул Облако, и варийцы пораженно уставились на свою клубничку.       - Меня прижали, - испуганно пикнул подчиненный, а в голове появилась настойчивое желание отрезать самому себе язык. Ведь не верил, что начальник действительно исполнит все обещанные угрозы!       - А я в душе панда-альбинос, но не жалуюсь же, - невесело пошутил Феникс и встал со своего стула, в пол оборота смотря на уже зеленого от страха механика.       - Начальник, давай ты отпустишь стекла и мы поговорим спокойно? – заикаясь, предложил долговязый и осколки нервно дернулись, приближаясь ближе. – Нет так нет. Мне твоя семейка уже прописала. Хорошенько так. Да и не виноват я, что они сами про твое состояние догадались.       - Спаннер, ты веришь в Бога? – дружелюбно поинтересовался Феникс и стало еще страшнее, чем до этого.       - Я буддист по натуре, - проблеял механик и затравленно посмотрел на варийцев, ища поддержи и помощи, хотя бы моральной, однако те лишь пожали плечами и злорадно улыбнулись. Вот, ведь, уроды.       - Если человек говорит и действует с нечистыми помыслами, страдание следует за ним, как колесо повозки за животным, впряженным в нее. Если человек говорит и действует с чистыми помыслами, радость следует за ним, как его собственная тень, - обобщил он сущность кармы и выразительно уставился на своего подчиненного.       - Чисты мои помыслы были и я не животное! – возмутился Спаннер. Про буддизм он соврал, но почувствовал, что пора бы уже к какой-нибудь религии приобщиться. Так, чтобы было кому молиться перед смертью.       - Вот Благородная истина о том, как избавиться от страдания: это Благородный Восьмеричный путь, который состоит из праведного знания. Праведных намерений, праведных поступков, праведного образа жизни, праведного усердия, праведных мыслей и праведного созерцания, - четвертая истинна Будды впечатлила не только перепуганного не на шутку Спаннера, но и варийцев. Они и не подозревали, что мелкий, в свое время, перечитал все священные писания. Так, от нечего деланья.       - Начальник, – умоляюще позвал механик, а в ответ получил настолько невменяемую улыбку и взгляд, что сам Принц пораженно уставился на свою пиявку.       - Познай Бога, Спаннер, - рявкнул он и его радужка вспыхнула дьявольским огнем, а зрачки исчезли, поалев, - Седьмой Путь Реинкарнации: Поступь Богов.       Глаза механика закатились и он безвольной куклой упал на пол. Осколки вернулись на свое законное место, а Феникс присел обратно на стул и закрыл глаза руками. Побелевший от страха Луссурия тут же подскочил к своей клубничке и приложил салфетку к подбородку. Две струйки крови текли непрекращающимся потоком из его глаз.       - Милый, как ты? Что делать? – свободная рука настоятельно, но аккуратно оттолкнула мужчину и тот поддался, отдавая салфетку.       - Никогда не прикасайтесь к моей крови, - хрипло попросил он и убрав руку от лица, начиная усиленно моргать. – Я не знаю насколько она опасна для вас сейчас. Желательно было бы, чтобы вы даже не дышали ею.       Бельфегор ши-ши-шикнул и кинул в створки окон стилеты, открывая их. Феникс благодарно улыбнулся и продолжал усиленно моргать. Зрение исчезло полностью и все другие чувства обострились до предела.       - Мелкий, нормально все? – заботливо гаркнул Скуало, а Леви и Занзас поддержали его энтузиазм.       - Это было то, что я надеялся никогда не увидеть? – белый, словно сама смерть, Маммон сейчас со всей силой сжимал десертную ложечку. Среди Иллюзионистов ходило много слухов и легенд, но были и свои страшилки.       - Ага, - весело хохотнул подросток. – Не думал, что получится, если честно.       - Да ты из ума выжил! – грозно гаркнул Туман и варийцы, ничего не понимая, уставились на вечно спокойного Аркабалено. – Никогда! Ты слышишь меня? Никогда больше не используй это!       - Маммон, все хорошо, - честно признался Феникс и обворожительно улыбнулся. Зрение, наконец, вернулось, как и вертикальные зрачки. – Мне это никак не навредит. Я восстанавливаюсь быстрее, чем оно убивает.       - Это абсолютный запрет, и ты не имеешь никакого права его нарушать! – рявкнул Иллюзионист и стукнул своими кулачками по столу.       - Запреты действуют лишь на людей, - бросил он в ответ и с вызовом посмотрел на Аркобалено.       - Ты и есть человек, зарвавшийся малолетка, думающий что бессмертен! Феникс, есть прописные истины, которые нельзя нарушать. Пути Реинкарнации один из величайших грехов когда либо созданный человечеством и не тебе его возрождать, - вечно спокойный и флегматичный Иллюзионист сейчас чуть ли не огнем дышал. Его гнев был праведен, но не понятен для непосвященных.       - Ну и что мне теперь делать если он проснулся сам?! – рыкнул подросток и оперся на стол, буравя проклятого ребенка взглядом. – Я не виноват в том, что эти знания пробудились! И уж тем более не виноват в том, что столько раз умирал!       - Ой, бедный и несчастный, до конца жизни будешь лабораторию вспоминать?! – съехидничал Маммон и варийцы задохнулись от такой наглости. Они все согласились никогда не поднимать тему прошлого их Облака. – У тебя был выбор! И ты принял эти знания. Сам! Никто тебя не заставлял. И ведь повелся же...       - Да, повелся! Засуди меня за желание уничтожить весь этот ничтожный мир к чертовой матери! – Феникс сейчас источал такую ненависть, что не участвующие в конфликте варийцы пораженно застыли. Мелкий никогда так открыто не показывал свои эмоции. – И за то, что ничего кроме ненависти я не испытывал к людям. Засуди и за то, что не сдох. И раз уж мы затронули эту тему, то засуди и за то, что Тьма приходит только к тем, у кого больше нет ничего.       - Ах ты же маленький паршивец! – гаркнул Аркобалено и запустил в своего ученика пиалкой с мороженным, от которой тот с легкостью увернулся. – Я тебе покажу Тьму, маленькая неблагодарная дрянь. Да как ты вообще выдержал?! Ты, ведь, не Иллюзионист даже, а всего лишь искусственная подделка!       - А я смотрю мы уже на личности перешли, - нехорошо так протянул подросток и оскалился. – А ты проклятый ребенок! И как это ты, интересно, согласился стать носителем пустышки при таком-то лицемерии?       - У меня не было выбора! – крикнул Маммон и кинул уже ложкой. Попал точно в лоб.       - И у меня не было выбора, жадная ты скотина, - ложка была брошена обратно, но в цель не попала. - Я вообще надеялся, что меня разорвет к черту и я, наконец-то, сдохну!       - Но не разорвало же, - съехидничал Иллюзионист и теперь уже бросил салфеткой, которая, впрочем, не долетела до цели.       - Вот и представь мое разочарование, - хихикнул Феникс и получил яблоком в лоб.       - Разочарование?! – рявкнул Маммон и кинул уже мандаринку. – Жизнь с нами разочарование?!       - Тупой ребенок! – простонал подросток, уклоняясь от зарядов. – Я не про это говорил. Вы не разочарование. Я вообще и мечтать не мог, что такие вот как вы в мой жизни появитесь.       - Какие это «такие»?! Что тебя не устраивает? – ананас бы запущен со всей силы и разлетелся на маленькие кусочки, повстречавшись с стеной. – Кормим, поим, одеваем, деньги тратим, заботимся, любим, растим и при этом еще и «такие»!       - Прекрати высасывать конфликт из пальца! – рявкнул Феникс и запустил в учителя пустым стаканом.       - А ты еще и посудой в меня решил покидать?! Мало обвинений?! – рыкнул Аркабалено и, таки, дотянулся до груши.       - Не я первый начал, - увернувшись от злосчастного фрукта, он показал Иллюзионисту язык, от чего тот чуть не задохнулся. Вот ведь наглости!       - Маленькая дрянь! – в подростка полетел столовый нож, который тот с легкостью перехватил и бросил обратно, впрочем тоже не попадая.       - Ребенок! – хихикнул Феникс и уклонился от чашки с кофе.       - Я старше тебя! – взревел Аркобалено.       - Да ладно? – притворно удивился подросток. – А я и не знал.       - Да что б тебя расщепило, - от всего сердца пожелал Маммон, уклоняясь от тарелки.       - Не поверишь, расщепили бы если б не сбежал! – блюдце разбилось в дребезги, повстречавшись с стеной. – Вот бы хохмы было, когда именно из-за меня ты снова стал нормальным.       - Чего ты там вякнул? – Маммон дотянулся до столовых предметов Бельфегора и запустил уже их.       - Ой, а как будто бы ты не знал, что я должен был участвовать в проекте Аркабалено?! Вы же сами дали согласия, и свои образцы пламени, - снаряды закончились, остались лишь слова и правда.       - Мы соглашались на...       - А как ты думаешь они вас возвращать собирались? - где-то в сознании, а может и в подсознании, что-то щелкнуло и Феникс взревел от обиды и ненависти. Процесс "взросления" имел свои минусы. Эмоциональная нестабильность была самым большим и опасным из них. - Они выкачивали пламя из нумерованных. Я лично это переживал множество раз и все с новыми видами! Они собирали пламя в контейнеры, только вот, оказывается, незадача, пламя должно быть от одного носителя, а не разных. А этого никто кроме меня не переживал больше десяти раз! И все ваши крутые пули тоже из нас, биологического материала, как и ваши гребанные животные, - воспоминания прошлого топят разум и рассудок. Больше нет границ или сдерживающих фактов. Он помнит все. Каждую секунду, проведенную в том Аду. Он помнит себя и других. И становиться в тысячу раз больнее и обиднее, чем до этого. - Это наше пламя! Это наши души! Моих братьев и сестер которые подыхали только ради того, чтобы вы, такие бедные и несчастные, обиженные жизнью и обстоятельствами, могли «нормально» жить! Мы не виноваты были в том, что существует это ваше долбанное Тринисетте. И уж, прости меня, о великий хранитель проклятия радуги, за то, что так отчаянно соглашался на все, что могло освободить. Я хотел умереть! Каждый гребанный день. И меня нисколько не радовало, что я средство для какого-то там иллюзорного лучшего блага. Так что да, обвиняй сколько тебе влезет, хоть взорвись, но я не буду извиняться за то, что владею Путями Реинкарнации! Меня не страшат эти ваши выдуманные страшилки. Я уже умирал и не раз! Я видел Ад и, поверь, он пострашнее чем все ваши страхи, - глаза перестали гореть праведным гневом и постепенно приходило спокойствие. – Маленький гавнюк.       - Феникс, - пораженно протянул Маммон. Было стыдно. Они ведь действительно не интересовались, откуда все то пламя. Просто не хотели знать.       - Я не человек, Маммон, - серьезно сказал подросток и варийцы дружно вздрогнули от холодного тона их мальчика. – Я гибрид, которого пичкали всем, что под руку попадалось. И меня устраивает то, кем я сейчас являюсь, смирился. Я принял свою сущность, но не забыл о ней, как это усиленно делаете вы. Я благодарен, что, несмотря на все, вы растите меня. И за заботу, и за любовь, но я никогда больше не буду нормальным человеком. Меня это устраивает. Я несу в себе память о тех, кто умер и горжусь тем, что убивал каждого нумерованного, до которого мог дотянуться. И, прости, но мне абсолютно не жалко, что проклятие Аркаболено так и не сняли.       - Ты ненавидишь нас? – тихо и потерянно спросил обладатель пустышки. Он, ведь, действительно, старше всех варийцев, только вот всегда вел себя как ребенок.       - Да, - отчеканил Феникс и малыш вздрогнул. – Я ненавижу всех Аркабаленно и никогда вас не прощу. Потому, что при всей своей силе, свободе и опыте, вы так и не приняли себя. Вы обвиняете других в том, в чем никто не виноват. Глупые, слабые и ничтожные, эгоистичные, не видящие дальше собственных носов. Отчаянно желающие спихнуть собственное проклятье на других. Я никогда не прощу и не забуду, что пришлось пережить всем нумерованным, лишь бы ублажить ваше эго, - обжигающая ненависть снова заполняет все естество Феникса и каждое слово звучит словно приговор. - Мои братья и сестры бились в агонии, пока вы попивали чай и обсуждали новости. Трупы нумерованных сжигали сотнями, пока вы перекидывались шутками, - сотни и тысячи номеров всплывают в его памяти и подросток почти задыхается от чужой боли, ставшей его собственной. - Маммон, я никогда не прощу и не забуду, что с нами делали ученые ради вас. Я был главным катализатором и с удовольствием уничтожил все колбы с предназначенным для вас пламенем. Эта обида никогда не пройдет, Маммон. Я просто не имею права тебя прощать. Я несу в себе память мертвых. И я помню не только их песни о далеких белых землях и рассказы о звездах. Я помню их боль, их страдания, их ненависть и проклятия. Я помню номера, которые никогда не станут именем. Я помню тех, кого никогда не существовало. Я помню их мольбы о смерти и прощении, Маммон, - тяжесть чужой памяти слишком велика и Феникса больше не держат ноги. Он падает на колени, а слезы неконтролируемо текут по щекам. Он помнит все, даже собственную слабость и ничтожность.       - Их мертвые голоса никогда не заткнутся и не простят меня за то, что я так сильно к тебе привязался,- откровенное признание звучит слишком глухо и тихо. Феникс почти физически чувствует, как его выворачивают наизнанку. Его душа, гнилое месиво из крови, плоти и химии, оголяется перед теми, ради кого это все скрывалось. Урод. Монстр. Чудовище. Он хуже всех на этом свете. - Они проклинают меня каждый раз, за то что верю и люблю людей. Что связался с мафией и не мщу за их смерти. За то, что забочусь о тех, кто причинял вред и делал больно. Я даже на их могилы не могу придти – проклянут ведь, - Феникс начинает хохотать как сумасшедший. Он высмеивает всю свою ничтожную жизнь. Спасение. Ему нужно спасение. Но Вария лишь молча выслушивает чужую исповедь. Лишь Маммон смотрит грустно-грустно и так понимающе, что Феникс снова начинает плакать. Реветь и хохотать одновременно - Феникс знает, что это истерика, но не может себя остановить.       - Носители памяти не должны привязываться, тем более к не нумерованным, - он чеканит каждое слово, не подавляя смешки и не вытирая лица. - И имена мы только от друг друга получать можем, только потому, что люди больше не должны иметь над нами власти. И семьей они быть не могут. Грязные, лживые, уродливые, заслуживающие только уничтожения. А я люблю, забочусь, считаю самыми дорогими на свете, отрекся от номера и принял имя и жизнь от руки человека, которого должен ненавидеть. Я изгой среди своих же, неправильный до самого конца, представляешь? - смех прекращается резко и обрывается как-то неожиданно, даже для самого Феникса. Больше не смешно. Только пусто и грустно. - И ведь даже не стыдно ни капли. Потому, что долбанный эгоист, которому нужна настоящая жизнь, а не гонка за призраками прошлого. Я виноват в том, что могу считать себя живым только рядом с вами! И они ведь меня никогда не простят. Поэтому да, злись на меня сколько тебе влезет. Я и так себя ненавижу, - последний гвоздь в собственный гроб. Слова ранят и Феникс отчаянно пытается себя застрелить лишь одними звуками.       Сильные руки прижимаются к нему со спины и запах ярости заполняет сознание. Занзас, тот кто подарил весь мир, самый близкий и родной, такой сильный и властный, сейчас прижимается к нему со спины и гладит по голове. Феникс грустно всхлипывает и собственная ничтожность затуманивает разум. Он так долго держал в себе эмоции, так продолжительно сопротивлялся собственной реальности, что сейчас остается лишь реветь и выть волком от собственной непроходимой глупости. Подростку нравится быть Фениксом, чьим-то братом и учеником, чьим-то безумием и предметом заботы, ласки и любви. Ему нравится так жить, только вот тени прошлого укутывают своей памятью и становится просто стыдно быть настолько счастливым. Его братья и сестры мучались и умирали, кричали и агонизировали каждую секунду своего существования, а он эгоистично закрывает собственное сознание и продолжает усиленно играть в нормальность. Потому что страшно открыть уши и услышать сотни тысяч проклятий. Он бросил их, уже мертвых и еще живых нумерованных, спрятался в сказочном замке и прикрылся мощными спинами людей, которых должен был убить. Но не смог и уже никогда не сможет. Трус, наивный и глупый ребенок, так отчаянно не желающий возвращаться в другую реальность. Стоит только переступить черту между двумя мирами и Феникс исчезнет. Испариться, словно и не было годов истинного счастья. Он сгорит в огне чужой ненависти и ни тело, ни разум больше никогда не будут принадлежать ему. Он не хочет мстить, он не хочет охотиться, он хочет любить и быть любимым.       - Я не хочу больше никогда быть двадцать седьмым, - воет подросток и мертвые глаза неотомщенных осуждающе смотрят на него. Он видит их презрение, он чувствует их осуждение. Он предатель, растаявший и забывший себя лишь из-за одного доброго взгляда.       - Они, ведь, меня никогда не простят. Предателей не прощают, их выслеживают и разрывают. А эти дряни все никак не приходят. Выжившие даже об меня руки марать не хотят. Сводят меня с ума и специально, ведь, не приходят, чтобы мучался дольше, - да, он уверен в собственной правоте.       Они, ведь, точно так же поступили с Аркабалено. Просто забыв и оставив в покое, наслаждаясь их мучениями и тягостным проклятьем. Порой бездействие – это лучшая месть. Сознание варится в понимании собственной вины и хочется сдохнуть. Исчезнуть навсегда и больше просто не существовать. Память мучительна, как и понимание собственной слабости. Феникс узнал, что такое семья и будет цепляться за нее изо всех сил, страшась вернуться в реальный мир.       - Мне страшно быть нумерованным, я не хочу умирать, мне нравится быть Фениксом. Я не хочу мстить, я не хочу ненавидеть. Я просто очень сильно хочу жить. Неужели это так сложно понять после всего, что нам всем пришлось пережить?! Просто понять и, наконец-то, меня простить и отпустить!       Вопрос задан в глухое и слепое ничто. Ему никогда не ответят, у них нет слов. Они не понимают звуков и предложений, мольбы и просьбы. Глухие и слепые, бесстрастные и неотомщенные. Он ведь делал все, чтобы облегчить их страдания. Он убивал всех, до кого мог дотянуться, терпел бесконечные наказания и снова нарушал чужие приказы, лишь бы освободить и подарить надежду на лучшее. Так почему его все равно не прощают?       Сил больше просто нет и тело виснет в чужих объятиях. Он продолжает с каждым разом все громче и громче просить о чужом прощении в отчаянной надежде просто докричаться. Только вот справедливость глуха и слепа. Громогласное осознание бьет по разуму, и подросток понимает, что совершенно не у кого просить прощения. Сам, ведь, себя он не простил. И никогда не простит. Ирония веселит, и стыдно от того, что совершенно не стыдно.       Бельфегор спокойно смотрит на чужое безумие и понимает все на свете. Он наблюдает долго и неотрывно, пока силы не покидают его пиявку. Улыбка проскальзывает на губах, а в груди рвано бьется сердце. Он прекрасно понимает, что быть безумным это очень больно и страшно. Весь мир непрерывно крутится в разноцветном калейдоскопе и нет ничего настоящего, при этом реальность рвет каждую клеточку. Тело и разум бросает то в жар, то в холод и храбрость бессмертного сменяется первозданным ужасом смертного. Душа разрывается на части и хочется непрерывно смеяться над тем, как все эфемерно и одноразово. Из жизни исчезает все так же резко, как и появляется. Поэтому Бельфегор скрывает глаза челкой - безумие ослепляет. Чудовища и красота сливаются в едином порыве, выблевывая на людей грязные краски. Поэтому Бельфегор не любит белый цвет, который так легко пачкается. Жизнь становится смертью, а смерть жизнью. Поэтому Бельфегору не страшно в бою. Все настолько хрупко и эфемерно, что, кажется, только дунь - и все развалится, словно домик из колоды карт. Поэтому Бельфегор носит корону и полосатый свитер – они монументальны и реальны. Бесконечные ветры уносят разум в разные края, и вспоминается история про волшебника из страны Оз и ураган, который туда переносит. Поэтому Бельфегор так одержим Фениксом – он его желтая дорога в реальность. Подросток – это тот, ради кого не хочется улетать в волшебный мир и сдувать карточные домики, а бесконечно бродить по лабиринтам чужого сознания. Феникс монументален так же, как и корона со свитером, разница лишь в том, что он дышит и тепло обнимает. А значит, можно и вернуть подаренный должок. Если для Бель Феникс это реальность, то почему Потрошитель не может стать ею для него? Его эгоизм и желания не позволят не воспользоваться ситуаций.       У варийцев нет слов. Они совершенно не знают, что сказать и что сделать. Любовь и забота никогда не смогут излечить от собственных демонов. Есть вещи, который перебороть ты должен сам, без чужой помощи или поддержки. Да и как поддержать того, кто совершенно отличается от них? Другие радости и ценности, понятия и правила. Они никогда не поймут их мальчика, только потому, что не переживали того, что пережил он. И никогда не переживут и не осознают, насколько может быть крепка чужая связь и вина перед такими же, как ты. Демоны Феникса физически ощутимы и почти что видимы. И во всем этом безумии легкой походкой пританцовывает Бельфегор. Он словно в родной стихии, и его не смущает ничто на свете. Он просто делает глубокий надрез на шее и прижимает к ране нос Феникса. Подросток плотоядно облизывается и присасывается к ране так, что Потрошитель восхищенно выдыхает и запрокидывает голову, наслаждаясь всем миром одновременно.       - Я никогда тебя не отпущу. Ты мой. Весь и полностью. Я убью любого, кого ты полюбишь, я сожгу каждого, кто попытается отнять тебя у меня. Если ты сбежишь, я буду преследовать, пока кто-нибудь из нас не умрет. Ты моя реальность, а я буду твоей. И изумрудный волшебник может подавиться своими храбростью, разумом и сердцем. Я окрашу дорогу из желтого кирпича в кроваво-красный и подчиню все ветра. Я осыплю тебя изумрудами и прощу за все грехи. Я никогда не брошу и всегда буду рядом, хочешь ты того или нет.       Подобное признание пугает и восхищает одновременно. Это не любовь и не страсть. Это чистейшее безумие, хаос и разрушение. Это правда, которую невозможно убить фальшивыми словами и жестами. Это границы, которых не существует и разбитые рамки сознания. Признание, которое сильнее смерти и долговечнее бессмертия. Это первобытное зло и добро, льющие кровавые реки из жертв. Это девственная искренность, неопошленная первыми шагами человечества. Это слова, которые теперь, до скончания веков, выбиты в истории.       Феникс затихает уткнувшись в родную шею, а Принц, не прекращая, перебирает длинные волосы. И никто никогда больше не сможет разорвать то, что он только что создал. Прочные канаты и цепи, паутины и лески впиваются в их тела, связывая прочно и навечно. Бельфегор эгоистичен и невменяем. Он не позволит Фениксу сбежать. Он влюблен.