New York Lights

Ночь, кромешная темнота, и в воздухе витает обреченность. Они лежат на одном расправленном диване в гостиной и просто смотрят в потолок, представляя, что вместо ровной поверхности там могло находиться небо, а на том звезды, а те бы пылали и уносили за собой множество умерших душ, но что-то пошло совсем не так. - Не так, - вслух проговаривает Эмма, зарываясь рукой в собственных волосах. - Что не так? - спрашивает женщина, и голос ее звучит поистине странно. Будто он в одно мгновение оттаял от многовекового льда, и сейчас он просто... Другой. Солнце во всю сияло над утренним Нью-Йорком, его жители только просыпались и выходили на работу с картонными кружками кофе в руках, да и сами они были какими-то картонными и совсем обычными, не такими, какими Регина привыкла видеть людей в Сторибруке. - Ужасный город, - подумалось ей. Но особого выбора у нее не было. Этот день она хотела провести с Генри и, если уж на то пошло, с Эммой, поэтому придется терпеть всю эту ненавистную городскую суету. - Мам, мы готовы, - мальчик радостно выбежал из пятиэтажки, таща за собой сонную и явно недовольную Эмму. - Господи, ну зачем же так рано? Мы что не могли встать хотя бы на час позже? - пробурчала Спасительница, даже не взглянув на ухмыляющуюся Регину. - Мисс Свон, если вы планировали стоять в километровых очередях возле аттракционов и магазинов игрушек, то да, нам стоило выйти гораздо позже, чтобы вы соизволили выспаться. - Знаете, мисс Миллс, в том месте, куда Я запланировала идти, не бывает очередей. - Не спорю, но сначала нам все равно придется идти туда, куда запланировал, Генри, дорогая... Это был тот самый солнечный день, который смог зажечь искру в пустой и темной душе Регины Миллс. Она почувствовала себя странно живой, и это, наверное, то, чего она вообще хотела от этой поездки. Вероятно, лекарство от ее медленно наступающего сумасшествия найдено. И имя ему - Эмма Свон. Но все было совсем не так просто, еще столько вопросов, столько темных пятен во всей этой истории, и их появилось еще больше, когда после всего того, что устроил для них Генри, включая катание на чертовом колесе с до ужаса боящейся высоты Региной, Эмма привела их в один из парков Нью-Йорка. - Что-то не так? - тихо спросила Свон, увидев, какое лицо было у женщины, стоящей рядом и медленно опускавшей руку Генри из своей. Они пришли на полянку не очень внушительных размеров, но достаточно большую, чтобы насладиться всей красотой растущих на ней цветов. Они были белыми, светло-розовыми и чуть красными, похожими на тюльпаны, но размером гораздо больше и немного отличающимися по форме... Что-то не так... Что-то очень важное. И Регине хочется закричать так громко, как только это возможно. Ей хочется упасть в сильные руки Спасительницы, хочется рыдать навзрыд до невыносимого состояния, хочется говорить, как она устала, как ей отчего-то больно и в ответ слышать такое тихое и пропитанное сожалением «прости» ... И она не может понять, откуда взялось это безумное желание. На деле она все также стоит, еле держа сына за руку и смотря опустевшим взглядом на цветущее поле. - Нет... Все так, - шепчет она, но это выходит так неубедительно, что Эмма начинает понимать. Это место - единственное, что напоминало ей о той реальности, в которой спит вечным сном незлая Королева. И это место, похоже, что-то всколыхнуло в сознании уже нынешней Регины. - Здесь очень красиво, правда? - Дааа! - воодушевленно проговаривает Генри и радостный бежит вперед, чтобы посмотреть на прекрасные творения здешней природы. Бежит, чуть ли не падая, а после наклоняется к земле, вдыхая их чудесный аромат. - А тебе? Тебе нравится? - с неким подозрением спрашивает Эмма, смотря на точеный королевский профиль. Сейчас не совсем подходящий момент, но Спасительнице вдруг отчетливо мерещится, что ни в какое прошлое она не возвращалась, и все осталось так, как должно было остаться, мгновение, и она спокойно прикоснется тонкими пальцами к ее щеке, а Регина, улыбнувшись, прижмется к ее ладони в ответ. Но так не случится, и нужно было возвращаться в истинную реальность. - Да. Очень красиво, - снова слишком неправдоподобно... - Я нашла его не так давно, когда прогуливалась здесь неподалеку. Говорят, что это местная достопримечательность, ведь никто точно не знает, откуда появились цветы, не принадлежащие ни к одному из изученных на данное время виду, - она замолкает, а после запевает очень странную песню с очень странными словами. - Туманоцветы, туманоцветы, распускаются лишь перед снегом ... Регина сфокусировала свой взгляд на бледно-розовых оттенках, в ее глазах их очертания смешивались в единое целое и больше напоминали одно размытое светлое пятно. В точности, как снег, хлопьями ложащийся на увядающие цветы, в точности, как тот мир, непроглядный и до ослепления яркий. Невозможный и, вероятно, несуществующий. Что-то не так... Что-то очень важное. - Так что все-таки не так? - спрашивает Регина, поворачивая голову к Спасительнице. На мгновение ей кажется, что та уснула, лишь глаза ее открыты и смотрят куда-то сквозь пространство и время. Этим вечером после насыщенного дня они также поужинали, также уложили Генри спать и также выпили по два бокала вина, но на этот раз Регина решила, что они определенно должны о чем-то поговорить. Правда, она сама еще не до конца понимает, о чем. - Как думаешь, если бы все то, что мы видим вокруг нас существовало на самом деле, а не было лишь голографическими проекциями, сколько бы прожил этот странный реальный мир? - Только мгновение, - отзывается Регина, и ей вдруг кажется, что в ее голосе отчетливо проскальзывает уверенность. Она уверенна в том, что говорит. Нет, она точно знает. А Эмма может лишь усмехнуться на это и снова обратить свой взгляд в придуманные ею звезды. - Что смешного? - Вечность, - шепчет Спасительница. - Поверь мне, целую вечность... Мир вокруг них сузился до пределов темной гостиной, и, кажется, что эти четыре стены начинают неимоверно и незримо давить, вытесняя воздух из окружающего пространства. - Это было бы то же самое, если бы ты увеличила молекулу до небольшого красного яблока, тогда бы то самое яблоко стало размером со вселенную. Понимаешь? - Миллс ненадолго затихает, а после искрометно вышибает из себя последнюю фразу, надеясь, что достучится до абстрактно-объемного сознания Эммы - Ты не имеешь права менять мир. - Странная ты, Королева... Регина усмехается. Она все понимает. Все до самого последнего мгновения, или ей лишь кажется, что она понимает? - Ты знала... - женщина теперь заливается в истерическом смехе, прикрывая лицо ладонями. - Ты уже меняла мир, меняла будущее, так? - Если бы, моя милая ... Я ничего не изменила. Повисла слишком тяжелая тишина. Снова тот самый груз безвременья и снова они вернулись к тому, с чего начали. Все не так. Все не может быть таким. Эмма вдруг поворачивает голову и смотрит в карие глаза женщины напротив. Они обе изменились, но что-то прежнее осталось в этих зрачках, что-то вечное и неизменное. Так проходит несколько минут, а может, и несколько часов. Никто точно не знает, потому что зачем наделять смыслом время, которое вовсе этого смысла не имеет? Хоть что-нибудь... Все не может быть таким. Спасительница находит одну лишь крупицу той реальности, где Регина готова была отдать жизнь за нее и этого вполне хватает, чтобы в следующее мгновение она осторожно коснулась пухлых губ в невесомом и легком поцелуе. На вкус все те же яблоки с корицей, чуть горькие, но вместе с тем терпкие и изысканные. Королева зачем-то отвечает на поцелуй и даже подается чуть вперед, обхватывая дрожащими руками тонкую талию. Ищет в ней все того же Спасителя, все ту же женщину, что довела ее до сумасшествия, а после спасла от него. Запахи смешиваются в одну общую субстанцию, там где-то вишня, где-то шоколад и где-то даже сандал, и все это так, потому что вкус - единственное чему еще можно доверять. Эмма осторожно проводит ладонью по ее щеке, гладит невесомыми движениями, словно пытается согреть и забрать весь тот холод, в котором она виновата. Это не только о чувстве вины, это о том, как один человек имеет связь на физическом и духовном уровне с другим. И даже сквозь сотни реальностей и миров эта связь остается неразрушимой. Да, пускай, тонкой и почти не осязаемой, но она ни в коем случае не разрушается, и это, пожалуй, то на чем держится весь окружающий мир и то, из-за чего до сих пор светит солнце. Они касаются друг друга осторожно, боясь доставить хоть какую-то боль, касаются осторожно еще и для того, чтобы не издать ни единого звука и не разбудить их сына, но все выходит как-то уж совсем не по плану, когда Эмма нежно целует ее шею, оставляя мимолетные укусы на бархатистой коже. Регина прикрывает глаза и непроизвольно стонет, тут же одергивая себя и пытаясь вернуться в реальный мир. Все это, как наваждение, как какой-то очередной сон, но только сейчас ей совершенно не хочется просыпаться, тело практически умоляет ее перестать думать над тем, что все это слишком странно и слишком неправильно. Она ищет защиту, и она ее находит. Короткое мгновение, они смотрят друг другу в глаза, пытаясь отдышаться, а после снова целуются и пропадают где-то в забвении, Эмма расстегивает непослушные пуговицы на ставшей уже мятой бледно-розовой рубашке. Интересно, а она была у Регины в другом варианте реальности? Спасительница усмехается глупости собственных мыслей, целуя выступающие ключицы на бледной коже в свете луны за окном. Она знает, что ей нравится, чувствует это, поэтому продолжает медленно исследовать сантиметр за сантиметром желанного тела. Конечно, когда-то давно они уже занимались этим, но в этот раз все как-то совсем по-новому и, может, даже по-другому, этот раз совсем непреднамеренный и не спланированный. Так случилось, не потому что должно, а потому что им просто захотелось. - Какая же ты худая, - шепчет Эмма куда-то в ребра, но Регина все прекрасно слышит, и впивается пальцами в белые волосы Спасительницы, этим жестом как бы требуя, чтобы та замолчала. Это продолжается вечность. Целую вечность, как существование того мира, которого никогда не будет. Никогда. - Прикоснись ко мне, - Регина выгибается всем телом и практически умоляет об этом, когда искры в ее глазах перешли грань простой страсти и застлали возбуждением ее хрупкое сознание, стирая все вопросы, стирая время и окружающий мир. И Эмма с удовольствием выполняет ее просьбу, без лишних слов, она слишком нежно и слишком медленно гладит пальцами низ ее живота, и через мгновение они обе становятся единым целым, чем-то, что никем и ничем невозможно разделить. Духовно и физически. Реально и нет. Эмма осторожно прикасается к ее губам, смотря прямо на опущенные веки и чуть подрагивающие ресницы, как же она прекрасна, как никогда не была и как всегда была, в то же время. Регина чувствует этот взгляд, изучающий и вместе с тем восхищенный, поэтому она тоже открывает глаза и растворяется в черных зрачках, где отчетливо видна тень собственного лица. В низу ее живота разливается приятное тепло, то ли это волшебство, то ли это какая-то магия, но Спасительница все также не отпускает ее взгляда, и шепчет прямо в губы, когда Регина снова выгибается всем телом, не сдерживая блаженного стона: - Я клянусь, мы с тобой бесконечны. _ Ночь, кромешная темнота, но из воздуха вдруг исчезла обреченность, уступая место лишь умиротворению. Они лежат на одном расправленном диване в гостиной и просто смотрят друг на друга. Глаза в глаза. Уже неведомое количество времени. Скоро наступит рассвет, скоро проснется Генри, но то, что они выстроили в эту ночь должно дожить хотя бы эти последние часы, пока город не зальют первые солнечные лучи. - Спи, Королева, - шепчет Эмма. - А я буду охранять твой сон, - Регина послушно закрывает глаза, и Спасительница прижимает ее к себе, обнимая за тонкую талию. Она знает, что скоро уйдет. Знает, что должна это сделать. Знает, что вечность тоже имеет свой конец... И на том самом рассвете, когда Эмма знает, что Регина и Генри спят крепким сном, и в ближайшее время не станут покидать мир грез, она тихонько собирает самые необходимые вещи и снова хочет убежать. Снова, как всегда это делала всю свою жизнь. Потому что не могло быть так, чтобы, изменив прошлое, она вернулась к тому же результату. Нет. Регина была права, нельзя менять мир, потому что теперь Эмма Свон - лишняя в нем. Но она не уйдет просто так, ни в коем случае, Спасительница дрожащими руками пишет письмо и оставляет ключи на небольшом журнальном столике возле дивана, потом еще раз бросает взгляд на ту, кого любит так искренне и чисто, что готова пожертвовать ради нее всей бездной, всем, что у нее есть и могло бы быть, а после уходит, сама не зная куда. Ей не привыкать. Она найдет выход в кромешной пустоте, где, казалось бы, нет даже дверей. Когда-нибудь она все равно найдет. А Регина через несколько часов разлепляет веки, пытаясь нащупать человека, который должен лежать на второй половине кровати. Но по всем законам логики, его естественно там нет, зато есть письмо. Казалось бы, как банально это звучит со стороны, но в данной ситуации слово «банально» совсем неподходящее. Она дрожащими руками разворачивает листок, не обращая внимания на ключи, лежащие рядом, и принимается читать его, прижимая эту же ладонь к собственной груди. Привет. Я надеюсь, ты несильно обидишься на меня за то, что я снова покинула вас, но думаю, ты сама понимаешь, почему это правильно и почему так изначально должно было быть. Сторибрук - не то место, где вам с Генри нужно прожить жизнь, и я думаю, это ты тоже понимаешь. Оставайтесь в этой квартире, она ваша, деньги на первое время в тумбочке внутри журнального стола. И все что я прошу взамен - это больше никогда не вспоминать обо мне. «Туманоцветы, туманоцветы, распускаются лишь перед снегом ...» Я люблю вас. Эмма. И стук ее сердца стал намного слышнее, чем во всех вселенных сразу же.