riot

***       Стук в дверь.       — Можно войти, доктор Лайтман? — Торрес мнётся на пороге, сжимая подол кардигана.       — Ты уже вошла.       — Я знаю, что вы отправите меня работать дальше, но есть проблема, — Риа решительно садится в кресло перед Лайтманом, подаваясь туловищем вперёд. — Я не могу дозвониться до Локера. Позавчера он ушёл с работы раньше, вчера его просто не было, и сегодня его снова нет. Я набирала его телефон уже с десяток раз, сначала просто гудки, а теперь вообще недоступно. — Торрес двигает плечами, смотря на начальника исподлобья. Ей некомфортно и явно не нравится просить помощи у Лайтмана, но беспокойство расчёсывает всё изнутри. Усидеть в кресле за компьютером ей уже кажется невозможным.       — Вам покажется это сущим пустяком, но…       — Куда он ушёл с работы позавчера? — Торрес мнётся, потому что обещала хранить тайну.       — Я… я не знаю точно, вероятно, к врачу. У Локера были осложнения в восприятии сна после взрыва, и это мешало ему. — Лайтман смотрит задумчиво, лениво «вышагивая» по лицу Торрес глазами и вылавливая каждую эмоцию. — Я думаю, с ним что-то произошло.       — Ты знаешь, к какому доктору? — Кэл быстрым движением снимает ноги со стола, а ещё перестаёт корчить из себя напыщенного и великого судью, который решает, браться ему за дело или нет.       — Я вытащила это из его пиджака, — Торрес протягивает визитку Винго начальнику, — там сегодня выходной.       — С агентом ФБР на подвязках у таких докторов выходных не бывает, — Лайтман хватает со спинки стула пиджак, и стремительно покидает свой кабинет, а Торрес, опомнившись, через несколько секунд следует за ним. ***       — Откуда последний сигнал телефона Локера?       — Из его дома.       — То есть он не выходил оттуда с четверга?       — Это можно проверить только одним путём.       Голоса в презентационной смолкают. Рейнальдс жмёт губы, Фостер листает отчёты звонков и СМС с телефона Илая, Риа просто пялится на активную деятельность, которую развёл доктор Лайтман.       — Вы поедете туда? Ворвётесь в квартиру? — Риа запускает руку в и так растрёпанные волосы. Ситуация кажется абсурдной. Что, если Локер просто отдыхает от произошедшего с ним дерьма? Если ему просто нужен был выходной или что-то типа того?       — А что ты предлагаешь, милая? — Лайтман поднимает брови, разводя руками, — ну давай подождём, пока Локер сам придёт на работу. Точнее, его привезут. На опознание. В морг. Я, кстати, совершенно не против, работает он хреново. Или ты забыла, что сама подстегнула меня поднять ФБР для поисков? — Лайтман снова снимает слой за слоем с лица Торрес, докапываясь до истины и приводя из нерешительности в смущение. Риа готовится высказаться, что Лайтман сам позвонил Бену, но вовремя закрывает рот.       — Приготовь мне кофе. А мы с Рейнальдсом и Фостер быстро туда-обратно. Если он не выходил из квартиры, то уже запах разлагающегося тела по всей лестничной клетке. — Преувеличивает он, конечно, сильно, но тем самым немного снимает напряжение. Он перешагивает с ноги на ногу, как обычно делает, если находится в волнении или возбуждении, и, получив укоризненный взгляд от Фостер, начинает подталкивать Бена, чтобы тот двигался к выходу, пока Джил ободрительно гладит Риа по плечу.       — Всё будет хорошо, это пока даже не проблема.       — Я знаю. Знаю. Фостер быстрым шагом покидает помещение, оставляя Торрес одну. ***       Звонок раздаётся в однушке набором аккордов из какой-то явно любимой мелодии Илая. Лайтман дёргает руками, поправляя пиджак и звонит снова. После умолкающего звука нет ни единого намёка на движение внутри. Кэл осматривает замок и дверь в целом. Достаточно хлипкая.       — Сходи-ка, Рейнальдс, вызови ремонтного мастера, вскроем замок.       — Ты уверен?       — Ну конечно я уверен, — Лайтман энергично подгоняет Бена к лестнице, пока тот не уходит на достаточное расстояние, а после разбегается и бьёт ногой в промежуток между замочной скважиной и косяком. Фостер дёргается от неожиданности и безуспешно просит в пустоту остановиться, потому что Кэл снова набирает скорость и выносит дверь. С громким хлопком она ударяется о стену, а Лайтман уже быстрым шагом пересекает коридор, потому что из проёма торчит бледная рука.       Кэл опускается на корточки, нащупывая за отросшими волосами участок шеи, и пытается поймать пульс. Лайтман сосредоточенно прижимает пальцы к коже, и даже, кажется, не дышит, потому что белые пузырьки из-под таблеток вокруг распластавшегося Локера могут привести только к одному выводу. Кэл шумно втягивает носом воздух, когда слабый удар сердца приходит ему в подушечки пальцев. Лайтман подскакивает, предоставляя Локера Фостер, уже вызывающей скорую, изящно уходит от Бена, чьи ноздри раздуваются от гнева, и скрывается в темноте подъезда.       Локер не суицидник, он просто идиот. ***       — В общем, мать Шин увела у своей дочери жениха? Я ничего не хочу заявлять, но это…       — Аморально, — раздаётся из ниоткуда голос Локера. Торрес разворачивается на стуле так резко, что чуть не падает назад, и вскоре не разменивается на объятия. Это выглядит интересно для Лайтмана. Локер одной рукой придерживает Торрес, подорвавшуюся с места и шипящую что-то ему на ухо, улыбается, но смотрит на своего босса.       — Аморально глотать таблетки, когда у тебя есть для кого существовать, — небольшой радостный гул, поднявшийся с приходом Илая, вновь сменяется тишиной. Двое мужчин играют в невербальную борьбу, а вокруг скапливается напряжение. Его можно почти почувствовать физически, и, чтобы прекратить это, Торрес встаёт между своим начальником и своим другом, решительно прекращая своеобразный поединок.       — Вы даже толком нихрена не знаете, но уже спешите со своими выводами, — Локеру хочется врезать по надменному лицу Лайтмана, хочется вернуть ему всё, что накопилось за этот сложный период, хотя это и не имеет отношения к происходящему сейчас. Однако он лишь смотрит, прищурившись и этим самым сильно походя на Кэла.       — Ну так объясни, давай, радикально честный Илай. — Лайтман, кажется, впервые зовёт Локера по имени, и этим вырывает всех из ступора.       — Ничего я вам объяснять не намерен и вернулся, чтобы вы подписали заявление. — Ещё немного, и голос бы сорвался в никуда, раскрывая истинное состояние Локера сейчас. Оглушающий удар чёрной папки о стол и дурацкое ощущение дежавю. Это что, разыгранная сцена из какого-то популярного сериала? Или просто над ним насмехаются? Изощрённая месть? Что это, черт возьми?       Лайтман читает его снова, и это так бесит, так злит. Локер уверен, будь у него сейчас что-то в форме молотка, он бы раздробил эту черепную коробку, наблюдая, как вытекают гениальные мозги начальника. В том, что Лайтман гениален, Локер не сомневался.       — Подпишите, и я уйду.       — Нет.       — Подпишите, — его голос всё-таки ломается, но Локер стоит так ровно, расправив плечи, словно ему через всё туловище пропихнули твёрдый стержень.       — Я ничего не подпишу, — Лайтман вскидывает брови, подаваясь всем телом вперёд. Каждое его слово — жёсткий удар. Твёрдый, неизбежный. Или принять, или бороться.       — Подпишите чёртовы документы! — Илай срывается с места, обходя Торрес, так же, как срывается Лайтман, опрокидывая стул. Они врезаются друг в друга, цепляясь кто за что: за воротник рубашки, за шею, волосы, за пиджак. Лайтман оскальзывается и получает удар в ухо, превращающий мозги в смузи. Дрожь расходится по телу, Кэл падает на спину, делает быструю подсечку, и Локер валится сверху на него. Торрес и Фостер уже не лезут, просто уходят подальше, за пределы комнаты.       Лайтман больно впечатывает Локера в угол стола бедром, зажимая тому горло, надавливая, чтобы тот распластался на столе. У Илая торчит стекляшка в губе, наливается синяк на щеке и течёт кровь из левой ноздри. Лайтман так близко, что их дыхания мешаются. Горячее с горячим. Ментоловая паста с запахом… это что, бренди?       — Я не подпишу твоё заявление, потому что ты останешься на этой работе, — рычит Кэл Локеру прямо в губы, не ослабляя давление на сонную артерию, — ты не опозоришь меня, свалив, как крыса, к Рейдеру или куда ты там собрался. Я тебе такого, Локер, не позволю. Ты работаешь на меня, — Кэл срывается на хрипящий крик, — ПОНЯТНО ИЛИ ОБЪЯСНИТЬ?       Лицо Илая налилось кровью, но он не двигается ни секунды. Его мечет из крайности в крайность. Лайтман хватает кончиками пальцев стекляшку, вырывая из воспалённой плоти. Илай дёргается и сдавленно вскрикивает. Кэл безумно улыбается, и это лицо, залитое его же кровью, выглядит самым опасным лицом во вселенной. Лайтман вдавливает осколок в кончик своего языка, с которого теперь тоже хлещет кровь. В крови Лайтман топит последний остаток самообладания, и, не ища более хреновых для себя последствий, отпускает Локера. Илай скатывается на пол, перед его глазами ножка стула, которая вскоре сменяется сапогами Торрес, а разобранная на части презентационная — вновь её квартирой. А ещё алкоголем и яростным, грубым сексом. Это первый раз, когда Локер делает больно и не собирается останавливаться. ***       — Ты в порядке, па? — Эмили кутается в одеяло и смотрит испуганно на собственного отца, положившего голову на руки перед пустой на половину бутылкой коньяка.       — Нет, детка. Не в порядке. Я точно не в порядке.       — Я обработаю, — Эм оставляет одеяло на диване и притаскивает аптечку. Пока Кэл чувствует только неприятное пощипывание, потому что остальное глушат коньяк и адреналин, пока ещё не полностью выветрившийся из крови. Эмили заклеивает висок, ухо и разбитый подбородок. Потом - два рассечённых пальца и оставляет рядом аптечку на всякий случай. И Лайтман тихо радуется, потому что для языка тоже понадобится что-то вроде мази.       — Ты уверен, что мне не стоит остаться? — Эмили кусает нижнюю губу, обнимая сама себя за плечи. Ей страшно. Каждый раз страшно. Смотреть на своего отца, только что вернувшегося оттуда, где ему сделали больно. Кэл аккуратно целует дочь в висок и отправляет в постель. Просто у него ещё есть задание — надраться в полное говно. Потому что Лайтман чувствовал себя таким обмудком последний раз чёрт знает когда. Удовлетворённым достигнутым результатом обмудком. ***       Риа готовит на завтрак чай с молоком и омлет с сыром. Я чувствую себя растерянным. Это такое странное чувство. Оно не неприятное, нет. Пустоту внутри, правда, можно описать только одной фразой: вырви душу. Нет намешанного дерьма в голове или каких-то мук совести. Я просто знаю, что нужно извиниться перед Торрес. За вчера. Я не представляю что она почувствовала, когда получила пощёчину и шипящий приказ заткнуться. Вспомнила отца? Ощутила себя изнасилованной, использованной? Не знаю как себя вести, потому что в любом случае буду скорее дегенератом, чем достаточно искренним. Где твоя в жопу не сдавшаяся честность, Локер?       Меня беспокоит произошедшее не только в квартире, но и в офисе. Зато может хоть теперь мне позволят с улюлюканьем в след, но покинуть Лайтман-групп? Разве Лайтман будет терпеть такое отношение? Такое невежество. Мне всегда казалось, что у Лайтмана только две правды: семья и собственное достоинство. Неужели самого факта, что я вышел из-под контроля, недостаточно? Ну да, разве что он не додумал вчера мысль: ты не уйдёшь без моего разрешения, но я тебе разрешаю. В пьяном состоянии и не такое случается. А то, что он был пьян, в этом нет сомнений. От него так разило жжённым вином, что один глубокий вдох, и ты сам пьян.       Стыд перед Торрес отдаёт горечью. Я херов ублюдок. Не открытие, конечно, и констатация факта не меняет сути, однако я долго и невнятно прошу прощения. Риа прощает, но я чувствую, что это последний раз, когда я посещаю её квартиру. ***       Лайтман срывает с меня наушники и тащит с Торрес к экрану. На огромной плазме высвечивается тёмная, но различимая картинка. Я выщёлкиваю комбинацию на клавиатуре, прибавляя яркости и стараясь повысить чёткость. Похоже на подвал или что-то в этом роде. Слева помещение освещается тусклыми фиолетовыми лучами. Камера какое-то время фокусируется на столе. В горле пересыхает, когда я замечаю край садовых ножниц, покрытых запёкшейся кровью. Что за дурацкий трейлер для дешёвого ужастика?       Изображение дрожит и дёргается, за кадром слышится копошение и тяжелое мужское дыхание. Наконец на картинке появляется человек, подтаскивающий за волосы к себе хрупкую девушку, и это… Эмили. Меня что-то перехватывает вокруг груди. Такой страх меня сковывал только в тот проклятый день, когда псих с оружием, этот Матесон, тряс заряженной пушкой в полуметре от лица Лайтмана. Выражение убийцы, человека на самом краю, который вот-вот нажмёт на спусковой крючок, и начальник, готовый словить свинец в висок, но не дать убить настоящего преступника. В глазах Эмили слёзы. Я почти слышу, как они разъедают Лайтману душу. С шипением, словно капнули серной кислоты. Точнее, выплеснули целый бидон. Хриплый хохот отдаётся мурашками по спине и рукам.       — Поздоровайся с папочкой. Давай, помаши ему ручкой, — нотки безумия сквозят в его голосе, а ещё невысказанный смех. Я кидаю взгляд на Лайтмана. Вся его поза — боль, смешанная с самой жестокой яростью. Такому человеку не нужно оружие, он способен разорвать другого и без него.       — Перенёс операцию на горло, — у Фостер побелели пальцы, так сильно она сжимает плечо Лайтмана. Джилиан выглядит такой невозмутимой. Настолько вызывающе раскидывается своей стойкостью, что совершенно не вписывается в атмосферу комнаты. Но её внутренний щит дрожит под натиском стресса. Мужчина приставляет нож к груди Эмили. Он ведёт рукой вниз. Лезвие только с наточки. Острый кончик следует за рукояткой, оставляя после себя распускающуюся ткань футболки. Это происходит так медленно, с таким вожделением. Я неотрывно слежу за тонкой кровавой дорожкой на коже груди и живота. Тянет блевать.       — Я хочу, доктор Лайтман, чтобы вы поняли, какого это, когда у вас отнимают самого близкого человека просто потому, что кто-то другой считает это правильным. — Замах справа налево лезвием, приглушённый старой тряпкой крик Эмили и конец записи. Лайтман с мычанием сносит шкаф для приборов. Кэл рассекает кожу на руках о стекло, выбивает ногами сиденье из стула, скидывает на пол монитор от компьютера, опрокидывает стол с документами - в общем, творит что-то громкое и пугающее. Его состояние — полное безумие, потоком рвущееся наружу и вытекающее через каждый его порез. Лайтман успокаивается только через пару минут, садясь на пол и обхватывая голову руками. Я стою между Кэлом и Фостер, и, видимо, сам не осознаю, для чего и почему делаю то, что делаю. Просто с размаха бью ему в лицо. Если его отрезвляет физическая боль, то пусть наконец придёт в себя! Ещё не время думать, что теряешь землю из-под ног.       Лайтман привлекает ФБР, поднимает все свои связи. Через 13 часов наших поисков, продвинувшихся разве что на пару шагов, Лайтман выглядит невероятно постаревшим. Я пытаюсь отдохнуть пару минут от компьютера и в качестве разминки блуждаю по его лицу глазами. Но мне не за что зацепиться. Его состояние — это весь Лайтман целиком, а не отдельные, залёгшие под глазами тени или пара морщин, глубоко врезавшихся в его кожу. Линии, остающиеся навсегда. Они, быть может, определяют глубину отчаяния, в котором пребывал человек? Напишу об этом диссертацию. Если меня таки не уволят.       Торрес раздаёт всем кофе, сваренный в турке. Крепкий, действительно быстро приводящий мысли в порядок и изгоняющий усталость. Я поднимаю архивы на одного давнего Лайтмановского клиента совершенно случайно. И если бы не идея Рейнальдса прочёсывать весь список в поиске зацепки, я не знаю, смогли бы мы увидеть Эмили ещё раз.       Захват давно всеми забытого продовольственного склада проходит гладко. Группа с одного входа, группа с другого. Остальные рассортированы по территории. Лайтман, конечно, в окружении специалистов, тоже идёт внутрь.       Эстер Йоку, 46 лет, вдова. Дело её мужа было завершено досрочно не без помощи показаний Лайтмана. Глава наркодиллеров всего Вашингтона, Закари Йоку, был убит во время отбывания пожизненного. Эстер провела 17 лет в бездумном существовании. Движимая местью, она долго искала Лайтмана и способы добраться до него. И Фостер была немного права. Мы думали, что это мужчина, поэтому и искали мужчин. Но Эстер перенесла операцию на горло в 1986. Это было зафиксировано в деле о мошенничестве, где она привлекалась как подозреваемая. Бесконечная фильтрация информации, её сортировка и разбор полностью забили мне голову. Но Эмили, прижимающаяся к отцу, дрожащая всем телом и душой Эмили… она того стоила. С того момента, как видео отобразилось на щитке презентаций в лаборатории, прошло 25 часов. Сумбурных, напряжённых. Сутки и ещё один час. Такого дела у Лайтман-групп ещё не было. С какой стороны ни глянь. Кстати, Йоку скончалась в машине скорой помощи от выстрела в живот и последующего разрыва печени. В той суматохе не было понятно, откуда прозвучал второй выстрел, но могу поклясться, что видел блеснувшую сталь у Лайтмана во внутреннем кармане пиджака, когда он выбирался из машины.