Мечтать полезно

      В воздухе сгустился запах рождественского волшебства. В коридорах носились ароматы хвои: то ли Хагрид постарался протащить ели через все закоулки, то ли домовики натерли факелы. Слабым эхом карамели и горячего шоколада пропитался воздух Большого зала, мандаринами и свежей оберточной бумагой пахло в гостиных факультетов. Казалось, даже снег по-особенному свеж, падает по-особенному плавно, будто танцует рождественский вальс. Этим праздничным вальсом были пронизаны движения упаковывающих подарки студентов, беззаботным веселым танцем звучал их смех у каминов, даже мантии на сквозняках лихо плясали, а шарфы забавно вторили им. Красные носы рассказывали о солнечной погоде не хуже, чем ясный потолок Большого зала. Постоянные лужи от растаявшего снега в холле испытывали терпение Филча. А по вечерам в нишах перешептывались картины, делясь размышлениями по поводу той или иной парочки, которая прятала свои поцелуи в темноте потайных пространств.       Некоторые преподаватели закрывали глаза на бесчинства и проходили мимо вздыхающих ниш, напевая песни (Слагхорн) или бормоча себе под нос непроизносимые термины (Спраут). Другие подобным великодушием не отличались, но о том, что наказывать можно снятием баллов, как будто забывали. Макгонагалл выговаривала строго, но заканчивала обличительную речь неизменным «Уйдите с глаз моих». Компенсировал снисходительность преподавателей Снейп, так что в итоге факультеты лишались ровно того количества баллов, какого и должны были лишиться, будь остальные преподаватели более строгими, а Снейп — более человечным.       Не то чтобы в Снейпе не было ни грамма человечности. Например, повертев складывающуюся в голове Гарри Поттера картину так и этак, он пришел к выводу, что дополнять такую дьявольщину бесполезными на фоне самой картины придирками и третировать самооценку Поттера, которую тот с успехом третирует самостоятельно, совсем уж непрофессионально. Несомненно, этим объяснялась внезапная лояльность, которую Снейп стал выказывать по отношению к Поттеру на занятиях. Лояльность заключалась в том, что теперь он придирался к нему так же, как и ко всем остальным, но на фоне давешних взаимоотношений это был невиданный прогресс, который заметили и оценили все, даже Уизли и Лонгботтом. Очевидно, Снейп решил, что таким образом выполнил норматив по человечности, поэтому без зазрения совести отыгрывался на остальных.       Вот, к примеру, очередной кабинет был приоткрыт, раздавались подозрительные шорохи. Снейп бесшумно подошел, услышал воркующий шепот, тихий стон и резко распахнул дверь. Послышался девичий визг. Все как всегда, никакого разнообразия: девушка вскрикивает, парень выглядит перепуганным и одновременно мечет молнии глазами. Забавное зрелище.       — Мистер Бут. Мисс Майер. Минус тридцать баллов с каждого. Прошу покинуть аудиторию.       Терри Бут, стараясь не смотреть на Снейпа, пропустил быстро накинувшую мантию Линду вперед. Парочка скрылась в густом мраке зимнего вечера.       За следующим поворотом обнаружился одинокий и подозрительный Поттер. Подозрительным было то (если исключить тот факт, что деятельность Поттера подозрительна априори), что он едва переставлял ноги, поглаживая темно-коричневые камни, из которых была сложена стена. Снейп нашел бы это занятие странным, если бы ему не с чем было сравнивать. Мысленные рассуждения Поттера на экзамене были апогеем поттеровской странности и эталонным показателем абсурдности гриффиндорского мышления. Учить темные искусства, чтобы Снейп оценил! Такое мог выкинуть только Поттер — даже с учетом того, что и Поттер такого выкинуть не мог. Но, поскольку Поттер выкидывал много такого, чего выкинуть не мог, приходилось верить.       Снейп потеребил мыслеслух на груди и, уверенный в том, что мальчишка еще не исчерпал арсенал мысленных боеприпасов, проник в его мысли.       Терри с Линдой, целуясь, юркнули в открытый класс. У Гарри не было сомнений по поводу того, куда каждый вечер исчезают Рон с Гермионой. Было ясно, что они тоже ищут укромные уголки, потому что возвращаются довольные, раскрасневшиеся, пытаются растормошить Гарри, а потом бросают это бесполезное занятие и устраиваются на диванчике в гостиной, пиная друг друга и подкалывая, пока Гермиона не утыкается в какую-нибудь случайную книжку, а Рон, вздохнув, не берет со стола журнал. Вот чего ему, Гарри, стоило влюбиться в какую-нибудь девчонку, в парня? Честное слово, у него в любом другом случае были бы хоть какие-то шансы. Можно было бы искать встреч, подстраивать их, затеять что-нибудь совместное, учить вместе уроки, да мало ли что можно было сделать! Но нет, Гарри Поттер легких путей не ищет.       А как было бы чудесно...       Плотная черная ткань под ладонями, крепкое, уверенное, до дрожи желанное тело под руками... Хорошо чувствуется, что это взрослый мужчина, а не хлипкий, не в меру страстный и одновременно боящийся сделать что-нибудь не то Колин Криви. Этот мужчина мог бы позволить себе что угодно, Гарри потерял бы голову от любого его действия. Но сейчас он просто обнимает его в тени между двумя факелами, слышно его дыхание, хочется навеки исчезнуть в его руках, хочется, чтобы горящий огонь остановил время и оставил в вечности легкое прикосновение губ.       А в другом коридоре, за железной статуей, он сам прижал совсем не протестующего Снейпа к стене и целует его лицо, виски, шею, ловит губами волосы, а потом со всей страстью впивается в губы, наслаждаясь тем, что ему легко и непринужденно отвечают самые привлекательные губы на свете и самые умелые руки обнимают, прижимая к себе. И целовать бы его, пока горят факелы, пока звенит Рождество, безостановочно, вдали от всех; скрыться с ним, спрятаться в волшебном замке, украсть его у пергаментов и заставить знать о том, как безумно хочется в нем потеряться.       Долгое мгновение Снейпу эта идея казалась самой желанной из всех, которые мог сочинить «Хогвартс». Потом он опомнился. Хотелось дотронуться до губ и проверить, не забыл ли мальчишка на них поцелуй, но Снейп заставил себя стоять неподвижно и не поддаваться глупым желаниям. Казалось, что его действительно только что обнимали теплые руки под факелами. Осознание того, что это фантом, жгло разочарованием.       Его хотелось рядом так отчаянно, что выход был один: спрятанный за темно-синей занавеской котел, полки с травами и порошками. Нескончаемая цепочка магических перерождений — красиво, вечно, под стать черной тени, стремительно летящей по двору «Хогвартса» лунной ночью. Восьмой этаж… Все равно сегодня его искать никто не будет, поэтому восьмой этаж.       Снейп тряхнул головой: ассоциации Поттера были отдельной фантасмагорией. Пришлось немного отстать и оставить его мозг на время в покое: требовалось незаметно пройти следом и выяснить, чем он намерен заниматься на восьмом этаже.       Поттер остановился посреди коридора, огляделся по сторонам, повернулся к стене и заявил ей:       — Мне нужно место, где я могу попрактиковаться в зельях.       Стена беспрекословно подчинилась, открыв взору Поттера и укрывшегося за колонной Снейпа черную железную дверь с коваными украшениями в виде колб, котлов и пергаментных свитков. Поттер привычным движением толкнул ее и просочился в образовавшуюся щель. Дверь исчезла. Но Снейп не был бы Снейпом, если бы не попытался своими глазами увидеть место, где Поттер так наловчился варить зелья. Тоже оглядевшись по сторонам, он повернулся к стене и сказал:       — Мне нужно место, где Гарри Поттер может попрактиковаться в зельях.       Он не был уверен в удаче, но Поттер на этот раз сплоховал, не защитив свое обиталище от постороннего вторжения. Конечно, ничего противозаконного он не делал, и вряд ли кому-то пришло бы в голову проверять, куда он время от времени исчезает, но с другой стороны… Что с другой стороны? С другой стороны, Снейп входил вслед за ним, но так ли страшно это для Поттера, если Снейп не собирался ему показываться?       «Я хочу быть невидимым», — сообщил он Выручай-комнате свои пожелания, закрывая за собой дверь и ступая на мягкий ворс темно-синего ковра. И обнаружил себя в небольшой комнате, стены которой до уровня человеческого роста и чуть выше украшали грубые деревянные полки с беспорядочно стоящими флаконами, бутылочками, коробками и пакетиками. Надписи на них были тоже беспорядочные, написанные десятками разных рук, бирки были наклеены то ровно, то криво, то поперек — и не поймешь, задумывалось так или человек на ходу припечатал пергамент ладонью к стеклу. Часть книг расположилась на полках, часть лежала на кресле, а некоторые и вовсе стояли стопкой на полу рядом со своим беспорядочным читателем, который сидел на ковре по-турецки, оставив одну книгу покоиться на своем колене и листая другую. Страницы и его руки освещал голубоватый, почти дневной свет: можно было подумать, что где-то здесь есть невидимое окно.       Снейпу доводилось бывать в разных лабораториях, но ни одна из них не была так похожа на комнату в обычном доме, ни одна из них не была такой мягкой, уютной и бессистемной.       Как выяснилось мгновением позже, Поттер отлично видел здесь систему и прекрасно в ней ориентировался. Его губы едва слышно произносили названия ингредиентов, а взгляд скользил по полкам, быстро отыскивая нужные.       — Нет, — неожиданно сказал он, захлопывая книгу. — Не то.       Поднялся и отодвинул темно-синюю занавеску, которая скрывала часть массивного стола из грубого серого камня. В углу стоял оловянный котел, в который Поттер и заглянул, привстав на цыпочки. Поводил носом, фыркнул и снова закрыл его крышкой.       Все чудесно, Соколиное око, но почему же ты так долго настаиваешься? Придумал бы уже кто-нибудь, как ускорить процесс расщепления амазонита, в самом деле. Я бы с удовольствием тебя сейчас доварил, а тебе еще шесть дней стоять, ну что за несправедливость? Дементоров в собачий зад, что же мне сварить этакого?       Поттер прошел мимо отложенной книги — «Колдомедицина в котле» — и направился к кипе книг на кресле.       Пятый курс, шестой курс, седьмой курс — нет, спасибо, это мы и так вроде знаем; «Зельеварение для абитуриентов» — гм; «Классика зельеварения», «Развлекательные зелья» — не хочу развлекаться, что бы там ни было; «Зельеварение. Улучши свою внешность» — что за ерунда, зачем мне улучшать внешность? Интересно, кстати, а какой тип мужчин нравится Снейпу? Поттер, у тебя совсем крыша поехала…       Снейп мысленно с ним согласился.       …небось типа Люциуса Малфоя. Нет, сами превращайте себя в смазливых аристократов, что за ерунда здесь лежит?       Поттер отбросил книгу и устремился к книжным полкам.       О, вот тут может быть что-нибудь интересное. Жаль, что Гермиона так обломала все его надежды.       — Гарри, не бывает и быть не может зелья от безответной любви, что за глупость? Если бы оно существовало, безответная любовь давно была бы занесена в список болезней и этим зельем лечили бы всех желающих в Мунго.       — А там не лечат? — обреченно спросил он.       — Гарри, ну в самом деле!       — А почему не может быть такого зелья?       — Потому что чувства человека являются следствием уникальных нервных процессов. Если с помощью зелий можно повлиять на гормональный баланс, то на формирование нейронных связей ты не повлияешь никак, для этого нужно учитывать всю их совокупность, начиная с момента рождения. Человеческий мозг не изучен до такой степени, чтобы можно было спокойно заказывать определенные чувства, мысли и прочие результаты деятельности центральной нервной системы.       — А жаль. Это даже интересно.       — Ну и займись исследованием на эту тему, ее все нормальные ученые боятся. Ты как раз достаточно ненормален для нее.       — Эй!       — Я же не сказала, что это плохо, — улыбнулась она.       «Яды Средневековья», ух ты. Это когда девушки в красивых платьях, не желая выходить за нелюбимых принцев, патетически выпивали яд прямо во время церемонии обручения вместо какого-нибудь там вина и романтично падали перед женихами, отцами и прочей свитой с криком: «Я люблю тебя!»… Как же звали этого крестьянина? Тьфу, опять забыл, Джинни прибьет меня, это ее любимый герой…       Кстати, а чем яд — не средство от безответной любви? Отличное средство. Так, что тут у нас?.. Эликсир смерти, Блажь рыцаря — интересно, как яд может быть блажью рыцаря, странный народ — эти рыцари, всегда считал… Слеза Мерлина, ух ты, здесь есть рецепт Слезы Мерлина, надо же; Кость единорога — кто так зелья называет? Закат влюбленного сердца — о, отлично звучит, как раз для безответной любви, что там у нас?.. Жила дракона, кость фестрала — какая красота, она как раз где-то здесь была, папоротник, малахит, шалфей — естественно, так… вроде все есть. Отлично.       Оживленный Поттер, размахивая книгой, бодро направился к полкам и, сверяясь с рецептом, стал выбирать ингредиенты, прижимая их к себе предплечьем и цепляя пальцами руки, держащей «Яды Средневековья». Предпоследний флакон он поставил на едва удерживаемую книгу, схватил второй рукой большую бутыль и, балансируя со всем грузом, словно цирковой артист, направился к столу. Последовательно освободил себя от своей ноши, ничего не разбив (хотя казалось, что ничего не разбить в таких обстоятельствах невозможно), устроил книгу в маленьком медном котле…       Сейчас, когда Поттер был уверен в том, что на него никто не смотрит, процесс варки зелья в его исполнении превратился то ли в развлекательное шоу, то ли в репетицию роли «чокнутый домовик» — в гротескное зрелище, которое никак не ассоциировалось с такой тонкой наукой, как зельеварение. Напевая магловскую песенку и притопывая в такт ей ногой, он ритмично нарезал корни, зажал нож в зубах, ссыпал корни в котел. В ожидании, пока они разбухнут, начал отбивать ритм разделочной доской по пальцам, а когда ему понадобилась рука, чтобы помешать отвар, стал легонько постукивать себя ребром доски по уху. Вроде бы он соблюдал технику безопасности, но со стороны казалось, что порошок из кости фестрала лежит рядом с кожей саламандры, а свинец вот-вот упадет в котел во всем своем немалом количестве. Во что тогда превратится восьмой этаж, думать не хотелось. Но все ингредиенты вели себя прилично, никуда не падали, не рассыпались, не смешивались, флаконы не разбивались и коробки не распадались. Единственное, что они делали, — это расползались по окружающим стульям и другим поверхностям, но, глядя на них, можно было быть уверенным в том, что Поттер ничего против не имеет и вполне контролирует процесс.       — Моя любовь… как пла-амя… — разошелся Поттер, невыносимо фальшивя, — ...как пламя под этим котлом… не с нами, не с нами, не с на-ами… а дальше я рифму не приду-умаю… ум-м-м…       Снейп прислонился к стене в легком замешательстве и оспорил собственный вывод о том, что странность в поведении Поттера проигрывает странности его мыслей. После чего напряг память: что-то вызывало тревогу, что-то действительно важное. Ах да, «чем яд — не средство от безответной любви». Он с сомнением посмотрел на пританцовывающего мальчишку. В здравом уме предположить, что этот балбес варит смертельную отраву с целью ее выпить и тем самым прекратить свои страдания, было невозможно. Даже в не совсем здравом после Круциатусов уме подумать о таком исходе было затруднительно. Но Поттер недвусмысленно рассуждал о том, что хорошо бы найти зелье от безответной любви — и что он его нашел. И оставался самый главный аргумент: это Поттер. Поттер мог сделать что угодно, когда угодно и где угодно, игнорируя любые причинно-следственные связи, законы здравого смысла, логики и магии. Приходилось считаться с этим, а потому требовалось быстро сообразить, что делать, если мальчишка надумает проглотить результат своих экспериментов. Сейчас хотелось, чтобы он разбирался в предмете чуть меньше и чтобы вместо Заката влюбленного сердца у него получилось обычное голубоватое месиво, которое наблюдал Снейп у незадачливых абитуриентов сто лет назад в Брюсселе. Но и тут Поттер не считался с его желаниями, методично — хотя нет, без всякого метода, но вполне успешно — изготовляя самый настоящий лазурно-дымчатый Закат.       — Красота какая, — озвучил Поттер невольные мысли Снейпа, глядя в котел.       Он погасил огонь, потянул носом пар, чихнул, движением фокусника извлек из-под стола, где были в кучу свалены книги и ящики, чистый прозрачный флакон, достал черпак, отработанным движением зачерпнул порцию зелья, налил ее во флакон, подождал, пока она остынет, и… закупорил флакон.       Снейп выдохнул и осторожно, не представляя, что еще вытворит Поттер, заглянул в его мысли.       …надо привести сюда Гермиону, показать ей этот флакон и сказать: «А это, Гермиона, средство от безответной любви!»       Тут же мелькнул образ Гермионы, и девичий голос с изрядной долей скепсиса ответил:       — Это, Гарри, средство от чего угодно.       Поттер усмехнулся и поставил флакон на самую удаленную от стола полку, заставленную такими же флаконами с разного оттенка и консистенции содержимым.       Ничего Гермиона не понимает в романтике Средневековья.       Подождав, пока Поттер вернется к столу и начнет наводить там порядок, точнее один хаос превращать в другой, Снейп аккуратно подобрался к полке. Зелья были подписаны знакомым, раздражающе пляшущим почерком, начинались с Перечного и заканчивались… Однако. Снейп искоса посмотрел на Поттера, который подхватил «Яды Средневековья» под мышку, огляделся и, мурлыча что-то менее разборчивое, чем «Моя любовь как пламя», устремился к выходу из Выручай-комнаты.       ***       Рождественский ужин имел одно неоспоримое преимущество: он сближал студентов с преподавателями так, что можно было в подробностях изучать загрубевшую кожу на длинных, крепких, рабочих пальцах, можно было мельком видеть запястье, спрятанное под черной манжетой, можно было следить за точными движениями рук, которые брали еду так же ловко и сноровисто, как орудовали волшебной палочкой. Можно было любоваться гордой, барственной осанкой, в деталях представляя скрывающееся под черными одеждами тело. Можно было осмелеть и скользнуть взглядом по шее, стремясь в воображении оттянуть воротник и коснуться взглядом, а еще лучше руками — нет, еще лучше губами! — кожи на кадыке и ключицах. А можно было поднять взгляд на губы, наверняка шероховатые на ощупь, а может быть, наоборот, нежные и гладкие… Да какая разница, если хочется обвести их языком, языком разомкнуть, скользнуть внутрь — так глубоко, чтобы собственные губы уперлись в них, а потом ласкать их — желательно примерно до утра.       Гарри сглотнул сок прокушенного мандарина, облизываясь. Рот горел вовсе не от кислоты. Тонкая шкурка на мандариновых дольках напомнила тонкую и нежную кожу губ. Гарри провел долькой по верхней губе: если представить, что это рот Снейпа…       Нет, если представить, что это рот Снейпа, «Хогвартс» получит возможность наблюдать практическое подтверждение тезиса о том, что секс с мандаринами возможен в природе. Тезис был выведен Гарри только что и выглядел многообещающе. Поэтому мандарин был употреблен по назначению, а на корзинку с ними Гарри больше не заглядывался.       Оказалось, что отсутствие мандаринов в руках проблему не решает. Слойка с кремом вела себя не менее безобразно, чем мандарин. Собственно, она вела себя куда более безобразно, заключил Гарри, внимательно изучая надкушенный продукт. Продукт мало того что был продолговатым, длиной около семи дюймов и телесного цвета в придачу, так еще из надкушенного места выглядывала капля белого крема. «Волдеморта в печку домовикам, что они приготовили!» — мысленно взвыл Гарри, заставляя себя с видом «ничего особенного не происходит» откусить кусочек слойки. Вкусовые рецепторы сказали, что тесто имеет вкус теста. Мозг не согласился и сказал, что тесто имеет вкус члена… То есть человеческого тела. То есть определенного человеческого чле… тела. Гарри поднял взгляд на Снейпа и тут же опустил его обратно на слойку, потому что тому вздумалось именно в этот момент в упор на него смотреть. Опускать взгляд на слойку было ничуть не лучше, чем смотреть на Снейпа, потому что мысли тут же спустились еще ниже, залезли под стол и устроились между профессорских ног — расстегивать брюки. Гарри облизнул губы и откусил еще кусочек теста, захватывая языком крем. Член Снейпа в его представлении имел такую же длину и такой же цвет. Как бы умудриться не заглотнуть слойку целиком? Соседи вряд ли поймут. Гарри рассчитал, сколько можно откусить, не вызывая подозрений, проделал эту операцию, а в голове проделал операцию по заглатыванию другого объекта — на этот раз целиком. Мозг, считавший, что тесто имеет вкус члена, был поощрен. Слойка была вкусной. Слойка была очень вкусной. Слойка употреблялась, вызывая удовольствие не только во вкусовых рецепторах, а и в весьма далеко от них расположенных органах. Слойка была та еще диверсантка: белый крем, оказывается, таял во рту и стекал в горло совершенно неприличным образом.       Когда остался только крем, забившийся в самый конец слойки, да и слойки оставалось на пару надкусываний, хотя Гарри мог бы и целиком ее в рот отправить, Снейп неожиданно поднялся из-за стола. Дважды кусать такой небольшой кусок не имело смысла, поэтому Гарри предпочел-таки прикончить изделие за один раз, положил его в рот и взглянул на задвигающего стул Снейпа, благо тот смотрел на этот раз в противоположную сторону. Кусок оказался-таки великоват, поэтому прожевать и проглотить его было чуть труднее, но Гарри справился с этой задачей как раз в тот момент, когда Снейп глянул на него. Безразлично так глянул, скользнул взглядом и проворно удалился из Большого зала, никому ничего не объясняя.       Возможно, это было и к лучшему: хоть торт Гарри поест спокойно.       ***       Тем же вечером Северус Снейп решил, что ему необходимо отправить письмо знакомому зельевару из Бельгии и что вызывать сову в подземелья он не будет, поскольку письмо важное и почтальона нужно выбрать самостоятельно. Поэтому он отправился в совятню, а почему пошел через гриффиндорскую башню, Мерлин знает. Возможно, в ней был более удобный коридор. Как бы там ни было, замедлив шаг на подходе к обиталищу гриффиндорцев, оглядев закоулки, прислушавшись ко всем шорохам и не обнаружив ничего подозрительного, Снейп вышел на открытый переход между башнями, укрываемый от снега только очень условной деревянной крышей, а от ветра не укрываемый ничем. Вот тут-то и обнаружилось искомое «подозрительное»: чертов мальчишка с неуемным воображением стоял посреди перехода, задрав нос к небу и ловя ладонями охотно сыпавшийся на них и на всего Поттера снег. Глядя на него, можно было и вправду подумать, будто его голова занята мыслями о расчудесном волшебстве, а не фантазиями о члене собственного профессора.       Поттер обернулся на звук закрываемой двери и замер, глядя на того, кто оттуда появился. Прямой взгляд зеленых глаз ясно говорил о том, что никакого стыда за свои мысли он не испытывает, а наоборот, похоже, набирает новый материал. Попытка прожечь его взглядом, чтобы не зарывался, ни к чему не привела. Снейп остановился рядом с Поттером, молча глядя на него. Что можно было сделать с мальчишкой, который так бесстыдно — и так искренне — о тебе мечтает?       Ничего.       — Отбоя еще не было, сэр, — заметил Поттер, изучая его глаза и, кажется, любуясь. Интересно, как получалось раньше не замечать этот откровенно влюбленный взгляд?       Поди ж такое не заметь, Северус.       — А я и не говорил, что он был, мистер Поттер, — проворчал Снейп и подобру-поздорову убрался подальше. Лучше бы он вызвал сову в подземелья, право слово.       Стремительно прошагав к двери, он резко открыл ее, быстро вошел внутрь и рывком закрыл деревянный массив за собой… не полностью. И остановился у образовавшейся щели.       Поттер задумчивым взглядом проводил закрывающуюся дверь, мечтательно и обреченно повел головой, опуская глаза, усмехнулся — едва заметно, но так невыносимо нежно, что впору оседающие на его висках снежинки сцеловывать. И снег с лохматой челки смахивать. И руки — без перчаток, идиот! — согревать. И обнимать, чтобы вся его мечтательность разом пропитала теплом и переход этот, и весь замок, а главное — одного мрачного обитателя этого замка.       — Я люблю тебя, Северус Снейп.       Слабый вечерний ветер почти не заглушил ласковый голос, и он прозвучал звонко в этом пустынном, запорошенном снегом переходе, в котором в зимний вечер не появилась бы ни одна живая душа. Голос контрастировал с покалывающим холодом, на фоне беззвучно летящего снега прозвучал так удивительно, как будто и вправду волшебство забрело в этот подрагивающий от натиска зимы хлипкий переход. Снежинки продолжали оседать на гриффиндорском шарфе, пальцы нежно водили по обледеневшим перилам. Ничего более горячего и более холодного одновременно Снейп еще не встречал.       — Я люблю тебя.       И никому еще не хотел поверить так, как этому мальчишке.       ***       После зимних каникул восьмикурсников пригласили на повторное собеседование по поводу выбора профессии. Война многих заставила изменить предыдущее решение, что было понятно всем преподавателям, поэтому во второй же учебный день вместо послеобеденных уроков старшие студенты всех факультетов собрались перед дверями большой аудитории и оживленно обсуждали друг с другом свои планы, цели и их причины. А другие, наоборот, стояли в стороне, усиленно размышляя, и ни с кем своими размышлениями делиться не желали. В их числе был и Гарри Поттер. Одна фраза Гермионы невольно перевернула все вверх ногами и имела серьезные шансы предопределить его жизнь. Как раз о разумности такого варианта развития событий Гарри и думал, когда его ткнула пальцем в плечо вышедшая из аудитории Парвати.       — Эй, Гарри, ты слышишь?       — А?       — Иди, я все, Макгонагалл тебя сказала позвать, ты по списку после меня.       — Ага, спасибо.       Понимая, что, если бы не Снейп и Гермиона, ему бы и в голову не пришло поворачивать вектор своего существования таким образом, и усмехаясь внутреннему голосу, который говорил, что Снейп и Гермиона — это еще ничего, а если бы он сам что-то решал, то было бы намного хуже, Гарри вошел в аудиторию.       Четыре стола стояли недалеко друг от друга. На этот раз решено было обойтись без вывешенных над ними гербов: посторонних лиц не было, красоваться перед собой же — глупо, мероприятие не было торжественным. Гарри сел перед столом, за которым устроилась Макгонагалл, и постарался не замечать беседующего с Ноттом за соседним столом Северуса Снейпа. Если бы он, Гарри, не пришел к решению пять минут назад, стоя в коридоре, то пришел бы к нему сейчас.       — Хорошо, мистер Нотт, я уведомлю о ваших пожеланиях комиссию. Можете идти. Попросите мисс Паркинсон зайти минут через десять.       Нотт вышел, а Снейп развернулся градусов на двадцать и, нимало не смущаясь, уставился на Гарри, как будто тот должен был сообщать о своих намерениях Снейпу, а не собственному декану. Гарри украдкой проследил за этим безобразием и уже собрался было стушеваться, говорить с Макгонагалл как можно тише и показательно повернуться на все сорок градусов от Снейпа, чтобы не лез не в свое дело, как внутри кто-то вредный и озорной — наверное, тот же, кто заставлял огрызаться на реплики Снейпа, представляя его член внутри себя, — сказал, что, какого смертофалда, пусть Снейп получит по заслугам. Взгляд Макгонагалл он встретил открыто и почти с улыбкой.       — Мистер Поттер, в прошлый раз вы высказывали желание пойти после «Хогвартса» в аврорат. Изменились ли ваши намерения?       — Да, профессор, — Гарри помолчал, набираясь смелости и заодно предвкушая реакцию сразу двух преподавателей. — Я хочу выучиться на зельевара.       Двадцать градусов за соседним столом превратились во все пятьдесят. Макгонагалл слегка подняла брови.       — Неожиданное решение, мистер Поттер.       Гарри пожал плечами:       — В последнее время я оценил прелесть и важность этой науки, к тому же у меня есть представление о том, чем именно я хотел бы заниматься в этом направлении.       — Будет ли с моей стороны нескромным вопрос о ваших интересах в сфере зельеварения?       — Я хотел бы изучать воздействие разных ингредиентов и их совокупностей на когнитивные функции человека, профессор.       Макгонагалл посмотрела на него с интересом и удивлением. Очень хотелось взглянуть на Снейпа, но Гарри сделал вид, будто знать не знает о том, что его слушают посторонние личности. Обойдется. И так оказался едва ли не главной причиной этого сумасшедшего решения. Главным аргументом стало то, что через полгода Снейп исчезнет из его жизни, зато после него останется целая наука, и пусть о нем напоминают котлы, запахи трав и облака пара в лабораториях — и согревающий, мотивирующий образ любимого человека будет с ним постоянно. Возможно, когда-нибудь Гарри наберется смелости сказать ему, что вовсе не Слагхорн стал его вдохновителем.       — Достойная цель, мистер Поттер, — прокомментировала Макгонагалл. — Ну, что я вам могу сказать? Профессор Слагхорн давно рассказал мне о ваших успехах на этом поприще, и если его оценка объективна, а его оценки обычно не грешат чрезмерной субъективностью, то вы имеете все шансы поступить в Академию зельеварения. Впрочем, есть еще высшая школа при Комитете зельеварения Министерства магии, у которой требования немного ниже, — сказала Макгонагалл и нахмурилась, давая одним своим выражением лица оценку высшей школе в Министерстве магии. — Вы решили, куда именно хотите поступать?       Гарри знал о том, что зельеваров в Британии учат в этих двух местах, а больше он не знал ничего. Поэтому решил сориентироваться по лицу Макгонагалл, раз уж в остальном ориентируется по фразам Гермионы и занятиям Снейпа.       — В Академию зельеварения, профессор.       — Должна сказать, что, на мой взгляд, это правильное решение, — кивнула декан. — Что ж, вам стоит поговорить с профессором Слагхорном, и я думаю, что он с удовольствием напишет вам рекомендацию в это учебное заведение. А также… — Макгонагалл вдруг повернулась к Снейпу. — Северус, раз уж ты так внимательно слушаешь нашу беседу, то как насчет рекомендации мистера Поттера в Академию зельеварения?       Пришлось тоже повернуться к Снейпу и признать тот прекрасный факт, что он здесь. Пришлось все силы употребить на то, чтобы сдержать улыбку, в которой отчаянно захотелось расплыться — просто потому, что слишком родной человек сидел напротив. Пропитать им свою жизнь — правильное решение, потому что не было большего стимула, чем факт его существования и желание доказать ему, что Гарри Поттер чего-то стоит — многого стоит. «Я разберусь с этой чертовой безответной любовью, но если… когда я придумаю это зелье, то объявлю его во втором классе небезопасных, потому что иногда безответная любовь может не просто дать силы жить дальше, а и определить смысл такой жизни». И если вспомнить о том, что этот невыносимый, прожигающий взгляд будет доступен ему всего лишь полгода, то сразу становится понятно, что ни в коем случае нельзя отворачиваться, прятать глаза и пытаться его «выдержать» — а только ловить его, наслаждаться им и запоминать прямое взаимодействие — глаза в глаза, в любимые и самые дорогие глаза.       — Хорошо, я напишу мистеру Поттеру рекомендацию, — произнес Снейп, не отводя взгляда от Гарри.       И это было лучшим ответом на вопрос «такая ли Снейп сволочь или просто прикидывается». Прикидывается — непонятно зачем. Возможно, чтобы в него не влюбился весь «Хогвартс». Или не прикидывается, а просто не видит смысла пытаться быть хорошим для окружающих, и это гораздо вероятнее, потому что разумно, удобно и полностью в его характере.       — Спасибо, профессор Снейп.       Пусть думает, что это дань вежливости, пусть только Гарри знает, что это «спасибо» вовсе не за рекомендацию, а за гораздо более важную информацию, за понимание и осознание, за любовь, которая искрит повсюду, но все-таки он это «спасибо» сказал, а дальше пусть все сами разбираются, кто кого за что благодарил.       — Я думаю, мистер Поттер, на этом собеседование можно закончить, — сказала Макгонагалл. — Пригласите, будьте добры, мистера Томаса.       — Да, профессор, спасибо, — кивнул Гарри, поднимаясь.       — И мисс Паркинсон позовите заодно, — отозвался Снейп, своей просьбой сообщая всем присутствующим о том, что его интересовало именно собеседование с Гарри Поттером.       Интересно, почему.       — Хорошо, профессор.