Несказанное

                    За мостом вдруг посыпал снег. Мокрые лохмотья облепили лобовое, дворники со скрипом расчищали просвет в виде двух вееров. Такси двигалось медленно и неуверенно. Бедолаги-прохожие на фоне ярких рекламных окон виделись сгорбленными тенями. Небо тут словно одурело: решило вывалить все снежные долги на этот затрапезный район.       На перекрёстке, где нужно было повернуть, неимоверная пробка. Даже неясно, по какой причине. Но до места здесь рукой подать, поэтому я решил расплатиться и добежать до его дома — так вернее будет. Нарушив все дорожные приличия и правила, со второй полосы я припустил на тротуар. Ботинки сразу промокли, холодные хлопья хлестали по лицу, проникали за шиворот. Перепрыгнул через заборчик и быстрым шагом, сам превратившись в стылую тень, поспешил повернуть направо. С удивлением обнаружил, что город, оказывается, несмотря на то что упрямая осень не желала сдавать позиции, готовится к новому году. Украшения на столбах, ёлки и Деды Морозы в витринах, синие фонарики над мостовой, прохожие с авоськами мандаринов, светодиодные деревья — всё это должно было внушать оптимизм и ощущение праздника. Но то ли мокрый снег, то ли неприятные воспоминания мешали новогоднему настроению. Воспоминания оживали и муторно теребили какую-то жилу внутри.       Какой это был наш Новый год? Второй или третий? Наверное, уже третий, тогда с нами Динара начала постоянно выступать, тогда была написана и песня про краешек Луны. Денис исполнил её в модном клубе на Новый год до полуночи, пока тела бодры и слух цепок.       Как только я услышу звук струны       Там, на ленивом завершении вечера,       Я задержусь как будто опрометчиво       На кра-а-аешке серебряной Луны,       на кра-а-аешке Луны…       Я видел, какой эффект произвела заглавная композиция на трезвую публику: рты открылись, шеи вытянулись, глаза заволокло то ли слезой, то ли сексом. Народ был удивлён. Я принимал поздравления и беспечно пропустил врага. Знал ведь, что Петечка Ансберг в зале, мог предвидеть его коварные ходы. Вместо того чтобы увести Дениса вовремя, я лакал дорогое шампанское и закусывал бесконечной болтовнёй со всеми на свете. «На краешке Луны» попросили исполнить ещё дважды. И уже когда я совершенно был в эйфории от самого себя и своего офигенного вокалиста, я заметил блестящий пиджак Петечки рядом со сценой. Сердце сразу пропустило удар, я поспешил к ним. Так и есть: успешный продюсер, медийное лицо с хитрыми глазами, напомаженный во всех местах Петечка охмурял Дэна.       Очевидно, что тот сразу понял, кто перед ним, ведь он уже не первый год в тусовке, главных персонажей знает. Вижу, глазки у Дениса загорелись, смотрит преданно на этого хлыща — не иначе тот уже гор золотых наобещал.       — Нил! Вот беседую с твоим подопечным! — расплылся Ансберг в фальшивой улыбке. — Золото мальчик! Просто золото! И песенку удачную состряпали, Мишаня постарался? — Пришлось с ним обниматься. — Давай накатим с нами! Чтобы в новом году Денис взлетел выше этого клуба! За него!       Пришлось выпить и даже под локоток подхватить Петечку. Но он не собирался отходить от Дениса.       — Хочу пригласить вас в Сочи на попсовый конкурс, он же там всех умоет! Беру на себя вызов — гарантирую, что отборочный пройдёт, я с Игорем Яковлевичем поговорю, — Петечка многозначно подмигнул. — Ну и добро пожаловать в нашу арт-студию, забабахаем клипец, раскрутим. И пойдёт-поедет!       Лихо он обрабатывает! Без зазрения совести пытается увести у меня парня! Расставляет свои золотые капканы.       — Петюня, я рад, что ты оценил, но Дэну ещё петь. Не нервируй исполнителя, — я всё-таки ухватил его за пиджак и потянул вглубь зала — сквозь качающуюся публику к нашему столику. — Давай выпьем с тобой! — Но, вижу, масляные глазки звёздного продюсера застекленели, а мяконькие щёчки подобрались. Со мной он не собирается сюсюкать.       — Как же, месье Дробинский, сей алмаз оказался у вас в руках? — И пить он со мной не собирался.       — Сей алмаз я нашёл, и я ограняю, заметь, не первый год. Поэтому ты руки свои на него не затачивай. У тебя своя делянка, у меня своя.       — Ты же не справишься! Твой алмаз так и будет сверкать по клубам. Допускаю, что к немчикам отвезёшь развлечь бюргеров под пивко. Но на большее тебя не хватит: нет ни площадок в столице, нет ни капусты для настоящих хитов, нет ни обязанных тебе режиссёров, нет никаких лазеек на тиви.       — У нас свои дороги, пусть не такие фееричные, как в твоей мотне, но свои. Да и Денис не согласится лечь под тебя! — О Петечкиной ориентации знали все, да и он не особо скрывал.       — Фи! Как грубо! — Я знал, что Ансберг при всей его жеманности и стервозности не спит со своими протеже, он и в самом деле настоящий профи, да и в своих постельных пристрастиях постоянен. — А откуда ты знаешь, что не ляжет? Мальчик тебе не даёт? — он мерзко захихикал, зло сверкнув глазом. — Ты же в курсе, что я настырный тип. Денису нужен я! Могу перекупить весь проект целиком: мне и этот толстяк нравится, и девочка с виолончелью. Название оставим — как память о тебе. Так ты хотя бы монету поимеешь.       — Отвали! Я ничего не продаю. Этот проект мой!       — Проект? Возможно. Но всё меняется. Да и рабства сейчас нет. К счастью. Короче, под ёлочкой такие вопросы не решаются. Мы же с тобой ещё порешаем, милый? — он ласково щёлкнул мне по носу пальцем, развернулся на каблуках и, виляя задом, сгинул куда-то в толпу. Денис пел Twist In My Sobriety — что-то про поворот в сознании.       В ту же ночь Петечка ещё пару раз оказывался возле Дениса, и я летел к ним, чтобы пресечь посягательства. Потом я видел блестящий пиджак около Биг-Макса, как Ансберг пил чуть ли не на брудершафт с Тарасиком, как за столик звёздного продюсера подсел наш аранжировщик Вовка и кивал своей рыжей головой на речи диверсанта. В какой-то момент я даже почувствовал, что меня охватывает паника: если Ансберг затеял атаку, то это опасно.       После праздника вроде как и не поменялось ничего. Ещё неделя новогоднего чёса, потом две недели тишины. Петечка больше не появлялся на горизонте. И я успокоился. Как выяснилось, зря. В феврале Денис пару раз безбожно опоздал на репетицию. Потом я из окна увидел, как он выходит из эксклюзивной навороченной машины. На прямой вопрос, кто его подвёз, он смущённо ответил: «Одна фифа». Не знаю я вторую фифу в городе, которая бы разъезжала на красном Maserati с буковкой «А» из страз на капоте. Денис вдруг стал спорить по некоторым вопросам: то клуб ему не нравился, то гонорар, то сроки съёмок, то тема интервью. Я чувствовал — Дэн меня предавал. Он увиливал от разговоров, он отказывался приехать в гости, он не смотрел мне в глаза.       Конечно, я поговорил с Максом. Тот ничего не утаил. Рассказал, что Петечка созвонился с Дэном, что они договорились сначала о встрече на нейтральной территории, в каком-то ресторане. А в следующий раз Денису предъявили студию звукозаписи, познакомили с «ближним кругом» и даже свозили на консультацию модному стилисту. Теперь мой солист решил отбеливать зубы… Биг-макс открыто предупредил, что если его позовут, то и он пойдёт к Ансбергу — «без обид, я легко продаюсь», и добавил:       — Это Дэн мучится, не знает, как тебе обо всем сказать. Рефлексирует. Но не волнуйся, он всяко отработает до окончания контракта, но потом… В общем, ты бы сам с ним это обсудил.       И я поехал к нему домой — к ночи, чтоб наверняка. Теперь Денис не мог уклониться от объяснений. Он побледнел, потупил взгляд, нервно подбирал слова, раз сто повторил: «Но я так благодарен тебе, так благодарен!» Раз двести — «прости, прости, прости». Раз триста — «не забуду, ценю, уважаю». Я видел, что он впечатлён теми ресурсами и масштабами, что ему продемонстрировал Ансберг. Он ошеломлён теми перспективами, что открывались ему вдруг совершенно даром. Что я мог противопоставить? Взывать к совести, апеллировать к дружбе и преданности я тоже не мог. Кому они нахрен нужны в нашем деле? Это даже бы звучало глупо и унизительно. Поэтому пришлось напялить маску благодушия, печального, но благодушия. Но внутри что-то истошно визжало, до немоты, до тошноты.       У меня оставался ещё шанс оставить Дениса около себя, продлить контракт. Я поехал к Ансбергу, в его резиденцию — именной продюсерский центр. Плана толкового не было, да и впускать меня в его бетонный рай никто не собирался. Вертушка, стеклянная коробка на входе, серьёзный амбал в синей рубашке — всё против меня. Раздражённый, я вышел на улицу. И прямо у парадного лихо останавливается «рендж ровер», а оттуда несравненная краса выходит. Бойфренд нашего Петечки. Плечистый, длинноногий, кудрявый, пухлогубый, холёный. Аполлон в «Версаче». Аполлона зовут диковинно — Светозар. Виды его полуобнажённой натуры рядом с флакончиком мужского брендового парфюма влезли не только в каждую рекламную паузу и на каждый третий билборд, но и в сознание всех мечтательных гражданок необъятной страны и ближнего зарубежья.       Аполлон был недоволен — желваки играют, искры из зелёных глаз брызжут, дверцей безжалостно «бамс». Взглянул на меня, прищурился, как будто вспомнил:       — Э-э-э… Вы ведь продюсер «Денима»? — Я коротко кивнул. — Вы к Петру?       — Да, только не пускают меня… Может, ты мне поможешь?       — Кто бы мне помог! — И Светозар на холоде минут двадцать разорялся по поводу Дениса. Так и поговорили. Так и разошлись. К Ансбергу я не попал, не околачиваться же около центра подобно жалкому просителю, да и передумал после беседы со Светиком. Оставалось ждать.       Наш первый контракт был составлен наивно и впопыхах, поэтому по окончании проекта Денис сохранял за собой все смежные права на исполненные композиции, на имидж и даже на название группы. Наверное, можно было бы и пободаться, Ансберг пошёл бы на нехилые примирительные — не такая уж он и сука. Но мне не важны были деньги, мне нужен был Денис. На каждом новом концерте в те, как мне казалось, последние наши месяцы я ревностно следил за ним и замечал, как он изменился за это время. Из робкого мальчика в кепочке не по рангу он превратился в уверенного фронтмена со своей манерой пения. На сцене не крутился, не манерничал, с публикой не заигрывал и не общался, вёл себя так, как будто он один и поёт ради собственного удовольствия — отстранённо. Дэн всегда стоял очень близко к микрофону, редко снимал его со стойки, на особенно пронзительных моментах прикрывал глаза, мог запустить пальцы в волосы, поэтому никакой причёски, на голове вечный беспорядок. Извечные джинсы и чёрная длиннорукавная футболка с каким-то знаком в круге на груди. С одной стороны, недоступность и обособленность, с другой — демократизм и небрежность. Я заметил, что если люди танцуют, то всё равно поворачивают голову на исполнителя. Он притягивал. Как я мог его отпустить? А как не отпустить?       В те наши «последние месяцы» Денис стал пунктуален и послушен, особенно внимателен ко мне. На день рождения примчался с утра с вином и с сертификатом на полёт на воздушном шаре. Устраивал сюрпризы целый день, после кабака поехал ко мне, говорил, какой я офигенный, — в общем, чувствовал себя виноватым. Я тогда тоже изрядно налакался и в пьяном угаре лез к нему обниматься и целоваться, Дэн это и воспринимал как пьяный угар. Тогда же он мне проболтался о планах Ансберга: они, оказывается, уже приценились к некой композиции известного шведского хитмейкера, Петечка решил разворошить незнакомые российскому слушателю пласты португальского фаду*, он уже уговорил Дениса сделать причёску андеркат и заняться набором мышечной массы, чтобы выглядеть более мужественно и гламурно одновременно. В общем, всё то, что я не успел сделать или не додумался. Денис рассказывал мне это шёпотом, лёжа рядом на не расправленной постели, думая, что я уже сплю, пьяный в жопу. Но я был не настолько пьян, трезвее, чем он.       Это произошло всего лишь за несколько недель до окончания нашего контракта. Я был с Ксюхой. У неё очередной кризис: полаялась с любовником, набрала вес, поцарапала машину. Примчалась ко мне жаловаться на судьбу и, возможно, разрядиться. Она уже нафаршировала судака, накрутила какие-то сырные рулетики и выбирала фильмец попошлее, как позвонил Денис. Сиплым голосом он просил приехать за ним. Куда? Что случилось?       — Я не знаю точно, где я. Это за городом. Дача Ансберга. Ты знаешь, где это? — Я знал. — Прошу тебя, приезжай, я в таком говне, пожалуйста, ты же приедешь?       — Я приеду!       Ксюшка, конечно, не осталась дома чахнуть над судаком, увязалась за мной. Тем более что я выпил, а она не успела, будет штурманом. Нужно было отмахать семьдесят километров, нужно было максимально быстро добраться до Дэна. Он испуган и раздавлен. Я это понял сразу. Отвечать на глупые Ксюхины вопросы не хотелось, да и невмоготу — в груди сдавило так, что говорить трудно. Смолил всю дорогу под обиженное молчание своей боевой подруги. Уже когда въезжали в дачный посёлок, Денис вновь позвонил.       — Мы уже здесь! — кашляя в трубку, орал я. — Где тебя искать?       — Я рядом с дачей Ансберга, подъезжай туда, и я выскочу к тебе, — почему-то дрожащим голосом ответил Дэн.       Не дача, а «дворянское гнездо» просто. С колоннадой и вишнёвым садом, спускающимся к ручью. В усадьбе гремела музыка, мигал свет, удивительно, что около ворот нет охраны. Мы остановились, и я вышел из машины. Хотел было прикурить последнюю сигарету из пачки, как вдруг из кустов со стороны ручья выбежал Денис. Он раздет! Из одежды только телефон в руке и какая-то тряпка (или скатерть?) вокруг пояса. Неудивительно, что голос дрожит: на дворе май и ночь.       Дэна трясёт. И меня тоже. Заталкиваю его на заднее сидение, сам плюхаюсь туда же.       — Вот это пердимонокль! — восторженно встретила нас Ксюха. — Что босиком-то? Грязно же! Итить твою налево!       — Едем. Домой. — Я прижал к себе окоченевшее тело и не отпускал, пока Дэн не согрелся. Ни я, ни Ксюха ничего не спрашивали. Но Денис, конечно, всё рассказал, начал ещё в машине, как только успокоился.       — Пётр затеивал какую-то вечеринку. Но ни даты, ни места не называл, говорил, что будет для меня сюрпризом, будет моим «крещением». Я думал, что это случится только после того, как мы с тобой завершим контракт. И тут мне звонит Светозар: «Собирайся, заеду за тобой через пару минут, настал твой звёздный час!»       — Ты общался с Петечкиным дружком?       — Не особо. Он сначала фыркал, а потом вроде «привет-какдела-пока» выдавливал из себя. Так вот, я подумал, что мы поедем в какой-нибудь клуб. А он повёз меня на дачу. Сказал, что на ежегодную вечеринку, что Пётр его попросил меня привести, там уже все собрались. «Кто все?» — «Друзья и друзья друзей, ты сейчас входишь в наш круг, пора принять крещение. Считай, что ты главный персонаж!»       Я не особо следил за дорогой, да и бессмысленно, всё равно не понимал, куда меня везут. На дачу так на дачу. Светозар болтал всю дорогу, рассказывал, как они с Петром в Ирландии были. Дом меня, конечно, поразил. Внутри мрамор и стекло, шёлковые шпалеры и китайские вазы. Там и вправду уже был народ, но немного, человек восемь — все приятели Светозара. Музыка драмовая, все пили текилу, закусывали то ли конфетками, то ли таблетками. Ансберга не было, но все его ожидали, что якобы вот-вот и с толпой. Какой-то парень начал меня спаивать, запихивать мне в рот таблетки. Я уже было хотел убраться, звонил Ансбергу, тот недоступен. Вдруг Светозар объявил: «Пётр задерживается! Велел начинать без него!» Все захлопали, заулюлюкали и начали раздеваться! Догола! И… пиздец просто! Они начали сосаться, тереться друг о друга, поливать тела текилой — в общем, оргия. Я сначала обалдел от такого поворота, так и стоял чурбан чурбаном посередине комнаты, а когда уже пришёл в себя и устремился на выход, меня перехватили. Сзади, намертво. Кто-то задышал мне в ухо, зашептал: «Ну а ты для меня тут, золотиночка ты наша!» Это был Светозар. Я начал бороться и даже оказался сильнее. Но он крикнул, и пидарасы на меня накинулись, начали раздевать, душить, скручивать... Со смехом, с гиканьем, с какими-то прибаутками. Веселились они! Просто Содом и Гоморра. Мою одежду бросили в камин, телефон, ключи выпали, кто-то их пнул. Я грохнулся, на меня Светозар уселся, хуем своим по мне елозит, ржёт, кто-то руки-ноги держит… А этот ублюдок мне так сладенько втирает: «Хочешь с Петечкой работать, его денюжкой подтираться, будь добр — прими крещение! Все это проходили, и ты не переломишься! Сначала я тебя опробую, разработаю, а потом и Петя со своими ковбоями притопает! А ты тут готовенький, умиротворённый, смирный!» И эта блядь стала меня лапать и щипать за соски, за яйца, за живот, потом он решил мои ноги закинуть себе на плечи. Щас! Короче, я стал ногами молотить, попал ему в морду. Он визжит, как порося. Меня кто-то пинает, кто-то куда-то тащит, в рот кто-то лезет. Я сначала не понял, чем мне в рот? А это резиновый член. Просто пиздец… Они давай меня связывать, требовать, чтобы я член искусственный облизал… В какой-то момент мне показалось, что это всё не со мной, что это какой-то тупейший розыгрыш, что этого не может быть! Двое пидоров надрачивали на меня, прямо мне на лицо своей хуетой! А другие… Бля… этим самотыком резиновым…       — Тс-с-с… Не рассказывай! Бля… Как же так? — Я стискивал Дениса, меня колотило крупной дрожью, сердце бешено стучало. — Мы заявим на него!       — Нет, не заявим, — помотал головой Дэн. — Я сам виноват. Ты меня предупреждал, что у Ансберга разврат. А я повёлся на его связи, на его обещания…       — Они тебя изнасиловали? — это сурово спросила Ксюха с водительского места.       — Нет, то есть да — эту штуку засунули... Пиздец, как больно и ужасно. И вообще всё ужасно, я чувствую себя блядью.       — А почему остановились? И как ты выбрался? — опять Ксюха.       — Я понял, что Пётр позвонил. Светозар вдруг удалился из этой комнаты, а потом крикнул, что «хозяин на подходе», «чтобы оставили мальчика растягиваться» и валили в бассейн для омовения… В общем, меня оставили одного, голого, связанного, с резиной в жопе, в сперме на роже… Звезда танцпола, ёпта… Я попытался двигаться, чтобы развязать руки, но было больно… Да ещё и рыдать принялся. Полный пиздец… Вдруг в комнату быстрым шагом зашёл охранник, парень молодой, с бобриком на голове. Он поморщился. Вытащил из кармана нож, перерезал скотч на ногах и на руках и мотнул головой в сторону выхода. И ничего не сказал! Я, конечно, соскочил, дубину из ануса вытащил, схватил эту тряпку, чудом нашёл телефон, было не до ключей, и вон из дома. В сад, оттуда тебе позвонил, потом к ручью спустился, там забор заканчивается, по ручью его обошёл и спрятался в кустах.       — А Ансберг? Подонок так и не приехал? — грозно вопрошала Ксюха.       — Какая-то машина приезжала, но я не разглядел кто. Потом в доме веселье началось. А я вас ждал… И всё думал, что ты бы мог и не поехать, ты бы мог и обидеться на меня… Что бы я делал тогда?       — Я бы не мог не поехать…       Денис тогда заболел. Простуда. Хотя я думаю, что не только простуда — шок. Я его оставил у себя. Прятал от Петечки, лечил, никаких нравоучительных бесед не вёл. Позвонил в центр к Ансбергу, потребовал привезти ключи и вещи Дэна. Там ничего тупее не придумали, как прислать Светозара. Денис наблюдал из окна, как я забирал сумку… Зеленоглазый Аполлон (сегодня от «Ральфа Лорена») радостно помахал ему рукой и лукаво подмигнул. Красив стервец…       Через месяц мы подписали новый контракт. Денис, по-моему, и не читал, он на автопилоте ещё жил, оттаял только на море, куда мы отправились в июле. В сочинском конкурсе не участвовали, португальских песен не пели, андеркат не выбрили, но денег заработали. Осенью сняли первый клип — «На краешке Луны». Всё налаживалось.       Разумеется, Петечку мы видели неоднократно, шоу-тусовка — тесное место. Однако он к нам не подходил, своими рыбьими глазами смотрел мимо. Удалил, видимо, со своей орбиты. Светозара, кстати, тоже. Потому что как-то исчез парень: и с билбордов, и из богемной жизни. Не так давно я узнал, что он погиб. В банальной автокатастрофе — улетел в пропасть, где-то на горном серпантине Франции: мчал на европейской резине по заснеженным Альпам. Но это была совсем другая история, не связанная с Петечкой.       Бля! Я тоже не удержался на обледенелой дорожке и свалился, больно ударившись локтем. Еле собрал себя. Дальше уже не бежал — ковылял. Вот и дом. Когда доставал магнитный ключ, увидел, как трясутся мои руки. Как тогда в машине рядом с полуголым Дэном. Вдох-выдох! Досчитал до десяти и нырнул в парадную. Здесь только что прошёл ремонт, ужасно пахло нитроэмалью и дихлофосом. Союз ЖКХ и санэпидстанции. Взлетел на пятый этаж. Дёрнул ручку двери — открыто. Придурок!       Зашёл в тёмный коридор. Пахло алкоголем и чем-то тошнотным.       — Денис! Я пришёл!       Тихо. Никто не отвечал. ___________________________       *Фáду — эмоциональная, меланхолическая и страстная музыка Португалии, имеющая народные корни.