Обитель всех снегов

Feel free to conquer me, but what you want I'll never be. Neuroticfish, 'Prostitute' I want to mix our blood and put it in the ground. Emilie Autumn, 'Liar'

– Не нужно воспринимать это как религиозную практику, тантра есть не более и не менее, чем духовная наука, не основанная на служении или прошении. Это в первую очередь инструмент, покорный твоей руке. Ты расширяешь поле сознания путем переплетения нитей собственной духовной энергии. Это, Брюс, твой ткацкий станок для сопряжения духовного с телесным, материального с идеальным, – Ра'с приоткрывает глаза, – твоего Ха и Тха. Инь и Ян. Брюс чувствует его взгляд и тоже открывает глаза. Помещение для медитаций темное, лаконичные черные стены и сводчатый потолок, полы устланы тростниковыми матами, обшитыми тканью в шахматном порядке. Нескольких полукруглых ламп рассеивают мягкий янтарный свет, и глаза не болят, хоть Брюс и не открывал их с самого начала занятий. Вытяжка слабая – в горах помещение либо хорошо отапливается, либо хорошо проветривается – и при длительном пребывании здесь становится душно, особенно если курятся благовония. Сейчас сильно пахнет сандалом, опиумом и туей. И чем-то еще, от чего плывет голова. Ра'с сидит в падмасане – прямая спина и перекрещенные ноги, бедра и колени опущены к полу, лодыжки покоятся на бедрах – и спокойно глубоко дышит. Тени слабо качаются на костистом лице, резко выхватывают мышечную структуру торса. Все это Брюс нашел бы привычным, не будь Ра'с абсолютно раздет: ни его бесконечных узорчатых штанов, ни расписного халата, и только темно-зеленая чжуба* лежит рядом на полу. И Брюс бы, может, смутился, но отделывается удивлением: ему не разглядеть ничего дальше сухих мышц, змеящихся вен да серебрящихся волос от пупка вниз. И глубоких черных теней. Тени снаружи, но не внутри. Внутри тепло, как в зените августа его любимого города, и покойно, как в склепе. Они завершили цикл Сахадж Марг: Ра'с назвал так систему медитаций на сердце, согласно которой человек становится тем, на что медитирует. Брюс скептически относится к идее стать сердцем, зато он определенно стал меньше разумом за последние три дня. Тревожные мысли – конечно – не отступили, но притупились и улеглись куда-то на дно, точимые, что камень, волнами тепла. Ра'с говорит, что его энергетические каналы раскрываются, расслабляя вечно сведенные мышцы. Еще он говорит: "Выпрями спину, Брюс". Чувство просветления – Ра'с считает его формулировку "немного пошлой" и гортанно смеется, когда Брюс так говорит – никогда не приходит сразу, и Брюс смиренно дожидается момента, слушая, как полно и неспешно бьется сердце, чистя кровь и разум. Ра'с аккуратно пересаживается по-турецки. Два вытатуированных змея покоятся головами на его груди, сбегают хвостами к самым предплечьям, окольцовывая под локтями, и когда Ра'с заводит руки за спину, Брюсу кажется, что змеи оживают. – Посмотри на меня. Брюс и так смотрит. – Что я должен увидеть? – Что ты хочешь увидеть? – у Ра'са внимательные глаза, но сам он расслаблен и демонстрирует это. Брюс чуть хмурится – ему не нравится ни вопрос, ни как быстро они перешли к тем самым разговорам, суть которых ускользает при приближении, – и Ра'с перефразирует мягче: – Расскажи, что ты видишь. – Открытость. Опасность. Тело, – через паузы перечисляет Брюс и не узнает собственного голоса; как если бы он погрузился в воду, а связки оставил дрейфовать на поверхности. После медитации голова полнится свежими образами, но делиться без надобности Брюс не хочет: выдавать Ра'су слишком много информации так же глупо, как не делиться ею вовсе. – Шейные и бедренные артерии. – На что тебе мои шейные и бедренные артерии? – Ра'с щурится, и тонкие морщины взрезают смуглую кожу, расходясь лучами от глаз до широких скул; его остроносое лицо приобретает птичье выражение. Вопрос риторический: Ра'с не видит в Брюсе опасности, угрожающей ему конкретно, и уж точно не больше, чем в любом другом ученике или союзнике. Ра'с спешно облизывается и говорит, скрывая вспыхнувший азарт: – Найди их. На мне. С закрытыми глазами. Брюс привык слушаться даже самых странных указаний, если дело не касается идеологии. И не только указаний, просьб тоже: лукавых, веселых, когда Ра'с глядит искоса и поигрывает золотыми кольцами, или жестких, дерганых, когда он бесится после ванн. К чести Ра'са, этого доверия он заслужил сам. Брюс снимает широкий пояс своего ифу*, чтобы завязать глаза. Ему легко. В гармонии настоящего момента, где все кажется постижимым и несущественным, многозначным и красочным, Брюс добровольно погружается в темноту. Он видит ясно: его темнота сейчас – та же разновидность света, просто его ничто не отражает. Брюс движется вперед безошибочно: лаконично и чутко, не машина и не зверь, но хорошо отлаженный механизм. Пояс черным рубцом рассекает его бледное лицо, и Ра'су нравится то, что он видит. Легкая гордость колет под ребро. Брюс садится напротив, подобрав под себя ноги, и вытягивает руку. Он обхватывает жилистую шею сзади, поместив ладонь поперек седьмого позвонка, и большим пальцем прижимает точку пульса сбоку. Фиксирует накрепко, и такую хватку хочется проверить, но Ра'с не поддается этому желанию. Вторая рука быстрее находит узкое колено и, невесомо проехавшись по коже, так же надавливает большим пальцем по верху сильного бедра. Сердце Ра'са бьется размеренно. Волоски встают дыбом на коже. Ра'с двумя пальцами прослеживает острую ключицу Брюса и, не глядя, тоже находит сонную артерию. Оба слушают пульс – и оба знают об этом. Сознательно это могло бы нервировать Брюса, но сегодня подсознание в ответственности за его реакции. А оно, как Брюс уже усвоил, воспринимает раздражители иначе. – Вдохни глубоко, – Ра'с подается вперед, одним длинным гибким движением под ладонями Брюса, – заполни легкие, как перед нырянием. Как будто это твой последний глоток кислорода. Мне понадобится твое доверие и этот воздух. – Я не узнаю, что от меня потребуется? – Брюс критически поднимает широкую бровь, но собственная рука на шее Ра'са, ощущение острого позвонка, упирающегося в ладонь, смутно успокаивают. – Просто дышать. Ра'с выдыхает полностью вместе с тем, как вдыхает Брюс, и, сжав его челюсть в жестких пальцах, рывком прижимается ртом ко рту. Брюс чувствует кожей его щетину. Брюс вспоминает о доверии. Ра'с начинает дышать. Воздух качается между ними, как по замкнутой и живой трубе, и обмен тем скорее, чем больше воздуха сожжено. Кружится голова и немного ломит виски, воздух тяжелеет и нагревается, но Брюс интуитивно соображает, что дышать через нос не нужно. Ра'с отрывается как раз на пределе, когда перед глазами начинают метаться яркие вспышки. Они делают это снова – времени достаточно, чтобы отдышаться, недостаточно, чтобы Брюс начал обдумывать слишком серьезно, – и теперь Ра'с набирает на двоих кислорода. Или у него больше объем легких, или Брюс втягивается в процесс, но вторая попытка заметно дольше и слаженнее. Они хорошо чувствуют друг друга на физическом уровне, в бою или в духовных практиках – одинаково, много проводимого вместе времени позволяет живо подстраиваться. Становиться целым. В бою или духовных практиках. Чудное ощущение: делить с кем-то одни на двоих легких, и не мочь ни отдать, ни забрать сверх меры. Брюс думает, что так они походят на созависимых паразитов, и если сейчас мысль смешна, то позже непременно испугает. Еще он думает, что разделить с Ра'сом собственные органы куда проще, чем все остальное. Брюсу весело. На третий подход голова становится легкой-легкой, а в груди клокочет, разворачиваясь во всю ширь, новая неизведанная сила. Как будто Ра'с заразил его своей полубезумной энергией, надышал лазаревыми экзотоксинами, а Брюс не заметил, и теперь ему это неважно. Ему хочется говорить, потому что каждая мысль свежа и исполнена смыслов, ему хочется молчать, потому что слова разрушают равновесие. Но общаться можно не только словами. Можно дышать, держать и трогать. Как сейчас, когда Ра'са пьяно ведет назад: Брюс впивается в его бедро и сжимает затылок, чтобы не разорвать контакта. Он не понимает, зачем делает это – и просто делает. Говорят, что на асфиксию легко подсесть. Они ничего не знают. Брюс отрывается, когда хочет – больше не может, – и этот элемент контроля Ра'с упускает без сожаления. Брюс умеет вести: не нужно проверять, чтобы знать это. К тому же, их занятие не о контроле. Воздух врывается в легкие резко и вкусно, оседает запахами благовоний на языке и в глотке. Нездоровый, сладкий, спертый: не воздух – сплошной дым, и в голове тоже дым и никаких забот, остается закрыть глаза и доверчиво упасть спиной вперед, подставившись объятиям Вселенной. Здесь, в Нанда Парбат, время движется иначе, и сейчас Брюс ощущает это как никогда отчетливо. Эра за эрой, время проходит сквозь него, и секунды валятся в пустоту недвижимой зари. Тело становится чужим, но не чуждым, побочным, но исполинским: каждая мышца наливается такой силой и такой легкостью, что, кажется, одной руки хватит сдвинуть автомобиль. Ра'c тянет повязку с его глаз, и Брюс на секунду очень удивляется возможности видеть. Он дышит тяжело – вздымается широкая потная грудь под черным кимоно, – рефлекторно приглаживает взмокшие темные волосы на висках и складывает руки на коленях. – Дальше? – хрипло спрашивает. Брюс балансирует на грани с трансом – такие расширенные зрачки – и мир считывается невыносимо красочным. – Найди еще раз, – Ра'с произносит тихо, и взгляд у него едва ли четче, – языком. Брюс моргает в непонимании, заглядывая в его лицо. Почему у него такие яркие глаза? Едко-зеленые, как… что? – Найти? – Брюс переспрашивает, не понимая смысла, но склоняется и касается кожи его бедра дыханием. – Так? Брюс лижет длинно и неидеально повторяет рисунок артерии, но Ра'су важно не это. А важно, что Брюс останавливается под самой тазобедренной костью. Ра'с вздрагивает, подставляясь под следующее мокрое прикосновение, и выгибает шею, когда Брюс прикусывает его надплечье. – Кусаешься, – резюмирует Ра'с. – Да, – уверенно кивает Брюс и, подумав, добавляет: – Не хотел. Брюс чувствует, чего хочет Ра'с, а Ра'с знает, что нужно Брюсу. Все это живет и без тантрических практик, но связь не обнажена и оттого не плодоносит достаточно. Ра'с считает, что в вопросах единения иногда стоит перейти грань. – Напротив, так ты выражаешь себя и свои желания, – не только свои. – Пересядь, – Брюс выправляет ноги, и Ра'с расправляется последовательно со всеми семью застежками его хлопковой куртки и спускает с плеч. Остаются легкие черные штаны. Ра'с решает, что этого достаточно, и перекидывает ногу через его бедра. – Скрести ноги. Посвободнее. Так, да, – он садится сверху, как в чашу, обнимая Брюса бедрами. – Это называется Яб-Юм*. Основа всего. – Это название должно мне о чем-то говорить? – раздумчиво спрашивает Брюс, придерживая его за узкую спину. – Нет, это неважно для процесса, – Ра'с уклоняется от вопроса и совершает движение бедрами, от которого щеки и скулы Брюса все-таки розовеют, а руки застывают на его поясе. – Погоди, – Брюс чуть мотает головой, силясь найти причины продолжить или остановиться, но разум выворачивается, отторгая желания своего хозяина. Разум желает плыть, с дымом приземистых гималайских жилищ уходя в низкий белый туман. Брюс отчетливо понимает, что все потеряло оттенок целомудренности, но не очень понимает, должен ли что-то сделать. В живот ему упирается чужой член – это что-то значит? – у самого несколько натягиваются штаны – это должно беспокоить? – и он знает, что Ра'с прекрасно это чувствует. Брюс облизывает сухие губы. – Тебе не кажется, что это все как-то… – Мне шесть сотен лет, Брюс, – Ра'с замирает, держась за его плечи. Соболиные брови как-то осуждающе изгибаются. – Я был поцелован Людовиком Восьмым. Мне давно ничего не кажется. – Бесценный исторический экскурс, – мир Брюса сжимается до нестерпимо ярких глаз напротив, остальное уносит марево, – и все-таки ты неосторожен. – Но деликатен, – по-своему соглашается Ра'с и ведет пальцами по атлетическому рисунку его плеч, – видишь? – правая его рука спускается поверх сердца, левая легонько сдавливает широкую скульптурную шею и накрывает большим пальцем кадык. Его жесткие руки ухожены – Брюс не задумывался об этом раньше, но все его тело ухожено, – и кожа гладкая везде, кроме огрубевших подушечек и костяшек. Даже ногти – четыре когтя на загривке и один под подбородком – аккуратные и ровные, но не срезанные под корень, как у самого Брюса. Ра'с отнимает левую руку, позволяя ей тоже соскользнуть вниз, огладить между ключиц и по потной ложбинке меж выдающихся грудных мышц. Искусный в телесном обращении, Ра'с действительно деликатен с избранным объектом, но как-то ультимативно. Волнение взбегает по коже Брюса, но сам он не напряжен – прислушивается к себе. Ра'с доволен, обводит темные соски и скользит ладонями вверх. Он почесывает линию роста волос – Брюс по-кошачьи щурит глаз, – потом подается корпусом вперед и сухо прижимается губами к его соленому виску. От Брюса пахнет молодым потом, раскрывающимися на коже благовониями и какой-то необъяснимой свежестью. – Обмираешь что статуя, – Ра'с губами охватывает его кадык, лижет пряную от пота шею, и снова опускает руки на широкие плечи, точечно стимулируя трапециевидные мышцы. – К чему эти опасения? Я остановлюсь, если что случится. "Ты Ра'с аль Гул, ты никогда не остановишься", – думает Брюс, разглядывая неуловимо расползающуюся по лицу наставника наглость. От обилия кричащего подтекста мутит. Брюс чувствует себя духовным дальтоником, но отрешиться, как того просит Ра'с, и наречь очевидно красное зеленым у него не получается. Пожалуй, необходимость лавировать между духовной составляющей и сексуальной смущает больше самого процесса, но стоит ли сказать об этом? Его выводы рискуют быть грубыми – Брюс всегда готов погрешить на культурные различия, – он-то привык думать, что вот такое сидение голым на чьих-то коленях одинаково интерпретируется во всех культурах. Но Ра'с… это Ра'с. И Брюсу интересно, что он еще сделает. – Даже не представляю, с чего начать, – вслух произносит Брюс, поводя приятно горящими от массажа плечами. – Какая у меня цель сейчас? – Почувствовать все. Раскрыть свой потенциал, – голос Ра'са привычно спокоен и негромок, но от этого нет толку, когда он говорит в самое ухо, – раскрыть меня, – Брюс не уверен, что вообще слушает его дальше. – Твой разум расслаблен сейчас, правда? Позволь ему диктовать, что делать. Позволь мне быть твоим проводником. Используй меня – не оценивай. В момент, когда ты начнешь меня оценивать, тантра перестанет быть тантрой, и это совершенно потеряет смысл. Ты не был столь упрям только что, – он кладет руку Брюса на место остывшего почти поцелуя под собственной тазобедренной костью. – Так что конкретно тебя смущает? – Смущение – не совсем то чувство, – весь богатый лексикон Брюса капитулирует перед попыткой объясниться в высоких материях, особенно в таком состоянии. – Но раньше мне не приходилось думать о тебе… что-то. Трогать тебя с намерением трогать. Ты хоть немного понимаешь меня? – Приходилось думать? – Ра'с щурится, его речь становится яростной. – Ты оцениваешь. Я здесь не для того, чтобы нравиться тебе или нет. Энергии нет дела до таких условностей, как социальные и физиологические ограничения. Ты хочешь запереть себя в условностях? – Нет? – пробует Брюс. – Так перестань думать об этом, – Ра'с выдыхает почти зло, обнимая ладонью его щеку. – Дай волю внутреннему импульсу, и, верь мне, он подскажет, как себя вести. Но не спеши, ибо ты находишься в бесконечном начале, в цикле стереоскопического восприятия всех ощущений... Бери все, Брюс! Отдавай сполна. И живи, – Ра'с на секунду прикрывает глаза и дышит глубоко, осознав, что его заносит. – Это… было не так уж деликатно. – Да, не было, – голубые глаза Брюса абсолютно пьяные. – У тебя встал, пока ты говорил. Точнее, Брюс почувствовал животом, как его член лишь дернулся, и поддевает намеренно. Он всегда догадывался, что любовь Ра'са к пространным речам, познавательным или нет, носит извращенный характер. Прежде чем Ра'с успевает среагировать, Брюс гладит его по ноге, от которой до сих пор не отнял ладони. Сначала осторожничает, едва касается от колена и выше – теплая оливковая кожа приятно гладкая от масел и еще бог знает чего, а вот короткие черно-седые волоски, гуще сбегающие вниз, непривычно колются, – потом на пробу сжимает упругую ляжку. Ра'c дышит чаще, что не ускользает от обострившегося внимания Брюса, следящего за его лицом, пожалуй, даже слишком пристально. Брюс гладит большим пальцем чувствительную внутреннюю сторону бедра и всей ладонью жмет сильнее. Ра'с закрывает глаза и несильно содрогается всем телом, мимолетно зарываясь пальцами в его влажные волосы. Ах ты ж, старый лжец. Реакции Ра'са откровенны, и Брюс судорожно думает о продолжении. Он не испытывает страха или настоящей неуверенности в себе, но отсутствие подготовки не играет Брюсу на руку. Все его отношения были с женщинами, нисколько не подходящими под термины "друг" или "наставник", и проходили по классической схеме "кино, вино и приглашение домой". Что здесь, Ра'с, три дня медитаций и пара волнующих прикосновений? Ра'с прижимается так тесно, как позволяет позиция, и Брюс рефлекторно поддерживает его за нижнюю часть спины. – Закрой глаза, – его рука ложится поверх глаз Брюса. – Чувствуешь, как я дышу? Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Ра'с дышит очень глубоко, еще чуть-чуть – и у Брюса заломило бы легкие. Только налившееся напряжением тело расслабляется, только подскочившее сердце возвращается к ровному ритму. Жар в паху не ослабевает, но об этом Брюс пока способен не думать. – Помнишь, я учил тебя сосредоточению на разных группах мышц? – приглушенный голос Ра'са густо втекает в самое нутро. – Это почти то же самое. Обычно это делают в Шавасане до и после практики, но мы поступим иначе. Мне нравится искать индивидуальный подход для тебя. Не прекращай дышать, – Ра'с легонько дергает Брюса за волосы, привлекая его внимание. – Сосредоточься на ступнях. Отпусти свое сознание. Почувствуй движение энергии, почувствуй, как тело насыщается, – Ра'с мерно раскачивается в его руках, и Брюс всем телом вслушивается в него. – Дальше икры. Колени. Бедра, – его движения и слова не производят нужного эффекта и только перебивают попытки Брюса успокоиться, но тот упрямо не подает виду. Он слишком много думает об икрах, коленях и бедрах. Все незаметно становится еще хуже. – Таз. Пупок. Грудь, – Ра'с пальцем чертит линию вверх от его пупка и задерживается – снова – на кадыке: – Горло. Брюс подавляет желание сглотнуть невидимый комок и продолжает симулировать абсолютно спокойное дыхание. У него неплохо получается, или же Ра'с попросту увлечен другим. – Между бровей, здесь, – Ра'с будто ставит там невидимую тилаку*, – чувствуй. Когда дойдешь до макушки, задержи дыхание и повтори цикл вдоль позвоночника. Лопатки, поясница, крестец. И снова бедра, колени, икры и ступни. Потом обратно. Закончишь, когда я скажу, – он упирается ладонью в грудь Брюса, ровно посередине. – Теперь – вдыхай. Брюс послушно концентрируется на своем теле, стараясь отрешиться от обруганных Ра'сом оценок. Он не слишком понимает, что должен ощущать, кроме тяжести чужого тела на своих коленях, но на всякий случай осаживает себя. Если Ра'с говорит, что что-то возможно, значит так оно и есть, и Брюс хочет хотя бы приблизиться к нужному состоянию. И если ты чего-то не можешь – смоги. Дыхание в унисон умиротворяет, и Брюс замирает полностью, только грудь и живот вздымаются мерно. Брюс проникает внутренним взором под кожу – Ра'с говорит, это хорошая альтернатива духовному уединению – и следует костными путями, под багряной гладкостью мышц, пересчитывая хрящи, суставы, вены. Брюсу видятся кислотно-яркие глаза, раскладывающие его на органы и составные, и он следует за ними, и он бежит от них. Он становится больше, он бежит из себя, прочь из комнаты, и душная темнота сменяется белым простором. Он сбегает по горам до стеклянистого ручья, рассекающего надвое весну и зиму, до скудной деревушки у подножия, где женщина готовит тингмо*. Он видит все: высокие хребты и резкие впадины, ледники и притоки Инда, дикие папоротники и древние дубы, яков и горных козлов, каждую снежинку и росинку в вечнозеленом и пестром ковре горных цветов. И, теряясь в ослепительной природной чистоте, он думает обо всем и ни о чем одновременно. Он вспоминает чью-то еще жизнь, от судного перестука в ночном переулке до первого снежного ожога, и ничего, совсем ничего не чувствует. И если сейчас мысль скучна, то позже непременно испугает. – Посмотри на меня, – второй раз за вечер говорит Ра'с, мягко затаскивая его обратно. Брюс не знает, сколько отсутствовал – и сколько они сидят вот так, и не замечает, как они покачиваются в такт друг другу. Ра'с смотрит прямо и редко моргая, но взгляд его размыт, и Брюс подозревает, что его тоже. – Ослабь фокус… смотри сквозь. Абсентовая зелень не поблекла и никуда не делась, и с нее все так же ведет. Даже когда Брюс расслабляет глаза, нет никакого толку – зеленые пятна назойливо маячат перед ним, отравляя опустевшие мозги. С зеленым что-то не так. Это яд, и Ра'с сделал его своим цветом. Ра'с раскачивается, и Брюс следует за ним и за кислотными вспышками, не убирая рук с его поясницы. Болезненно хочется приблизиться, но Брюс даже не разберет, к чему именно. Все его попытки "смотреть сквозь" проваливаются, и он занимает себя другим. Он бесцельно разглядывает Ра'са: седые виски и высокие скулы, редкие глубокие морщины и шафраново-темные веки, резкая щетина по челюсти и короткая бородка, россыпь шрамов и мелких родинок на торсе и бугрящиеся вены на руках и лобке. По-восточному поджарое тело, упругое на вид и на ощупь для его лет. Только немного сухой и неэластичной кожи видно на животе, когда он так сидит. У него тело воина, и оно способно прожить еще очень долго. Брюс не испытывает стеснения от наготы Ра'са на самом деле: скорее тот сорт неловкости, когда попытки поддержать разговор перебиваются мыслями о чьем-то кружевном белье. Только вместо кружев, обнимающих мягкие изгибы бледных американок – густые и жесткие волосы по оливковой коже, обтягивающей веками тренированные мышцы. Вместо горчащего послевкусия цветочных духов – крепость мускусного пота. Вместо мягких, исподволь, улыбок белозубых ртов – желтоватый оскал, блестящий от слюны. Брюсу больше нравится искать различия между конкретным Ра'сом и образами в своей голове, нежели сходства. Примирять себя с реальностью он предпочитает или с головой, или никак. К тому же, это Брюсу-миллиардеру импонируют модельные блондинки – Брюса-за-закрытыми-дверями покоряют умные и яростные, гибкие и аккуратные, темноволосые и яркоглазые. Экспансивные-спорящие-ускользающие-да-где-ты-найдешь-все-это, лучше-не-ищи-все-это. У Брюса-за-закрытыми-дверями было мало женщин, и он никогда не думал о мужчинах в таком ключе. Но точка зрения зависима от контекста. До настоящего момента экстраполировать свои предпочтения на мужчину Брюс бы не смог, но их с Ра'сом разделяют лишь жалкие сантиметры воздуха, и тело отзывается привычным лихорадочным жаром, а в паху по-прежнему ноет. Какими глазами смотреть на Ра'са – выяснится позже; сейчас же кровь приливает к щекам, подстегиваемая любопытством. И пока Брюс знакомится с его телом, Ра'с занимается прямо противоположным. Мускулы, кожа, волосы – все это не занимает его сейчас. Карта внешних уникальных черт, от вечно серьезных припухших глаз до длинных пальцев на ногах, разложена в голове уже давно и полна отрывистых пометок. И хотя Ра'с считает Брюса красивым, едва ли он не видел достаточно красоты, едва ли не холил и не терзал столько прекрасных цветков, чтобы сидеть теперь так спокойно, седлая собственный темперамент и вот этого юношу. Первое проще второго. Брюс интригует его по-настоящему, и будь Ра'с трусливее – он бы отдернул руку и запер все двери, но так не случилось, и потому его расфокусированный взгляд блуждает сейчас по Брюсу, всегда возвращаясь к глазам. И потому он терпеливо выискивает частоту, что позволила бы им резонировать. От Брюса он, конечно, такого не ждет: все тантрические техники требуют подготовки и желания оные практиковать, иначе и смысла нет. Брюс, впрочем, всегда неплохо справлялся с поиском собственных смыслов, и Ра'с смеет на это рассчитывать. Ра'с видит мальчишку с лицом бога, и это именно то, что он хотел найти. Ра'c слушает, как мириады вселенных, будто дикие тигры, беснуются в его груди – это и есть жизнь, сладко пульсирующая перед его жадным взором, жадными руками, жадными губами. Бог с лицом мальчишки, родниковый ключ среди нескончаемых желтых барханов, где он, Ра'с, хозяин песка, но только песка. Зрачки у Ра'са стремительно расширяются. Он дотрагивается до руки Брюса и втекает пальцами между пальцев. – Не смотри слишком долго, – по-египетски изогнутые губы дергаются в сардонической улыбке, – это неприлично. – Ты уселся на меня и держишь мою руку, – с присущей ему хмурой прямотой говорит Брюс. Ему скорее весело, но по лицу так не скажешь. – Да, я держу тебя за руку, – мягко соглашается Ра'с. – Подержи и ты меня за что-нибудь. Невозмутимость этой формулировки кроет брюсову прямоту. – За что-нибудь что? – Брюс раздумчиво поводит по спине Ра'са костяшками согнутых пальцев, и тот сдавливает коленями его ребра. – Не так буквально, – Ра'с улыбается уголком губ. Ра'с поглаживает его шею и за ушами, и Брюс вдруг вспоминает первый раз, когда Ра'с так улыбнулся ему. – То, как ты зовешь меня, – сказал тогда Ра'с, – это экзотично. – Мне звать тебя по-другому? – Нет. Мне нравится. Брюс думает, что у Ра'са забавное определение "экзотичного", и молча подтягивает его повыше – руками под зад, для удобства, – и Ра'с удивляется, но доверяет держать себя безоговорочно. Глянув раз на свою ношу, Брюс высовывает язык, чтобы проследить драконью голову на его груди – смоляной запах от густой шерсти в подмышке тут же бьет в ноздри, – и ведет мокро до самого плеча, почти мстительно прикусывая запомненное место. Ра'с реагирует чутко, обнаруживая сокрытую восприимчивость – его член наливается кровью и поднимается крепче, влажно ткнувшись Брюсу повыше живота. Брюс как будто приходит в себя от транса: сразу бросает свое занятие и смотрит вниз, оглядывает дорожку волос от пупка – почти полностью седую, – заросший черным лобок и изогнутый сильно член, оливковый и гладкий, как вся кожа. На лице у Брюса такое выражение решимости, что Ра'с поглаживает его широкую скулу смутно отеческим жестом. Вопреки смелым мыслям и сравнениям, Брюс все же избегал рассматривать его здесь: что-то на грани сознания кричало, что между чужим телом и чужим членом есть некая – не вполне очевидная – разница, и она может спугнуть. Брюс, если честно, себя спугивать не хотел. Но все оказывается не так страшно, особенно когда Ра'с смирно сидит в его руках. Брюсу непривычно и привычно, но уж точно не страшно и не отвратительно. "По крайней мере, я знаю, что с этим делать", – он удовлетворяется этой мыслью. Насмотревшись, Брюс встречается взглядом с Ра'сом. Темные веки чуть опущены, но глаза еще хранят внимательность. Брюс резко понимает, что спокойствие ему лишь снилось. И, бросив осторожничать, трогает Ра'са там, где тонкая кожа переходит в мошонку, прослеживая пальцами влажный от пота шов. – Спешишь, мальчик, – горячо выдыхает Ра'с. – По-моему, нет, – Брюс дергает крылом аккуратного носа, внюхиваясь в удушливо-знойные запахи чужого тела. Чувствуя, что все равно уже преступил какие-то границы, Брюс опускает Ра'cа спиной на пол и разводит ему ноги, походя широко оглаживая бедра. Ра'с с сомнением пожевывает губу. – Ты же знаешь, что это к тантре никакого отношения не имеет? – он уточняет так, словно не к его лицу сейчас бурно приливает кровь, и не его член гнется к животу сангиновой головкой. – А ты знаешь, что у тебя бедра жокейские? – Брюс деморализует его встречным вопросом. – То есть? – моргает Ра'с. – Выгнутые. Вот здесь, видишь? – Брюс ведет рукой жестко, сначала поверху, потом по всей внутренней стороне, начиная от самого перехода ягодицы в бедро. Ра'с несдержанно прогибается. – Длинные очень ноги, я не замечал... А про тантру ты сам забыл еще минут двадцать назад, нет? Брюс не знает, может у него какие-то чакры раскрылись и оттуда потоком хлынули бредовые откровения, и ему плевать. У него не хватает терпения на все эти благовония и поглаживания – его молодой организм не приспособлен для таких вещей, и не будет ближайшие лет сорок, о чем свидетельствует пятно смазки на его штанах, мокро липнущее к коже. В конце концов, он уже признал, что ему нравятся эти длинные ноги. Он, может, не отказался бы чувствовать их поясницей не только в тантрических позициях. – Я и забыл, какой ты наблюдательный, – склабится Ра'с. – Как раз это ты не забыл, – фыркает Брюс. Ра'с вытягивает ногу и пальцами упирается в его полутвердый член, обрисованный мягкой черной тканью, прижимая к животу и натирая. Брюс краснеет от возбуждения резко и сильно, от груди до лба. Глядя Ра'су в лицо, он встает на колени и направляет его ступню ладонью, поглаживая косточку на худой щиколотке. У Ра'са грубая, задубевшая кожа на подошвах, так что ласка выходит почти агрессивной, но ровно настолько, чтобы у Брюса закатились глаза. – Гос-споди, – сквозь зубы шипит он. – Здесь нет твоего бога, мальчик, – улыбка Ра'са по-прежнему больше напоминает оскал. – А ты всегда зовешь всех мальчиками, когда возбужден? – у Брюса влажные смеющиеся глаза и он толкается пару раз по стопе Ра'са, прежде чем поднять его ногу и прижать лодыжку к губам. – И возбуждаешься, когда разглагольствуешь. Ра'с взбрыкивает, но Брюс держит крепко. – Мы еще попробуем это, – глаза Брюса становятся серьезными, хоть теперь он и улыбается. – Мне интересно. С этими словами Брюс отпускает напряженную голень. Ра'с садится, хищно блестя глазами. Ему нравится, как склонный к замкнутости и нелюдимости Брюс ставит себя теперь, что и как говорит. Ра'с чаще смеется, чем отвечает, и почти никогда не злится на его колкости по-настоящему. Ра'с всегда считал себя чересчур мягкосердечным. Брюс об этом не знает, а потому может лишь гадать, разозлит его иной раз сказанное или же восхитит; и каким из двух равновеликих огней горят его глаза, когда он таким вот тянущимся движением придвигается и толчком в грудь укладывает на спину. Нет, Брюс не может точно сказать, что победило, поэтому молча наблюдает, как Ра'с поднимается и отходит в темноту комнаты, и роется в небольшом комоде, стоящем, Брюс знает, в углу, накрытом тканью. Из-за масел, трав, благовоний и разогревающих кремов от него всегда пахнет индийской лавочкой. Ра'с возвращается с деревянной баночкой в руках. Брюс смотрит на его сочную не по годам эрекцию, стягивает надоевшие штаны на бедра и несильно дрочит себе. Не то чтобы его возбуждали чужие члены, но ему хорошо и, да, интересно. И Брюс еще не определился, имеет ли это значение, но это же Ра'с, а значит по определению что-то не вполне нормальное. – Не трогай, – деловито говорит Ра'с, опускаясь к нему и шлепая по руке, – я сам с этим справлюсь. Брюс слушается, поглощенный своими ощущениями и чужим обещанием, и слушается снова, когда Ра'с укладывает его поперек колен. Брюс прогибается на нем, упираясь ступнями, затылком и плечами в жесткий пол. Мускулы резко обозначаются под кожей. Сразу после начала обучения Брюс сильно раздался в объемах: низкорослые китайцы звали его гималайским медведем, с той лишь разницей, что медведь пониже Брюса. Ра'c хохотал и говорил, что от медведя его куда сильнее отличает интеллигентное лицо. Еще говорил, что это скоро пройдет – и так и вышло, и уже спустя пару-тройку месяцев Брюс приобрел отменный сухой рельеф. Ра'с почти собственнически поглаживает его плоский живот, в каждой напряженной мышце читая месяцы их работы. В Брюсе ему нравится все, и особенно – побледневшая в горах кожа с оттенком слоновой кости. Такая кожа у аристократов, к ней хочется прикасаться и вести себя по-дикарски. Нравится атлас бледных шрамов, гематом и ожогов, и как сухая кожа облезает на лице, локтях, коленях и пальцах. Нравится мягкая шерсть, равномерно-густая на груди, в паху и на голенях, и почти голые живот, бедра и плечи. У Брюса костистое горло, большие неширокие ладони и ладный член, до приторного просящийся в руку. Ра'c открывает баночку и забирает немного масляной смазки на пальцы. Свободной рукой оттягивает кожицу на члене Брюса и хорошенько смазывает между головкой и стволом. Шелковисто и холодно по горячей и тонкой коже: Брюс дышит шумно от контраста температур. Ра'с вдыхает громкий запах мускуса – их общий, делящийся на совершенно разные ноты – и начинает поглаживать смазанные уздечку и углубление под головкой. Брюс закусывает ладонь от того, как остро это пронзает его – чересчур – восприимчивое сейчас тело, и весь стекает сознанием к пальцам, скользящим в чувствительной бороздке. Ра'с играет с ним, меняя нажим и направление – слева направо, вверх-вниз – пока наконец не обхватывает раскрасневшийся ствол, скрывая сочащуюся головку в мозолистом кулаке. Брюс толкается ему в руку. Сделай уже, боже. На его строгом лице появляется мальчишеское выражение. Видя его нетерпение, Ра'с сдавливает его член и размашисто двигает кулаком. Он никуда не торопится: лучше сейчас получить разрядку, чтобы потом продолжить. – Кончай, – тихо говорит Ра'с, и Брюс, недолго сопротивляясь, кончает, выгнувшись и беззвучно раскрыв рот. Между пальцев Ра'са течет белым, сбегая по смуглому запястью. Дыхание напрочь теряет ритм, и грудь у Брюса ходуном ходит, зато черты непривычно разглаживаются, смазывая злые морщины от вечно нахмуренных бровей и жесткие контуры от вечно сжатых челюстей. Ра'с почти любуется этим новым для себя выражением. Брюс же прикрывает глаза ладонью, не видя этого, и выдыхает полустоном. – Как ты быстро это, – все, что он может сказать. В горле стремительно сохнет, и Брюс машинально облизывает тонкие губы. Ра'c стряхивает большую часть его семени на пол, потек же на запястье собирает языком, и Брюс думает, что с таким раздумчивым лицом пробуют вина на дорогих приемах, а не… Он и предположить боится, что Ра'с хочет распробовать. – Вкусный, – заключает вслух Ра'с и добавляет вскользь: – Я же говорил, что дыхательные техники приносят свои плоды. – Ра'с, я перевозбудился, как школьник, – Брюс садится со смешком, – а ты все про техники рассказываешь... Но я верю. Ра'с смотрит на него совершенно пустыми глазами, словно Брюс вдруг бегло заговорил на урду. Выражение непонимания раскрывается на лице Ра'са почти детской потерянностью, и Брюс с трудом удерживается от смеха. Дважды, когда понимает, что для Ра'са происходящее действительно проистекает из каких-то конкретных действий. Битый час склонять кого-то к сексу и не подумать, что дело исключительно в тебе? Серьезно? Брюс не может точно сказать, что послужило толчком – ему просто нужно самому задумываться о вещах прежде, чем принимать их, – но в эту секунду ему кажется, что Ра'су достаточно бесхитростно раздеться. Что он и сделал, впрочем. – Что? – Брюс укладывает его на лопатки, пользуясь заминкой. – Мне нравилось, как ты лежал. На спине и с разведенными ногами, – приходится краснеть от собственных слов, но с Брюса довольно игр: ему хочется быть простым и понятным. Ра'су же приходится признать, что это не лишено обаяния. И поддерживает его эрекцию все это время. Следующие свои шаги Брюс представляет смутно. Весь его опыт заканчивается на статье о субкультуре фруктов – он еще тогда счел некорректным называть так чьи-то предпочтения, – но та была скупа и физиологию не раскрывала. С логикой, впрочем, у него никогда проблем не было. Так что Брюс нашаривает деревянную баночку и погружает пальцы в прохладный лубрикант. Пахнет вазелином, имбирем и кардамоном. Специфический, горький аромат; растирая между пальцем жирную кремовую смазку, Брюс мельком думает, что эта горечь хорошо бы оттенила природный запах Ра'са. И, подумав обо всем, бросает вопросительный взгляд. Ра'с быстро облизывается и забрасывает ногу на его плечо. Брюс расценивает это как согласие, и, поудобнее поддев его колено, вжимает скользкие пальцы между его ягодиц. Нащупывает сжавшийся-разжавшийся вход и смазывает горячее место, пачкая и склеивая волоски вокруг. Здесь разогнавшийся пульс даже четче, чем на шее, и Ра'с гнется еще лучше, еще выше поднимаясь от пола. Брюс чувствует, что много времени ему на второй заход не потребуется. – Говоришь, не спал с мужчинами? – уточняет Ра'c голосом, резко опустившимся на пару тонов. – Я не говорил. Но да, не спал, – Брюс поглаживает закинутую на него ногу под коленом, не сходя с проверенного пути: Ра'са можно купить за обласканные бедра и колени. – Я быстро учусь. – Мне ли не зна-ах, – речь Ра'са спотыкается о вздох, когда Брюс надавливает сильнее и погружает в него палец до второй фаланги. Тень иронии ложится на его лицо: – Ты меня пальцами в заднице решил перебить?.. – Пальцами в заднице я решил тебя растянуть, – Брюс смеется чуть, его щеки не перестают пылать. Он думает, что мог бы спросить, как делать правильно. Он не спрашивает. – Расслабься, Ра'с. Никто не оценивает твое ораторское искусство. – А что ты оцениваешь? – тут же лукаво цепляется Ра'c. – Я оцениваю… другое. Брюс двигает пальцем мягко, не слишком уверенно – Ра'с зажимает его сильно, и он не знает, должно ли так быть – и больше гладит изнутри гладкие стенки. Ра'с раскрывается тем больше, чем резче Брюс преодолевает рефлекторную защиту мышц, но он все равно не торопится, дольше и мельче трахает под хлюпанье смазки и его шумное дыхание, пока палец не скользит в нем свободно до основания. – Заботливый, – Ра'с теперь тоже щеголяет краской на щеках и шее, а седые виски все взмокли. Брюс чувствует укол самодовольства. – В коленно-локтевой проще будет. Никогда еще Брюсу не желалось так сильно, чтобы кто-то замолчал и дал себя отыметь. Он привык к чему-то романтическому, и так уж выходит, что романтика включает в себя пощечины за то или иное – за сказанные и несказанные грубости, сладостью собирающиеся на языке. С Ра'сом не так. – Ты же хотел, чтобы это было долго, – вторя собственным словам, Брюс медленно двигается назад, по жаркой пульсации сопротивляющихся мышц, – вот и лежи, – и рывком загоняет обратно. Ра'с заходится в рыке, ногтями потроша соломенное плетение матов. Брюс, не ожидая такой реакции, еле удерживает его ногу в позиции и повторяет движение снова. И еще; и еще раз. Ра'с дышит хрипло, приподнимаясь навстречу его руке. Разогретая масляная смазка становится жиже, стекая по пальцам Брюса и ягодицам Ра'са, насыщая все травяным запахом. Брюс бездумно стирает немного свободной рукой и мажет по его подрагивающему напряженно члену. Ра'с так сочно, влажно вздыхает, въезжая в его кулак, что Брюс и сам рычит, и трахает его чаще, жадно впитывая звуки срывающегося дыхания, запахи возбужденного тела и всю физическую отдачу, что щедро выплескивает на него Ра'c. Он толком не делает ничего, но Брюс и так чувствует себя изнасилованным и заласканным с головы до ног, и в паху болезненно тянет от горячей – кипящей, нездоровой, бьющейся толчками – крови. Брюс не думает о том, как выглядит, когда занимается сексом – или когда-либо, – но взгляд Ра'са такой тягучий и темный, что он чувствует себя… Красивым? Желанным? Вроде того, да. Это все знаменитые египетские глаза. Брюс забирает еще из баночки и добавляет второй палец. Терпение, с которым он начал, падает пропорционально тому, как поднимается член. Ра'са это, впрочем, мало беспокоит: с непривычки немного больно и от пары пальцев, но боль – это часть процесса, и боль – не то, что может его отпугнуть. Он бы не возражал, реши Брюс сразу натянуть его за бедра, но и от его мягкости не отказывается. Одно дело – неспешные многочасовые практики, и совсем другое – секс. Ра'с несдержан, гневлив и совершенно ненасытен. Ра'с – это Восток. И Брюс читает это ясно с его изгибистого тела, с того, как Ра'с изворачивается змеей – его змеи танцуют на руках, – скалясь и насаживаясь на его пальцы. В голове крутятся фразы одна хуже другой. Хочу засунуть член тебе в глотку и держать за волосы. Что за пошлый кошмар! Вот это точно не стоит говорить. Хочу вдалбливаться в тебя и чтоб ты вообще не касался спиной пола. А это можно сделать молча. Ты красивый. Иногда я тебя ненавижу. Когда-нибудь я насовсем уйду. Сейчас я хочу быть здесь. Изгибайся еще. Еще, боже. Брюс молод и зол, и он думает больше, чем говорит. Он выбирает за секунду: – Ты красивый, – звучит слабее, чем в голове, но когда Ра'с хищно улыбается ему, когда эта улыбка наскоро стирается выражением удовольствия, выхватывающим все глубокие мимические морщины на блестящем от пота оливковом лице, Брюс думает, что это неважно. – Не думал, что ты… – подставишься, станешь изгибаться так, дышать так, что захочется прямо сейчас сдохнуть на тебе, – такой чувствительный. – Но позволь же мне удивлять тебя! – Ра'c зло гортанно смеется, но смех этот быстро обрывается – Брюс случайно задевает его простату. Что-то внутри заходится в вопле "сделай так еще!", но Ра'с только выдыхает любовно, не в силах направить ни Брюса, ни даже самого себя. – Уже удивил, – в контраст ему, шепчет Брюс, – дальше некуда. Ра'с видит его очарованность. Такая открытость – словно, запусти Ра'c руку в его грудную клетку и сожми живое сердце, Брюс не повел бы и бровью. Но это обманчивое впечатление, они оба лгут безоглядно, и каждый готов обманываться с чужой подачи. Ра'с снимается с пальцев Брюса и переворачивается на живот, опираясь на локти. Он смотрит через плечо – тень резко пролегает по виску, и раскосый глаз глядит из черного провала – и сгибает ногу в колене, подтягивая повыше. Брюс мог бы оглядеть его с этого ракурса, но с лихвой хватило предыдущих. Под одурманенным взглядом Ра'са он густо смазывает член и проводит пару раз по стволу, открывая и скрывая мокрую головку под шкуркой. Чуть застонав сдавленно от желания сунуть уже куда-нибудь, Брюс накрывает его тело своим и, помогая себе рукой, надавливает головкой на разработанный вход, сочащийся смазкой; жесткие волосы Ра'са царапают нежную кожу, и Брюс шипит сквозь сжатые зубы. Слишком много ощущений сразу. И как бы ему ни хотелось въехать одним – сладким до судорог – движением, внутри Ра'са так тесно, что последняя кровь устремляется к пережатой головке. Брюс старается быть помедленнее и дать обвыкнуться, но Ра'с под ним животно выгибает спину и вздергивает зад. Они успели наделать много более нескромных вещей, но Брюс все равно засматривается, как на интимный жест, и гладит родинку на его ягодице. – Давай, – поощряет Ра'с и опускает голову так, что остро торчат лопатки и позвонки на шее. Черные волосы подвиваются на кончиках, мокрые от пота. У него мелко дрожат ноги. У Брюса сильные руки, позволяющие долго удерживать свой вес – они учили его замирать в одной позиции на часы, – чем он и пользуется. Опирается рядом с руками Ра'са и толкается до самого упора в узкий круглый зад. Дыхание застревает в горле, и Ра'с прицельно расслабляется, подстраиваясь под Брюса; чувствует, что недооценил в размерах, но это ничего. У Ра'са давно не было любовников-мужчин. По крайней мере, таких, что бросили бы его на спину, как само собой разумеющееся, ни разу не спросив его мнения. О, как его это возбудило – терпко, как глоток винного каркаде по жаре, грубо, как пропущенный удар под дых. Ра'с прикоснулся глубоко во время их медитаций и нежданно обжегся. Брюс – это низкое небо, затянутое чернильными тучами, через которые отчаянно бьется солнце. И солнце это оказалось таково, что самый маленький луч глаза выжигает. Будь Ра'с молодым – влюбился бы неосторожно. А пока… Брюс двигается назад, почти полностью выходя из него, и с хлюпом смазки снова вперед. Брюс стонет несдержанно – не сдерживаясь, – и этот звук взбегает по позвоночнику Ра'са, заставляя вздрагивать вспышками и зубами прихватывать нижнюю губу. Брюс подбирает его под живот, приподнимая на колени, и долбит глубоко, длинными четкими движениями, раскачивая узкую смуглую фигурку, кажущуюся очень далекой и слишком близкой. Визуальный обман из-за света и спертого, пьяного от эфира воздуха. Брюс сжимает крепкое тело в ладонях здесь и сейчас, и это и есть настоящее. Захват на тазобедренных костях останется синяками, и из всей опоры у Ра'са локти и отчасти правое колено. Брюс держит уверенно – пол качается перед глазами – и натягивает едва ли не навесу. Ра'с расходится туго под ускоряющимися фрикциями, и вместе с уходящим ощущением несоразмерности спотыкается и его неровное дыхание, превращаясь в стон. Шум крови мешается с этим плавным, влажным, открытым звуком, и Брюс случайно отмечает, что голос Ра'са много выше, чем кажется под всей хрипотцой. Это знание чем-то цепляет, на грани с детской любовью к маленьким секретам, и так же случайно приходит в голову: я раздеваю его сейчас. Брюс внутренне подбирается. – Ты замер, – без вопроса спрашивает Ра'с. – Вовсе нет, – голос не слушается, но тренированное тело еще покорно хозяину, и Брюс мощно двигает бедрами, ударяясь яйцами о его широкие бедра, вышибая из Ра'са воздух. Горько пахнет сандалом и мускусом, сладко – туей и опиумом, солоно – потом и семенем. И чем-то еще, от чего так плывет голова. Брюс опускает его коленями на пол только чтобы схватиться за волосы и потянуть с силой, наматывая жесткие пряди на пальцы; ему нравится смотреть, как тени ложатся в крутой изгиб спины и подчеркивают резкий абрис нешироких плеч. И без того дрожащие ноги Ра'са рискуют разъехаться окончательно, когда Брюс прогибает вот так, невозможной дугой, вынуждая распрямить руки. Издеваешься, мальчик. Ра'с рычит по-звериному и дергает головой в болезненном захвате; жжется в груди и в пересохшей глотке, словно выпил живого огня, и в животе тянет скользким, тяжелым возбуждением. Только привыкшие мышцы плотнее сходятся вокруг члена Брюса, и тот до боли сжимает зубы, подтекая внутрь Ра'са. Он работает бедрами ритмично, каждый раз загоняя до предела, и Ра'c гадает, сколько он так продержится. Брюс не преследует конкретной цели: просто берет все, до чего может дотянуться – он не мог бы вести себя иначе. Он вбивается в податливую тесноту, и клянется, что от Ра'са пахнет распаленными песками и едким красным перцем. Так сомнительно, так банально, словно идущая кругом голова не может придумать ничего получше, но Брюс прощает ей это, позволяя и слабые галлюцинации, и чертовы восточные сказки. Лимиты заканчиваются резко и разом: еще пара-тройка таких движений – и Брюс кончит бурно и бессознательно, так что он прижимает всего взмокшего Ра'са спиной к своей – такой же мокрой – груди. Брюс лезет рукой по его подрагивающему животу и сжимает член грубовато, по-простому, и Ра'с издает горлом неопределенный хрипатый звук, сжимаясь внутри. Брюс мстительно кусает его плечо, старательно не думая, как его член зажат внутри Ра'са, словно в разогретых – слишком приятных – тисках, не думая, как голос Ра'са отдается сводящим все спазмом где-то в солнечном сплетении. Заведя назад руку, Ра'с больно зажимает волосы у него на затылке, и подает бедрами в кулак. В ноздри Брюсу бросается горчащий запах пота из заросшей подмышки – и снова мерещатся чужие и дикие специи. – Еще и пахнешь вкусно, – в бездумном возбуждении делится Брюс, и он действительно сердится, когда говорит это. Он жмет между пальцев побагровевшую головку, растирая немного природной смазки Ра'са, и тот нещадно кусает яркие губы. "Нужно как-то не залить ему все внутренности", – Брюс думает, не имея понятия, как. Он выжидает, когда Ра'с подаст какой-то из своих голосов: застонет низко, в хрип, или высоко, до требовательного хныканья. Он слышал дважды, и не знает, что сорвет его сильнее. Зверь развел перед ним длинные ноги, а когтями раскрыл и выломал ребра, и зеленое сердце содрогается теперь перед Брюсом, и дрожат легкие цвета пустынь, и он смотрит зачарованно до тошноты. Опоил. Отравил. И вновь не разобрать, чей пульс так нервно скачет. Вдруг становится до страшного весело. Пожалуй, именно теперь Брюс ощущает, что влез ему под кожу. И зачем все эти медитации для духовного единения, когда есть секс?.. Ах да, мы же начали с чего-то такого. Старый и похотливый лжец. Брюс поспешно тискает везде – залезет промеж бедер, яйца сожмет в горсти, потом основание венозного ствола сдавит накрепко, обласкает снизу доверху и отверстие на открытой головой погладит, – и Ра'c дышит ртом, сипло и шумно, следя за его рукой. Ритм этих жадных и немного неловких ласк такой заразительно живой – юный, – что Ра'c вспыхивает горячечно от макушки от пальцев. Кожа скользит по коже, прилипая на поту. Член распирает зад. Начинает саднить. Ра'с трахает кулак Брюса так насильственно, будто отдельное живое существо; он хорошо помещается в большой ладони, славно ездит по смазке, и хотя Брюс оттягивает неудобно его член – так ему лишь сильнее нравится. Брюс подставляется, закрывая глаза от щиплющего пота, и бездумно водит губами по его позвонкам, стараясь самому не поддавать бедрами. Ра'с своим ерзаньем ничуть ему не помогает и гнется в пояснице так, что приходится вжимать обратно. – Куда ты собрался, – Брюс закусывает его шею вместе с черными вихрами волос, в примитивном желании прихватить за холку. – Господи, тесный… Намертво зажал. Брюс успевает дернуть кулаком еще пару раз, и Ра'с дрожит всем телом, запрокидывая голову, и так мощно пульсирует внутри, что Брюс начисто забывает о своем намерении и спускает в него большую часть семени. Когда он двигается назад, ногти Ра'са проезжаются – еще немного, и с куском мяса – по его бедру и – еще чуть-чуть, и со снопом волос – по голове. Мир сокращается черными вспышками, слабостью отзывается поясница, и по пальцам у Брюса стекает чужая сперма. – От тебя непросто сбежать, – тихо говорит Брюс. – Что? – Ра'с переспрашивает резко и громко. Уши у него заложило, и он несколько раз нажимает на них, отгоняя мерный гул. – Я говорю, ты не давал мне вырваться, – Брюс трогает его между ягодиц, ребром ладони размазывая собственную теплую сперму. Он почти чувствует себя виноватым, но не слишком. – А, – Ра'с морщится от прикосновения, – не забивай себе этим голову. Ванну приму. – Ванну?.. – уточняет Брюс, пальцем обводя сочащийся раскрытый вход. Тлеет тяжесть в животе, кожа мягко идет мурашками, и Брюс, пожалуй, чувствует немного игривости для таких разговоров. – Не провоцируй меня и себя, я устал, – приязненно косит глазом Ра'с, и губы его на секунду трогает лукавая улыбка. Ра'с ложится, как был, нагой, на пол в подобие Шавасаны. На смуглой коже белесые подтеки смотрятся не то молоком, не то воском, словно Ра'са возложили на алтарь, и сам он здесь заместо пентаграммы. Брюс думает, что это выглядит на удивление целомудренно, но ничего не говорит. – Маты заменить бы, – он опускается рядом, зевая, – как-нибудь понезаметнее. – Это Тибет, – отзывается Ра'c, – никому нет до нас дела. Оба замолкают. Брюс видит, что Ра'с уж слишком напряжен для человека, только что со стонами выдиравшего ему волосы, и уже начинает думать, не сделали ли они чего лишнего. Впрочем, Ра'c не раз утверждал свой скверный, разбалованный временем характер как достаточную причину для всего, и Брюс бросает копаться в этом. Вот только мучает нехватка чего-то правильного, и Брюс, еще чуть помолчав, зовет негромко: – Ра'с? – Да. Брюс тянется к нему, ладонью фиксируя голову, и Ра'с едва успевает лениво приоткрыть глаз, как Брюс прижимается ртом к его темным еще губам. От местных холодов часто трескается обветренная кожа – Брюс постоянно облизывается и обдирает корочки – но сейчас прожилка на губе Ра'са налита кровью совсем от иного. Губа у него лопнула еще давно, когда он ездил коленями по матам, и повторно – когда кончал Брюсу в руку. И Брюс посасывает соленую трещинку, и Ра'c приоткрывает рот, впуская его язык. Вопрос, каким должен быть этот поцелуй, решается сам собой, и Брюс благодарен за это. Ра'с обвивает его язык и скользит щекотно по небу, а Брюс трогает его острые зубы и понимает, что слегка пропал в этом мокром, бесстыдном и скользком. Ра'с отрывается первым, и глаза его затуманены, а между приоткрытых губ тянется нить слюны. Брюсу почему-то кажется, что это его слюна. Взгляд у Ра'са многообещающий, но нечитаемый, и Брюс невольно отодвигается. – Только не говори, что любишь поцелуи, – Брюс выдыхает обреченно. Ощущение пустоты ушло, но в челюсти теперь нестерпимо зудит: останавливаться на одном скромном поцелуе Брюс считает почти жестоким. Хотя какой уж тут скромный. – Оставь место загадке, – совсем не загадочно сверкает зубами Ра'с. И пусть он не любитель оральных ласк, он молчит и об этом, и о том, что ему понравилось. Наверное, что-то в воде – так говорят? Может, ты захочешь поцеловать меня снова. – Пора, – Ра'c поднимается в поисках своей одежды и хрустко потягивается на ходу. Брюс же вставать не торопится, оценивая полученный опыт и гибкую фигуру Ра'са тоже. Внутреннее "я" молчит и ничем ему не помогает – когда-то было иначе? – сытость во всем теле клонит ко сну. Брюс почти случайно делится вслух: – Я о многом забыл, пока был с тобой. Ра'с всовывает руки в широкие рукава чжубы. – Лжец, – просто и даже мягко произносит он, но выбранное слово режет пощечиной. Почему он так сказал? Лицо его спокойно, но глаза поблескивают отталкивающим безумием, тоскливым и опасным, как всякая душевная болезнь. На одну долгую секунду Брюсу кажется, что Ра'с сейчас бросится – как кидается, обтекая лазаревыми водами, на собственных людей – и вырвет все его мысли через глотку. Ощущение отступает, когда тот отворачивает лицо и прибавляет: – Но это к лучшему. Тебя держит твоя память, как ничто другое не способно. – Ра'с. Прошу, не занудствуй. "Лжец", хорошо звучит из уст другого лжеца. А знаешь, в чем самое большое дерьмо, друг мой? Мне даже нравится, как ты занудствуешь. Когда я смотрю на тебя, обнаженного, остывающего, когда чадят по углам твои благовония, когда все печали мира теряются в снегах – строгий ряд моих причин для бегства смазывает смуглая рука и ласково выставляет за эти наглухо закрытые двери. Но знаешь, в чем самая большая проблема, друг мой? Я и есть каждая эта причина; и вместе с ними ты толкаешь и меня. Если бы жизнь ограничивалась этим полом, здесь, в горах Тибета, все было бы много проще. Ты знаешь это? Ра'с аль Гул знает все это. Он запахивает чжубу и выходит, как был, босой, в обитель всех снегов.

ЭПИЛОГ

Брюс Уэйн просыпается в своей постели. Отголоски прошлого, вновь навестившие его во сне, с потом сходят по загривку. Солнце отвернулось от города, и за окном валит мокрый снег, хоть как-то раскрашивая непроглядно серое небо. Рядом, свернувшись, спит Селина, сбив все одеяло в свои цепкие объятия. На ее шее алеют ночные поцелуи, вокруг глаз размазался вчерашний макияж, и сейчас она скорее панда, чем кошка. Все равно кошка, такая кошка. Брюс хочет коснуться ее покрытой мурашками молочной спины, но будить не хочет и потому просто накрывает вторым одеялом. Сам же без раскачки опускается на пол и принимается отжиматься. В Готэме зима: от окна веет холодом, а из-под двери пробивается сквозняк. В Готэме зима, и это на самом деле совсем не холодно. До Нанда Парбат не меньше шести тысяч миль, а до улиц родного города – два шага. Как и до утреннего апельсинового сока, под который, Брюс надеется, Селина разделит с ним завтрак. Брюс поднимается на счете тридцать и смотрит сквозь залепленное белым окно. – Уже проснулись, мастер Брюс? – в дверях появляется Альфред, держа на отлете поднос с чайником, как всегда, бодрый и идеально куртуазный. Брюс кивает на спящую под грудой постельного белья Селину, и Альфред, понимающе кивнув, удаляется. Брюс открывает шкаф, придерживая скрипящую дверцу, и выбирает простую домашнюю одежду. Подумав, следом достает фланелевый халат для Селины – она, должно быть, сразу захочет в ванную. Непривычно. Удивительно. В этот раз она не сбежала. Бросая взгляд на постель, Брюс хмурится и гадает, сможет ли однажды взглянуть на нее без этой мысли. Брюса мучает дежа-вю. И еще другое чувство, как тревоги. Предвосхищение гибели. Память поскрипывает на зубах: о себе в двадцать и – снова – о глазах Ра'са, когда он заявил о своем уходе. Злость, ревность, отрицание. Давняя готовность. Брюс не может мириться с какими-то вещами, и когда с Селиной дошло до идеологических споров – он предпочел закопать эту память. Он говорил с ней часами или попросту игнорировал это, он старался не думать и думал слишком много. И злился в сердцах так сильно, что обвинял Селину в нежелании дать им шанс. И, вспомнив себя в двадцать, Брюс случайным озарением понимает, что в глазах Селины он ничем не лучше Ра'са с его чуждой и дикой идеологией. И обвинениями он ничего не добьется от нее, кроме потерь. Ты же хотел свободы? Селина – вот свобода. Брюсу хочется верить, что от Ра'са это невольно стало последним уроком. А еще – что это был последний такой сон. И он бы еще погрыз себя немного, но ее голос прерывает сонным: – Брюс?.. Черт, скажи, что я не проспала весь день. Не помню, как вырубилась. Селина поднимает голову от подушки: короткие черные волосы все растрепались и стоят торчком, будто кошачьи уши. Брюс смотрит в ее заспанное лицо с недовольно поджатыми губами и не может сдержать улыбки. Щемит сердце, как после очень долгой погони. Настоящий момент остер, как свежее бритвенное лезвие, но Брюс не боится порезаться. До Нанда Парбат не меньше шести тысяч миль. А настоящее – прямо здесь. _______________________________________________________________ Обитель всех снегов – в честь Гималаев (дословный перевод: «обитель снегов»). * чжуба (чуба) – тибетский национальный халат свободного покроя с запахом. * ифу – традиционный китайский костюм для ушу, состоящий из куртки и штанов из легких материалов. * Яб-Юм (тиб. отец-мать) – традиционное изображение божеств в любовном соитии, а также аналог позы «сидя» в тантрическом сексе. Обозначает единение противоположных начал. * тилака (или тилак) – в индуизме священный знак, наносящийся на лоб (и другие части тела). * тингмо (tingmo) – тибетский хлеб на пару. * фрукт (fruit) – наименование для гомосексуалов, появившееся в начале 20 века.