— Семпай, — решился все же нарушить тишину Ямато, выжидающе посмотрев на светловолосого мужчину. Какаши нехотя все же обратил внимание на товарища, уже предполагая, какую тему он хочет затронуть. — Это из-за Четвертого?
Джонин тяжело вздохнул, посмотрев на Тензо таким тяжёлым взглядом, что тому как минимум захотелось поежиться. Хатаке даже уже думал, что все, абсолютно все в Конохе наблюдают за их отношениями, а те кто застал те времена, когда он являлся учеником Минато и знали истинное происхождение Узумаки строили догадки одну краше другой.
Ямато в стороне не остался и его вопрос попал прямо в яблочко. И шатен это увидел, сделав свои выводы, весьма правильные.
— Вы ведь тоже неравнодушны к ней, — заметил сокомандник. — Не мучайте ни ее, ни себя, сойдитесь уже, — все бывшие одноклассники, сокомандники и просто ровесники разделились на два фронта: одни были того же мнения что и Ямато, а другие — что бравый шиноби боится того, что в ней запечатано.
— Тензо, я старше ее на тринадцать лет! Будь жив Минато-сенсей, он бы не одобрил отношения с его дочерью! — Тензо впервые на своей памяти слышал в голосе бывшего капитана АНБУ столько эмоций. Неужели всё, что останавливает Хатаке - только разница в возрасте и самовнушение о том, что его учитель будет недоволен?
— Но он мертв! — Резонно заметил мужчина, не видя ничего такого в такой разнице в годах. К тому же, любви все возрасты покорны. А мертвецы остаются мертвецами. Тут, видать, дело в другом. Кареглазый за эту миссию постарается пролить свет на все это дело, а то видеть удрученный вид ученицы изо дня в день было тяжело. Все же как бы эта девчонка не улыбалась, он чувствовал её плохое настроение. — И думаю, ввиду сложившихся обстоятельств, он был бы рад, что именно ты стал избранником ее сердца, — продолжал размышлять Ямато, давя на больное Какаши. То, что Хатаке все же признал свои чувства к ней уже о многом говорило.
— Нет, она достойна лучшего, — холодно заключил Копирующий, увеличивая скорость, чтобы отвязаться от этого глупого разговора. Все что касалось Наруто… Пускай касается и дальше, только не его.
Стоило ее вспомнить, как мысли целиком и полностью обращались к ней, а воображение тут же рисовало яркий и солнечный образ Узумаки и душа тянулась к нему. Ей удалось плотно засесть не только в мозгах, но и в внутри сердечной мышцы, заполнив собой страдальческий орган до краев. Пучина тьмы, царствующая в холодном сердце отступала под этим натиском. Узумаки и правда почти стала солнцем в его глазах, отогревая замерзшую душу, рассеивая одним лишь существованием мрак, а мышца, которая все это время тупо перегоняла кровь по венам, ёкала при воспоминаниях о солнечной девчонке, вспоминая о том, что способна чувствовать.
Хатаке и в реальности учился чувствовать, познавая тот мир, который постоянно избегал, стойко уверенный в том, что попросту не способен чувствовать что-то светлое и теплое, испытывая двадцать четыре на семь лишь боль и одиночество. Стойкое мнение, что этот новый мир не для него, таяло под теплыми лучами образа с медово-золотистыми волосами.
Но прошлое, будь оно неладно, отравляло по прежнему его жизнь. Чувство вины мертвым грузом висело на нем, утягивая на дно, напоминая о том, что эти светлые чувства не для его прогнившей души, и мужчина способен лишь запятнать своей грязью Узумаки.
— Какаши, — тишину вновь нарушил Ямато. — Оставьте прошлое в прошлом, — посоветовал шатен, вновь замолчав. Тензо как никто другой понимал, что прибегнуть к этому совету тяжело, ведь сам был клеймен темным и жутким прошлым, и это отпугивало многих людей вокруг него, но не мешало строить личную жизнь. Находились те люди, которым было плевать на то, что над ним Орочимару ставил эксперименты, и что он был в рядах Корня. И эти люди вытягивали его из личного мрака.
Тензо был искренне рад, что и у Какаши нашелся тот человек, который ни смотря ни на его прошлое, хотя факт спорный, она, ввиду своего возраста, может и не знать о нем, ни на его отвратительный и мерзкий характер оставалась рядом, стойко терпя все лишения и боль от отчужденности джонина. Было жаль Наруто, но она не давала себя жалеть, все так же заразительно мило улыбаясь и излучая уверенность, ни одним мускулом не показывая, что готова реветь и убиваться по неразделенным чувствам. Наверное, только такая упрямая девушка сможет справиться с таким упрямым человеком, как Копирующий.
— Для нее ты лучший, она так решила, и ты этого не изменишь, — горькая правда слетевшая с губ сокомандника ядом впиталась под кору мозга, отравляя мысли. Тензо замолчал, более не видя смысла продолжать разговор, пускай Какаши проанализирует вываленую информацию, может придет к верным выводам. Ямато сделал все, что мог, хоть как-то попытавшись помочь и семпаю, и своей ученице.
***
Как всегда, настроение у Какаши отсутствовало вовсе, возвращаясь от Хокаге, которой сдавал отчет о проделанной работе, он как всегда заглянул на кладбище, присев возле монумента. Не прошлое его тяготило, а он не хотел его отпускать, испытывая жуткое чувство вины, служившее напоминанием о том, что он ошибался в некоторых суждениях.
Смерть Обито и Рин напоминала о том, каким козлом он был, чтя глупые, по сути никому ненужные правила. Из-за своих принципов и эгоизма он лишился друга, а потеря Рин стала сравнима с потерей солнечного света. По сути, своими эгоистичными поступками он погубил то, что было так дорого сердцу, даже если до последнего момента он не принимал эту горькую правду, считая сокомандников никем. А оказалось все иначе, когда было уже поздно пришло то самое осознание, что они были для него всем.
Черт! Да он даже сейчас не признает чувства Наруто, избегая и её, и своих. Неужели, чтобы осмелиться их признать нужно будет потерять ее, как в случае с командой?
Ямато прав: Сенсей мертв, он не помеха, это лишь отговорка, как и разница в возрасте. Просто он боится этих чувств, боится забыться в этом водовороте, потерять себя мрачного настоящего. Или же боится утянуть Наруто за собой, принося лишь страдания. Он и правда идиот. Это не Узумаки глупая, а он глупец.
Это же надо было бояться того, что никогда не случится. Минато не воскреснет, не осудит, не обвинит в совращении его дочери. Мертвецы останутся мертвецами, а жизнь у него продолжается, он живет и дышит, неся под сердцем груз вины. И в кои-то веки захотелось что-то изменить, ан нет, он — шиноби со стажем, джонин, бывший капитан АНБУ, легендарный Шаринган Какаши боится изменений. Нет, не так, боится белокурого и голубоглазого вестника этих самых изменений. Ну да, под таким настырным давлением попробуй не изменить, когда уже каждая клетка тела вопит о том, что пора что-то менять, а устои и принципы мертвой хваткой вгрызаются в сознание, говоря, что ему поздно что-то менять, и так все устраивает, а если выйдет из зоны комфорта, то ничего не получится и вновь ошибется, лишь вновь причинив и себе и окружающим боль.
Решение было принято незамедлительно, зачем сопротивляться и дальше, когда все очевидно и ясно? Лишь делает больно и себе, и ей. Пора уже впустить в свою покрытую непроглядным мраком душу необъятное и до боли в глазах яркое солнце в лице светловолосой и голубоглазой девчонки. Настало время распрощаться с этой тьмой и впустить в свой мир упрямую и шумную Узумаки Наруто, отдаваясь во власть неизведанных доселе чувств.
***
В кои-то веки у нее было превосходное настроение. Да такое хорошее, что девушка чуть ли не приплясывала, мурлыча под нос веселый заедающий мотив, даря каждому прохожему очаровательную улыбку. Проходящие мимо граждане привычно закатывали глаза, фырча и отводя носы в сторону, мол дурочка всея деревни опять чудит.
Вот проснулась, встала с кровати и почувствовал себя такой окрыленной, давно такого состояния не было. А то все убивалась по Какаши, стараясь держать марку, улыбаясь сквозь боль и отчаяние, расцветая лишь вблизи сереброволосого всеми цветами радуги. Но сегодня… Внутри даже бабочки порхали, наверное, щекоча своими нежными бархатистыми крылышками и вечно недовольного Кураму, который сегодня решил бубнить больше чем обычно.
Узумаки давно не чувствовала себя так легко и непринужденно. Прекрасный день, а погода-то какая! Ради такого можно себя и мороженым побаловать, что она и поспешила сделать, купив в ближайшем ларьке рожок с апельсиновой прослойкой
(шоколадную надо было брать!) Холодное лакомство приятно таяло на языке, принося еще больше счастья. Настоящее блаженство!
И оно бы могло продолжаться еще несколько минут, если бы на нее ураганом кто-то не налетел в ворохе зеленых листьев и дыма. Наруто от неожиданности громко пискнула, мазнув мороженым по щеке, пронеся лакомство мимо рта. Сердце сделало кульбит в грудной клетке, когда цепкий взгляд выхватил торчащие кверху пряди серебристых волос. Наруто отшатнулась, неверяще уставившись во все глаза на джонина, не понимая, что он тут забыл. Впервые за все время его близкое присутствие вызвало не то что целый ворох эмоций, но и смущение — щеки нещадно жгло, сложилось даже ощущение что вся кровь, которая течет по ее венам, собралась обжигающим румянцем на лице, делая его ярче и четче. Хатаке Какаши стоял к ней почти нос к носу, задумчиво смотря на блондинку сверху вниз.
Хатаке это позабавило, заставив удовлетворенно хмыкнуть. Такая невинно-милая с этим пунцовым румянцем, до невозможного растерянная и непривычно новая.
— Я ведь тоже умею заставать врасплох, — его пальцы коснулись маски, стянув одним быстрым движением ткань до шеи. Голубые глаза шокировано расширились, она смотрела не мигая, не веря в происходящее до последнего. Да даже в самых смелых фантазиях блондинка такое представить не могла. Всегда, абсолютно всегда она была инициатором их отношений, добивая его непробиваемость, склоняя все же сдаться на её милость. Не может же такое быть, чтобы этот день стал настолько нереально реальным, наполненным до краев безудержным счастьем? Какаши Хатаке стянул перед ней маску посреди улицы, да еще и выловил из толпы!
Темный глаз так и косился на белое пятно растекающееся по слегка загорелой коже, отвести в сторону взгляд Хатаке не мог. Стремительно тающие сливки на красной щеке так и привлекали все внимание на себя, как не пытался он перестать пялиться, то не мог. Даже отвести взгляд на манящие своей мягкостью и нежностью губы он не мог.
Горячий, влажный язык скользнул по алой щеке, на которой ярким пятном выделялся след от мороженого. Мужчина с явным наслаждением слизнул приторную сладость с нежной кожи, нарочито медленно уничтожая след от сладости, чувствуя как сознание мутнеет от такого откровенно-интимного жеста. Наруто прошиб мощный электрический заряд от макушки до пят, заставив застыть на месте каменным изваянием, да еще и дыхание задержать, боясь шумно вздохнуть, чтобы не спугнуть наваждение. Теплая волна ощущений накрывала каждую клетку тела, Узумаки тонула в них с головой, захлебываясь, задыхаясь от накатившего следом удовольствия.
Наваждение ли? Нет, все очень даже реально. Его дурманящая близость, сильные руки, притягивающие к себе ближе, горячее дыхание, щекочущее кожу, взгляд с поволокой, полный чего-то нового, неизведанного. Не было того всепоглощающего мрака, безмолвного отчаянья и умело замаскированной боли. Эта чернота и холод исчезли вовсе.
Нет, это не наваждение, не сон, не иллюзия, а вполне себе настоящая реальность, осязаемая, будоражащая реальность. И от этой реальности подкашиваются ноги из-за критической точки волнения и голова кругом идет.
— Какаши, — судорожный выдох, почти с придыханием, осипшим и дрожащим голосом. Мороженое выпало из ослабевших рук, упав под ноги, забрызгав растаявшими сливками штанину, но дела до него уже не было. — Как это понимать? — Что вообще сейчас происходило, она осознавала с трудом, акцентируя все внимание на ощущениях, въевшихся под кожу сладким ядом, отравляющим многострадальное сердце. Бедный орган и так ёкал и сладко сжимался от присутствия Копирующего, а тут еще такое… Да она готова с ума сойти. Ками-сама! Сам Какаши Хатаке перехватил её на улице, да еще и решил весь воздух из легких вышибить, давление поднять, и заодно смутить до смерти, чтоб блондинка тут же упала в обморок от переизбытка чувств. И нет чтобы просто перехватить, надо было еще и язык свой распускать влажный и горячий, дразнить, вон, мурашки до сих пор по нервам бегают, заставляя испытывать приятное щекочущее чувство!
— А так, что ты теперь моя, — Какаши отдается соблазнительному безумию с головой, вновь склоняясь, только уже скользя языком по приоткрытым губам, так и манящим к ним прикоснуться как можно нежней и слаще. Наруто опять судорожно вздыхает, шумно втягивает носом воздух, хватаясь ладошками за зеленый жилет, дабы не упасть из-за слабости в ногах. Кожу на губах приятно покалывает от чужого тепла и сладкого прикосновения. — Мое солнце, — ласково шепчет в губы Хатаке, прежде чем со всей накопившейся жаждой по этим медовым устам впиться нежным поцелуем.
Узумаки с замиранием сердца понимает услышанное, радость от осознания того, что Копирующий принял свои чувства, да еще и признался в них так волнительно сладко, что внутри все сжимается в трепетно-дрожащий комок, задевающий самые чувственные струны души. Хочется кричать и прыгать от переполнявшего счастья, отдаваясь в надежные руки джонина, и одновременно нежится в этих крепких объятьях вечно, таять от этих крышесносящих поцелуев на грани нежности и страсти.
Наруто отвечает с присущей ей эмоциональностью, отдавая всю себя, даря в ответ умопомрачительную нежность, которая отдается сладкой и томительной дрожью во всем теле. Жмется так трогательно к его торсу, обнимая как можно крепче, ластится как кошка, ища еще больше тепла и ласки. Какаши искренне счастлив, впервые за долгое время, и ни капли не жалеет о принятом решении и по возможности он сделает так, чтобы и она не пожалела о том, что решила стать для него солнцем.
