w r o n g . o r . n o t

Хосок открывает дверь своей квартиры, заходит в прихожую и наслаждается такой непривычной в последнее время тишиной. Он блаженно улыбается и вкушает каждую минуту уединения. Но около двух часов спустя его идиллия нарушается вместе с громким щелчком замка. Чонгук заходит в комнату и, без какого-либо стеснения, располагается в кресле напротив кровати. Хосок требовательно протягивает ладонь в его сторону и, даже не глядя на донсэна, произносит лишь одно слово. — Ключ. Чонгук супится как маленький ребенок и хнычет: — Ну, хён! Мне так скоро придется искать нового мастера: этот уже подозрительно на меня косится, когда я прихожу за очередным дубликатом. — А ты просто возьми, и перестань их делать, — сухо отрезает Хосок, даже не давая донсэну надежду на жалость. Чонгук трагично вздыхает и заламывает руки, но внимания на этот спектакль никто не обращает, и ему приходится смиренно выполнить просьбу хёна. Хосок крепко сжимает ключ в своем кулаке, а его донсэн садится рядом с ним на кровати и вглядывается в экран компьютера, слегка щурясь. — О, ты смотришь фильм. — Спасибо, я заметил, — язвит старший, а затем добавляет более холодным тоном. — Руку с коленки убрал. Чонгук разочарованно похлопывает по ноге Хосока, но ладонь все же перекладывает на покрывало и бросает опечаленный взгляд в окно. — Хён, а мы ведь будем страстно целоваться в конце твоего фильма? — Зачем? — Это, конечно, не кинотеатр, но все равно будет романтично. — Ах, да. Документальный фильм про концлагеря ведь отлично для этого подходит. Чонгук окончательно отчаивается и, пока Хосок по-прежнему не уделяет ему даже скудного взгляда, начинает страдать ерундой, совершая поползновения то в одну, то в другую сторону, в итоге устраиваясь головой на коленях хёна. Хосок поначалу хочет его согнать, но потом понимает, что и сам не слишком против. Тогда он запускает пальцы в волосы донсэна и пропускает пряди сквозь пальцы, все так же глядя в экран. — Хён, а хочешь я пока рамён сварю? — Валяй. Чонгук уходит, и Хосок слышит, как тот гремит посудой на кухне. Старший надеется, что его донсэн не спалит ему всю кухню, и отмечает про себя, что с чаем в прошлый раз тот все же справился. Возвращается Чонгук следом за очень аппетитным запахом, от которого у Хосока сразу же урчит в животе. Тот преисполнен ожиданий, но все они рушатся, когда младший ставит перед ним одну большую тарелку с лапшой, из которой торчит две пары палочек. Старший поднимает на Чонгука вопросительный взгляд и ждет объяснений. — Ну, знаешь. Это как в том мультфильме про собак. Будем втягивать рамен с разных концов и чмокаться на середине. — Я не понял. Это намек на то, что есть не будешь ты, или на то, что есть не буду я? Чонгук обиженно скулит, но затем все же соглашается просто есть из одной тарелки без всяких ухищрений, но при условии, что ключ, конфискованный сегодня, Хосок все же вернет. Поначалу все идет хорошо, но затем младший все же совершает несколько покушений, Хосок ругается и отбивается палочками, а лапша оказывается размазанной по всей кровати. И в этот момент у Чонгука в голове срабатывает рефлекс «надо бы разрядить обстановку», поэтому он опрокидывает хёна на испачканное покрывало и, не принимая возражений, целует. Вырывается Хосок не скоро: к тому моменту он успевает втереть рамен и в свою одежду, и в свои волосы. Младший до идиотизма довольный, а Хосок до идиотизма грязный: он соскабливает прилипшую лапшу то с шеи, то с поясницы, которая пострадала, когда футболка задралась во время ожесточенной борьбы за лидерство свободу. Чонгук становится менее довольным, когда его заставляют все стирать вручную, потому что стиральная машина в этой квартире уже давно стала лишь элементом декора. Хосок становится менее грязным, когда после большой стирки принимает душ, а Чонгук снова становится счастливым, потому что обжиматься с мокрым хёном «поднимает не только настроение». И Хосоку уже начинает казаться, что эта повседневность с надоедливым донсэном — лучшее, что с ним могло случиться.