Единственный грех

В момент заключения контракта демону казалось, что одна человеческая жизнь пролетит для него как один миг. Ведь прожитые столетия в его памяти однообразны, и не много времени для него требуется для того, чтобы мысленно пройтись по ним. Тем не менее, постоянно следовать за одним человеком с глубоко юношеского возраста на деле оказалось задачей не столь мимолетной, как показалось изначально. Как много раз он повторял за эти годы: "Люди забавные создания". И он уверен, что они никогда не перестанут его удивлять. Он не голодал, и утолял свои потребности попутно. Поэтому душа графа Фантомхайва была для него чем-то вроде деликатеса, требующего особого подхода и времени. Его контрагент не стремится к размеренной жизни. Будь иначе, Себастьян может и нарушил бы условия, и завершил это дело раньше срока. Сиэль исправно выполняет приказы королевы вот уже более десяти лет. За эти годы паренек если не стал менее раздражительным, то научился куда лучше скрывать это. Восторга от выхода в свет до сих пор не испытывает, но ныне умеет окружать свою персону загадочно-лукавой дымкой, в сочетании аристократичным происхождением, просто лакомый кусок для светских кокеток. Тех, кому он хочет отомстить, до сих пор не удается найти. Ради чего именно он их ищет? Много лет назад, когда он чуть не съел его душу, Сиэль признался, что сделает это для себя. Вот только за потерянное детство или проклятую душу? Он нередко говорил, что не верит в божество, тогда он не должен сожалеть о том, что его ждет ад в загробной жизни. Хотя кто его знает, люди переменчивые создания. Или он просто хочет наказать их за то, что рано испытал отчаяние и ужас, одиночество, неопределенность, и, возможно, безнадежность. Продолжи он семейное дело, его жизнь и без демона не была бы спокойной, единственное – он мог бы себе позволить влиться в мир взрослых чуть позже. Несмотря на замкнутый характер, женился он относительно рано, на той, с кем был помолвлен с детства. Элизабет до сих пор имела привычку поддерживать подчеркнуто инфантильный образ, страсть к одеяниям и украшениям, но теперь была ниже его ростом, и выглядела хрупкой и юной, куда младше своих лет. За прошедший год в ней изменилось что-то еле уловимое, что читалось во взгляде. Будто бы дорвавшийся до вожделенной цели путник, рассматривая трофей вблизи, сопоставляет его со своими ожиданиями и не может найти в нем желанные черты. Не будучи за ним замужем, его хладнокровье казалось Лиззи чем-то естественным, ведь он не отвергал ее и заботился о ней. Но оказавшись его женщиной, разделяя с ним его жизнь, дни и ложе, ей не сразу, но со временем начало казаться, что она ранее была поглощена лишь своими чувствами, и не обращала должного внимания чувствам своего возлюбленного. И возможно она никогда бы об этом и не задумалась, если бы ей не пришлось испытать на себе, каково это быть кому-то желанным... Будучи искушенным в человеческих пороках, Себастьян сразу же узнал в этом тяжелом взгляде отнюдь не братскую привязанность. В день свадьбы молодой человек казался рассеянным, глаза беспокойно метались, то воровато глядя на сестру в белом платье, то прожигая взглядом зятя. Поздравления с его уст прозвучали коротко, и демон заметил, как вздрогнула невеста, когда он пригласил ее на танец. Со стороны его поведение напоминало проявление сантиментов, ведь на вид Лиззи была почти ребенком и обзавелась семейными узами раньше него. Себастьяну также показалось, что Фрэнсис Мидлфорд незаметно нахмурилась, смотря на скованные движения сына. Лиззи пыталась взять себя в руки, чтобы ничем не выдать свое эмоционально потрясенное состояние, несмотря ни на что не сбиться с ритма вальса и не покраснеть. Сказать, что это были самые долгие три минуты в ее жизни – ничего не сказать, перед глазами упрямо стояла вчерашняя выходка брата... Она в нетерпении проверяла готовность своего наряда и украшении, ей уже казалось, что уснуть этой ночью ей не удастся. Поздний визит Эдварда и грустная речь о том, что поместье без нее опустеет, ее не удивила, и она обняла брата, медленно перебирая его волосы. Но в следующий момент в ступоре распахнула свои глаза и застыла. Паника стылой волной поднималась с района живота до самого сердца, ее несобранные и не уложенные волосы запутались в длинных пальцах брата, а неожиданный поцелуй был пугающе настойчивым. Девушка еле справилась с онемением всего тела, чтобы упереться ладонью в его грудь. Пару тихих шагов и скрип дверной ручки то ли спасли ее, то ли чуть не стали причиной ее смерти от сердечного приступа, – их мать двигается довольно бесшумно. Эдвард не отпрянул, и она по-прежнему оставалась в плену его объятий, поэтому Фрэнсис ничего не заметила. Хорошо, что она пришла лишь за тем, чтобы безапелляционно приказать ей лечь спать, а мягкое освещение умело скрыло ее болезненную бледность. Уснуть ей и правда не удалось... Она пытается не встречаться с его взглядом, а когда натыкается, по ее телу пробегают мурашки. Лиззи чувствует себя грешником, который пытается скрыть от суда свою ужасную тайну, дабы избежать публичной казни, сколько бы не взывала к своему разуму и не пыталась себя полностью убедить, что она не причастна к зарождению столь неправильных чувств к ней... Себастьян привык наблюдать за своим господином и событьями в его жизни. Привязанность к маленькой Мидлфорд не переросла в страсть к жене. Впрочем, ему пока не доводилось замечать в нем страсти к кому-либо, в этом фронте у него все протекало как-то странно размеренно. Иногда Элизабет втайне просит его рассказать ей, есть ли у него пассии. В нечитаемом взгляде намешано столько всего, что Себастьяну кажется, что будь они у него, он посчитал бы нужным рассказать ей правду. Он лишь отрицает ее подозрения, а она еще пару секунд пытается разгадать, обманывает ли он ее, а потом неспешно выходит из комнаты. Элизабет все чаще ловит себя на том, что она слишком много думает. Мысли юркой змеей скользят в ее голове, скрываясь, когда она одергивает себя, и возвращаясь, стоит ей незанятой ничем остаться наедине с собой. Был бы Сиэль счастливей, если бы не женился на ней и дождался женщины, которая смогла стать для него особенной? Рациональная половина в ней твердит о том, что он не был бы с ней, если не испытывает к ней ничего. Но подсознание упрямо посылает какие-то сигналы, проявляющиеся порой в странных и реалистичных снах, а бывает просто подавленным состоянием души. Чего-то их отношениям явно не хватает, не заметного на первый взгляд, но важного... Себастьян не чувствует той взволнованной и напряженной энергии, когда господин уединяется с ней по ночам. Их аура спокойна, словно воды реки, растерявшей со временем былую скорость, – вот только это не было примером ушедшей страсти. Поначалу он ощущал целый спектр эмоций девушки – восторг, волнение, смятение, а сейчас их заменили подавленность и апатия. *** Мидлфорды нечастые гости в поместье, а уж чтобы Эдвард в одиночку жаловал к ним, и вовсе случилось впервые. Он сдержанно поздоровался с зятем, и побродил взглядом по комнате. Лиззи, зашедшая в комнату с главного сада, от неожиданности выронила вырывающего кота из своих рук. – Давно не виделись, Лиззи, – его бесцветный голос оживился и чуть дрогнул, они и правда не виделись последние полгода, пока он был в отъезде. Ноги сами направили его к ней, и он заключил ее в свои объятия. – Добро пожаловать, брат, – ее голос, наполненный привычным теплом, прошелся по жилам и натянутым нервам обволакивающим потоком, он прижал ее чуть крепче и отпрянул. – Когда ты вернулся? Как прошла твоя командировка во Франции? – девушка пытается придать своему голосу беззаботности, дабы не воцарилась неловкость, – Много там красавиц встретил? "Нет", – хочется ответить, смотря на ее задорную улыбку. Хотя одному он рад, что его переживания остались позади, и худшие его ожидания не оправдались. – Не встретил ни одну, что была бы прекрасней моей сестренки, – честно отвечает он, и этот ответ не вызывает ни у кого подозрения. Только в лице Лиззи незаметно промелькнула тень, перед тем как она улыбнулась. За роскошным ужином Себастьян с бесстрастным исследовательским интересом наблюдает за троицей: Сиэль без особой заинтересованности ведет светскую беседу, Лиззи старательно пытается время от времени вмешиваться в разговор и улыбаться. И только дворецкий и Эдвард догадываются о том, что она напряжена. Сам Мидлфорд не беспокоится о том, что кто-то может догадаться о его тайне, его мысли крутятся лишь вокруг одной особы. После ужина Сиэль играет с ним в шахматы, а Элизабет облегченно отходит от них. "Лишь бы пережить этот вечер, а завтра он вернется домой", – твердила она, гася в себе некую тревогу. Через час ее предчувствие сбылось, и граф, извинившись перед гостем, собрался навестить сомнительное заведение по приказу королевы. "О нет, только не сегодня, Сиэль!" – отчаянно простонала она про себя. Но для того, чтобы просить остаться, причин найти не удалось, и ее муж в сопровождении своего слуги неумолимо направился к двери. "Проклятье, только половина девятого, и... наедине с ним!" – вязкая паника чуть ли не вызвала физическую тошноту, ей захотелось просто подняться к себе и запереться, дожидаясь утра в коконе из одеял. – Прогуляемся по саду, Лиззи? – будничный тон голоса не предвещал ничего из ряда вон выходящего. – Конечно, – ей не оставалось ничего, кроме как согласиться. Прохладный ветер чуть покачивал листья деревьев, и Элизабет, вслушиваясь в их шелест, подумала о том, что можно использовать ветреную погоду как повод зайти, если прогулка затянется. Она спрашивает у него про Эйфелеву башню, про женскую моду и иностранные балы. А он рассказывает обо всем также, как бывало описывал свою закрытую школу маленькой Элизабет. На фоне последних переживаний ностальгия чувствуется острее, и ей начинает казаться, что она накрутила себе, и о том памятном дне можно забыть, как о жутком сне. Вопреки ожиданиям, бег времени не замедляется до предела, и она с неким умиротворением показывает брату цветы, которых Себастьян посадил по ее просьбе. Эдвард не желает нарушать эту хрупкую гармонию, – словно заблудший в бескрайних песках путник, он впитывает себя каждую черточку желанного миража. И с легкой тоской покидает вечерний сад, когда Лиззи начинает легонько подрагивать от ветра. Вечер проходит в библиотеке Фантомхайва, за чтением книги, из которой он ни слова не понял. Он снова не может справиться ядом, отравившим его молодость. В конце концов, ему слишком мало лет, чтоб так страдать! Почему его разумом овладела именно та единственная женщина, к которой нельзя испытывать подобных чувств? Почему вся его иссушающая страсть направлена к той, которая никогда ему не достанется и не должна доставаться? Отчего же то, что противоречит природе, так естественно и незаметно подчинило его себе? Он чувствует себя пораженным недугом, разрушающим его крепкий дух, оставляя от него лишь пустующую оболочку. Стал бы он жалеть самого себя, будь он в здравом уме... Он медленно крадется по коридорам ненавистного поместья, принадлежащего тому, кто обладает его единственным утешением. Разве достоин он ее, этот холодный и равнодушный к ней тип? Хотя ему ли говорить о достоинстве, брату, не который не может справиться со своей одержимостью... Перед ее дверью руки боязливо дрожат, будто потяни он за ручку, за ним окажется темная бездна океана. Вполне реальная бездна его единственного греха ничуть не уступает воображаемой глуби, и он судорожно тянет в легкие воздух. Тонкая рука проходит расческой по ровно спадающим светлым волосам, и легкое ночное платье вторит каждое движение. Эдвард завороженно наблюдает, и в голове со звоном лопаются натянутые струны. Один его шаг заставляет Лиззи резко обернуться и вздрогнуть словно лань, слишком поздно заметившая хищника. – Эдвард? – ей не удалось погасить испуганную нотку в голосе. Он неспешно сокращает дистанцию, и Элизабет чувствует слабость в коленках и страх перед невиданным. Молчание длиться пару секунд, перед тем как он хватает пальцами один ее локон, пробуя его аромат. – Что тебя так напугало? – он поморщился от того, как прозвучал этот вопрос, будто бы не предвещая ничего хорошего, – Ты ведь не задала мне главный вопрос, верно? – Почему ты... ведешь себя так? – из горла чуть не вырывается мольба забыть обо всем том, что бросило тень на их прежние, привычные и... такие правильные узы, но она не находит слов, чтобы выразить свои мысли. Он скользит взглядом по тонкой шее, по бархатной коже натянутой на ключице, по груди, волнующейся от загнанного дыхания, и сглатывает ком в пересохшем горле. Господи, когда же это началось, что он жаждет ее, духовно и физически? Он не может уже определить, мысли опасно путаются, и начинает казаться, что он всегда был в нее влюблен. – Я... Я люблю тебя. Не так, как должен, – в его голосе прорвалось некое раскаяние. Ему кажется, что его плеч упала гора, но теперь он брошен в лаву. – Что же ты такое говоришь, ты что, сошел с ума... – Лиззи почему-то хочется плакать, она сочувствует брату и слишком долго копила свои терзания, касательно мужа... – Сошел, – соглашается ее брат, притягивая ее к себе за тонкую талию. Лиззи пахнет какими-то экзотическими фруктами, наверно это аромат ее не полностью высохших прохладных волос. Он вдыхает, зажмурив глаза от острого удовольствия. Опьяненный ее близостью, мимолетно целует уголок ее глаз, чувствуя трепыхание пушистых ресниц, и тянется к губам, но Лиззи отворачивается, уперевшись ладонью в его грудь в защитном жесте. – Прекрати. Как ты докатился до такого... Она не кричит, и в ее голосе нет злости. Но столько усталости, и не очень с этим сочетающейся уверенности, что он прямо сейчас хочет устранить причину ее подавленности, что бы это ни было и любыми доступными способами. Знал бы он сам как до такого дошел, чтобы искать в любой даме блеск ее глаз, ее лучистую улыбку, ее голос и очарование, страсть ко всему красивому, силу и талант, которыми он восхищался, заимствуя ее приемы в фехтовании. Как сам того не ведая, он знал о ней все: что она любит и что ненавидит, собирал в сознании ее портрет как мозаику и бесконечно созерцал. Ему не хватает силы воли, чтобы отпрянуть и снова окунуться в свою реальность. Он перехватывает ее руку за тонкое запястье, а второй рукой зарывается ей в волосы, притягивая ее лицо к себе. Тоска, что гложет Лиззи в последнее время, не дает ей сопротивляться достаточно сильно. Теплые губы нетерпеливо касаются ее сомкнутых губ, он влажно мажет языком в попытке углубить поцелуй. Он все так же настойчив, как в прошлый раз, его руки ощущаются совсем не нежно, и она боится издать малейший звук, ей мерещится, будто все слуги стоят за дверью ее спальни. "Так вот она какой бывает, – страсть", – бьется мысль в голове, и образ брата окончательно разделяется на два, достигая точки невозврата. Секунды длятся долго, ей не дают отпрянуть, и сердце бьется отчаянно и на износ, и она знает, что не у нее одной. Тот яд, чем отравлен Эдвард, будто бы передается ей этим глубоким поцелуем, медленно распространяясь по кровяным сосудам, а может ее хрупкая женская натура не выдерживает этого тяжелого натиска. Щеки горят от прильнувшей крови, ей так же стыдно перед всем миром, как во время танца на свадьбе... Себастьян оставляет Сиэля в его кабинете, предлагая чай с десертом после ознакомления с малоприятным делом, с которым только предстоит разобраться. Он бесшумно наблюдает за Эдвардом, наклонившимся за сестрой, не беспокоясь о том, что господин может заждаться или его могут заметить. Он даст им заметить, только если сочтет это необходимым. Его аура отдает темно-бордовым, электрическим, как воздух перед молнией. И демон снова задумывается о том, что люди любопытные создания. Им быстро наскучивает дозволенное и доступное, и могут годами держат в плену желания, связанные с совершенно запретным. Или возможно, дело не только в этом. Он нарочито скрипит дверной ручкой, давая ему возможность отойти. – Госпожа, я хотел предупредить, что милорд вернулся. Желаете составить ему компанию в чаепитье? – Спасибо, Себастьян, не стоит, – Элизабет чудом проговаривает короткую фразу, словно оказавшись на краю пропасти. Ей не приходиться сомневаться в том, что он видел. – Как пожелаете, – он делает легкий поклон и одаривает их привычной лукавой улыбкой, перед тем как развернуться к двери. Эдвард не может подобрать слов из-за рассыпавшихся как мелкий песок мыслей, и лишь пытается справиться с оглушающе гулким пульсом. Мгновеньем позже Лиззи на негнущихся ногах выходит следом, дабы не упустить единственный подходящий момент. – Себастьян! – она судорожно сглатывает, будто вот-вот потеряет голос из-за пересохшего горла, – Я... – Не стоит, госпожа, мы можем забыть об этом инциденте... Ведь это случилось против вашей воли. Он абсолютно прав, и она просто бессильно выдавливает из себя подобие улыбки... – Если бы дело было только в этом... Признание поражения своевольно вырывается из груди, словно она подсознательно знает о том, что Себастьян все может понять с полуслова. А у демона нет никаких причин раскрывать ее тайну раньше времени или отговаривать ее от грядущего решения...