***
— Я вчера что-то сделал? — Соул нервно сербал кофе с чашки, руки тряслись от нервов и напиток истинным чудом еще не оказался на ковре. Мака же спокойно попивала чай, учитывая ее предпочтение к кофе, она слишком сильно к нему пристрастилась, но в целом оправдывает себя тем, что в доме атмосфера позволяющая такое предательство. Девушка совершенно никак не показывает ни смеха, ни какой-либо злости, или обиды, словно это самое обычное утро самого обычного дня. — Да нет, ничего особенного. Всего лишь пытался меня изнасиловать. — все с той же невозмутимостью кинула девушка, даже не смотря на парня. А вот сам юноша аж подскочил. — Птенчик, я серьезно спрашиваю. — композитор хмурится, сверлит взглядом, он напился и не помнит практически..... ничего, а эта девица еще и шутить вздумывает. — Ну так и я серьезно. Предлагал пройтись, погулять, потом зайти в бар и выпить, а потом в лес. Я спрашиваю:"Зачем?». А ты мне отвечаешь:"Насиловать буду.» Я в чем виновата? — пожимает плечами юная особь, не открывая глаз. Парень снова упал в кресло, закрывая лицо руками. — Неужели и вправду. — бубнит он под нос, мотоциклистка приоткрывает один свой изумруд и удовлетворившись видом пепельноволосого, ставит чашку на стол. — Ладно, шучу. Ты просто пришел, заимел меня в качестве подушки и завалился спать. — хмыкает Албарн и слышит как сбоку кто-то выдыхает. — Птенчик, блин. — почти рычит парень, но мастерство игнорировать укоризнительную речь с свою сторону у Албарн в крови, — Я что-то говорил? — уже спокойно спрашивает парень. — Что тебя задолбал Мейсон и что ты не умеешь пить. — так же легко бросает девушка, но в этот раз на ее ложь не ведутся сразу. — Не мог я такого сказать! — возмущается алоглазый, — Черт с ним, с Мейсоном, но себя унизить в делах алкогольных — ни за что! Не вешай мне лапшу на уши! — Пхэ, а я-то понадеялась уже! — наиграно фыркает светловолосая, — Ничего ты не говорил. Я предложила тебе пойти и отоспаться, ты меня схватил и попытался затащить в свою комнату, но у тебя возникли какие-то контры с замком, ты плюнул на это дело и выбрал что попроще — диван. Увалился сам, уложил меня, я попыталась уйти, но ты объявил, что на эту ночь я твоя подушка, чтобы была послушной и приказал спать. — И все? — И все. — Птенчик, ты меня извини за… — Чертяка, — перебила девушка, — ты ничего такого не сделал, не ругался, не буянил, я выспалась, все нормально. Правда, за приказы мне стоило бы тебе врезать. — русоволосая сверкнула глазами, а музыкант нервно улыбнулся, после переводя взгляд на часы, — Куда-то спешишь? — Посидишь немного дома? — немного виновато спрашивает хозяин жилплощади, Мака пожимает плечами, мол «не я тут заправляю», — Хочу разобраться с теми, кто со мной такое натворил. — А, с друзьями-знакомыми. — мотоциклистка сделала характерные кавычки. — Это я такое сказал? — вскидывает бровь юноша. — Угу. По комнате разносится вздох.***
— А я то думал уже обращаться к психиатру грешным делом. Тихий голос с хрипотцой шепчет возле уха, но звук воспринимается максимально громко и сердце ухает вниз, а тело дергается, руки машинально захлопывают крышку рояля, словно это поможет скрыть следы преступления, да и вообще ее спасет, плечи поджимаются, а шея резко укорачивается, словно сможет вместе с головой втянуться в туловище. — Ч-чч-чертяка, — заикаясь протягивает девушка, немного оборачиваясь на человека, что стоит сзади, — А ты как так тихо в дом прошел? — нервная улыбка вылазит сама по себе и действительно становится страшно, когда тебе отвечают все той же улыбкой, не нервной, но явно говорящей «попался, кролик». — Через заднюю дверь. — не прекращая улыбаться, с проскальзывающей в голосе издевкой, пепельноволосый проскальзывает в сторону, чтобы смотреть зеленоглазой в лицо без всяких помех. Глаза ошалелые, можно проследить, как девушка крупно взглатывает. — Может, все-таки объяснишь? — Соул улыбается шире. «Ну все, птенчик, не сбежишь.» Мака же потеряла всякую надежду на «авось пронесет». А все дело в том, что несмотря на масштабы, все же сидеть сутки в большом доме скучно по умолчанию. Нет, у парня конечно божественная библиотека, все стены в стеллажах и в одном из них круглый проем, полностью оббитый мягкой обивкой нейтрального цвета и с небольшим не сильно резким светильником сверху. Да и вообще, в комнате еще нашлись вычурное кресло, диван попроще и даже специальная подушка и большой гимнастический мяч. Короче, на любой вкус. Помнится Маке, как она представила самого композитора на этом чудо-шаре — ржала долго. И там действительно есть чем заинтересоваться. Но даже ей, пожизненному книжному червю, иногда надо делать перерыв. А парень не ограничивал ее в действиях, исключая те комнаты, собственно в которые доступ был ей закрыт изначально, поэтому не воспользоваться самым занятным инструментом, то бишь роялем, было чистым преступлением и кощунством. Вот только, есть одна неувязочка. О своих маленьких развлечениях хозяину дома русоволосая не говорила, более того, переставала играть сразу же, как только заслышит его во дворе и делала вид, словно ничего и не было, то бишь юноша ничего не знал. К тому же, когда композитор заходил в дом и напрямую спрашивал о игре на рояле, не зря же слух музыкальный, Мака с чистой совестью интенсивно мотала головой, мол «нет, ничего не знаю, ничего не слышала». И вот сейчас это всплыло… Нет, Албарн понимала, что когда-то оно да вылезет, но при возможности, она бы хотела взять отстрочку. А сейчас главный вопрос дня — как выкручиваться? — Нууу, т-тут т-такое дело, чертяка, — слова не вяжутся, ей бы сейчас хоть бы какой бред сморозить — поверит, наверное… — Я не хотела позориться, ибо играть то я вообще-то не умею, сам слышал — фальшивлю! — «Для уверенности еще и указательный палец подняла, сущая прелесть.» — Итер оперся на собственный инструмент. — Если ты понимаешь, что фальшивишь, то уже что-то да знаешь. — не в бровь, а в глаз, парень хмыкает, — Давай выкладывай. Да и вообще, я что, тиран какой? Как-будто я тебя за любую ошибку испепелять взглядом буду. — Ну по сути, ты так и делаешь. — нервно выдает девушка и смотрит куда-то в сторону. — Только когда твои косяки превращаются в нечто масштабное, после чего ты даже в родном городе спокойно пройтись не можешь. — опять хмыкает композитор и сам отворачивается, когда возмущенные изумруды упираются в него. — Удар ниже пояса, чертяка! — Ничего не знаю, сама виновата. — алоглазый скрещивает руки на груди, — И я все еще жду ответа на свой вопрос. — Пф, — надувается мотоциклистка, — как на то пошло, то часть правды в этом есть. Даже если ты не съешь меня за фальшивую игру, то как-то не солидно чувствительные ушки терзать. — она разводит руками. — Не так уж паршиво ты и играешь. И еще одна язва про уши… — Что? — Станешь подушкой на ночь на постоянной основе. — Албарн с некой обреченностью понимает, что выпустить еще одну колкость про слуховые рецепторы композитора хочется неимоверно и она этого совсем не против, но авторитет противного человека претит таким выкрутасам, потому приходится держать лицо. — Ладно, уговорил. — Ну так. — Ну что. — обреченно стонет зеленоглазая, — Ну да, это я играла, и да я не хотела тебе говорить. Ну, а что мне сказать? Это я насиловала твой рояль одной и той же песней, поскольку знаю только ее и то не досконально? Ты только представь себе такое. — Меня волнует больше не то, что ты знаешь только одну песню, а почему ты знаешь именно эту. — голос сожителя стал порядком тише, девушка вопросительно подняла бровь, но насторожилась точно так же, как и композитор. Это что еще за вопрос такой? — А что такого? — Просто ответь. — сначала Мака хотела снова как-то выкрутиться, соврать, но понимала, что не могла, просто не могла, ибо не спроста такой вопрос и она прекрасно понимает почему. — Скажем так, перешло по наследству. — уклончиво отвечает девушка. — От бабушки? — Нет. Бабушка при всем желании так и не смогла ее освоить… От матери. — голос тихий, словно душу открываешь и от чего-то жутко страшно, будто она может услышать что-то не хочет. — Твоя мать… — Давным давно покинула город и я без понятия, где она, как она и жива ли вообще. — Албарн смотрит куда-то в сторону, склонив голову, — Это единственное, что она оставила после себя — песню, которую часто играла мне в детстве, я запомнила… и теперь не могу позволить себе забыть. Я и так ее полностью не помню. — нервно посмеивается мотоциклистка, словно это поможет разрядить обстановку. — Какую именно? — Соул проводит пальцами по крышке, поднимая ее и открывая белые костяшки. — Начало второго куплета. — Маку беспокоит такой вопрос, но она отвечает правдиво и выглядит до страшного обеспокоенной, когда длинные музыкальные пальцы сожителя легко пробегаются по клавишам, набирая до зуда в сердце знакомый мотив, так же легко наигруют позабытую часть, а глазах становится влажно, но девушка сдерживает нежеланные слезы, — Откуда? — взгляд пораженный и парню на секунду показалось, что сквозь них он видит душу, так трогательно трепещущую. — Помнишь, я говорил тебе об одном человеке? — не дожидаясь ответа, пепельноволосый продолжил, — От него. — музыкант не продолжает, когда натыкается на озадаченное лицо. Он понимает, ибо тоже доселе думал, что эту мелодию знают только двое. — Может ли быть, что этот человек был знаком с моей матерью… Знаешь, чертяка, нечестно, что ты знаешь мое прошлое, а я твое нет. — она вяло улыбается, немного отсовывается на скамье, немым жестом приглашая сесть рядом. — Эх, — алоглазый вздыхает, — Видимо, время пришло, да? — усмехается тот, принимая приглашение, — Думаю, не сложно догадаться… — он смотрит на клавиши под пальцами, рассказывать о таком сложнее, чем он думал, — что моей семьи… и близко нет не то, что в городе — в стране. — он выдыхает, по конечностям ходит холодок, а по венам неприятное ощущение дискомфорта, хочется встряхнуться подобно блохастой собаке, но получается только выдохнуть и почувствовать, как к собственному боку прижался чужой, совсем незаметно, это и касанием назвать нельзя, но приятно и становится немного легче, — Все живы, здоровы, скорее всего… — он не знает, как начать и как подступиться, — Из моих родственников остались немногие: мать, отец и брат. Наша семья известна в своих кругах, далеко отсюда, и очень почитает свою родословную, перенимая семейное дело от поколения к поколению. Все же музыка — в крови. Но музыка бывает разной. Буквально каждый обязан был идеально орудовать одним инструментом минимум. Наш дом — строгие рамки, наше поведения — верх этикета и изысканности, наша фамилия — титул. Наша кровь — самое ценное в этом мире. Даже внешность. — парень прошелся рукой по волосам с горькой усмешкой, — Между мной и братом разница в четыре года, а словно с одной картины списаны, моя мать подбиралась отцу хуже одежки королеве, которой любая ниточка может мозолить глаз. В целом, можно было бы привыкнуть. Никакого ущемления, занижения самооценки. Да, холодно, да, строго, никаких добрых слов, но и плохих в целом не было, просто слабо ощущалось, что мы семья, когда даже в доме ты был обязан носить костюм, а за малейшую провинность на тебя смотрели истребляющим взглядом, что удивляешься, как вообще еще жив остался. Вот только чужим я себя все равно чувствовал, сетовал на это, мол «дурак, гормоны, пройдет», пока не начал понимать, что музыка у нас разная, да до такой степени, что они ее не примут. Поверь, я видел это презрение в глазах и понимал, что пощады они не подарят даже собственной крови. Словно в какой-нибудь иерархической церкви — пока ты тих и покорен — тебя не тронут, но стоит высказать свое мнение — вышвырнут, как подзаборную собаку. Впрочем, ждать я не стал — сбежал сам. Бежал долго, сам не понимал куда, лишь бы подальше, да как поступать дальше тоже. Умудрился даже уплыть из странны, подкупил бутылкой одного из членов команды, думал, помру там от холода. Знание иностранных языков помогало первое время выкручиваться, пытался подрабатывать в разных местах, но продолжал перебираться с места на место, словно меня все еще смогут догнать. Так прошло около двух лет… — неожиданно композитор притулился ближе, обхватывая своей рукой чужую ладонь и умостив свою пепельноволосую голову на светлую макушку, соседка вздрогнула, однако отталкивать не стала, — Я перестал считать города и даже страны, когда меня нашел тот человек — я понятия не имел где нахожусь. Что это за страна, что это за город, какой сегодня день, месяц, год. Единственное, что я понимал, что у меня ничего нет, кроме какой-то газеты на голове, порванных штанов и дырявой рубашки, надо мной дождь, что идет третий день, серое небо и дом с декорированной кирпичной стеной, о которую я опираюсь, под ботинком лужа, а прохожие перестали как либо различаться в глазах, превратившись в однотонные силуэты. Этот человек — женщина. С доброй улыбкой и глубокими глазами. Она была молодой, но в ее глазах была какая-то мудрость. Она протянула мне руку, а я подставился под нее как собака, бездомное животное, хотя стоило бы подать свою. Она подобрала меня, выходила. Не спрашивала ни о чем, словно и так все знала, но сильно удивлялась, когда я обмолвился, что моя семья жива и достаточно обеспечена. К тому времени я жил у нее уже пол года. Практически в то время она дала мне понять, что готова помочь мне войти в жизнь и направить, но пойду я без нее. Она уехала почти сразу, как познакомила меня с директором Академии. Она дала мне возможность и я ею воспользовался, и не пожалел об этом. Она научила меня многому, практиковала со мной игру на рояле, а на прощание дала мне ключи от этого дома и пожелала удачи. К слову, прожили мы тут недолго, месяц. Я жил с ней чуть больше трех лет. Но я понятия не имею, чем она занималась. Она часто уходила и могла не появляться сутки, но всегда по возвращению пыталась уделить мне, по ее мнению, должное вниманию. Она стала мне как мать и я не поскупился ее таковой считать, ибо наверное о такой матери мечтает каждый ребенок, а мне до сих пор кажется, что я такой не заслужил, но я очень ей благодарен. Иногда в ее глазах проскальзывала будто тоска, я думал, что возможно у нее когда-то был ребенок, но с ним что-то случилось. Но никогда ее не спрашивал о ее прошлом. Мне показалось, что это будет неправильно, неуважительно и неблагодарно. Словом это у нас видимо было взаимно, мы не копались в чужих потемках, ее дом стал местом уюта и спокойствия. Она дала мне образование, все, что можно дать ребенку, чтобы он стоял на своих двух и смело шел вперед. Этой женщине я по сей день желаю самого наилучшего, где бы и с кем бы она не была, что бы не делала, хочу, что бы она всегда улыбалась так, как когда-то мне и была счастливой. — краем глаза Мака отмечает такую нежную и ласковую улыбку, теплую до такой степени, что становиться даже немного завидно, только не понятно от чего, — Эту мелодию она играла почти каждый день, и всегда с таким лицом, словно та была ее проводником к чему-то. Когда-то я не удержался и попросил ее научить меня. Я думал, она мне откажет, хотя это было единственное, что я просил ее за все три года. Но она не отказала. Попросила играть только важным людям. И все. — А что твоя семья? — Мака и сама оперлась на светловолосого, теплый зараза. — Не знаю. — пожимает тот плечами, — Я не пытался с ними связаться и не пытался узнать, что у них там вообще, хотя мог бы. Наоборот, пытался обходить всевозможные слухи как можно дальше. Искали ли они меня и считают ли погибшим — без понятия. Хотя, я думаю, что нет. Они связаны с музыкой, значит, какие-никакие новости должны проходить мимо них. Иногда мне становиться стыдно за тот трусливый побег, но я не жалею об этом. — Если не жалеешь, тогда все нормально. — тихо говорит девушка. — Думаешь? — выдает композитор со смешком. — Угу. — Эй, птенчик. — М? — Можно я тебя обниму? — Зачем? — Хочется. — парень улыбается, девушка пожимает плечами и молча поворачивается спиной, закидывая ноги на скамью, позволяя соседу перекинуть одну свою через нее же и подтянуть себя к чужому телу. Крепкие руки обнимают за талию, чужой подбородок упирается в макушку, а тишина такая тихая, пусть грустная, но не давящая. — Что с той женщиной? — Макак ложит собственные руки на хитросплетения мужских, их попросту некуда девать, да и вряд ли кто-то на это сейчас обратит внимание. — Не знаю. — об ее макушку трутся подбородком, — Как в лету канула, даже мобильника не оставила. Но я отчего-то уверен, что с ней все хорошо. Не похожа она на того человека, кто так просто прогнется этому миру. Но я надеюсь, что когда-то мы снова встретимся. Мне кажется, будь мне даже тридцать, рядом с ней я все равно буду тем же неотесанным детем в начале пубертатного периода. — Интересно, как с таким добрым человеком, ты стал так легкомысленно относиться к слабому полу? — хмыкает Албарн, кода чувствует, что ее саму отпустило, да и нотки в голосе сожителя повеселели. — Ну, это дело третье. — фыркает тот, — Да и смотря на тебя с твоей книжонкой, ваш пол так просто слабым не назовешь? — он слегка пошатывается, качая таким образом заключенную в объятиях. — Пф, чертяка, ты что-то напутал. — та улыбается себе, — Давай я тебе еще раз вмажу и ты еще раз прикинешь, ибо ты явно переоцениваешь. — Нет, спасибо. Обойдусь. — хихикает парень. — Эй, так откуда ты? — Англия. — весело и даже беззаботно слышит зеленоглазая в ответ. — Соул Итер, значит. — протягивает юная персона и чувствует, как ее резко качают снова. — Не спрашивай. — с наигранной надутостью выдает парень. — Псевдоним? — Безусловно. — А имя? — Настоящее. — Соул. — М? — до парня не сразу дошло, что девушка обратилась к нему сейчас не как к Соулу Итеру, а как к просто Соулу. Это трудно объяснить, но парень точно это прочувствовал. — Сыграешь для меня? — она задирает носик в верх, пытаясь посмотреть в глаза, — Я ведь все рано ее знаю, хотя мне все еще интересно, откуда та женщина могла ее знать, но думаю, ты тоже не знаешь. — алоглазый отрицательно качает головой, — Ну вот. — Я бы все равно тебе ее сыграл. — тихо хмыкает композитор, будто себе, но Мака слышит, не выдавая этого факта.***
— Во сколько сбегаешь, неуловимая ты пташка? — Соул откидывает голову на спинку дивана, когда сзади него проносится девичья фигура. Та резко замирает, оборачиваясь на композитора и смеряя его шокированными глазами, — Ой, да ладно тебе, за это время я кое-как да научился тебя читать, особенно, когда ты носишься как ошалелая по дому. — он резко нагибается, упираясь локтями в колени и нагибаясь подбородком до уровня вытянутых вверх ладоней. Одной рукой он хлопает по оббивке рядом с собой, приглашая присесть. Девушка и садится, только на соседнем диванчике, пепельноволосый не возражает, — Выкладывай. — спокойно, но требовательно говорит хозяин дома, а потом добавляет в догонку, — Ты обещала. — Я тебе об этом уже говорила. — хмыкает Албарн, но все же нервно перетирает руками. — Но не уточняла даты и времени. — изгибает бровь музыкант, сожительница выдыхает. — Сегодня, в одиннадцать. — Вот любите же вы на ночь глядя кататься, что, у всех кошачьи глаза? — парень издевательски скрещивает руки на груди. — Предлагаешь такое сред белого дня устраивать, у погонщиков под носом. — хмурится зеленоглазая, — Мы как-никак маленькие нелегалы. — Учитывая, что вы собираетесь разворотить, то не такие уж и нелегалы, по любому вашим любимцам с мигалкой на лапу отвалили, что бы те забыли о существовании определенного района на вечерок. По факту, официальное нелегальное мероприятие устроили. Ну да, получается, маленькие нелегалы. — хихикает композитор. — Вот тебе нормально сейчас потешаться надо мной! — фыркает мотоциклистка, стреляя молниями, но сожителю явно на это пофиг. — А что, если так? — пепельноволосая бровь вскакивает выше своей соратницы, — Это всяко лучше чем шляпу жевать. Сейчас только вечер наступил, а ты вся на иголках, ты вообще как на мотоцикл собираешься садиться, или у вас в программе черепашья езда? — Мака моментально вспыхивает — от злости, или от смущения — хрен знает. «Специально значит отвлекал, вот гад!» — Ничего подобного! — фыркает девушка, скрещивает руки на груди и выразительно отворачивается. — Вот ты мне скажи, — парень снова откидывается на спинку, но сидит в пол оборота к сожительнице, — Неужели, ваши гоночные должки такие важные? — он сцепляет руки в замок, проявляя крайнюю заинтересованность вопросом. Мака тут же стухает. — Да. — неуверенно по началу выдыхает она, — Это как карточный долг, только мы называем это долг колес. Как и карточный долг, он важен только тем, кто в системе, кто отдает жизнь азарту. У нас же азарт другого рода. Мы отдаем душу мотоциклам и гонкам, поэтому отречься от долга как от пустяка — все равно что сказать, что дело жизни — пустой звук. — Но ведь нельзя же так постоянно. — Соул хмурится, — Века рабства прошли, разве можно ставить на кон человеческую судьбу? — Гонщики вправе выбирать сами, что ставить. — пожимает плечами русоволосая, она не стала более углубленно пояснять, что каждый знал на что шел и риск проигрыша всегда есть, поэтому и ставить нужно то, что сможешь потом выплатить. Простая вещь, которую понимает каждый, но в тот вечер именно она ее и проигнорировала по серьезному, охвачена собственной самоуверенностью. За что и поплатилась. — Разве нельзя как-то отменить долг? — голос соседа словно вытаскивает из-под толщи воды. Албарн неожиданно захотелось пересесть ближе, что в целом она и сделала. И пофигу, что на это скажет композитор, ей хочется и все тут. Но парень молчит и девушка за это благодарна. — Можно. Но я же говорю — это как карты. Ты выясняешь этот нюанс с тем, кому проиграл, даст он тебе реванш или нет, это уже его полное право. — а Драйк ей такого права не даст, — Исключением есть, когда выигравший не имеет власти. Другое казино. — Тогда вы оба будете на равных, поскольку победитель не имеет власти и вы пришли туда на равных условиях. — перебивает пепельноволосый, закидывая руку на спинку дивана, опусти ту пониже и с обивки она свалится на девичьи плечи. — Именно. Только так. — Мака ощущает чужое тепло на плечах — парень все-таки провернул свой трюк, но желания и настроение вырываться совсем не было. Черт с тобой, чертяка, пока живи. Поддаваясь такой мысли, мотоциклистка прижимается боком к чужому и кладет голову на чужую руку, та приобнимает ее за плечи. — Что будет, если проиграешь? — парень удерживает за зубами едкое слово «снова» и говорит на тон тише, словно даже обычная речь способна разрушить мир вокруг. В белобрысой голове мелькает мысль, что его мир достаточно маленький. — Не хочу об этом думать. — честно признается девушка, вздыхая. По честному, ей вообще никуда не хочется. Вроде бы еще молодая так думать, но больше всего сейчас хочется остаться сидеть вот так — вдали от мирских забот с человеком, который должен был еще с первой встречи остаться для нее максимум напыщенным индюком, а что получилось в итоге? — Но, если так случится, мне уже ничто не поможет. — она немного молчит, обдумывает фразу, что собирается озвучить, — И если получится сбежать, то в город я уже точно никогда не вернусь. — Боже, это же всего лишь мотоциклы. — вздыхает парень и обнимает девушку уже обеими руками, его немного гложит, что сейчас его больше волнует их поза, нежели предстоящая битва за жизнь девушки, однако ничего поделать он с собой не может и просто пользуется моментом. — Может, мне стоит поехать с тобой? — Нет, не нужно! — Албарн подскочила, вырываясь из кольца чужих рук, но ее удерживают, примирительно зазывают обратно. — Ну все, все, не бойкотуй. — парень даже пару раз провел рукой по чужой макушке и это ему до жути напомнило усмирение дикого зверя посредством ласки, — Почему? Я может, поддержать хочу. — Просто не надо. — бурчит зеленоглазая, уже смирившись с тем, что сегодня она одному пепельноволосому черту позволяет слишком многое, — Я не ребенок, чтобы за мной все время следить. — О, нет, как раз таки ребенок, еще какой. — весело протягивает композитор, он слегка валится на спинку, заставляя собеседницу увалиться себе на грудь, та в целом не сопротивляется, но на фразу злобно зыркает, а у Соула внутри какое-то до глупости дурное маленькое счастье и он не против потом за него отхватить по башке хоть тысячу раз, да, это того стоит, — А ты еще относишься к тому виду, с которых не только глаз нельзя спускать, а на поводок нужно посадить. — с забавой и язвой тянет композитор и чувствует как его локтем толкают в бок. — Что ж ты еще не обзавелся? — сердито фыркает фигура в руках. — Да я пытался… — тянет парень и даже для правдоподобности чешет затылок, — Но так и не смог найти ошейника для маленьких птенчиков. — его еще раз тычат локтем, но уже под ребра, Итер смеется, — Однако несмотря на все неприятности и и испорченные нервные клетки, я все еще хочу увидеть как мой птенчик расправит крылья и полетит. — практически мечтательно говорит музыкант, — А ты лишаешь меня такого удовольствия. — Это какие такие неприятности? — Мака скептически поднимает бровь. — Ты сама по себе неприятность. — Ты уже определись, чертяка, я птенчик или неприятность. — И то и другое. — И вообще, когда это я успела стать «твоим» птенчиком? — на него снова зыркают, — Что-то не припомню, что бы передавала кому-то на себя права. — А они у тебя есть? — хихикая, вскидывает бровь алоглазый. — Нет, ибо я никому не принадлежу и не буду. — фыркает юная особь, она подобрала ноги на диван, ибо сидеть полу развалившись на Итере по другому просто не удобно. — И то правда, птенчики куда красивее на свободе. — Соул смотрит в окно, в медленно темнеющее небо, жаль, что у него окна не на западную сторону, — Однако у меня разрешение от человека свыше, твоей мамочки. — уже более бодро выговаривает парень. На него тут же поворачиваются и скептически осматривают, выгнув бровь. В глазах парень отчетливо прочитал «Умом что-ли тронулся?», и поспешил объяснить. — Цубаки. — Ох, — девушка тут же вздыхает, прикрывая глаза и кладя ладонь на лицо, — ты мне это еще долго будешь припоминать? — Куда дольше, чем ты можешь представить. — практически гадко ухмыляется парень. — Садюга. — Спасибо, стараюсь.***
POVМака Никогда не чувствовала себя такой чужой с мотоциклом как сейчас. Мысли в бреду и я не могу сосредоточиться не на чем, даже самом глупом. Мне удалось улизнуть от Соула, но честно говоря, сейчас мне больше хочется сбежать от всего мира и его планов на меня, нежели от этого человека. И это только добивает. Внутри крутит, воротит, я не могу определить — холодно мне, или жарко. Но не покидает чувство, что в том доме, откуда я только-что уехала определенно тепло. Все внутри словно взбунтовалось. Я не чувствовала такого давления с тех самых пор как покинула дом Локьеров, но это другое. Тогда я чувствовала чувство досады, обиды, злости даже, несправедливости и возможно ненависти. Сейчас словно тоска охватывает. Как там говорят в мелодрамах — вру сама себе? Возможно. Мака Албарн, до чего же ты докатилась? Улицы и здания совершенно никак не отпечатываются в памяти, весь мир вокруг — расплывчатое пятно. Тело покалывает от непонятного дискомфорта, хочется выкрутиться дугой, лишь бы прошло. В ушах давит, суставы пальцев сводит, мне даже кажется, что я дрожу. Послушал бы кто мои жалобы, я бы уже в нарко-диспансере сидела. Но еще чуть-чуть и я сама в это поверю. Волнение. И мелкий страх. Возможно идея чертяки отправится со мной и не была столь бредовой как я его убеждала? Однако сейчас уже поздно. Пометка «Город Смерти» исчезла за спиной минут десять назад. И путь мне только в одно место. Там, за следующим городом, где собираются все байкеры округи. И Драйк тоже будет там. Главное не попасться до. Доеду до места и меня не смогут тронуть. Вдох-выдох. Я все еще не найду себе место, но мысли потихоньку начинают трезветь. Теперь я понимаю, почему Фел запретил мне приезжать на начало. Я приму участие только в одной гонке. Только с этим человеком. Таково было условие. Честно говоря, мне это не особо понравилось, но теперь я понимаю логичность. Все байкеры соберутся заранее, даже просто для зрелища, тем более мало таких, что участвуют в одной гонке. Да, парни заранее составили программу, в которой указано, когда и сколько байкеров выйдут на поле боя, запись происходит заранее. Нет, поменять что-то в принципе возможно, но специально для неожиданных казусов и было отведено определенное время на дуэли. Честно говоря, я не ожидала таких организаторских способностей от него. Все продумано с определенным расчетом, да еще и так под меня подстроено, что не поймешь — для чего все это создавалось. Хотя, я слышала, что ребята решили и деньжат срубить, ибо их план перерос во что-то более масштабное. Как я слышала от Лили, они не смогли договорится, да и найти нормальное место в Городе Смерти. Зато в соседнем выцепили и арендовали отличный участок. Там как раз раньше практиковались мотоциклисты, да и проходили состязания. Но это было очень давно и сейчас он практически заброшен, но с владельцем всяко пришлось договариваться, что бы дядям в погонах на захват территории не жаловался. Вот так и получилось. Я его лично не видела. Парни работали самостоятельно и очень нахваливали своего тайного спонсора. Вместо обычных гонок они устроили еще и целые бои на мотоциклах, зона для трюков и гонка с препятствиями. Для дуэлей были отведены дороги трех типов, что отличаются сложностью и длиной. Все ветви перекрываются, поэтому перекрыть ее не возможно. К тому же перед каждым заездом она будет проверяться. Думая об этом сейчас, я чувствую небывалый стыд. Эти люди так для меня стараются. Чем бы этот день не закончился, я обязательно отблагодарю их, обязательно. Сейчас можно только мысленно отблагодарить за расчищенную дорогу в виде отсутствия других байкеров, ибо все зеваки уже собраны на месте. Риск встретить недоброжелателя минимален. Мне конечно предлагали и сопровождение, не от Соула, но я в силу упертости отказалась. Честно говоря, я сначала даже не поняла зачем все эти каверзы. Мне тоже посмотреть хотелось. Но парни тоже виноваты, не могли сразу все объяснить что и зачем. Ну да ладно. Яркий свет и шум слышны из далека. Сердце колотится не так бешено как должно, но я не хочу об этом думать. Скорее, я его просто не слышу за всем этим взрывом звуков. Если бы я не знала куда попала, то подумала бы в обычную толпу людей по непонятной причине собравшуюся в одном месте. Но здесь у каждого под руками был мотоцикл и у большинства баночка спиртного. Вспоминается моя первая гонка, под колесами так же скрипел песок, вышка для ведущего, только вместо одного микрофона и синтезатора, в метрах двадцати над головами байкеров расположилась чуть-ли не сцена. Сверху парень в костюме что-то орет. Фел сегодня однако принарядился, светлый пиджак, брюки, обручем заправил свою неуправляемую шевелюру, даже и не скажешь, что именно он устроил весь этот балаган и по любому, пригнал на своем любимом моте. Людей так много, что ничего толком и не видно, но когда где-то над народом пролетает человек на мотоцикле, становится понятно, на какой части программы сейчас мероприятие. Своего врага я пока не вижу, здесь достаточно народу, что бы мы вообще не пересеклись до начала гонки, тем более, мне пришлось подъехать с другой стороны. Очередная мера безопасности, но в целом — оно не помешало. Последняя стычка с компанией Драйка мне немалым обошлась. Хотя и в замен я тоже кое-что получила… Черт, не до этого сейчас! Встряхиваю головой, направляюсь к сцене и ожидаемо у ее основания вижу Дика. Парень, заметив меня, приветливо машет рукой и слегка улыбается. — Как добралась? — спрашивает он, стоит мне слезть с мотоцикла рядом. — Отлично. — я киваю, смотрю туда же, куда и он, вот только в росте проигрываю, поэтому собственно ничего и не вижу. Дик зыркает на меня, а потом берется за угол черной ткани, что случит мантией каркасу сцены и отодвигает, прижимая своим мотоциклом, а сам пальцем указывает за спину, на открывшийся участок, когда возвращается в прежнее положение. — А можно? — неуверенно спрашиваю я, ибо буду единственной удостоенной такой чести. — Тебе можно все. — кивает с ноткой сарказма и веселья тот. — А если меня Драйк увидит? — мне честно дело не велико, просто хотелось бы избегать встречи как можно больше. Дик посмотрел на меня взглядом «тебе что, все объяснять нужно?», но сказал только. — Капюшон одень. — пожимает он плечами, складывая руки на груди. — Эм, — мне даже неловко это говорить, — у меня его нет. Дик тут уставляется на меня как на изваяние. Ну что? В моем гардеробе существуют кофты без капюшона! И я одела кожанку, ибо ездить в другом неудобно. — Тебе на улице не лето. — осуждающе говорит он. Да е-мае, всем надо меня за это отчитать! — Честно говоря, здесь так жарко, что я и это бы сняла. — дергаю себя за ворот куртки, парень вздыхает. — Ладно, держи мою. — он стягивает свою куртку, а после серую бобку и протягивает мне. Я сначала не решаюсь, но после стягиваю свою и беру бобку, одеваю поверх кофты. Ух, воспоминания, когда я подменяла Елла. Я тогда еще на чертяку умудрилась напороться, да и вообще, как он тогда догадался? Ладно, черт с ним. Отдаю парню свою куртку, а сама натягиваю капюшон и залажу на каркас на половину выше Дика. О да, видок отличный. — Это будет продолжаться еще где-то полтора часа. — неожиданно говорит парень, не отводя от представления взгляда, но я все равно киваю, — Потом уже начнутся гонки на спор. Мака, — он оборачивается на меня, убеждаясь, что я слушаю, а потом так же отворачивается, — Фел просил, что бы сразу после окончания гонки, ты немедля, уехала. — так, а вот это интересно, — Неважно, как закончиться, максимум через десять минут ты покидаешь базу. Это его условие. — он снова смотрит на меня. Да, лицо у меня сейчас определенно хмурое и озадаченное, ибо как то не комильфо, но приходится кивнуть и согласиться. Если Фел так хочет и считает нужным, пусть так и будет. — И, Мака, не играй больше с Драйком. — на этот раз парень отвернулся, — Это тоже просьба Феликса, но и мое желание тоже. Это последний твой с ним заезд. Не рискуй так больше, пожалуйста. — молчание между нами воцаряется выжидающее. Я выдыхаю и смотрю на небо, оно сегодня чистое и звездное. Я никак не могу перестать сравнивать этот день со своим первым. Вот только к звездами добавляются еще и полосы от ярких фонарей, что бегают туда-сюда как угорелые. Розовое, зеленое, голубое, красное, желтое, фиолетовое. Они переменяют друг друга и тоже ведут свою игру, перекрещиваясь и разбегаясь. Даже дикий шум стал не так слышен под гнетом нашей тишины. Да, все это время нам приходилось практически кричать, что бы услышать друг друга, а перекричать Фела с микрофоном и диджеем под боком задачка не из простых. — Я всяко собиралась прекратить все это. — я не кричу, знаю, что услышит, ибо музыка затихла и Фел снова что-то комментирует на счет выступления, — Не с мотоциклами, но с Драйком точно. Он стал слишком неуправляемым и агрессивен в своих методах не просто как гонщик, а как человек. Мне кажется, он в скором времени сам себе наживет проблем. — Дик отвечать не стал, мы снова стояли в тишине, наблюдая за новой командой трюкачей. Парни молодые, но всем уже есть двадцать, это точно, однако что они вытворяли, потрясающе. Иногда даже жалко, что такие люди могут показать себя только вот на таких вот нелегальных тусовках, им бы идти дальше и развиваться. А может они так и поступят, а сейчас просто развлекаются? Но до чего же однако красиво. Слаженность движений, резкие повороты и сальто, словно они и мотоциклы едины, а вместе составляют один организм. — Знаешь, а эти парни достаточно хороши, может, подойти к ним после выступления и спросить, как они всему этому научились? — И еще, — голос парня звучал невозмутимо и непреклонно, — Фел сказал, если ты туда сунешься, то он сам лично тебе ноги переломает. Мы засмеялись. — Дииик, — зову я парня, когда уже проходит больше часа, — знаешь, что самое паршивое во всей этой ситуации? — в ответ он вопросительно мыкает, — Что несмотря на все, у меня немного ноет чувство неуверенности, что я даже не продумала план побега на случай провала. — Осторожность никогда никому не мешала. — пожимает он плечами, — А для тебя это будет хорошим уроком. — он даже пальцем помахал, ишь какой. — Пф, — я фыркаю с возмущением, — что вам всем так хочется меня поучить? — А что, есть кому? — я не вижу, но точно чувствую, что он усмехнулся. — Да есть тут один, — я болтаю ногами сидя на каркасе, ибо стоять мне надоело, — нравоучитель. Что не шаг, так сразу лекция о том, как быстро я из комара создам смерч. А всякий раз, как я спрашиваю, какое ему до всего этого дело, он говорит, что беспокоится. — А ты как думаешь? — Думаю, беспокоиться. — я пожимаю плечами, — Понимаешь, раньше я думала, что он из тех нередких мразей в нашем мире, которым важен только алкоголь в крови и новая девушка в постели каждую ночь, чтобы не дай Бог либидо не упало, а сейчас… Сейчас он мне кажется добрым и отзывчивым, верным своим друзьям и очень хорошо охраняющим свое личное. Все еще наглым и высокомерным, но ему это даже идет. И у него существует понятия «хранить сокровенное» и понимание этого. — Мак, а ты случаем не влюбилась? — Дик, мразь ты редкая, но спасибо, что хоть не смотришь. — Нет, конечно, что за глупости? Единственная моя любовь сейчас стоит возле твоего мотоцикла и ждет, когда я заведу ее мотор. — говорю я, однако чувствую столь досадный мне сейчас жар в щеках, приходится отвернуться и прижав ладонь к губам, пару раз глубоко выдохнуть, прикрыв глаза. — Ну что же, тогда могу тебя обрадовать. Бери свою любовь и пошли, Фел закрывает выступление. Феликс орал минут десять, расхваливая каждую команду трюкачей, останавливаясь на некоторых момент, не позабыв и юморнуть. — Так, дорогие мои наркоманы, алкоголики и остальные бомжи, мы пришли к тому, что все так давно ждали! Пришло время больших ставок! Мы открывает батлы! Дорогие, ставим все что можем, кошку, бабушку, собаку, счет в банке, бурную ночь или даже куст с газона соседа, ли турусы, что сейчас на вас — позволено все! — толпа одарила речь ведущего одобряющим свистом, — Сегодня мы забываем о всякой совести и нормах морали, но! В связи с столь большой публикой мы вводим несколько правил! Во первых, допустимо только ограниченное количество участников! Ибо у нас нет времени объезжать всю страну! Во вторых, никакой порчи имущества! Бадайтесь сколько влезет, но чтобы никаких ножей в колеса или животы! На пожарных и медиков финансов не хватило, пожалейте спонсоров! — народ охватил гогот, — Так же, участие может принять любой! Вне зависимости от обстоятельств! Пятое, перед участием нужно записаться! Кто с кем, когда и на что. Не бойтесь, не стесняйтесь, формулировки неприличного происхождения у нас тоже принимаются и даже оглашаются народу. Люди, сегодня все ваши желания доступны вам, нечего стесняться! — Фел крутанулся, тем самым скинув с себя пиджак, под которым оказалась стандартная кожанка. И не жарко тебе было? — Шестое, каждому участнику будем нацеплена камера видео-наблюдения, запись с которой будет переводиться на этот экран. — он отходит, указывая на экран за спиной, — Да, оно умеет не только мигать и рябить, мы просто вам об этом не говорили! Так, пошли дальше! Да, правил у нас получилось многовато, но их не стол много, что бы стеснить вас, наши любимые гонщики. Так что не беспокойтесь. Дальше он рассказывал о правилах выбывания и нарушениях в коллективных гонках, типах трассы и так далее. Совсем скоро пустили первый круг из пятнадцати человек, допустимое число тридцать, но тогда ограничивается выбор трассы, ибо две остальные просто не смогут вместить в себя такое количество для свободной езди. На экране транслировались видео со всех камер, Фел отвешивал ехидные комментарии, веселя зевак. Некоторые активно стояли на запись, потихоньку народ группировался, определяясь с дорогой и ставками. Я стояла возле Дика, он разъяснял мне преимущества и минус тех или иных дорог. Меня препирало ожидание на ровне с волнением. — Так, а это что такое?! — не нужно оборачиваться, чтобы распознать этот голос, когда пустили пятую команду передо мной возник патлатый урод, которого я и ждала весь этот вечер, как бы противно не звучало, — Киса, а ты что здесь делаешь? Неужели таки приняла неминуемое и пришла ко мне в руки. — Кисой называй девку в постели. — злобно шиплю в ответ, неприятные ощущения возвращаются, в голове неприятно отдает и дыхание кажется тяжелым. Страшно. Немного, но да. Что если не получится, что если откажется, что если проиграю? Сейчас как никогда понимаю всю серьезность ситуации. На кону стоит не просто гордость, а жизнь. Моя жизнь.