riot

If you feel so empty Если ты чувствуешь себя опустошенным, So used up so let down Словно тебя использовали и обманули, If you feel so angry Если ты ощущаешь в себе ярость, Just get up! Просто поднимайся!

***       Разрушающая волна невероятной силы отбрасывает машины, людей, вырывает с корнями остановки и, опаляя своим огнём, заставляет гореть даже металл. Эта мощная волна настигает нашу машину сзади. Такси переворачивается несколько раз в воздухе перед тем, как встретиться с землёй. Я смотрю на всё с неожиданным спокойствием. Никаких эмоций, никакого крика, только жутко мотает из стороны в сторону. Сколько раз взорвалось? Три? Четыре? Сколько из них приснится мне потом, если я выживу?       Я не знаю, дышат ли таксист и второй пассажир, я просто выбиваю ногами стекло, чтобы выбраться из этого непонятного куска железа, что раньше был машиной. Когда небо и земля поменялись местами во время приземления, я сильно ударился головой о верх автомобиля, и теперь место удара пульсирует болью, гоняя её по крови с адреналином и страхом.       Порезы по всему телу кровоточат, особенно сильно на лбу, и, хотя я почти не чувствую боли, кровь застилает глаза. Неужели так сильно рассекло? В руках стекло, в ногах стекло. Я ощущаю каждый инородный предмет в теле. В ушах неприятный звон, перед глазами плавают тёмные с белой окантовкой круги, а в ладони незадачливо вибрирует мобильник. Оторванные части тел везде. На бордюре, на капотах машин. Жмурюсь, стараясь смотреть только на собственные ноги, но мерзкие щупальца отвращения всё перехватывают в районе пупка, когда я вижу перед собой чью-ту руку с торчащей костью и разорванными мыщцами. Меня рвёт приступами, через примерно одинаковые промежутки времени, - желудок в постоянном напряжении, сжимается и разжимается. Мне тяжело дышать из-за спазмов. Крики, стоны, мольбы: всё смешивается в один непробиваемый звук боли. Она у всех и одновременно ничья. Сначала слышу вой сирен, а потом вижу мелькающие разноцветные бока пожарных машин с полицией и скорой помощью. Чем они отличаются? Я понятия не имею. Но это так просто: скорая, пожарные, полиция.       Лайтман-групп находится на следующей улице и здание даже не задело. Я понимаю, что мне нужна квалифицированная помощь или что-то в этом роде, но всё равно целенаправленно иду «по стеночке» к двери. Ни одной рациональной мысли, только херова прострация. Я так хочу, чтобы это эмоциональное и физическое онемение длилось всегда, не позволяя мне до конца осознать произошедшее. Так хочу потеряться. Как только оказываюсь внутри, почти сразу падаю в руки Торрес. В голове проносится столько мыслей, но все они блеклые и ненужные. Такие ненужные...       — Там в машине был ещё человек… его просто… он мёртв. Наверное, мёртв.       — Тебе нужно присесть, Локер, — успокаивающий голос появившейся из ниоткуда Фостер как-то пробуждает во мне чувства. Она приносит с собой запах фруктовых духов, тёплые руки на моём лице, а ещё она срывает чеку, возвращая мне разом все восприятие реальности. Вернее сказать, вернув меня к невыносимому давлению в груди. Потому что я вновь попадаю в смерч своих воспоминаний, бешеным потоком мелькающих перед глазами.       Ноги подкашиваются, меня тянет вниз цепляющая за сознание мысль: я, может, и жив, но не всем так повезло. Сколько детей погибло, сколько людей сегодня ощутят боль потери и всепоглощающий страх? Джиллиан ведёт меня в комнату отдыха, обрабатывает раны, даёт настойку и, кажется, пытается вызвать врача. От последнего я отказываюсь, а вот от похода в кабинет Лайтмана - нет.       В его обители слишком душно, словно воздух здесь на часть состоит из какого-то дурмана. И эти долгие, бессмысленные разговоры, ведущие в никуда… Я впервые за долгое время раздражаюсь по-настоящему. Лайтман точно знает больше нас о терракте, унёсшем столько жизней. Он выглядит таким самоуверенным, что его даже не нужно читать. Почему все бездействуют? Почему Торрес молчит на все эти резкие выпады в его Лайтмановском стиле. Он думает. Ему можно теперь всё?       — Папа! — в комнату влетает Эмили. Целая. Со всеми конечностями и без единой царапины. Меня невыносимо злит их беседа, эти Лайтмановы тягучие нотки в голосе, топящие моё самообладание в своём яде. Я так рьяно хочу получить ответ на свой вопрос «кто это сделал?», что уже совершенно не волнуюсь за Эмили. Вся эта игра в заботливого Локера — пустая трата времени.       — Там такой ужас, я застряла на 43. Что произошло? — Эмили жмётся к отцу, тычется лицом ему в грудь, хотя они уже почти одного роста, и я снова не понимаю эту поднимающуюся голову… ярости? во мне.       — Мы бы все хотели знать, что произошло, — я словно разрастаюсь из-за внутренней агрессии и ведь именно поэтому вступаю в дискуссию.       — Разойдитесь по местам, — Лайтман чуть наклоняет голову вбок и пристально смотрит в глаза. Почему эту его способность к полному владению моим разумом я открываю только сейчас? Ругательство почти срывается с кончика языка, как Риа уводит меня из кабинета за локоть. Из-за злости меня прошибает на дрожь, и в нашей каморке около студии экспериментов я крушу предметы. Только своё имущество, конечно. Ещё не обнаглел в край, как некоторые. Поэтому статуэтка стеклянного оленя, подаренного мамой, летит на пол и с оглушительным звоном рассыпается сотней осколков на полу. Мозг подсовывает мне ассоциацию, из-за которой я впадаю в ступор. Окровавленное автомобильное, поблёскивающее на солнце стекло, и стекло, искрящееся в свете настольной лампы. Грудную клетку обхватывают тиски и я бессильно падаю в кресло. Риа что-то лопочет про благоразумие, про успокоительное и снотворное, которое она оставит около компьютера. Она просит не уезжать пока домой и остаться хотя бы до её возвращения, и я киваю, соглашаюсь. Я всё равно больше не сяду в такси. ***       — Так значит, этот взрыв — дело рук террориста, который охотился на Лайтмана? — Я знаю, что зря полез в компьютер Фостер за информацией, знаю, что она будет злиться, и знаю, что простит. Потом, однако простит. Но я не знаю, почему второй раз за день у меня случается приступ неконтролируемой злости.       Весь остаток вечера я провожу за своим ноутбуком, рассматривая и формируя отдельные группы эмоций. Неотсортированного материала мало, но всё же он есть. Прошло семь часов с того взрыва, Торрес ещё не вернулась, хотя обещала, а я безумно хочу спать. Таблетки, скорее всего, пока не будут действовать: до сих пор я не могу контролировать сердцебиение, и возбудимость легко повышается. Ужасно. Я честно пытаюсь не смыкать слезящиеся глаза надолго, однако организм всё равно берёт своё. И я, воспринимая папку с документами как самую мягкую вещь на свете, проваливаюсь в сон. Точнее, в свой ожидаемый кошмар.       Непонятное место, безумно пугающее. Я вижу людей без лиц, лежащих навзничь. Их сломанные кости придают телам неестественный вид, будто эту бутафорию развели здесь ради хреновой шутки. Оглядываясь, замечаю в этом хаосе что-то неуловимо близкое. Я цепляюсь за это ощущение всей силой разума, пытаюсь анализировать, применить все свои способности, но не могу ничего выловить. В голове так же тихо, как вокруг. И хотя багровые тучи клубятся прямо надо мной, а под ними сверкают молнии, я ничего не слышу. Вакуум пропускает только радиацию, ведь так? Никаких звуков, никакого воздуха. Воздуха? Моя реакция донельзя похожа на мультяшную. Герой бежит к краю горы, а после несётся вперёд, хотя твёрдая поверхность давно осталась позади, и только когда смотрит вниз, в глубь этой тёмной, жуткой впадины, он наконец начинает подчиняться законам физики. Я задыхаюсь, понимая, что меня сдавливает полное отсутствие среды, а не её форма. Кислород, хоть немного кислорода… В критическом состоянии мозг работает втрое мощнее. Я наконец понимаю, что за деталь так изящно ускользала от меня и одновременно зудела своим присутствием на задней стенке мозга. Я вижу среди тонны трупов одну маленькую брошку на левом кармане твидового пиджака. Позолоченная кошка, вместо глаз у которой два сияющих сапфира. Мне стоит лишь поднять взгляд, и на сетчатке отпечатывается чужое искажённое страхом и болью лицо. У Торрес вырван язык, но она кричит, а вместе с ней беззвучно кричу и я.       Удар за ударом гулом отдаются в моей и так пострадавшей голове. Образ мёртвой Торрес сливается с живой, потому что я всё ещё не отошёл от этой яркой жуткой картинки. Риа взволнованно смотрит прямо в глаза и, кажется, грозит оставить синяк на запястье — так крепко вцепилась. Я мотаю головой и просто притягиваю к себе, обнимая. А ещё надеюсь, что слёзы смешаются с потом, стекающим со лба и висков       Риа вливает в меня сначала зелёный чай, а потом коньяк. А после снова чай, чтобы уж наверняка подействовало. Одна жидкость мешается с другой, расслабляя тело и совсем немного приводя разум в состояние помутнения. Я не отвечаю на реплики Торрес, только слушаю ее голос. Слушаю и мысленно благодарю любого из существующих богов за эту женщину, посланную мне.       Наш односторонний разговор длится часа три, не меньше, и всё это время я не двигаюсь, просто постепенно врастаю в её махровый диван, пропахший кофе и жимолостью. Риа засыпает в своём кресле во время рассказа про танцы в Мексике, оперевшись головой о руку, а я, кажется, пускаю корни в сиденье. Не хочу двигаться, не хочу моргать, дышать. Не хочу функционировать. Ощущение собственного тела приводит меня к отторжению. Я пока заперт внутри, варюсь на медленном огне собственного безумия — приходящего и уходящего. Цепляюсь за каждую мысль, надеясь удержать подольше, обсосать, словно мосол куриной ножки, таким образом отвлекаясь от всего остального. Звон будильника выводит меня из подвешенного состояния и напоминает, что меня до сих пор никто не уволил. Когда работаешь, главное не закрывать глаза надолго. Ты же знаешь, что увидишь, Локер. ***       Второй сон настигает меня в уборной, пока я ополаскиваю лицо ледяной водой в попытке прогнать невыносимое желание заснуть. На мгновение прикрываю веки и попадаю в продолжение своего кошмара, хотя эта часть никак не связана с предыдущей.       Это музей. Из того разряда, в где каждый вздох превращается в длинные звуковые волны, постоянно отражающиеся от стены к стене. Экспонаты, а это странные куполообразные предметы, накрыты плотной тёмной тканью. Вискозой? Над каждым подвешены лампы, обжигающие глаза своим пронзающим белым светом. Через мгновение шторки спадают вниз, открывая глазам собранных по частям людей. Буквально. Моя мать, сестра Кайра, Фостер, Торрес. В капсуле, заполненной водой, - мой университетский наставник, которым я всегда восхищался. Там, залитая зелёной жижей, моя первая любовь, а ещё Эмили и доктор Лайтман. Мельком отмечаю парадокс. Ненавистный учёный в одном ряду с самыми дорогими мне людьми. Их неаккуратно сшитые части тела пестрят своей уродливостью, у кого-то свисают внутренности, у кого-то вовсе нет руки или ноги. Я не могу оторвать взгляда от умиротворённого и спокойного лица Лайтмана. В жизни его почти невозможно увидеть таким. Абсурд и животное предчувствие опасности давят, но я стою на месте, отмечая каждую деталь, вырезая образы на корочке мозга. Ни тебе привычной саркастично-напряжённой складки на лбу, ни растянутых в презрительной улыбке губ. Так тривиально и просто, что не могу оторвать взгляда. В один момент рот Кэла открывается. Будто кто-то применил слоумоушен. Медленно одна губа отделяется от другой и тут же выражение лица Лайтмана меняется. Его разрывает изнутри непонятная мне сила, и это «что-то» поднимает во мне такую панику, что я срываюсь с места, движимый только знанием, что если не сбегу, то придёт конец. Я не вижу, но чувствую, слышу, как капсулы за моей спиной последовательно взрываются. Жижа внутри них расплёскивается, разъедает пол, и каменная плитка будто проваливается сквозь текстуры, оставляя чернь. И тут голову пронзает болью. Удар об угол раковины приводит меня в чувства, вырывает из безжалостного сна. Заберите у меня, пожалуйста, мозг. ***       Я самый бесполезный работник. Серьёзно. Весь день не могу сконцентрироваться, потому что из-за отсутствия сна болит голова. Кофе — это уже просто коричневая растворимая гадость в чашке. Никакого эффекта. По моим венам уже не кровь течёт, а кофеин. Я влил в себя пару литров точно. Идиот, с него теперь только сильнее хочется заснуть. Торрес смотрит с жалостью, и, наверное, только потому, что выгляжу, как зомби, вечер и ночь я провожу у неё. Риа уговорами затаскивает меня в свою квартиру, перед этим заскочив в супермаркет. Мы бродим между разноцветными полками, она говорит столько, сколько она не говорила со мной вообще. Это вызывает лёгкую благодарность. И главное — эти отвлекающие манёвры действуют! Просыпается желание просто болтать ни о чём, хотя мы только этим и занимаемся. Я уже пару минут уговариваю её на то, чтобы расплатиться наполовину, а Торрес только улыбается и отталкивает руку. Нас, видимо, принимают за пару, потому что у людей наши толкания вызывают улыбку, но мне как-то слишком плевать.       Я хорошо провожу время, разбирая пакеты, готовя с ней фаршированный перец и спагетти. Это правда уводит от того хренового состояния, в котором я непрерывно находился. Всё так незамысловато: смотреть на собственные руки, вычищающие семечки, или на Торрес, режущую морковь. Риа убирает за ухо выбившуюся из хвоста прядь волос и поднимает взгляд. Она кусает губу, сомневаясь, стоит ли озвучивать вслух все сомнения.       — Ты возвращался в свою квартиру? — звучит так непринуждённо, да и на самом деле нет ничего такого в моей однушке, чтобы бояться, но…       — Нет, я не очень хочу туда последние три дня. Я принял душ и переоделся на работе. Те вещи всё равно пришлось выбросить. — Торрес медленно жуёт хлеб, не отрывая взгляда от моего лица, а я смотрю на неё.       — Я знаю, что ты скажешь. Что я не продержусь долго в таком режиме и что туда нужно вернуться. И, хотя ночью в Лайтман-групп нет никого, кроме меня и работающей техники, там всё равно не так пусто, как дома, — я вытираю руки полотенцем и откладываю его в сторону. Мне хочется выговориться. — В квартире не на чем сконцентрироваться. Детали ускользают, а шум телевизора всё равно перекрывает мысли. У меня было так, я знаю, что это, Торрес. Да и ты можешь меня понять.       — И всё же ты не можешь вечно метаться по лаборатории.       — Не могу. — Потираю глаза подушечками пальцев. И мы молчим. Озвучили друг другу то, что и так знали. Разговор ради разговора привёл к дурацкой досаде. Риа собирает пустые тарелки и суёт в посудомойку.       — Постелю тебе на диване. ***       Щёлкает замок входной двери, поворачивается ручка, и я оказываюсь в своей небольшой обители. Фильтр пускает пузырьки воздуха в аквариуме. Интересно, гуппи ещё не подохли?       Стучу костяшкой пальца по стеклу. Вроде плавают. К счастью, не пузом кверху. Хотя всё равно придётся их выпустить "в море". Я настолько идиот, что не могу уследить даже за рыбками. Не жалея сыплю корма, а после падаю плашмя на вечно разложенный диван, занимающий больше половины комнаты. Остальное — техника и плазма. Как же невыносимо хочется спать…       Потолок, идеально ровный, белым квадратом стоит в глазах, кажется, навеки отпечатавшись на сетчатке глаз. Меня потряхивает, простыни прилипли ко спине, я весь горю изнутри. Дыхание кажется слишком громким, быстрым в этой пустой квартире. Тише, Локер, дыши чаще, но мелко. Ты привлечёшь этих тварей, и никто тебя не спасёт. Сиплый рык боли вырывается через плотно сжатые губы. Страх заполняет до отказа. Сердце уже качает не кровь, а этот ужас, ставший красной жидкостью в венах. Он течёт в мозг, вытравляя оттуда остатки здравого смысла, ставит на повтор эти мрачные картинки — воспоминания, — вызывая судороги. Холод сконцентрировался где-то в грудной клетке, мешая дыханию. Звук покачивания на стуле за стеной стих. Моё тело замерло, перестав подрагивать. Дверь дёрнулась под необъяснимым напором, но не поддалась. Когти, бороздящие дерево, кажется, прошлись и по моему телу. Дикий крик боли в пустую темноту. Я умру, умру, умру. Боже, упаси мою душу. Скрежет стихает, а сердце гулко бьётся в горле и кончиках пальцев. Страх берёт меня в кольцо своих ледяных объятий, и это похоже на сумасшедший круговорот. Только верчусь не я, а стены вокруг.       Секунда, за ней ещё одна. После агонии идёт ещё более сильная усталость, хотя она является причиной моего бреда. Мой мозг требует сна, каждый заход — одно и тоже, мне только хуже, долгий день борьбы с желанием закрыть глаза и снова сон со всеми вытекающими. Остатки моего третьего кошмара рассеивает первый луч солнца в комнате. С темнотой уходит тяжесть, но остаётся бессмысленность. Я правда теряю любую логическую цепочку. Разве стоит появляться на работе в таком состоянии? Получу только дозу раздражения и агрессии. Потираю глаза, сажусь. Всё ещё мокрая от пота рубашка противно липнет к спине холодной материей. Я роюсь в тумбочке, выискивая одну несчастную бумажку зелёного цвета. А ещё там красные убористые буквы, и это самое запоминающееся и самое дурацкое сочетание цветов для визитки психотерапевта.       — Что, Локер, попался мафии? Другой причины твоему отсутствию не вижу, — Лайтман вырывает из рук папку с моим просроченным отчётом.       — Ах, да это же тот самый, по гориллам, на который я дал тебе два дня, а сегодня уже седьмой! — Лайтман подходит вплотную, и я предсказываю каждое его действие: наклон головы, сведение бровей к переносице, искривление губ и мечущиеся по моему лицу глаза.       — Почисти зубы, — цедит начальник, и папка приземляется на стеклянную поверхность стола с оглушающим хлопком.       — Могу поклясться, у меня мозг вытек. — Шутить - это явно не твоё, Локер. Риа улыбается уголком губ и мягко похлопывает по плечу.       — Я прикрою тебя сегодня, куда бы ты там не собирался. — Слышится писк защитной системы, распознающий правильный код, почти неслышимый холопок дверью и тишина. Приём ровно в половину второго.       Доктор Винго говорит, что это самый долгий и сложный сеанс за его практику. Я вымотан и, пока жду рецепт на снотворное, притоптываю ногой. Хейл давит дежурную улыбку и просит оплатить на ресепшене. Смутно благодарю, хватаю куртку, на выходе отсчитываю гораздо больше, чем нужно, и выметаюсь быстрым шагом из помещения. Как же охрененно, что прямо в этом здании фармацевтический пункт.       Я сую рецепт в руки девушке, чьё декольте не сравнится с вырезом любой шлюхи на панели. Глаза слезятся от яркого света и множества разноцветных коробочек. Мне приносят целый пакет, она говорит, что это курс на полгода, наклоняясь через стойку так, что пуш-ап сдвигается и видно соски. Она правда пытается соблазнить меня? Я выгляжу как бомж-зомби, не брился чёрт знает сколько, и нормальный сон - сейчас моя единственная потребность. Загляну к ней, когда высплюсь. Может быть.       Драгоценный пакет с пилюлями летит на диван. Всего 6 пузырьков, грамм по 140, внутри голубые таблетки. Высыпаю на ладонь четыре штуки. Читать инструкцию нет желания и времени. Глотаю быстро, рассчитывая, что чем больше выпью, тем лучше. Встаю, чтобы убрать пакет на полку, но ноги подкашиваются, я падаю и засыпаю. Или теряю сознание от удара? …