Несказанное

                    Таксист попался классный — молчаливый. Правда, неожиданно встали, несмотря на ночь. Впереди авария: что и как — не разглядеть. И развернуться уже никак, сзади заперты. Нужно ждать. Позвонил Дэну: длинные гудки, трубку не берёт.       — Не против, если я включу радио? — вежливый таксист.       — Валяй!       Из динамика сразу зазвучал бодрый голос ведущей, которая поздравляла кого-то с днём рождения. Имениннику заказали «На краешке Луны» группы «Деним». Пообещав далёкому юбиляру всех благ, девушка оттараторила проплаченный текст о предстоящем концерте «Деним» с новой программой в «Гигант-холле». Отбивка и проигрыш с контрапунктной виолончелью…       И комната на пятом этаже,       И занесённый снегом переулок.       Всё спряталось, утешилось, уснуло,       Лишь только я один настороже…       Тихий бархатный женский голос заполнил душное пространство такси. Водила сделал громче, но тут же посмотрел в зеркало заднего вида, чтобы проверить, не будет ли гундеть пассажир. Пассажир кивнул.       — Представляете, это мужик поёт, — хрипло высказался таксист. — Я его видел… Простой парень, без всяких этих платьев и губных помад. Очуметь…       Я вновь кивнул. Показалось забавным, что мне это втолковывают, когда я направляюсь именно к этому простому парню без платьев.       — Очуметь, — повторил мужик, вглядываясь вдаль, туда, где тревожно мигали сигналки скорой и гаишников. И теперь было неясно — о чём он, о Дэне или об аварии. Или о том и о другом одновременно. По крайней мере, моё первое впечатление от Дениса сильно напоминало аварию.       Меня, вокалиста и руководителя Frost-бэнда, уже уставшего от концертного чёса и признания, пригласили в жюри вокального конкурса «Гран При». Представитель молодого поколения должен был разбавить маститых грандов оперетты и заезженных звёзд эстрады. Я же согласился вовсе не из-за престижности мероприятия — она была очень сомнительна, — я решил присмотреть для бэнда нового солиста, а сам собирался уйти в продюсеры. Во-первых, что-то случилось с моим голосом, после простуды он не восстанавливался. Во-вторых, я уже понял, что моё призвание быть дирижёром концертов, а не первой скрипкой.       Выступления были скучными, большинство конкурсантов покрикивали в микрофоны, старательно изменяли мелодию известных композиций, якобы демонстрируя владение голосом. Спустя годы не вижу ни одного участника, который бы пробился в «звёзды». Кроме того, кто вышел предпоследним. Ему было девятнадцать лет. Чёрные джинсики, голубая рубашка, твидовый жилет. На голове ужасная кепка — явно комплимент металлюге Брайану Джонсону и подчёркивание своей мужской сущности. Хотя эффект был обратный. Слева от меня опереточная дива в кудрях иронично хмыкнула.       Юноша в кепке сел к роялю. Плебейски потёр руки о джинсы, так как будто они вспотели. Аккорд. По проигрышу, да и по первому куплету я так и не смог понять, что он поёт. Просто не ожидал. Нежный то ли женский, то ли мальчишечий голос без надрыва и напора выводил Pieces of a dream Анастейши. Только никаких госпеловских рулад на горле и объёмного, плотного звучания чернокожих связок. Песня совершенно изменилась: стала светлой и романтичной, слова об осколках счастья приобрели какой-то призрачный, бестелесный смысл. Темп песни непривычно замедленный. Верхушки припева парень брал легко и протяжно, не перехватывал судорожно дыхание, не орал. Дыхание было перехвачено этим шёлковым голосом у меня…       — Красиво, но слабовато, — неожиданно оборвала моё оцепенение кудрявая дива. — Контратенор, но до Шоля или Жарусски* не дотянет. Песочек на низах, да и вряд ли диапазон широк…       — Кто ему посоветовал это петь? — прошептал ещё один член жюри, тенор с дряблыми, уже старческими связками, исполнитель романсов и с накладными волосами на маленькой голове. — Что за поветрие, что за низкопоклонство? Надо направить его в нужное русло.       — Лепко Денис, город Раздольск, девятнадцать лет, музучилище… — прочитала дива в бумагах. — Класс фортепиано. Ох уж эти заштатные училища… Но мальчик хороший. Приятный. Отличается от остальных. Ему бы у Гумпловича поучиться… Надо рекомендовать. И надо поощрить.       К херам Гумпловича! Туда же Шоля, Жарусски и Фаринелли в довесок! У меня вдруг пересохло горло, по спине покатилась капля пота, образовалась тяжесть внизу живота. Даже вдруг подумал, что заболеваю, почувствовал себя раздавленным и выдохшимся. Ведь эти мастера пыльных сцен могут захапать парня, ведь они похоронят его в филармоническом склепе, испортят его голос, пытаясь сделать правильно! Тенор и дива уже обсуждают, как бы было хорошо «мальчику исполнить «Я к тебе приеду рано-рано…» или что другое из виноградовского». Надо встревать!       Денис ещё не допел песню, но я уже знал, что у меня есть новый проект, я его уже отвоевал у классического искусства. Я надеялся, что парень не увлечён музыкой эпохи барокко и не жаждет карьеры певца с голым репертуаром, без достойных ролей на сцене. Еле досидел до финала этого мероприятия. Следил «за своим открытием» во время объявления результатов, безрадостных для него. Денис расстроился. Он не получил даже распоследнего дипломчика, из зала ушёл торопясь. Поэтому я вчистил за ним, чтобы не потерять его в затхлых лабиринтах филармонии.       В гримерку (надо сказать, общую) я ворвался без стука. Печальный исполнитель переобувался, укладывая концертные туфли в весёлый пакет-маечку.       — Нил Дробинский! — с порога я протянул ему руку для приветствия. И не ожидая его сомнений и возражений: — Пойдём-ка перетрём одну тему! Ты один приехал или с педагогом?       — Один.       — Вот и отлично. Что тут ещё твоё? Забирай, уходим!       — Но мне на поезд надо.       — Успеешь. Или и не надо…       В кафешке, где он долго отказывался от еды, заявив, что «только чая», я откровенно рассматривал его. Денис смущался и дулся (я всё-таки член жюри). Отвечал односложно, хмурился, смешно морщил нос, был настороже. Я выяснил, что музыкой он занимался с малых лет, правда пел всегда в бэках. Сносно играл на фортепиано и на гитаре. Ломка голоса у него прошла обыкновенно, к пятнадцати годам он стал говорить густым приятным тембром. Но вот во время пения по-прежнему связки выдавали тонкий звук, легко покоряя высокую тесситуру. Это заметила Римма Аркадьевна — педагог по вокалу. Стала заниматься с мальчишкой отдельно. Правда, в небольшом городе он страшно стеснялся своей особенности, был убеждён, что не поймут, осмеют, поэтому пока доучивался в школе, нигде не засвечивался. А потом — прямая дорога в музучилище, Римма Аркадьевна уговорила. Классический репертуар Денису не давался, не хватало силы голоса, да и вычурные мелодии периода пудренных париков были ему не по душе.       На конкурс «Гран При» его тоже определила Римма Аркадьевна, но сама поехать не смогла, легла на сохранение. Очень кстати для меня выяснилось, что его преподавательница на сносях, ждёт пятого ребёнка. Значит, не будет ревновать и бороться за своего ученика. Узнав, что мама у Дениса — заведующая детским домом, одержимая чужими обездоленными детьми, поняв, что нет никаких препятствий, я и выдал смущённому юноше свой скороспелый план:       — Короче, так: переезжаешь в город. На первых порах у меня поживёшь, потом квартиру снимем. Я поговорю с Ариадной Владимировной, моей преподавательницей из Мусоргского, переведём тебя сюда доучиваться. Ну и будем раскручивать проект на твоём голосе. Сразу скажу — не классика: я вижу некий расслабленный соул романтическо-эротического направления, добавим какой-нибудь необычный для попсы звук, скрипку или дудук, ещё не решил, и будет шик! Сразу концертов в Кремле и «ВиЭмЭй»** не обещаю. Да и вообще ничего не обещаю. Посмотрим, как ты себя проявишь. Но я почему-то верю в тебя.       И тут он выдал, изрядно покраснев:       — Я… я ни с кем не буду спать.       — Что? — и вдруг покраснел я. Но — тёртый калач — быстро угомонил и его провинциальные представления, и свои подспудные надежды: — Я тоже на это надеюсь! Блядей не потерплю рядом с собой!       Это стало для него решающим фактором, и Денис радостно слопал суп и отбивную, уже вверив в мои руки свою артистическую судьбу вместе с желудком. Правда, переезд моего протеже не оказался лёгким и быстрым. Неожиданно воспротивилась его мать. Пришлось мне лично ехать в Раздольск и уговаривать полную женщину с невообразимым калачом-косой на голове. Надежда Григорьевна сдалась только после того, как проверила мои документы, послушала по инету наш коллектив, поговорила с Ариадной Владимировной по телефону, та уверила, что в музыкальном колледже его уже ждут — сначала на прослушивание, а потом и на бюджетное место. В этот же день я увёз Дениса из уютного, но стремительно беднеющего городка.       К себе домой.       Предварительно ликвидировал все следы недавнего пребывания здесь Ксюшки Журавлёвой, с которой у нас дружеский секс случался иногда. Ксюшка думала, что «я себе наконец кого-то нашёл», грозилась нагрянуть с проверкой. Я даже нанял работницу из клининговой компании: мне хотелось, чтобы Денису понравилось у меня.       Ему понравилось. Вернее, он сначала стушевался. Все усилия перехода на «ты» за время пути от Раздольска были сведены на нет. По сравнению с их скромной квартирой, обставленной старомодной полированной мебелью, моя казалась хоромами. Пришлось вновь тормошить, веселить, потчевать и даже наливать. Подействовало. Не спали тогда целую ночь. Ожив и заразившись моим коньячным энтузиазмом, Денис потребовал моих идей, а я — его голоса. Он пел и ZAZ, и Шаде, я играл на клавишах, подвывал звуками и духовых, и струнных. Он извращался над пафосной Фабиан и прикалывался над Леди Гагой, я подтанцовывал и вытаскивал из шкафа какие-то костюмы, шляпы, ремни и перчатки. Денис оказался способным на кураж и долбоёбство, что, собственно, так же важно для сцены, как и тембр голоса, и оригинальность звукоизвлечения, и пара хитовых блокбастеров. Мне кажется, именно тогда и родилась мысль культивировать маскулинность, но поражать публику женским вокалом и песнями поромантичней и понежнее. Я был счастлив в ту ночь. И он.       Очнулся я от противного, вибрирующего где-то под животом телефона. Звонил арт-директор нашего клуба с чудной фамилией Тарасик. Взахлёб нахваливал некую девочку Аллочку, просил, чтобы послушал — вдруг сгодится во Frost-бэнд. Я c трудом понимал Тарасика, хотя, как выяснилось позже, Аллочка оказалась то что надо. Наглая, рыжая, высоченная, с сочным хриплым голосом, она, пожалуй, даже более гармонично смотрелась с бэндом, чем я. Но это я определил уже вечером. А тогда невнятное что-то прогудел в ответ суетливому арт-директору. И вырубил связь. Не для того чтобы спать и дальше — для того, чтобы рассмотреть.       Денис лежал рядом: мы вырубились под утро на широченной кровати, прямо в одежде. Между нами, как разделительная полоса, — пустая бутылка коньяка, лежит как третий нелишний, тоже выдохлась, безголовая. Денис свернулся калачиком на боку, как будто замёрз. Тёмные волосы разметались по подушке, выражение лица детское, беззащитное, жалостливое. Густые брови упираются в два залома, свидетеля хмурой молодости. Нос крупный, но прямой. Под глазами круги. Лицо узкое, несколько вытянутое, острые скулы покрыты мелкой наждачкой щетины — у парня всё нормально с тестостероном, — нижняя губа полнее верхней, мягкая, холодная… Спящий вдруг глубоко вздохнул, я отдёрнул руку. И теперь с вопросом глядел на свои пальцы, которые словно отдельно от моего сознания бродили по лицу Дениса. Мне стало жарко, мутная тошнота вдруг прошла, вместо неё — до боли ясная мысль, как вспышка. Мне двадцать семь, всё определилось и устоялось в моей жизни: музыка, кокс, раннее признание, связи, и не только половые, алкоголь, успех и уже усталость от однообразия сцены, старые друзья и завистники, новые идеи, площадки, машины, девчонки на бэках и в постели, вялые и угарные тусовки, ощущение, что всё знаешь наперёд, всё просчитал… И вот я лежу с молодым парнем на одной кровати — и всё к чертям. Все прогнозы и планы сосредоточились только на этих губах, на этих скулах, на этих кругах под глазами. И это планы, не связанные с музыкой, коксом, старыми друзьями и новыми идеями. Другие планы. На кончиках пальцев сохранилось его дыхание, тепло кожи, молодость.       Я сбежал тогда в ванную, чтобы мальчик не увидел моих голодных и лживых глаз, чтобы не понял. Там отошёл, отработал. Там дал себе клятву… В чём? Не помню. Но клятва была. И, видимо, я ей следовал несколько лет. Порой эта клятва врезалась в тело, как стекло в ногу, иссекала ткани, рвала нервы, но я верен себе — терпел, почти не срывался.       А Денис не замечал этого стекла в теле, того, что я «хромаю». Его накрыло городом, шумом, неоновым светом. Всё закрутилось, зазвучало, понеслось. Я показал его Мишане Короткову, тот сразу согласился отдать нам пару песен, написать ещё. Нашли музыканта-универсала — толстого и неопрятного, сначала я сомневался, но позже убедился, что Биг-Макс (так его все называли) отличный вариант. Он безобиден, смешлив, лёгок в общении, не прёт на первый план, готов работать и днём и ночью, лишь бы была закуска, при этом настоящий профи. Да и ни у кого бы не возникло идей о шашнях между участниками дуэта. Макс совсем не воспринимался как чей-то возможный партнёр…       Денис продолжил учёбу, мне пришлось выложить немалый презент. Но Ариадна была довольна студентом (или презентом, не знаю), поэтому Денис совершенно адаптировался и рвался «в бой». Жил у меня три месяца. Иногда разгуливал в трусах по квартире, пару раз пытался приготовить мне завтрак. Всё выкидывалось в ведро. А я натягивал на себя язвительную улыбку и стебался над его умениями. Ден ржал и заворожённо смотрел, как я жарю отбивные или шпигую свинину имбирём. Смотрел так, что чистый секс.       В это же время репетировали с Алкой. Я совсем не ревновал её к своему репертуару, к своей команде. Я даже профукал момент, когда у новой солистки завязался роман с бас-гитаристом Гошей. Прижилась девчонка. Меня поглотили договоры-переговоры, сидения с Мишаней, поиск новых площадок, споры из-за аранжировок и прочая, и прочая. Это была моя новая жизнь. Сладкая, но со стеклом в мышце.       — Всё, разрулили, — тихо сказал таксист. И мы действительно медленно тронулись с места. На зебре стояли гаишники, криво и виновато ткнулась бампером в заборчик белая «хонда». Скорая уже уехала. — Сбили кого-то…       Мы с ужасом посмотрели на мокрую дорогу, ожидая увидеть там то ли кровь, то ли внутренности пешехода, но, конечно, ничего не было. Всё равно неприятно. Жутко. Водила вырубил радио. _______________________________       * Андреас Шоль и Филипп Жарусский — знаменитые и популярные контратеноры сегодняшней Европы.       ** Имеется в виду музыкальная ежегодная премия «The World Music Awards».