Маленькие боги

Асгард. Он всегда любил это сочетание букв, которое скрывало за собой величественные шпили, стройные здания, возвышающиеся над маленькими богами. Золотые стены, помнящие трагедии и драмы асов, молчали обо всем, позволяя своим крошечным жителям делать те же самые глупости и ошибки. Асы похожи на людей – они учатся только на своих ошибках и всегда, как бы матери ни оберегали своих детей, будут совершать их снова и снова. Холодный свежий воздух обжигает легкие ледяной морской водой, и ветер, зарождающийся в бесконечности обрывов, развевает желтые плащи стражей и разметавшиеся, как перья хищной птицы, волосы цвета воронова крыла. Темные пряди бьют по лицу, по закрытым глазам, пока он вдыхает запахи, ставшие сильнее и чувственнее после заточения в сыром подземелье: запах еще не остывшего металла доспехов гвардейцев, приторная смесь женских духов, доносящаяся с площади. И шум, слышимый даже из колодца тюрьмы. Он внимает всему этому, широко улыбаясь и понимая все лучше, чем кто-либо в мире маленьких богов. Стражник слегка толкает его в плечо, жестом приказывая идти, но брошенный прищур зеленых глаз показывает, что он не тот, кто может приказывать бывшему царю Асгарда. И он делает шаг вперед, полный собственного достоинства. Шаг к собственной смерти не так страшен, как это звучит. Быть может, он видит в конце жизненного пути избавление от бремени собственной крови, ледяной водой бегущей по венам? Тюремные ворота медленно, почти что мучительно, раскрывают свои створы, на ладони преподнося своего заключенного, и сквозняк, ворвавшийся меж щелей, обнимает его лицо прохладными ладонями. В прищуренных глазах отражаются закат, разливающий кровь умирающего солнца вдоль горизонта, и реющие на ветру алые знамена, хлопающие тканью, как паруса в шторм. Багрянец сливается с зеленью, перемешанной с серым, и оттенок вновь неуловимо меняется. Изменчивость в природе трикстера или же кровь Йотунхейма скрадывает его единственно верную правду? Тишина. Асы встречают его полным молчанием, лишь глядя на него с удивлением, сомнением и страхом – он совсем не удивлен этой искренностью, ведь подданные ничего не знают о нем. Он всегда был чужим в этом царстве вечности, только осознание причины пришло куда позже, когда сердце уже было ранено неприятием его истинной сущности. Сущности, которую он до сих пор отвергает, говоря «Я Локи из Асгарда», бросая Тору «Я не твой брат!», но никогда не отвечая «Ты не мой брат». До помоста идти долго, и принц Асгарда, наследный король йотунов, шагает, слепо глядя вперед. Оборвавшееся сердце висит на силе воли, держащей лишь тонкий изгиб губ, отдаленно напоминающей торжествующую сумасшедшую улыбку. А вокруг толпа, тихо, едва слышно шепчет его имя, добавляя по привычке титул «принц». И этот шепот сейчас сродни грохоту водопада, тоннам воды, рушащейся на плечи. Уже виден помост, и он различает стоящие отдельно ото всех две фигуры. Один смотрит на него с глухой обреченностью, без отчаяния, смирившись с участью сыноубийцы. И Локи от осознания этой мысли едва не разбирает смех, забурливший внутри грозовыми тучами. Однако лицо разрезает только несдержанная усмешка, отразившаяся в больных глазах Тора. Несколько метров до семи ступеней, поднимающих к смерти. Семь ступеней к концу. Поравнявшись с теми, кого он называл семьей, мальчишкой крича «Я тоже», он говорит тихо-тихо, так, чтобы услышали только двое, покорно опустив голову и не скрывая застывшей горечи, спрятанной в глазах. - Отец, я дома. Их лиц он уже не видит, делая первый из семи шагов. Локи знает имя своего палача, и уже доносится до ушей звук раскрошенных позвонков и всхлип податливой плоти, разрубленной мечом Хеймдалля. И он с улыбкой, улыбкой удивления, понимает, что ему уже даже не страшно. Смерть не страшна, он с ней уже встречался, вот только отчего-то она выпустила его из своих прохладных ласковых объятий, улыбаясь ему слепыми глазами. Последний шаг, и темный силуэт на фоне алого диска солнца кажется сгорающей черной свечой. А Локи ослеплен, он впервые видит солнце, протянувшее ему свои сожженные ладони, так близко. Ни взгляда на Хеймдалля, ни лишнего вздоха, три шага к плахе – и он склоняет перед ними всеми колени, не прося прощения и не желая быть помилованным. Дерево, не впитавшее в себя ни капли крови, смиренно прижимается к подбородку, и глаза медленно закрываются, впитывая все величие Асгарда. Линия невозврата прочерчена, и губы дрожат в незаметной улыбке. «Я дома, маленькие боги».