remember me for centuries

чонгук ненавидел то, как они смотрели на него; как они прикасались к нему, как их губы растягивались в ухмылке, когда они называли его хорошим мальчиком, хорошим послушным мальчиком, который слушался старших. больше всего он ненавидел своих клиентов, но пак чимин был единственным исключением. это началось почти случайно – чимин сильно осмелел от выпитого им со своими товарищами и решил пойти в бордель и снять себе шлюху – и совсем случайно получилось так, что только чонгук был свободен в то время. формально, подростки не должны были работать в то время, и его смена должна была закончиться несколько часов назад; тем не менее, он остался, чтобы разрыдаться в маленькой ванной, одновременно смывая с себя кровь от побоев, которые нанес ему предыдущий клиент. мальчики легкого поведения не были редкостью в то время, но такое все еще считалось непристойным и грязным, хотя это и не останавливало японцев, а так же некоторых корейских солдат от ежедневного посещения борделей. чонгук был их любимцем – ему только-только исполнилось восемнадцать, он выглядел невинным, а еще у него все еще оставался детский жирок на щеках и мягкая неповрежденная кожа. чонгук уже смирился с такой судьбой – если честно, то ему даже еще повезло, ведь, хотя бы, у него была работа. да, они все почти не считали его за человека и вели себя с ним как с прокаженным, но, по крайней мере, от них он получал хоть какой-то доход, которого ему хватало на жилье и на то, чтобы хоть как-то пережить зиму. чонгук ненавидел своих клиентов, и ему становилось почти физически больно, как только он видел только их тени, прежде чем они заходили в его спальню, но пак чимин был другим. он понял, сразу же после того, как тот вошел, что чимин не был похож на других. он был не намного старше него самого, а еще он был слишком пьян, и от него разило рисовым вином. он не называл чонгука по имени, не бил его по щекам, пока у него не начала идти кровь. он не называл его бесполезной шлюхой, не душил до тех пор, как у него не начинали синеть губы, не оставлял кровавые синяки на его шее. нет, пак чимин не делал ничего из этого. пак чимин спрашивал у него, почему он занимается этим, пока втрахивал его в матрас, что такого случилось в его жизни, из-за чего ему пришлось пойти на такие крайние меры. жизнь, думал чонгук, но не смог ничего ответить вслух, потому что стонал слишком громко, жизнь поступила с ним самым грязным способом. но он предположил, что это не имело значения, в конце-то концов, потому что чимин ушел сразу после, как кончил в него. пак чимину понадобилось два месяца, чтобы снова прийти к нему, и чонгук совсем этого не ожидал. конечно, у него было несколько постоянных клиентов, но все они были старыми противными и уродливыми, и сердце чонгука сжималось при виде них только от ужаса. он почувствовал себя глупым, потому что слишком разволновался от того, что чимин искал его снова, хотя в этом и не было особо смысла. пак чимин спал с ним еще несколько раз, и чонгук чувствовал себя просто потрясающе. вскоре, это стало почти обыденностью. всякий раз, как чимин был свободен от своих военных обязанностей – поддержания мира на границе или подчинения японскому правительству, он приходил к чонгуку. они никогда много не говорили – чимин был или слишком уставшим, или слишком возбужденным – но чонгуку было на это наплевать. в течение нескольких часов он чувствовал себя комфортно в собственной коже. в первый раз он чувствовал, что хотел угодить. он хотел услышать, как чимин скулит, когда он облизывал его член, он хотел молить чимина кончить, когда тот дрочил ему. в конце концов, чимин начал открываться ему – делиться своими заботами о японском правлении, о растущем влиянии коммунизма, которое было эффектом первой мировой, и как трудно ему было быть солдатом. обычно они лежали в постели, и чонгук слушал рассказы чимина, выводя какие-то узоры на его обнаженной груди. он наблюдал за тем, как чимин сжимал челюсти, когда говорил о своем генерале, как двигался его кадык, когда он сглатывал, и как он прикрывал глаза от усталости. а чимин говорил, говорил и говорил, и чонгук обнаружил, что влюбляется в него все сильнее и сильнее с каждым новым словом. любовь была опасной вещью – особенно в их обстоятельствах, когда чонгук боялся за чимина каждый день, пока того не было рядом с ним. у него не было возможности связаться с ним, чтобы проверить, все ли с ним в порядке, и чимин был где-то далеко и не мог защитить его от насилия других взрослых мужчин, которых чонгуку приходилось развлекать. чонгуку доставляло болезненное удовольствие, когда чимин прикасался к новым порезам и ушибам на его коже, и целовал их в надежде на то, что они заживут быстрее, пока они занимаются любовью. так он показывал, что заботится о нем. и тогда это было доказательством того, что чонгук все-таки не сходил с ума. он не имел этого в виду, но он все-таки простонал три заветных слова чимину на ухо. но что его больше удивило, так это то, что чимин, почти беззвучно, прошептал те же слова в ответ, и чонгук подумал, что ему послышалось. но взгляд чимина дал ему понять, что это не так. была одна вещь, которую чонгук знал из собственного опыта, и это то, что что-то хорошее никогда не длится долго. восстание за освобождение кореи разгоралось сильнее с каждым днем, и чимин стал реже приходить. и лишь вопросом времени было то, что он перестал приходить вообще. чонгук продолжал ждать, продолжал вскакивать на ноги, как только слышал чьи-то шаги и звук поворачиваемой ручки двери, но только для того, чтобы его надежды разрушились, а его челюсть вывихнул еще один разочарованный мужчина. чонгук продолжал ждать даже после того, как услышал то, как его босс говорил о неудачной схватке против японцев, в которой погибло много солдат и невинных людей, о возможной новой войне, еще более кровопролитной, чем первая. он продолжал ждать пак чимина, пока один из его клиентов не разозлился на него из-за его безэмоциональности и безразличия на его оскорбления настолько, что избил его до потери сознания. он продолжал ждать нежных прикосновений чимина, скрипучего звука его голоса, когда он говорил о своей жизни в армии, того, как его лоб упирался в лоб чонгука, когда он шептал ему бесчисленные слова любви. чон чонгук продолжал ждать пак чимина, потому что ожидание – это единственное, что он делал хорошо. ожидание хорошего будущего, лучшей жизни, будущей свободы рядом с чимином и кожи без синяков и кровоподтеков. но это все казалось не более чем историей из его другой жизни.