Эрос и Танатос: Комедия в трагедии

Как положено в этом мире, за пару дней счастья положено платить неделями стресса, отчаяния и одиночества. Милая природа сама позаботилась о том, чтобы уровень счастья мы бы редко когда бы преодолевали. Все в заботе о нас, горемычных, чтобы мы не забывали себе, что такое счастье. Несколько недель время двигалось для обоих влюбленных странными нелинейными парадоксальными скачками. Короткий отпуск подошел к концу, они разъехались, и работа теперь сжирала все время и силы, но вот же гангрена - краткие по обыкновению часы отдыха превращались в вечность. Те самые редкие часы, которые случались в промежутках ото сна, в который ты впадал, как сомнамбула, в той позе где ты был, и просто отбывал повинность. Те самые часы, когда Вилле просыпался на своей полке в автобусе, в эти самые мерзкие четыре-пять часов утра, когда не с кем было толком попиздеть, поиграть, потупить, да просто попить кофе и пожрать, потому что оказывалось, что все остальное транспортное средство обладало молодецким сном и могло не просыпаться до девяти, а он уже не мог. Да, может быть он бы и проспал еще часов двадцать, но не тут и не так. Он просто знал, что еще секунда промедления, и его блядский организм захочет ебли нечеловеческой, с каждым днем все более вызывающей относительно общепринятых обывательских устоев. Надо было встать, заставить себя, сука, любоваться на ебучую зарю, мелькающую между однотипными одноэтажными домиками, что, как вы все прекрасно знаете, случается при переезде от одного крупнокалиберного населенного пункта типа города до другого. Заставить себя любоваться, находить красоту именно вот в этой породе деревьев и этого плана домиков, и даже попытаться умилиться их невероятным способом хоум-декора, который в принципе ничем не отличался от страны к стране – только разве что модным в этом сезоне оттенком дебилизма. Ничего индивидуального там сроду разглядеть было невозможно. Попивать мелкими глоточками горячий кофеек из хлипкой кофеварки, и пытаться заинтересовать себя чтением соответствующей моменту особо выстраданной литературы, ищущей истоки эзотерических знаний в истории языческих верований стран третьего мира. Это тянуло на некоторого рода имеющий спецификацию в мировой психиатрии диагноз. Вилле упал над очередной книжкой, подхватывая лицо в ладони, это было страшно сказать, что творилось там внизу, и дело было в том, что не то что бы он на самом деле сейчас дал бы каждому, а в том, что он сидел сейчас в этом автобусе, пытаясь пить кофе и читать, уткнувшись лицом в руки, пылая ланитами и тем что пониже, представляя себе, как кое-кто мог бы это все использовать по-назначению. Вывод номер один. Оказывается, если ты сменил горизонтальное положение на условно-вертикальное, сидячее, с книгой и с кофе, это не избавляло тебя от утреннего стояка. Конечно, некоторой отрадой в этой ситуации могло служить то, что он послал ему пару похабных смс-сообщений. Но тот, на другом конце сотовой сети, был тоже не робкого десятка. Причем тот-то лежал в своей собственной кровати, а стало быть ты все равно оказывался проигравшим, какую бы игру бы ты не затеял. Вывод номер два. Мастурбация носила теперь удивительный, ранее незнакомый оттенок. Вместо снятия сексуального напряжения, она неожиданно стала распалять еще больше. Вообще, этот мерзкий фокус с сексом Вилле уже начал просекать чуть раньше. Принято считать, что секса тебе хочется больше, когда у тебя его нет, а когда он у тебя есть, вроде бы как его не хочется. Или хочется, но меньше и контролируемо, в гомеопатических дозах. Вилле потребовалось несколько лет, чтобы осознать всю глубину этого наеба. Вначале он думал, что просто пропустил свой подростковый сенситивный ебливый период и его организм нагоняет упущенное, но со временем для него стало очевидно, что после ебли с любимым человеком надобность не только не спадает, но его мозг не может с этой самой ебли переключиться категорически. В этом было что-то патологическое. Когда после очередного оргазма любое прикосновение рождало теплые огни в ожидаемых местах, когда степень ебанутости и желание повторить только что сотворенный подвиг-пощечину социальной морали и сексуальным стереотипам возрастали после каждого успешного его завершения. И дело было даже не в том, что физически тело было так уж готово к этому, но, сука, мозг не отпускало. Чем более развратнее и дольше и интереснее все это происходило, тем больше его торкало находиться в его роли в этом сексе, и тем более торкало его каким-либо образом, любым доступным способом повторить этот кайф. Его замкнуло на конкретном человеке, на физическом и интеллектуальном взаимодействии с ним. Единственное, чего он хотел, это только простого “еще”. Эдакая нимфомания по мужскому типу. Он действительно не мог думать больше ни о чем, когда занимался сексом. Это не было физическим облегчением, это просто было другим миром, в котором существовало его сознание, и которое никак, ну просто никак не собиралось коррелировать или находить какой бы то ни было консенсус с реальностью. Вилле стал ловить себя на мысли, что рассматривает каждого встреченного им мужчину и женщину на работе со странными мыслями: неужели они вот могут так просто вот заняться сексом, как положено, прилично, по заявленной разблюдовке, десять минут прелюдии, включая водные процедуры, две минуты секса, а потом с таким невозмутимым видом идти на работу, словно бы ничего не случилось? На данный момент он просто не понимал, как такое в принципе возможно в жизни. Вилле попытался обсудить этот насущный вопрос со своим лучшим другом Миге Амуром, так ли у Миге все происходит в жизни, но почему-то получил от него недружественный подзатыльник и предложение обратиться к нему с этим вопросом потом, попозже, когда у него кровь от нижней головки к верхней начнет поступать хотя бы дозированно, по сто миллилитров в сутки. Сегодняшним серым утром в автобусе Миге вышел из сортира, позевывая и почесывая голову, потому что известное дело, что в туре “моется тот, кому чесаться лень”, и с удивлением спросил: - Новости йоги от Светоносного Гуру: асана-отсасана “Отчаявшаяся кобра в брачном периоде приманивает случайно проползающих мимо аспидов”? - А-ха-ха-ха-ха, - Вилле в голос заржал, как-то на автомате. Спина заболела сидеть читать, и он решил сменить положение оригинальным образом - лег спиной на два сиденья автобуса поперек, головой свисая в проход и читая книгу, держа ее на вытянутых руках перед собой, ноги же задрав вверх и сложив, перекрестив прямо на стекле окна автобуса, мало заботясь об эстетичности зрелища для проезжающих мимо транспортных средств, как это бывает у всех профессиональных путешественников в автобусах. - Я просто пытаюсь заставить кровь прилить к верхней головке... Ну конечно, Вилле вернул ему его последний наезд, как это могло бы быть иначе? Миге зубами отгрыз кончик у пакета молока, и аккуратно налил его себе в стакан. - И чо, получается? – спросил он. - Гас вчера не все мои печеньки сожрал? - Ну, я могу читать, - сказал Вилле. - Не, я спрятал тебе там, за своими вещами, пару пачек, он туда не рискует соваться, считает, что там проклятое место. - Ах ты ж моя нечаянная радость, - радостно отметил Миге. Он встал и нашел лакомство в положенном месте, - ты ж небось даже заботливо там круг нарисовал мелом, от нечисти. - А как же. - Чо читаешь? - “Хотя бы поцелуй меня! Ну, поцелуй! Во имя тех времен, Когда мы были лучшими друзьями…” - Бля, Вилле, ну не начинай только это дерьмо опять… - Я тебе просто вслух стишок читаю… - Кроули что, тебе по заказу стишки писал? - Ну, нет, но вообще-то говоря...мог бы....мог бы.... - Судя по началу, я бы на твоем месте ноги поднял бы повыше, а голову бы опустил пониже, - посоветовал Миге. - А ты не пробовал читать что-нибудь про животных? - Пробовал, - сказал Вилле, - но попал на описание брачного периода галапагосских черепах и перевозбудился от словосочетания "откладывать яйца". - Я оценил всю глубину и серьезность проблемы, - серьезно сказал Миге. - Ладно, читай чо там дальше, так я хотя бы буду знать, чего ждать. - “Один лишь поцелуй, закончится так быстро он, Как все хорошее, что было между нами. Скажи, что ты не злишься, И перед броском Прости меня!” - Я подумаю, - сказал Миге, - десять раз подумаю в следующий раз. - “Я думаю, заставить ты сумел бы, Меня обрадоваться смерти, несомненно, Коль убивать умел бы милосердно. Всего один короткий Взмах лезвия, Режь глубже …” - “Короткий взмах лезвия? Глубже?” Вилле, признайся сразу, ты сам эту порнографию сочинил от нечего делать, а теперь пытаешься ею надругаться над моим ослабленным туром мозгом, прикрываясь славой старого пидараса Алистера Кроули? – уточнил Миге. - Нет, - отрезал Вилле откуда-то из-под стола мрачно, - это старый пидарас сам написал, ты слушаешь или шутишь? Если ты шутишь, я выйду на следующей остановке. - Слушаю-слушаю, - обреченно сказал Миге, окуная “Орео” в молочко, - не уходи. Над кем я измываться буду тоскливым ранним утром в автобусе? Они же как животные, - он имел в виду сотоварищей по группе, - они же не могут за себя постоять. А Лили вообще тварь бессловесная. Пожалей братьев наших меньших. - “Покину я врата счастливый и слепой, Я думаю, что мне понравилось бы вправду, Увидеть брызнувший фонтан....” Орео с молочком пошло у Миге носом. - Сука, предупреждать же надо! - Мне надо вам чаще вслух читать, - сказал Вилле, - вы какие-то дикие и необразованные. - Не надо, - попросил Миге, - ты мне Лили испортишь. - “Из глотки, из своей, Что утолит твою мучительную жажду. И выстрелить глотком той боли алой, К пылающему твоему сердцу прикоснуться, Что успокоит и тебя заставит Так как прежде улыбнуться. Свободной волей сердца своего я отдаю тебе агонию внутри, Но, о, поговори… Со мной, Прошу, Со мной поговори.” * - Ну ладно, - серьезно сказал Миге, поэзия, как видно, так и не смогла произвести на него должного впечатления, - ну давай поговорим.... ***** В общем, после краткого отпуска Вилле и Бама прошло пару недель. Случилось так, что Бам нагрянул к Вилле прямо в день рожденья. Он не предупредил Вилле заранее, он сам не знал, сможет ли он прилететь и насколько он сможет прилететь, он вообще по их договоренности вроде бы не должен был прилетать. Вилле не выражал особенного пиетета по части собственного праздника, особенно его не зазывал, что конечно вызывало у Бама особенный интерес, но он тоже, в свою очередь, ничего не обещал. Вилле. Он не хотел его предупреждать. Себе-то Бам пообещал, что нагрянет как снег на голову что бы ни случилось. Он знал, что они будут тусоваться или выступать, или тусоваться и выступать для своих. Бам бегом зарегистрировался в Торни, и так же бегом поскакал к клубу, как никогда радуясь невпечатляющим размерам Хельсинки, легко преодолеваемым ведомым гормонами гужевым транспортом. Бам было приготовился к борьбе, но забавно, в клубе внутрь его пустили как своего. Все сообщество было там, как оно есть: Сеппо с супругой, Миге, Лили, Гас, Золтан, Силке с мужем, барабанщик группы “69 глаз” c друзьями и фанатами, и его любовь… которую поперек туловища обхватил какой-то пухлощекий и пухлогубый коротышка-долбоеб в кепочке. Вилле одной рукой опирался на его плечи, а другой задорно опрокидывал содержимое бутылки красного вина из горла прямо в рот. Технически, коротышка очень удачно подпирал Вилле. Так он не очень заметно покачивался. Вообще, кто из них покачивался больше, было очень трудно понять, но в резонанс они не входили, а в большей степени компенсировали отклонение друг друга от оси “Икс”, подпирая эту самую ось с обеих сторон, чтобы не упала. И да, к такому судьба Бама не готовила. - Чозанахуй? Ебать тя через коленку, Вилле, я тебе еще Миджа до конца не простил! – без обиняков, прямо сразу с порога заявил он. - Ко-о-о-отик, - Вилле приветливо махнул ему бутылкой, разлив вокруг себя примерно треть, громким голосом оглашая окрестности и заглушая общий гул разговора и доносившуюся из видавшего виды пластикового бумбокса музыку, - ты приехал… Эта четырехногая конструкция приковыляла к нему и жарко обняла одной рукой, чмокая с разлету губами Вилле прямо в рот, обдавая запахом табака, алкоголя и свежего пота. Бам, конечно, ответил на его поцелуй и хотел было высказать, что вообще-то мацающий его за сиськи долбоеб здесь не уместен, но долбоеб тоже послушно потянулся пухлыми губками ему навстречу, передразнивая Вилле: - Котик приехал… Бам уперся рукой в плечо долбоеба, пытясь тактично отцепить его руку от Вилле. Потом присмотрелся: - Епта, так ты это...из Бладхаунд Гэнг.... - Это зовут Джимми Поп, - представил ему свою новую подставку Вилле. - А это зовут Ссс-с-самая крас-с-с-сивая девочка в Финляндии, - представил Джимми Поп Баму Вилле, - но отзывается она чаще на Вилле. - Не девочка уже, - мрачно сказал Бам, заставляя Вилле заржать гиеной. Когда он отцепил руки Джимми от Вилле, Джимми с готовностью перелез на него. Бам понял, что ревность его не совсем уместна, потому что если Вилле был слегка подшофе, то Джимми был в гавно. - С утра празднуем, - пояснил Вилле. - Так вот что я тебе дозвониться не могу, - недовольно сказал Бам. - Да ладно тебе, Бам, на вот, выпей, - Баму ничего не оставалось делать, как зажмурившись сделать пару глотков. - БА, ДА ТЫ БАМ МАРДЖЕРА!!! – радостно воспрял Джимми, кажется даже немного протрезвев, потому что отстранился от Бама и протянул ему руку, - мы упарываемся с ребятами с ваших Чудаков! - Ну, да, - польщенный узнаванием, немного оттаял Бам, - вы тож прикольные.... - Я их самый большой фанат, - сказал Джимми, чем снова обострил ситуацию в этой стороне гримерки, - хотя Юсси со мной спорит, он считает, что… Бам задумчиво встал плечом к плечу к Вилле и совершенно незаметно для окружающих, но точно крайне очевидно для Вилле, шлепнул его по-хозяйски по заднице. Вид у Вилле был “Ссы в глаза – скажет Божья Роса”, он стоял и еще хихикал над пьяным Джимми, над ревнующим, как Шекспировский Отелло, Бамом. Я тебе посмеюсь, я на тебя завтра посмотрю и посмеюсь. - А вы что, тоже знакомы? – удивился Джимми. - Да, мы близкие друзья, - как ни в чем ни бывало пояснил Вилле, элегантно поглаживая руку Бама у себя на жопе, чем был практически сразу же прощен, хотя Бам даже и не подозревал ранее у себя такой отходчивости. От прикосновения к жопе Вилле и ласки его руки, у него, разумеется, привстал. Вилле он, конечно же, ни хуя не верил, но точно знал, что Миге бы его если что предупредил. Миге он верил. Джимми извинился, сообщив, что ему срочно надо покормить Ихтиандра, Вилле с хохотом толкнул посиневшего товарища в сторону туалетной комнаты и вытащил одновременно с этим Бама за руку в дальнюю комнату. Бам потащился легко, на бегу пытаясь одновременно выпить еще из бутылки и помахать Дону Мигелю…но Вилле был настойчив и быстро восстановил свое доброе имя, втащив его в комнату, прохладную, полутемную и пустую. - Ммммм.....а ты привез мне подарочек? – спросил он. Сука, он был пьян, но это совсем не портило ситуации. Как раз таки наоборот, это добавляло ситуации очень острых специй. Вилле всегда был хорош. Но ебанутый Вилле не в своем уме – это был просто праздник какой-то. Это был тот редкий случай, когда алкоголь значительно улучшает характер вместо того, чтобы ухудшать. - Да… - Бам было хотел сказать про подарок, который он на самом деле привез, но вдруг вспомнил к чему это Вилле, и почему он зажимает его у стены, чуть не постанывая от желания. Хотя почему чуть-то.. он и правда стонал, на выдохе, едва слышно, жарко обжигая дыханием и легкими прикосновениями губ кожу его шеи и лица.... и мозг Бама унесло волнами Гольфстрима или еще чего похуже. Бам вспомнил кодовое слово “подарочек”. И вспомнил Бам их гребаную Лапландию, когда ему удалось увидеть и чуть было не потрогать олежку, но Вилле его удержал, сказал, что оленей гладить нельзя, потому что у них такая структура меха, что животному будет больно. Это произошло, когда они все-таки добрались до чертового Санты на следующий день. Они стояли, прислонившись лбами к деревянной перекладине, ограничивающий загон, смотрели на оленей, которые катали желающих в упряжке, точнее было бы сказать, что они должны были катать желающих в упряжке, но в основном животные грустно лежали на снегу и мрачно смотрели в никуда. Гладить оленей было нельзя, потому друзья грустно смотрели на оленей и вели глубокомысленнейшую из всех возможных беседу. - Виля. - Чо. - Виля, а вот прикинь, а если бы Санта Клаус и вправду бы умел исполнять желания, а чего бы ты хотел у него попросить в подарок? Вилле задумался на несколько долгих минут, явно взвешивая все возможные варианты, потом почесал голову через шапку и сказал: - Эммм… хуй. Бам наконец-то был удовлетворен тем, что он видел: заснеженными деревьями и рекой, Авророй Бореалисом, финской жопой с ручкой в шапочке и подшофе.. ночами голой без шапочки в его кровати, впрочем. Деревянными домиками в деревне Санта Клауса, оленями и эльфами в национальных финских одеждах, так что ему вернулось на секунду детское ощущение рождественской сказки, и он не сразу понял, что Вилле сказал. - Что? – переспросил он, думая, что неправильно понял. - Стоячий хуй, - нежно глядя на усталого, лежащего на снегу, с отчаявшимся видом взирающего на них старого оленя, сказал Вилле. - Мне так жалко этого олежку. - Слушай, чувак, а я и не заметил, что у тебя с этим проблемы, - уточнил Бам, - насколько я нас помню в предыдущие сутки, у тебя всегда стоял. И ты всегда кончал, я вообще был даже в некотором смысле впечатлен, я думал раньше, что так не бывает, и что это спецэффекты от производителей обезжиренного йогурта в порно. А хочешь, мы останемся после закрытия парка и выпустим олежку на свободу? - Хочу, - сказал Вилле, - но я не про свой. Я про такой, чей-нибудь, чтобы с ним можно было чем-нибудь заняться. Бам влюбленно посмотрел на Вилле. Уткнулся лбом в шапке ему в лоб, как баран. - Ты только о хуях и думаешь, - ласково прошептал Бам. - Это все полностью твоя вина, - сказал Вилле, так же нежно упираясь рогами ему в лоб. - Я никогда никого на свете так не хотел так, как тебя, - сказал Бам. А хуле ему было терять-то уже. Он уже все потерял. Или все приобрел, такая сложная игра, эта любовь, никогда не знаешь, победил ты или проиграл. Вилле протянул ему свои губы, работников оленепроката в поле прямой видимости видно не было, а оленю было бы насрать, даже если бы они сейчас тут даже и поебались, сплясали бы канкан и даже сожрали бы его собрата, лежа на снегу, неглиже, под бутылку настойки Сальмияки. Он бы лежал, смотрел на них с такой же экзистенциальной всеобъемлющей трагической тоской, как и сейчас, он бы даже глазом бы не моргнул. Этого старого оленьего хуя уже ничего на свете не могло бы удивить. - Я никогда на свете НИЧЕГО так не хотел так, как тебя, - сказал Бам, когда их губы разлучились после горячего соединения. Даже если у Вилле и имелись какие-то вопросы к Баму, то по этой части ему возразить было попросту нечего. - Хочешь увидеть Санту? – спросил Вилле, отходя от деревянной изгороди, отделяющей души измученных оленей от свободы. - Да, но если ты попросишь у него дать тебе хуй, я тебя придушу, - сказал Бам, следуя за Вилле и закинув локоть ему за шею, - это будет, знаешь, немного слишком для моих нетронутых девственных фантазий, увидеть, как ты сосешь у толстопузого бородатого хрена в красных подштанниках. - Хахаха-хихихи-хаха, - сказал Вилле, и локомотивом попер сквозь неистоптанный девственный сугроб, таща за собой Бама, - ты знаешь, я никогда не думал, что это станет моей самой сильной эротической фантазией, но теперь, после того как ты сказал… а-ха-ха-ха. - Су-ка, - сказал Бам и напрыгнул на него сзади, надеясь воспользоваться незащищенностью противника сзади, но внезапно оказался спиной в снегу. - Но. Как? – просто спросил он нежно держащего его за спину, уронившего его в сугроб Вилле. - Дзю-до. Девять лет, зеленый пояс, - сказал он, нежно дыша Баму в шею. Бам до этого не знал, как сексуально может звучать слово дзю-до, особенно лежа в сугробе. Не подозревал, можно даже так даже сказать. - Зеленый пояс - это круто? - Не знаю. Но ты в сугробе. - Научи меня. Мне нравится любой спорт, если он значит с тобой обниматься, даже если ты роняешь меня на пол или в сугроб. - Я люблю ронять тебя на пол или в сугроб. - О боже, я тебя люблю. Я, наверное, мазохист. - Барон фон Захер-Мазох, - сказал Вилле, - а я – твоя Венера в мехах. - Ты же не носишь мехов. - Какие меха, такая и Венера, - сурово отрезал Вилле. Бам расхохотался, пугая птиц, придремавших на деревьях. - Да на самом деле все просто, - сказал Вилле, ставя Бама на ноги, - смотри. Вилле поставил ногу и руку Бама и вторую руку на себя так, как ему казалось правильным. Бам сладострастно заныл, как прирученный морской котик при виде рыбки. - Понял, как надо делать? – спросил его Вилле. - Понял, - сказал Бам, хотя признаться, он Вилле и не слушал особенно, ему просто нравилось, что он кладет его руки на себя, показывая, как оно правильно. Он бы еще в паре мест прихватил, но постеснялся нетактично ранить чувства старого одинокого оленя. Поэтому Бам снова без всякого сопротивления оказался под Вилле, опрокинутый навзничь ловким приемом. Вилле, поняв, что карьеры преподавателя дзю-до на Баме ему не сделать, обреченно сел на него верхом. Спину Баму, конечно, холодил лапландский снежок, но вот там, где сидел Вилле, ему было так горячо, что можно было бы зажечь лампочку, и может быть даже не одну. В общем, что-что, а этот “подарочек” “котик”, разумеется, своему дружку прихватил. Вообще, конечно, Бам несколько иначе представлял их любовную постель после разлуки. Он ее себе очень часто представлял в разных подробностях. Продумывал там всякие варианты, даже посмотрел пару десятков соответствующих фильмов, чтобы компенсировать неопытность. Толком ничего не понял нихера, но знал, что сумеет кое-что изобразить, если потребуется. О да, Бам всерьез готовился к этой Ночи Любви, он же наконец-то должен был себя уже проявить, уже, так сказать, преподнести Вилле подарок его мечты во всей красе, с соответствующей атрибутикой. В смысле, там типа свечами, ванной, большой кроватью и медленными нежными занятиями любовью, и лучше бы на условно трезвую голову... ладно, пара бокалов пива только улучшают вкус спермы. Но у Вилле, как всегда, оказывалась своя точка зрения на происходящее. А именно, он почему-то посчитал, что наилучшим способом получения подарка на день рождения является встать на колени в какой-то задрипанной комнате и расстегнуть ему штаны, чтобы отсосать. Хуй что он мог возразить теперь, впрочем. Они уже были в таких отношениях, что он и пошутить-то от души над этим всем не мог. Все, что он мог сделать, это наклониться в какой-то момент и от всей души с благодарностью засосать его в рот, стоя, как дурак, согнувшись, в спущенных штанах, с голым, мокрым, обсосанным хоботом - со всей силой и нежностью, что только мог, сверху вниз, потому что Вилле своей ебанутостью к чертовой бабушке рвал ему мозг. Когда Бам снова выпрямился, рот Вилле снова оказался на самой первопричине его пиздостраданий, и Бам просто завыл от восторга, ударяясь головой о стену, чувствуя соприкосновение горячих губ с его хуем, чувствуя, слыша, ощущая всем своим телом эту эпическую жажду. Тут можно было бы поставить точку. Жажду. Жажду контакта, но не гребаную жажду ублажить, которую продают направо и налево, а какую-то крайне извращенную жажду получить удовольствие от процесса, и это выносило Баму мозг от процесса отсоса с Вилле более всего. Он сосал не потому, что хотел доставить удовольствие ему, он не продавал свое умение засовывать себе за самые гланды, он знал, что он делает, и он делал это для себя. Хоть при этом, а может быть именно поэтому, Бам шипел, хрипел и царапал ногтями стену, чтобы сдержаться еще пару секунд и продлить это удовольствие. Это было каким-то его, Вилле, личным потрясающим навыком, вести себя как последняя блядь, и при этом ничуть не ронять собственного мужского достоинства, потому что он просто тупо брал то, что он хотел. И так, как он хотел, и ему, в сущности, было насрать на чувства обладателя хуя, его действительно интересовала только степень его эрекции. Это было так чудовищно цинично, внезапно и шокирующе по целому ряду причин, что Баму оставалось только благодарить бога за эту пьяную сволочь, которой приспичило его обслужить, он только молился, чтобы с утра этот ебаный табун друзей и прилипал не догадался бы подарить Вилле на день рождения такой же подарочек. Нет-нет, не подумайте неправильно, энтузиазм Вилле никак не наводил его на эти мысли, но чем черт не шутит. Он кончил Вилле в рот примерно на этой самой шальной мысли, выгибаясь, матерясь и падая вниз, чтобы слизать с пьяной упоротой мордочки товарища следы их обоюдного неуемного распутства. - Слушай, ты что хочешь можешь сейчас делать, но я уведу тебя отсюда к себе, - сказал Бам. - А кто тебе сказал, что я вообще что-то хочу сейчас делать кроме того, что я делаю? – спросил Вилле, садясь на собственные пятки, откидываясь на руках и откровенно хихикая. - Я не принимаю “нет” как ответ, - Бам нетактично схватил Вилле за шкирку. - Я не мог сказать нет, - сказал, покачиваясь, Вилле, - мне это по определению не могло прийти в голову, хотя, признаться, я несколько выпимши… - Да ладно, совсем незаметно, - саркастично сказал Бам. Странно для пьяного человека, но сарказм его Вилле понял, и захихикал еще громче: - Но нам надо взять бухло. Я отказываюсь покидать бухло сегодня вечером. - Даже ради меня? – с вызовом спросил Бам. - Не рви мне душу, сволочь, - сказал Вилле, ухахатываясь чему-то своему, - не рви… * * * * А олежку они тогда выпустили. До Санты, правда, не дошли. Пошли искать бар, где наливают, и до Санты так и не дошли, пришлось оставить идею отсоса у Святого Николая до дальнейшего счастливого будущего. Потому в деревню Санта Клауса они пробрались через лес уже ночью, когда там никого не было. Олень лежал на том же месте, на котором они его и оставили. Они открыли дверь загона. Олень не производил впечатление существа, которое бы впечатлилось бы их поступками. - Он точно не муляж? – уточнил Бам. - Точно, - сказал Вилле, пыхтя и упираясь оленю в рога, - он, сука, два раза моргнул. - Два раза? – удивился Бам. - Два. - Эй, ты, - сказал Бам, - если ты не мог жить свободным, ты можешь хотя бы сдохнуть свободным. - Черт, я ни разу в жизни не слышал ничего более воодушевляющего, - сказал Вилле, олень, однако, привстал на передние копыта. Вилле упал в снег от усилий, - Бам, толкни еще что-нибудь из ваших американских лозунгов, походу олени на них ведутся… Бам заржал в голос. Олень, вначале неуверенно, потом все более решительно затрусил по снегу в темнеющую даль. Потом остановился. Обернулся к ним. - Ну что ты, олежка, рви когти, ну… - простонал Бам, пока Вилле закрывал загон. Олень махнул им рогами, словно говоря спасибо, и исчез в полярной ночи. * А. Кроули “Облака без воды”. Вампир, стих III