Девятнадцатилетние

BTS — Just one day Yoongi | ОЖП Юнги весь состоит из тепла. Его светлые, выкрашенные в голубой, волосы пахнут шампунем с яблоком, и когда я запускаю пальцы в его волосы, прижимаясь ближе и вдыхая аромат, это напоминает мне запах печенного с яблоками пирога. Сладкого-сладкого, тающего во рту. К которому можно заварить мятный чай и раствориться в этих запахах спокойствия и умиротворения. Юнги весь состоит из нежности. У нас всего один день — этот день мы оба предпочитаем провести в объятиях, не отлипая друг от друга. Его длинные пальцы, на которые у меня странный фетиш, ласково шарят под его футболкой на мне, которая велика мне на два размера. Это даже не выглядит пошло: настолько привычны его мягкие прикосновения; хотя мое тело соответственно на них реагирует. У нас всего один день, но с каждым таким его выходным я понимаю, что его привычные объятия и прикосновения, которые он мне дарит, — наркотик, и мне хочется больше и больше. Юнги весь состоит из романтики. Да, на сцене он суровый рэпер, зачитывающий тексты о сложной жизни, но дома, рядом со мной, он похож на весенний колокольчик. Он все так же мало говорит и вместо лишних слов переплетает свои пальцы с моими, шепча одними губами: «я скучаю». Он говорит это в настоящем времени, его скучаю в режиме нон-стоп, постоянно, непрерывно, нескончаемо. Ему будет мало, если он останется на еще один день, на неделю, на месяц. Ему будет мало, даже если он прикует меня наручниками к себе и будет таскать из страны в страну по всем его концертам. Он скучает постоянно, и я скучаю на один процент больше, потому что Юнги парень, который таскает из страны в страну по всем концертам сердце, которое я ему отдала. Но даже так Юнги остается тем, кто дарит мне любви больше, чем может, чем могу даже я. Потому что Юнги чертов романтик, который подарит сто одну розу, если я попрошу; достанет с неба звезду, если мне захочется; наполнит ванну лепестками ароматных цветов и будет купать меня весь вечер, если мне взбредет в голову; научится брать самую высокую ноту, напевая мне колыбельную, если я не смогу уснуть ночью. Потому что Юнги не умеет мне отказывать, потому что зовет меня маленькой капризной принцесской, потому что он чувствует себя ответственным за то, что влюбил меня в себя. Юнги весь состоит из серьезных намерений. Ему двадцать пять — мне девятнадцать, и он долго ругает себя за то, что совратил меня, но этот процесс необратим. Поцелуй за поцелуем, прикосновение за прикосновением, но однажды наши тела просто льнут друг к другу, и вся одежда валяется у подножия кровати. Его кожа сильно горит, а по моей мурашки бегут, не останавливаясь. Смущение сменяется неловким желанием, потому что не только пальцы Юнги — весь он сплошной фетиш, и заочно я уже была в него слишком влюблена. Юнги слишком строгий, серьезный и вообще больше похож на моего отца, чем на парня, но его твердое намерение быть ответственным от начала и до конца вызывает не смех, а бесконечное уважение. Да и Юнги сам не замечает, как однажды понимает, что не в состоянии отвести от меня взгляда, и у него непреодолимое желание обнимать меня всегда. Юнги весь состоит из травм. Причем душевные его волнуют больше, а внешние больше меня. У меня инстинкт заботливой мамочки: хочется спрятать это маленькое калечащееся чудо, завернуть в одеяло и кормить вареньем, пока на молочной коже не исчезнет последний крошечный синяк. Он позволяет мне это делать, и когда я обрабатываю раны после тяжелых танцевальных тренировок, он шипит от боли, но не говорит мне о том, что его тревожит. За время, проведенное с ним, я привыкаю и уже знаю, что даже спрашивать не надо. Он думает, что недостаточно прикладывает усилий, что недостаточно хорош, что подводит своих одногруппников и всех остальных, особенно своих фанатов. Но сам он просто не осознает, сколько делает. А за травмы я начинаю его ругать, и он просто смеется, отвлекает меня и зовет смотреть мои любимые фильмы в сотый раз. Юнги весь состоит из привязанности. Ко мне, к одногруппникам, к семье, к фанатам. И хоть он холодный снаружи, я знаю это, потому что мне он открывается. И я благодарна каждый раз за это, потому что знаю как никто другой, как трудно ему раскрыться. Мы с ним очень похожи, и я знаю, как он старается не привязываться к людям. Знаю, что ему будет больнее всех, когда кто-нибудь, к кому он привязался, уйдет. Поэтому не даю ему слепых обещаний быть всегда рядом. Вместо этого я мысленно просто обещаю, что всегда буду держать его руку до тех пор, пока он не отпустит мою. И неважно, что после этого я первой полечу вниз. Юнги весь состоит из малюсеньких мечт. Он хочет уснуть, опьянев от моего сладкого аромата. Хочет тонуть в моем теплом взгляде. Ему нравятся мои длинные прямые волосы, он хочет видеть меня такой, и я продолжаю отращивать их, даже если мне хочется что-то поменять. Ему хочется обнимать меня за талию, куда бы мы ни пошли, но все еще не решается показать меня общественности: слишком печется о том, чтобы никто не навредил мне. Ему хочется, чтобы я все время звала его сахарным, и я зову его так, закрывая глаза на те страстные моменты, когда его прозвище шло вразрез с его действиями — иногда он действительно бывает сладким даже по поведению. Он хочет проводить со мной каждый день, узнавать меня еще больше (хотя больше на самом деле некуда). Он хочет устроить со мной вечеринку, познакомиться со всеми моими друзьями, станцевать со мной и вальс, и хип-хоп, и увидеть, как я пою для него песню, сочиненную им же. Ему хочется сходить со мной куда-нибудь поесть и посмотреть какой-нибудь фильм (как будто мы никогда не делали этого тайком, в сотый раз!). Ему хочется извиниться — он и впрямь думает, что я его ненавижу из-за того, что он упускает меня из-за своей большой мечты быть айдолом. Но это не так, ведь я все еще здесь. Он хочет будить меня утренним поцелуем, готовить мне завтрак, держать мои руки, нежась на солнышке, а ночью признаваться мне самыми разнообразными способами. И я обещаю ему, что терпеливо дождусь, когда он сможет все это осуществить. Юнги весь состоит из любви к имбирному печенью. Несколько специфичному на вкус, на которое его подсадила я. Один день рядом с ним в теплой постели, лежа на его груди между ног, переключая каналы по телевизору, макая имбирное печенье в мятный чай — верх моего рая. И ему нравится это нисколько не меньше, чем мне. Я сама становлюсь его необычным на вкус, но все же любимым имбирным печеньем, которое он смакует с осторожностью, пробуя каждой клеточкой, каждым рецептором своего языка. Я, впрочем, совсем не против растаять в его руках, рассыпаться, как это печенье. Он ведь мой мятный чай, от которого кружит голову, а мятный чай и имбирное печенье ведь созданы друг для друга в теплый февральский вечер, не так ли? Этим вечером мы по-прежнему не отлипаем друг от друга — даже когда плетемся на кухню, даже когда вместе одеваемся, даже когда кутаемся в шарфы вместе, скрывая лицо под ними, даже когда выходим на улицу и начинаем ловить снежинок руками. Теплые февральские вечера созданы для тех единственных дней, когда нам нужно побыть рядом, побыть вдвоем. Только Юнги и я. Юнги весь создан из этого странного чувства, как он любит сам выражаться, которое он не в силах повторять по десять раз на дню, да я и не требую. От него достаточно одного «я люблю тебя» и теплой руки, сжимающей мою и прячущей в свой карман, не стесняясь идти вместе по улицам, чтобы я поняла: я вся состою из Юнги и причин, почему я люблю Юнги, просто нет. Просто Юнги весь создан из вещей, которые люблю я, и даже если я что-то не люблю, я начинаю это любить, потому что из этого состоит Юнги.