Секунда на вдох, вся жизнь - на выдохе...

США, штат Орегон, город Портленд. 5 августа 1997 год от РХ. — Проходите, комиссар вас ждет, — миловидная секретарша заученно улыбнулась посетителю, вошедшему в приемную. Оправив форму и пригладив волосы, капитан Филлипс вошел в кабинет. — Комиссар, — пройдя к столу, он протянул руку вставшему навстречу мужчине. — Добрый день, капитан, — почти по-настоящему улыбнулся глава полицейского департамента города Портленда. — Присаживайтесь. — А где…? — Филлипс глянул на второе пустое кресло. — Именно поэтому я вас и пригласил — мне хотелось задать вам несколько вопросов без его присутствия. — Ясно, — но это было сказано уже без удивления: стоило ожидать вопросов, когда кандидатура, предложенная на замену, была столь неоднозначной. — Послушайте, Уэйн… — внезапно отбросил формальности в сторону комиссар. — Я знаю вас еще с тех пор, как вы только получили пост капитана. И потом сколько раз я награждал вас и ваших подчиненных. Но ваш выбор… Вы уверены? Я прочитал его досье, и честно признаться — у меня есть очень сильные сомнения насчет его назначения. — А что именно вас смущает, комиссар? — капитан Филлипс хотел прояснить ситуацию сразу, так как спорных вопросов по обсуждаемой фигуре было много. — Ну… начать с того, что он открыто живет с мужчиной, — начал с самого неудобного комиссар Трейни. — Это все? — Уэйну Филлипсу хотелось не размазывать кашу по тарелке, а ответить сразу на все вопросы. — Это самое основное, — не принял подачу комиссар. — Тогда я попробую объяснить свою рекомендацию, — устроился в кресле поудобнее Филлипс. После минуты тишины он медленно начал. — Понимаете, у меня у самого долго были сомнения именно насчет него. И в основном по озвученной вами причине. Однако… Я не просто так подал его имя. Перед этим я разговаривал со многими людьми. Они пришли в Академию вместе, причем, как я смог узнать, любовниками они были еще с той закрытой школы в Европе, где учились одновременно. Одновременно они осиротели, переехали в Штаты и отказались от второго гражданства, выбрав американское. У обоих за плечами список предков, для перечисления которых не хватит рулона туалетной бумаги и состояния, которые встречаются только в дамских романах. За годы службы ни один из них не был замечен даже в мимолетной интрижке с кем-то еще. Верность, достойная уважения, хоть и не по адресу. — И все вот так легко приняли этот факт? — скептически приподнял брови Трейни, внимательно слушая капитана. — Нет. Не просто. Разговор был прерван вошедшей девушкой, которая принесла поднос с кофе. Дождавшись, пока она выйдет, Филлипс взял свою чашку и пригубил горячий напиток, беря паузу. — Совсем не просто. Они не скрывали своих отношений с первых дней обучения, за что получали оба. Я долго разговаривал насчет них с Хэнком — лейтенантом Бэнкрофтом, их инструктором в Академии — и он поведал мне кое-что весьма занимательное, чего нет в их личных делах. — На первый взгляд, именно мой кандидат главный в их паре, а второй — только ведомый. Но это лишь видимость. На самом деле, если сравнить их дела и общие знания, то выходит, что они равны. У второго точно такие же оценки, такие же результаты, просто он держится намного скромнее, и потому незаметнее. Он добровольно ушел в тень. К тому же, не стоит забывать, что образование у них тоже одинаковое. — Но это не причина, — справедливо указал Трейни на расплывчатость рассказа. — Не совсем, — согласился Филлипс. — Хэнк рассказал мне, как они сдавали зачетный экзамен. Всю группу в двадцать шесть человек, которые должны были сдавать итоговый экзамен на освобождение заложников, вывезли к шестиэтажке, предназначенной на снос. Четверых путем жеребьевки определили в заложники. Еще шестерых — в террористы. Остальных путем вытаскивания бумажек с именем разбили по парам. Не так, как они привыкли взаимодействовать, а именно случайным подбором. Эти двое получили разных напарников. У кого-то из группы погиб заложник, у кого-то напарник, кто-то провалился… Старший провел операцию спасения как по учебнику, ни он, ни его напарник, ни заложники не получили даже царапины. Младшему повезло не так — его напарник налажал и был «подстрелен» в плечо, что оставило их на втором месте. — И что? — не понял комиссар. — Обычный экзамен… — Да, но не совсем обычное продолжение, — пожевал нижнюю губу капитан. — Но, комиссар, я рассказываю это с чужих слов. — После экзамена разгорелась перепалка, перешедшая на личности, сами понимаете, какие. В какой-то момент дело почти дошло до общей свалки, но Хэнк предложил другой вариант. Три заложника, два напарника, и двадцать один террорист на шести этажах заброшенного здания. Если в живых останется хоть один заложник, то вся группа приносит извинения этим двоим, и больше не разевает рты. Если погибают и заложники, и напарники, он уходит в автобус на час, и пусть делают, что хотят. — Сколько они пролежали на больничной койке? — сразу спросил об итогах спора Трейни. — За шестнадцать минут, не произнеся ни одного слова в рации, они зачистили от двадцати одного террориста все шесть этажей, не получив ни царапины на заложниках и их самих, — тихо произнес Уэйн. — Подождите, как… Зачистили всё здание за шестнадцать минут? Вдвоем? Не получив ни царапины и сохранив заложников? — комиссар не мог представить себе такое. — Хэнк сказал, что он сам тогда охренел от результата. Он знал, что они предпочитают работать в паре и что тогда у них результаты, которые бьют все рекорды Академии. Но это было чем-то запредельным. Такого просто не могло быть, если только они не читают мысли друг друга. Об этом говорила вся Академия, и с тех пор их оставили в покое. После, так как они не собирались рвать отношения, их распределили по разным участкам, но… Столько лет, а они все еще вместе. — Н-да… этой истории я почему-то не слышал… — сложил перед лицом ладони домиком комиссар. — Достаточно интересный факт, чтобы понять, почему вы выбрали именно его. — Не только поэтому. Он вежлив до тошноты, я никогда не слышал, чтобы он срывался на крик; эффективен, как робот, и столь же безэмоционален. У него практически стопроцентная раскрываемость дел, и, несмотря на то, что все знают, с кем он живет — в участке он пользуется уважением. Если главой участка станет он — никто не удивится. Недовольные гомофобы будут, это да, но остальные — они его примут. В-общем-то, они его уже приняли, — грустно улыбнулся Филлипс. — К тому же, он богат, а это гарантия его лояльности работе. Не имеет вредных привычек, кроме дорогих, но он может себе их позволить. С ним за руку здоровается мэр, но это вы видели и сами. И еще. У меня остались старые связи, когда я был еще простым копом. И они говорят, что криминальное дно его боится. Очень хорошо знает и боится. При том, что ни в чем незаконном ни он сам, ни его партнер никогда замечены не были. Разговор прервал легкий стук. Спустя пару секунд заглянула секретарша. — Сэр, пришел лейтенант Ренард. — Пригласи, — нетерпеливо махнул рукой комиссар, которому не терпелось поближе познакомиться с тем, с кем предстояло иметь дело в ближайшем будущем. Лейтенант Ренард был именно таким, каким его запомнил по некоторым светским вечерам комиссар Трейни. Атлетически сложенный высокий мужчина, предпочитавший костюмы, шитые на заказ, которые выгодно подчеркивали все его достоинства, модельная стрижка, профиль древнеримского военачальника и мшисто-зеленые глаза, в которых отражался только собеседник и ни единой тени собственных мыслей и чувств. — Комиссар Трейни, — уважительно склонил голову Ренард. — Капитан, — Филлипсу досталась понимающая улыбка. — Присаживайтесь, лейтенант, — радушно указал на второе кресло комиссар. — Спасибо, — обычно очень высокие люди бывают немного неловкими, но лейтенант удивительно владел собственным телом. Ни единого лишнего движения, ни проблеска неловкого непонимания, куда девать длинные ноги и руки. — Полагаю, мы все понимаем, ради чего собрались здесь, — на правах хозяина Трейни взял слово, внимательно наблюдая за вежливо-равнодушным лицом. — И думаю, что все мы понимаем, что есть небольшая проблема, которую стоит решить прежде, чем я подпишу документ. — Ник, — без тени сомнения озвучил ее Ренард. — Лейтенант, вы же умный человек и должны понимать, что такая связь вредит вашему имиджу. И очень затруднит дальнейшее продвижение по службе, — комиссар говорил прямо. — Когда мы встретились, ему было пятнадцать, мне — восемнадцать, — растянул губы в улыбке лейтенант. — Когда нас обоих собирались женить ради укрепления семейных связей, ему было семнадцать, мне — двадцать. На наше счастье, наши семьи практически одновременно погибли в авиакатастрофе, что позволило нам подать документы на эмансипацию и эмигрировать сюда, в Соединенные Штаты, где мы оба имели гражданство, так как родились на его территории. Честно говоря, я собирался заняться политикой, но Ник привел несколько очень весомых доводов, после чего мы пошли в полицию. Я согласен, что наличие у меня партнера затруднит мое продвижение по службе. Но, выбирая между службой, повышением, чьей-то жизнью, пусть даже и Президента… я всегда буду выбирать Ника. Это даже не вопрос приоритета. Сейчас мне тридцать семь, и, думаю, общество и коллеги как-то примут, что двадцать лет из них я живу с одним и тем же человеком. Полагаю на этом вопрос закрытым. Мое дальнейшее присутствие обязательно? Не сумев сдержать нервное движение плечами под равнодушным змеиным взглядом и придавленный ровным голосом, комиссар натянуто улыбнулся. — Полагаю, что я узнал все, что хотел. Вы можете идти. Оставшись вдвоем, двое старших мужчин почти синхронно вздохнули. — О чем я вам и пытался сказать, — первым нарушил тишину капитан Филлипс. — Как вы с ним все эти годы работаете? — не сдержался Трейни. — Если не трогать его личную жизнь и юность, то он вполне адекватный человек с неплохим чувством юмора и преданностью работе. — Капитан… Вы хоть поняли, что он тут открытым текстом признался в убийстве больше чем одного человека? Двух семей в полном составе? — комиссар очень хотел остаться, наконец, в одиночестве, чтобы алкоголем смыть то жуткое чувство, что оставил после себя Ренард. — Думаю, что в это я лезть уже не буду, — малодушно пожал плечами Филлипс. — Тем более, мало ли, какие там были отношения, если двух мальчишек собирались женить неизвестно на ком? Может, они этого заслуживали? Не нам сейчас это решать. — Меня распнут. Подвергнут остракизму. Отправят в отставку, — пробормотал комиссар, открывая лежащую на углу папку и уставясь на лежащий там приказ. — Но, может, это именно то, что нам надо? Мы не молодеем, в отличие от преступников, и все сложнее успевать за новыми схемами… Одним широким росчерком перьевой ручки комиссар Трейни подписал приказ о присвоении лейтенанту Ренарду звания капитана и назначения его на должность главы полицейского участка. — Пусть теперь об этом болит голова у молодых.