Патронус Алекс

      Прихватив свои покупки, мы поспешили в лес, следуя за светом фонарей. Вокруг шумели тысячи людей, кричали, смеялись, пели. Всеобщее лихорадочное возбуждение было необычайно заразительно, я не мог не улыбаться. Всю дорогу через лес, минут двадцать, мы громко разговаривали и шутили, пока, наконец, не вышли на противоположную сторону и не оказались в тени гигантского стадиона. И хотя мне была видна лишь часть колоссальных золотых стен, окружавших поле, я мог бы с уверенностью сказать, что внутри можно свободно разместить десяток кафедральных соборов.       — Сто тысяч мест, — сказал мистер Уизли, поймав мой благоговейный взгляд. — По заданию Министерства здесь целый год трудились пятьсот человек. Маглоотталкивающие чары тут на каждом дюйме. Весь год, как только маглы оказывались где-то поблизости, они вдруг вспоминали о каком-нибудь неотложном деле, и им приходилось срочно убираться восвояси… благослови их Мерлин, — добавил он нежно, направляясь к ближайшему входу, уже окружённому шумной толпой колдуний и волшебников.       — Первоклассные места! — заметила колдунья из министерства, проверяя у нас билеты. — Верхняя ложа! Прямо по лестнице, Артур, и наверх.       Лестницы на стадионе были выстланы ярко-пурпурными коврами. Мы пробирались наверх вместе с толпами болельщиков, которые постепенно рассаживались по трибунам справа и слева от нас. Мистер Уизли вёл нас всё выше и выше; наконец мы поднялись на самый верх лестницы и очутились в маленькой ложе на высшей точке стадиона, расположенной как раз на середине между голевыми шестами. Тут в два ряда стояло примерно двадцать пурпурно-золочённых кресел.       — Это ведь действительно очень хорошие места, — шепнул я, притянув друзей поближе.       — Ну да, — в эйфории подтвердил Рон, — самый лучший вид.       — Ни я, ни Гарри не платили за билет, — поняла мою мысль нахмурившаяся Гермиона. — А ведь билеты, похоже, из самых дорогих. Вид хороший и прибыли мы сюда в день матча, а не за неделю-две, как некоторые.       — Рон, мне немножко неудобно с твоими родителями о деньгах говорить, не мог бы ты сам аккуратненько узнать? — попросил я. Гермиона хоть и, очевидно, усомнилась в способности Рона что-то аккуратненько узнать, но согласно закивала, ей тоже было неловко обсуждать щекотливый финансовый вопрос.       — Ладно, потом узнаю, — не стал спорить приятель. Он вообще-то не видел проблемы. Вот если бы билеты были плохими или их, о ужас, вообще бы не было, тогда да.       Я подошёл к передним местам вместе с Уизли, взглянул вниз. С этой высоты поле выглядело гладким, как бархат, в каждом конце стояло по три пятидесятифутовых шеста с кольцами, а прямо напротив, как раз на уровне моих глаз было исполинское чёрное табло. Со светящимися рекламными объявлениями. Сам стадион будто излучал таинственный золотистый свет.       Пока что в ложе кроме нас находилось существо, заставившее меня напрячься в ожидании неприятностей. Уж очень много их мне доставил похожий субъект.       — Добби? — на всякий случай спросил я.       Миниатюрное существо подняло голову и раздвинуло пальцы, которыми раньше прикрывало громадные карие глаза и нос, по форме и размеру точно соответствующий спелому помидору. Уф-ф это точно не Добби — хотя, без сомнения, такой же домашний эльф.       — Сэр, вы называть меня Добби? — с любопытством пискнул эльф между пальцев.       Голос был выше, чем у Добби, — тоненький, дрожащий голосок и я заподозрил, что передо мной дама. Рон и Гермиона также повернулись взглянуть: хотя они и много чего слышали о Добби, но никогда его не встречали.       — Прошу прощения, — обратился я к эльфу. — Я просто принял вас за одного своего знакомого.       — Но я тоже знать Добби, сэр, — пискнул эльф. Она заслонила лицо, как будто от резких лучей, хотя верхняя ложа и не была ярко освещена. — Меня зовут Винки, сэр, а вы, сэр, — тёмно-карие глаза расширившись до размеров тарелок, остановились на шраме, — вы, должно быть, сам Гарри Поттер.       — Да, это я, — пришлось согласиться мне.       — Добби постоянно говорит о вас, сэр, — она чуть опустила руки, потрясённо глядя на меня.       — Как он там? — спросил я, — как ему живётся на свободе?       — Ах, сэр! — Винки покачала головой. — Ах, сэр, не подумайте, что я непочтительна, сэр, но я не уверена, что свобода пойти Добби на пользу.       — Почему? — забеспокоился я. Всё-таки мы в ответе за тех, кого не добили. Или как-то так. — Что с ним случилось?       — Он уже совсем сойти с ума, он хотеть оплаты за свою работу, сэр.       — Оплаты? — не понял я. — Ну… А почему бы его работу не оплачивать?       Винки явно ужаснулась подобной идее и сдвинула пальцы, так что её лицо вновь оказалось наполовину скрытым.       — Домашние эльфы не брать денег, сэр! — приглушённо пропищала она. — Нет, нет, нет. Я говорить Добби, найди хорошая семья, осядь, Добби, говорить я, твоя запросто кончать так, что угодить Комиссия по регулированию и контролю магических существ, словно какой-нибудь — тьфу! — распоследний гоблин…       Пока я пытался осмыслить сказанное и понимал, что ничего не понимаю, Гермиона решила, что услышала достаточно и пора начинать бороться за права угнетённых.       — Как это, не брать денег, вы что, работаете бесплатно, как рабы?!       — Погоди, Гермиона, революцию устраивать. Вот Рон как-то сказал, что в его доме домовик никогда не поселится. Значит домовики сами выбирают у кого работать. — Винки расправила плечи и важно закивала.       — А как вы делаете выбор? — спросил я домовушку.       — Если в доме много поколений живут сильные маги, эльф может захотеть там поселиться или дом построен на месте силы.       — А если в доме сначала жили сильные волшебники, а потом стали рождаться слабые или вообще сквибы?       — Таким хозяевам лучше отпустить эльф, нет силы — эльф может сойти с ума, как бедный Добби.       — То есть эльфам нужна сила и они за неё служат волшебникам? — включилась Гермиона обнаружив признаки логики.       — Правильно, мисс, нужна магия, эльф приходит в хороший дом, заключает договор. Хороший эльф заботиться о свой хозяин.       — Винки, Добби мне как-то говорил, что эльф не может рассказать секретов своих хозяев? — Винки снова согласно-важно закивала. — Так, может, волшебники, перестав быть сильными, не хотят отпускать эльфа, чтоб он, сменив хозяев, не рассказал их секретов?       — Нет, хороший эльф, не рассказать секретов, даже бывший хозяин. Плохой эльф, сумасшедший, может рассказать. Надо сразу отпустить эльф, чтобы он не сойти с ума и не навредить хозяин, — я думал задать ещё несколько уточняющих вопросов, но тут заржал Рон.       — Ребята, получается у Малфоев несколько поколений рождаются слабые волшебники, — вот охламон, у меня вопрос из головы вылетел.       — Ничего удивительного. Чистокровных волшебников мало. Если постоянно жениться на родственниках, наступает вырождение, — задрала нос Гермиона, видимо вспомнив всех «грязнокровок», которыми её наградили эти снобы.       — Винки, скажи, а если я хочу построить дом на месте силы и попрошу эльфа мне такое найти, так возможно?       — Так не делать, — вытаращила и без того не маленькие глаза домовушка. — Эльф всегда приходить готовый дом. Или создаваться готовый дом.       — А почему так не делать? Тьфу ты, не делают, место силы, без дома, эльф не может найти?       — Может, но так никто не делать.       Замечтавшись о доме на источнике силы, я рассеянно предположил, что кто-то вроде Малфоев, чтоб не пошли слухи об утрате родом силы, может убить эльфа, а не отпустить. Судя по тому, что у Гермионы глаза стали не меньше, чем у Винки, я высказал эту мысль вслух.       — Но ведь если эльф исчез, слухи всё равно пойдут, — испуганно прошептала она, — главное, что эльфа нет.       — Если эльф не хотеть, волшебник не мочь убить эльфа, — вошла в роль учительницы домовушка, не хуже чем у МакГонагалл получилось.       — Эльфы, что ли, бессмертны? — спросил Рон.       — С чего бы эльфу хотеть умереть? — одновременно с ним высказался я, и Гермиона хором с нами воскликнула.       — Как так!       — Эльф может состариться и умереть. Эльф не бессмертный. Эльф может хотеть умереть, если он очень любить хозяин и не хотеть уходить, а уходить надо, чтобы не сойти с ума и не навредить хозяин. Эльф может хотеть умереть за хозяин. Закрыть хозяин, если он не мочь защитить себя сам.       Мы все прониклись, каждый думал о своём. Мне же вспомнилась мамина жертва и мой ПЛАН. Мне ещё столько сделать нужно, а я квиддич пришёл смотреть. Хотя не зря пришёл, нам же понадобится дом. На месте силы наверняка защита сильнее получится, и эльфы лишними не будут. Добби хоть и сумасшедший, наверняка, подходящее место найдёт. Малфой не мог не видеть, что его домовик сходит с ума, и если так сильно боялся сплетен, мог притащить в Хогвартс, чтоб уволить демонстративно. И я ему в этом помог. Мысль показалась настолько интересной, что я поспешил её озвучить.       — Не мог он такого спланировать, — фыркнул Рон.       — Такого не мог, — согласилась Гермиона, — но наверняка хотел публично уволить, чтоб избежать пересудов. А может, просто уже боялся одного оставлять.       Ложа начала постепенно наполняться людьми, и мы прекратили свой занимательный разговор, только я на прощанье решился-таки попросить Винки передать Добби приглашение встретиться. Авось сразу не убьёт, а потом поправится…       Рон вытащил свой омнинокль и принялся испытывать его, рассматривая скопление народа на противоположной стороне стадиона. Мистер Уизли пожимал руки каким-то, судя по виду, очень важным волшебникам. Перси вскакивал так часто, словно пытался усидеть на еже. Когда появился Министр магии, Корнелиус Фадж, Перси отвесил такой глубокий поклон, что с него упали и разбились очки. Страшно сконфузившись, он восстановил их волшебной палочкой и дальше уже предпочитал оставаться на своём месте, бросая ревнивые взгляды на меня. Фадж, политическая проститутка, приветствовал меня как старого друга, в отеческой манере, поинтересовался, как у меня дела и представил окружавшим его волшебникам.       — Гарри Поттер, вы понимаете, — громко втолковывал он болгарскому министру магии, который был одет в роскошную, чёрного бархата с золотом, мантию и, похоже, не понимал ни слова по-английски. — Гарри Поттер, ну же, давайте, вы знаете, кто это… Мальчик, который одолел Сами-знаете-кого… ну должны же вы знать, кто это…       Тут болгарский волшебник обратил внимание на мой шрам и что-то быстро и взволнованно затараторил.       — Так я и знал, что этим кончится, — устало сказал Фадж мне. — Ну не силён я в языках… В таких случаях мне нужен Барти Крауч… Ага, вижу, его домашний эльф занял ему место… Тоже недурно, эти болгарские парни так и норовят выпросить все лучшие места, а вот и Люциус!       И действительно, вдоль кресел второго ряда к трём свободным местам, как раз позади мистера Уизли, пробирался Люциус Малфой с сыном Драко и женщиной, которая скорее всего была матерью Драко.       Драко Малфой, бледный паренёк с заострённым лицом и бесцветно-белыми волосами, необычайно походил на отца. Его мать тоже была блондинкой — высокая и стройная, она была бы довольно мила, если бы на её лице не присутствовало постоянно такое выражение, будто ей в нос непрестанно лезет какой-то мерзкий запах.       — А, Фадж! — произнёс мистер Малфой, подходя к министру и протягивая руку. — Как дела? По-моему, ты ещё не знаком с моей женой Нарциссой? И с нашим сыном Драко?       — Добрый вечер, добрый вечер! — Фадж улыбнулся и поклонился миссис Малфой. После чего попытался представить Малфоям болгарского министра, не получилось, не смог произнести его фамилию. Решил представить хоть кого-то и наткнулся взглядом на мистера Уизли.       — С Артуром Уизли вы знакомы, я полагаю?       Это был напряжённый момент. Мистер Уизли и мистер Малфой посмотрели друг на друга. В последний раз, когда они встречались при мне, дело закончилось дракой. Не думаю, что Люциус Малфой её планировал. Скорей уж собирался, поиздевавшись, подсунуть Джинни дневник и гордо удалиться. Но не учёл, что окружающие люди не шахматные фигуры и по плану действовать не обязаны. Холодные серые глаза Малфоя скользнули по лицу мистера Уизли и затем обежали весь ряд.       — Боже правый, Артур, — негромко произнёс он, — что же тебе пришлось продать, чтоб достать места в верхней ложе? Уверен, ты за весь свой дом столько бы не выручил.       Похоже, мистера Малфоя сильно не обрадовала перспектива сидеть за спинами Уизли. Фадж, не слышавший этих слов, говорил:       — Люциус на днях сделал очень щедрое пожертвование, больнице Святого Мунго, где лечат магические травмы и болезни, Артур, так что здесь он в качестве моего гостя.       — Как… как мило! — промолвил мистер Уизли, с натянутой улыбкой, не став после первого же оскорбления устраивать драку в общественном месте.       Мистер Малфой тоже не стал выставлять себя на посмешище перед двумя министрами и кучей народу, поэтому, насмешливо кивнув, продолжил путь к своим местам. Драко послал нам презрительный взгляд, чуть задержав его на моих новых очках, и уселся между отцом и матерью.       — Глисты с поволокой, — прошептал Рон, когда мы снова повернулись к полю.       А в следующий момент в ложу ворвался Людо Бэгмен.       — Все готовы? — прокричал он. Его лицо светилось, — Министр, начинать?       — По твоей команде, Людо, — с удовольствием ответил Фадж.       Бэгмен выхватил волшебную палочку, направил себе прямо на горло и приказал СОНОРУС! И с этого мгновенья его голос превратился в громовой рёв, заполнивший до предела забитый стадион; этот голос раскатывался над нами, отдаваясь в каждом уголке трибун.        — Леди и джентльмены! Добро пожаловать! Добро пожаловать на финал четыреста двадцать второго Чемпионата мира по квиддичу! — Зрители разразились криками и аплодисментами. Развевались тысячи флагов, добавилась к шуму разноголосица национальных гимнов. С гигантского табло, напротив, сгинуло последнее объявление — Берти Боттс ещё успели посулить небывалые ощущения от каждой конфетки своего драже — и зажглись слова: Болгария — ноль, Ирландия — ноль.        — А теперь, без долгих предисловий, позвольте представить вам… талисман болгарской сборной!       Правая часть трибун — сплошь в красных флагах — одобрительно заревела.       — Интересно, что же они привезли? — пробормотал мистер Уизли, наклоняясь вперёд. — А-а-а-а! — он спешно сдёрнул с себя очки и принялся протирать их. — Вейлы!       — А что это за ве… — не закончив спрашивать, я увидел ответ на арене. На неё выбежала сотня женщин. Сотня самых необычных красавиц из всех, что не только мне, но и Алексу случалось видеть. Их кожа сияла в неосязаемом ветре. Но вот грянула музыка и меня вообще перестало что-либо волновать, Вейлы пустились в пляс, и мой разум одним махом абсолютно и блаженно опустел.       А вейлы отплясывали всё быстрее, всё зажигательней, и дикие, бесформенные образы закружились в моём распалённом мозгу, постепенно превращаясь во вполне узнаваемую девушку. Девушку из далёкого прошлого Алекса. Вот она с обветренными, обкусанными губами и белым от мороза носиком, наклоняется надо мной… нет, над Алексом, и шепчет, он не слышит слов, кружится голова, девушка затаскивает его на санки, а на её ресницах снег. И несмотря на холодную зиму, становится жарко. Вот только сил нет спросить, как зовут.       Музыка остановилась, я заморгал. Расставание с образом, получилось почти болезненным. Рон стоял у барьера в такой позе, словно собирался прыгать с трамплина.       Трибуны взорвались недовольными криками — зрители не хотели отпускать вейл, а я испытывал совершенно непонятное раздражение. Алекс ещё долго искал ту девушку, тянулся во сне к её губам, пытался коснуться кончиками пальцев щеки, но не мог даже пошевелиться. И хотя у меня не возникло желание найти сестру милосердия из далёкого прошлого, но иррациональная потребность хоть что-то сделать осталась. Рон тем временем рассеянно обрывал клевер со своей шляпы. Мистер Уизли, чуть улыбаясь, склонился к нему и забрал шляпу из его рук.       — Это тебе ещё понадобится, — заметил он, — как только ирландцы скажут своё слово.       — Мм-м? — промямлил Рон, таращась на красавиц вейл, которые теперь выстроились вдоль одной из сторон поля. Я, присмотревшись к людям на стадионе и в нашей ложе, сделал вывод, что самая бурная и заметная реакция на вейл получилась у подростков в период полового созревания. Большинство взрослых имели скорее мечтательный вид. Похоже, вейлы действовали как дементоры, только наоборот. И только на мужчин. Гермиона, как и многие дамы, возмущённо фыркала. Ну, а я оказался одним мелким исключением, не подходящим ни под какое правило.        — А теперь, — загрохотал голос Людо Бэгмена, - в знак приветствия, поднимем наши волшебные палочки… перед нами талисман сборной Ирландии!       В следующую секунду нечто похожее на громадную зелёно-золотую комету влетело на стадион. Сделав круг, она распалась на две поменьше, каждая из которых со свистом понеслась к голевым местам. Связывая два пылающих шара, над полем неожиданно аркой встала радуга.       Бесчисленные зрители дружно издали громогласное «о-о-о-ох» и «а-а-а-ах», глядя на этот фейерверк. Радуга угасла, светящиеся шары вновь соединились и слились, образовав на этот раз исполинский мерцающий трилистник, который взмыл в небо, завис над стадионом, и из него хлынуло нечто наподобие дождя из золота.       — Классно! — воскликнул Рон, когда трилистник воспарил над нашими головами, и из него посыпались тяжёлые золотые монеты. Отскакивая от кресел, они летели мимо людей.       Присмотревшись, я разобрал, что летающее чудо составляли тысячи крохотных бородатых человечков в красных камзолах, каждый из которых нёс по маленькой золотой или зелёной лампе.       — Лепреконы! — попытался перекричать громовые аплодисменты толпы мистер Уизли: многие ещё долго рыскали и толкались под креслами, собирая золото.       Определённо я болею за Ирландию. Прилетели, показали радугу, покидались золотом, никого при этом не убив. А если кто и получил на затылок шишку, так не нужно под собственным креслом лазить. Ясно же, что не будет никто гоблинским золотом в таких количествах швыряться. Хотя, может, я чего-то не знаю, и Лепреконское золото тоже для чего-то нужно.       Величественный трилистник распался, лепреконы опустились на поле — на противоположную сторону от вейл — и, скрестив ноги, расселись, чтобы смотреть матч.        — А теперь, леди и джентльмены, поприветствуем — Болгарская национальная сборная по квиддичу! Представляю всем — Димитров! — Фигура в красных одеждах, на метле, двигающаяся с такой быстротой, что казалась ракетой, вылетела на поле из дальнего нижнего входа под сумасшедшие аплодисменты болгарских болельщиков. — Иванова! Зогров! Левский! Волчанов! Волков и-и-и-и-и Крам!       — Вот он, вот он! — завопил Рон, уставившись на Крама в омнинокль.       Я, торопясь, настроил свой.       Виктор Крам был худым, темноволосым и смуглым, с внушительным крючковатым носом и густыми чёрными бровями. Он походил на большую хищную птицу. С трудом верилось, что ему всего восемнадцать.        — А сейчас, прошу вас — встречаем Ирландскую национальную сборную! — надсаживался Бэгмен. — Представляю: Конолли! Райан! Трой! Маллет! Моран! Куигли! и-и-и-и-и Линч!       Семь зелёных вихрей вырвались на поле. Я лихорадочно крутил регулятор на боку своего омнинокля и замедлил движение игроков до такой степени, что мог прочитать слова «Молния» на каждом помеле и видеть их имена, серебром вышитые на спинах.        — А также из самого Египта — наш судья, почётный председатель Международной Ассоциации Квиддича Хасан Мустафа!       Маленький и тощий волшебник, совершенно лысый, но зато с усами, и весьма немаленькими, одетый в мантию цвета чистого золота под стать стадиону, вышел на поле. В одной руке он нёс солидных размеров плетёную корзину, в другой — метлу, из-под усов торчал серебряный свисток. Я вернул скоростной регулятор омнинокля к норме. Пока что игрушка работала без сбоев. Мустафа взобрался на метлу и откинул крышку корзины — в воздух взвились четыре шара: малиновый квоффл, два чёрных бладжера и — я увидел его на краткий миг, прежде чем он скрылся c глаз — крошечный крылатый золотой снитч. Пронзительно свистнув, Мустафа взлетел вслед за шарами.        — На-а-а-ачинаем! — взвыл Бэгмен. — Это Маллет! Трой! Моран! Димитров! Снова Маллет! Трой! Левский! Моран!       Такого квиддича я ещё не видел. Скорость игроков была невероятной, охотники перебрасывали друг другу квоффл так быстро, что Бэгмен едва успевал называть их имена.        — Трой открывает счёт! — взревел Бэгмен, и стадион задрожал от грома оваций и криков восторга. — Десять — ноль в пользу Ирландии!       Гермиона, совсем не интересующаяся квиддичем, приплясывала на месте и махала руками, в то время как Трой делал по полю круг почёта. Лепреконы, наблюдавшие за игрой из-за боковой линии, вновь поднялись в воздух и образовали гигантский мерцающий трилистник. С другой стороны арены на них мрачно смотрели вейлы. Я достаточно разбирался в квиддиче, чтобы оценить великолепие ирландских охотников. Они действовали, как единое целое, и, похоже, читали мысли друг друга, перестраиваясь в воздухе; розетка на моей груди непрерывно выкрикивала их имена «Трой — Маллет — Моран!». В течение десяти минут Ирландия забила ещё дважды, упрочив своё лидерство до тридцати — ноль, чем вызвала шквал оглушительного рёва и аплодисментов со стороны украшенных зелёным болельщиков. Игра пошла ещё быстрее, но стала жёстче. Волков и Волчанов, болгарские загонщики, лупили по бладжерам со всей свирепостью, целя в ирландских охотников, и старались помешать им применить их коронные приёмы. Два раза болгары были отброшены, но вот, наконец, Иванова сумела прорвать оборону противника, обыграла вратаря Райана и забила первый болгарский гол.       — Заткните уши пальцами! — рявкнул мистер Уизли, когда вейлы вновь затанцевали, отмечая такую радость.       Я не только заткнул уши, но и закрыл глаза. Нафиг, нафиг такое счастье. Спустя несколько секунд, я отважился взглянуть на поле — вейлы уже остановились, и Болгария вновь владела квоффлом.        — Димитров! Левский! Димитров! Иванова! Вот это да! — кричал Бэгмен.       Сто тысяч волшебников и колдуний затаили дыхание, когда двое ловцов — Крам и Линч — спикировали, прямо через кучу охотников, на такой скорости, что, казалось, они просто спрыгнули с самолёта без парашютов. Я следил за их полётом в омнинокль, пытаясь разглядеть, где же снитч…       — Они разобьются! — охнула Гермиона.       Она оказалась почти права — в самую последнюю секунду Виктор Крам вышел из пике и отвернул прочь, однако Линч ударился о землю с глухим стуком, слышным по всему стадиону. С ирландских трибун раздался чудовищный стон.       — Вот дурачок! — покачал головой мистер Уизли. — Это же был обманный ход Крама!        — Тайм-аут! — объявил Бэгмен. — Подождём, пока прибывшие на поле медики обследуют Эйдана Линча!       — С ним всё будет в порядке, он только слегка зацепил землю! — Чарли успокаивал Джинни, которая испуганно высунулась за барьер ложи: — Чего Крам, собственно, и добивался…       Я поспешно нажал кнопки «повтор» и «синхронного комментария» на омнинокле и припал к окулярам. Крам и Линч, уже замедленно, вновь пикировали на поле. Поверх изображения вспыхнул комментарий: «Финт Вронского — опасное отвлечение ловца». Передо мной было лицо Крама, искажённое от напряжения, когда он, точно в нужный миг, вышел из падения, в то время как Линч врезался в покрытие. Я привёл омнинокль в стандартный режим и направил его на Крама. Тот кружил высоко над Линчем, которого приводил в чувство медик со склянками зелий. Я сфокусировал картинку на лице Крама — его тёмные глаза быстро обследовали землю внизу, в ста футах под ним. Пока Линч приходил в себя, Крам, пользуясь случаем, без помех искал снитч. Наконец Линч поднялся на ноги, к бурной радости зелёных трибун, уселся на свою «Молнию» и оторвался от земли. Его воскрешение, похоже, вселило в ирландцев второе дыханье. Как только Мустафа дал свисток о продолжении игры, ирландские охотники бросились в бой, демонстрируя немыслимые чудеса мастерства.       Пятнадцать минут прошли в жарких схватках, и Ирландия вырвалась вперёд ещё на десять голов — теперь они вели со счётом сто тридцать — десять, и игра стала откровенно грязной.       Когда Маллет в очередной раз помчалась к голевым местам, крепко прижимая к себе квоффл, болгарский вратарь Зогров рванулся ей навстречу. Всё произошло настолько быстро, что я не успел уловить, но дружный вопль гнева ирландских болельщиков и долгий пронзительный свисток Мустафы возвестил о нарушении правил.        — Мустафа разбирается с болгарским вратарём, относительно нанесения удара — запрещённый толчок локтем! — сообщил Бэгмен распалённым зрителям. — Так… Да, Ирландия пробьёт пенальти!       Лепреконы, в злости поднявшиеся в воздух, словно рой сверкающих ос, когда Маллет была неправильно атакована, теперь, слетевшись вместе, образовали слова: «ХА ХА ХА». На другой стороне поля прелестницы вейлы разом вскочили на ноги, яростно распушили волосы и вновь с жаром заплясали.       Все Уизли и я, как один, заткнули уши пальцами, но Гермиона, которую всё это не задевало, вскоре подёргала меня за руку. Я повернулся к ней, и она нетерпеливо вытащила мои пальцы из ушей, покатываясь со смеху:       — Посмотри на судью!       Я посмотрел вниз, на поле. Хасан Мустафа приземлился прямо перед танцующими вейлами и картинно напрягал мышцы, разглаживая усы.       — Бедняга, — шепнул я Гермионе, — вейлы, похоже, действовали адресно.        — Так, это уже чересчур! — заявил Бэгмен, хотя в его голосе звучало изрядное веселье. — Кто-нибудь, тряхните судью!       Врач-волшебник, заткнув пальцами уши, стремглав промчался через поле и с силой пнул Мустафу в голень. Судья как будто пришёл в себя — в омнинокль я видел, что он выглядел до крайней степени смущённым и кричал на девушек, которые прервали танец и всем своим видом выражают негодование.        — Если я не ошибаюсь, Мустафа, как ни странно, пытается удалить с поля талисманы болгарской команды! — комментировал Бэгмен. — Такого мы ещё не видели… ох это может принять плохой оборот…       И верно, болгарские загонщики Волков и Волчанов, приземлившись по обе стороны от Мустафы, затеяли с ним ожесточённый спор, указывая на лепреконов, которые теперь радостно сгруппировались в слова «ХИ ХИ ХИ». Болгарские аргументы, однако, не произвели впечатление на Мустафу. Сравнили, тоже мне, словесные оскорбления и удар в челюсть.        — Ирландия пробивает уже два пенальти! — гаркнул Бэгмен, и болгарские трибуны отчаянно взвыли. — А Волкову и Волчанову лучше бы вернуться к своим мётлам… да… они улетают… а Трой берёт квоффл…       Теперь уровень жестокости в матче перешагнул все пределы. Загонщики обеих команд действовали без всякой жалости — Волков и Волчанов особенно усердствовали, неистово молотя битами и не разбирая, бладжер или человек попался им под удар. Димитров налетел прямо на Моран, которая владела квоффлом, и едва не сбил её с метлы.       — Нарушение! — разом взревели ирландские болельщики, поднявшись единой зелёной волной.        — Нарушение правил, — эхом отозвался магически усиленный голос Бэгмена. — Димитров толкает Моран — умышленный толчок с налёта — сейчас должно быть ещё одно пенальти… да, звучит свисток!       Нам в Хогвартсе не хватает такого приличного судьи. До этого матча мне казалось, что в квиддиче правил почти не существует.       Лепреконы опять взвились в небо и на сей раз изобразили гигантскую руку, делавшую очень неприличный жест в направлении вейл. Но те уже окончательно вышли из себя. Они бросились через поле и принялись швырять в лепреконов горстями что-то огненное. Глядя в омнинокль, я отметил, что теперь-то вейлы отнюдь не казались потусторонне-прекрасными, напротив, их лица вытянулись в остроклювые, злобные птичьи головы, а из плеч прорезались чешуйчатые крылья.       — Вот поэтому, мальчики, — закричал мистер Уизли, перекрывая рёв толпы внизу, — никогда не гонитесь за одной лишь внешностью!       Волшебники Министерства высыпали на арену, чтобы разнять сцепившихся вейл и лепреконов, но куда там! Впрочем, сражение на поле было сущим пустяком по сравнению с тем, что творилось в воздухе. Подняв голову и приникнув к омниноклю, я увидел, как квоффл пулей перелетает из рук в руки.        — Левский… Димитров… Моран… Трой… Маллет… Иванова… снова Моран… Моран… Моран… Моран забивает гол!       Однако, ликующие возгласы ирландских болельщиков были едва слышны за воплями вейл, которых теперь бомбили из своих волшебных палочек сотрудники Министерства, и криками разъярённых болгар. Игра немедленно продолжилась. — Квоффлом завладел Левский, за ним — Димитров.       Ирландский загонщик Куигли, круто развернувшись у пролетавшего бладжера, мощнейшим, как из пушки, броском направил его прямо в Крама — тот не успел вовремя нагнуться и получил удар в лицо.       Весь стадион протяжно охнул. По-видимому, у Крама был сломан нос; он был весь в крови, но Хасан Мустафа не давал свистка. Ему было не до того, и я его не винил — какая-то вейла метнула в него пригоршню огня и подожгла судейскую метлу.       Строго говоря, болгары сами виноваты, привезли с собой неорганизованных красоток, которые прочно отвлекли судью от работы. И теперь некому остановить игру и назначить пенальти. Пусть даже я и болел за Ирландию, всё равно Крам был самым потрясающим игроком на поле. Рона явно обуревали те же чувства.       — Тайм-аут! Эй, там, он не может играть в таком состоянии, посмотрите на него…       — Взгляни на Линча! — закричал я.       Ирландский ловец, внезапно, перешёл в пике, и я был совершенно уверен, что это не финт Вронского; на этот раз всё было по-настоящему.       — Он увидел снитч! Он видит его! Следи за ним!       Не менее половины зрителей сообразили, что происходит; ирландские болельщики встали зелёной стеной, подбадривая своего ловца… но Крам уже завис у него на хвосте. Как он разбирал, куда лететь, я не представлял, мельчайшие капли крови шлейфом отмечали в воздухе его след, он поравнялся с Линчем, и вот уже оба вновь столкнулись с землёй.       — Они разбились! — взвизгнула Гермиона.       — Нет, целы! — прокричал Рон.       — Но не Линч, — вздохнул я. Во второй раз Линч грохнулся о землю со страшной силой и тут же исчез под ордой разбушевавшихся вейл.       — Снитч, где снитч? — на всю ложу заорал Чарли.       — Он поймал его! Крам его поймал! Всё кончено! — просветил я всех заинтересованных.       Крам в красной пропитанной кровью мантии неторопливо поднялся в воздух — в его высоко поднятой руке искрилось золото.       На табло зажёгся счёт: Болгария — сто шестьдесят, Ирландия — сто семьдесят. До зрителей не сразу дошла суть произошедшего. Но затем постепенно, будто неимоверной величины нарастающий поток, гул на трибунах ирландских болельщиков становился всё громче, громче и взорвался громовым воплем ликования.        — Ирландия Победила! — надрывался Бэгмен, который, как и ирландцы, был захвачен врасплох неожиданным окончанием матча. — Крам ловит снитч, но побеждает Ирландия! Мерлин мой, кто мог такое ожидать!       — На кой-ему понадобилось ловить снитч? — кричал Рон, прыгая и хлопая в ладоши над головой. — Остановить матч, когда ирландцы были на сто шестьдесят очков впереди, вот болван.       — Он знал, что им никогда не догнать Ирландию, — ответил я сквозь шум, тоже аплодируя из всех сил. — Ирландские охотники слишком хороши… он хотел закончить матч на своих условиях вот и всё…       — Он очень мужественно себя вёл, верно? — сказала Гермиона, склоняясь через барьер, чтобы лучше видеть, как садится Крам. Целая толпа врачей пробивалась к нему через свалку дерущихся вейл и лепреконов. — У него ужасный вид…       Я снова приставил омнинокль к глазам. Было очень трудно рассмотреть, что происходит внизу, поскольку над всем полем в безумной радости носились лепреконы, но мне удалось различить Крама, окружённого колдомедиками. Он выглядел ещё более хмурым, чем когда-либо и неохотно позволял врачам заниматься собой. Вся команда собралась тут же в явно подавленном настроении, они невесело пожимали друг другу руки. А неподалёку ирландские игроки плясали от радости, осыпаемые золотом слетевшихся к ним бородатых талисманов; по всему стадиону развевались флаги, отовсюду гремел ирландский гимн. Вейлы опять вернулись к своему прежнему очаровательному облику, но вид у них был удручённый и печальный.       — Что ж, они храбро сражались, — послышался мрачный голос позади, я оглянулся — это был болгарский министр магии.       — Вы говорите по-английски! — возмущённо воскликнул Фадж. — И вы весь день смотрели, как я объясняюсь жестами!       — Ну, это было очень забавно, — пожал плечами болгарин.        — Ирландская сборная выполняет круг почёта в сопровождении своих талисманов, а Кубок Мира по квиддичу вносят в верхнюю ложу! — объявил Бэгмен.       Мне в глаза ударил слепящий магический свет, заливший ложу так, чтобы со всех трибун было видно, что происходит внутри. Прищурившись, я увидел двух взмокших волшебников. Они внесли увесистую золотую чашу, которую и передали Корнелиусу Фаджу, всё ещё рассерженному из-за того, что весь день понапрасну растрачивал свои способности на язык жестов.        — Давайте громко поаплодируем доблестным проигравшим — Болгарии! — громогласно предложил Бэгмен.       И вот в верхнюю ложу по лестнице поднялись семеро потерпевших поражение болгарских игроков. На трибунах прокатилась волна благодарных рукоплесканий; я видел блеск и мерцание тысяч и тысяч объективов омниноклей, направленных на спортсменов. Болгары один за другим проходили между рядами кресел, Бэгмен называл имя каждого, и сначала им пожимал руку их министр, а затем Фадж. Крам, шедший последним, был по-настоящему огорчён, пара чёрных глаз выразительно блестела на лице, покрытом запёкшийся кровью, он всё ещё сжимал снитч. Я обратил внимание, что на земле он чувствует себя гораздо неуверенней. У Крама было плоскостопие, и он заметно сутулился, но стоило прозвучать его имени, как весь стадион разразился громоподобным, разрывающим уши, рёвом.       Потом появилась ирландская команда. Эйдана Линча вели под руки Моран и Конолли; встряска от второго падения явно не прошла для него бесследно, парень основательно окосел, но всё равно улыбался от счастья, когда Трой и Куигли высоко подняли Кубок, а трибуны под нами бушевали от восторга. У меня от хлопанья онемели руки. И наконец ирландская сборная покинула ложу, чтобы сделать ещё один круг почёта на своих мётлах (Эйдан Линч сидел позади Конолли, крепко обхватив его за талию и по-прежнему ошалело улыбаясь), Бэгмен направил волшебную палочку на собственное горло и произнёс: «КВИЕТУС!»       — Они будут обсуждать это годами, — прохрипел он. — Вот уж действительно неожиданный поворот… Жаль, что быстро закончилось… Ах да… я же вам должен… сколько там?       Фред и Джордж перелезли через кресла и уже стояли перед Людо Бэгменом с радостными улыбками и протянутыми руками.