Расправь крылья

Найл не рассчитывал больше увидеть Гарри. Думал, его переведут в другой блок или он уволится, но не произошло ни того, ни другого. Гарри просто отсиживался в кабинете, помогая Лиаму и Биллу с документацией, изучая старые дела, выполняя мелкие поручения, минуя камеры заключенных, отправляя туда кого-нибудь другого, если возникали дела. Иногда он заходил в медицинский пункт, чтобы сидеть там на холодном пластиковом стуле, опустив голову, слушая, как Луи мурлычет что-то себе под нос, занимаясь своими делами. Единственное, что он знал — Лиам регулярно приносил Найлу книги. Молча просовывал в камеру. Может, знал, что Хоран сходит с ума. Правда, теперь книг было мало. Найлу нужен был Гарри. Его голос. Его глаза. Тепло его рук через решетку. Гарри... Гарри было нужно тоже самое. Один раз Луи отвлекся от своих пробирок, чтобы заварить кофе. Гарри поднял голову — запах обжаренных зерен привлек его внимание, правда, он не сказал бы, что особенно хочет пить сейчас. Луи как и всегда был одет в свой серый свитер. Возможно, ему было холодно. – Мне было столько же, сколько и тебе. Ему чуть больше, – сказал Луи, разливая кофе по чашкам, хотя Гарри не просил. Стайлс понял, что будет история. Голос Томлинсона сейчас напоминал голос Хорана, когда он рассказывал ему свою историю. – Я должен был догадаться, что парень, расчетливо убивший троих человек, попытавшийся спрятать тела и перевалить вину на другого, не может быть способен на какие-либо чувства. Но я был таким же сопляком, как ты и у меня была вера в людей. Я был обделен вниманием, и этот парень заметил это и буквально давил на меня. Он говорил, что любит меня, что он исправился. Что я должен дать ему шанс быть счастливым хотя бы то недолгое время, пока он будет жив. Он был таким обаятельным, с такими... понимающими глазами... У многих из них бывают понимающие глаза, знаешь ли. Они не сразу становятся зверьми. Но тогда я не знал об этом. А если бы и знал, я не думаю, что это остановило бы меня. Я вошел в камеру, и... Луи расстегнул халат и задрал свитер. Чуть пониже ребер было несколько небольших, но, сомнений не было, глубоких шрамов. – Самодельный нож. Понятия не имею, как он его наточил, кто дал ему эту железку... Было больно, но не тут, – Луи очертил пальцем шрамы и переместил его на грудь, где угадывалось сердце. – Вот тут, понимаешь? Гарри кивнул, наблюдая, как Лу опускает свитер. Несколько секунд он молчал, но Гарри, как опытный слушатель понимал, что история не окончена. – Мы обыскали потом все камеры. Кроме марихуаны, конечно, ничего не нашли. Только легче от этого не стало. Гарри хотел сказать, что Найл не такой, но просто молча пил свой кофе. Луи обжегся, и Гарри ничего не мог с этим сделать. Даже если бы все преступники мира надели венки из ромашек и пробежались бы по альпийскому лугу, хихикая и напевая песни о веселых овечках, Луи бы не поверил. После такого не верят никому вообще. – Я рад, что у тебя не так, – Луи дотронулся до своего живота уже через свитер. Каждый раз, когда его пальцы дотрагивались до шрамов сквозь ткань — он вздрагивал. Стайлсу это не показалось странным. Вероятно, Томмо знал точное местоположение каждого. Кудрявый живо представил, как Лу проводит часы перед зеркалом, разглядывая следы, оставленные тем, кому он поверил, хотя не должен был. Что же, теперь понятны причины его беспокойства. Поэтому Гарри немало удивился его фразе. Это никак не вязалось с его предыдущими мыслями. Томлинсон слабо улыбнулся, чем отдаленно напомнил кота. – Я могу что-то сделать для тебя? – Вообще-то можешь, – вдруг сказал Гарри. Он заметно оживился, словно мысли о Найле помогли ему воспрянуть духом. Томлинсон склонился поближе, внимательно слушая. На следующее утро Найл не получил свой завтрак, и это немало его расстроило. Обычно он вел себя тихо и спокойно, стараясь не привлекать внимание и не бесить никого из надзирателей, но сегодня, чувствуя, как в животе умирает кит, Найл буквально запаниковал. Он и так чувствовал себя истощенным. Побродив по камере взад-вперед, он, не выдержав, прижался к решетке и, чтобы привлечь внимание, высунул из нее руку, размахивая ей. – Эй! Эй! Как же завтрак?! Эй, босс, ты чего! – Найл смутно видел силуэт в конце коридора и понимал, что его обделили специально. Желудок снова заурчал, и Хоран не выдержал. – Это произвол! Я ЗНАЮ, что скоро умру, но это не повод морить меня голодом. Я тоже человек, между прочим! Заключенные из соседних камер одобрительно загоготали. С некоторыми из них у него уже сложились довольно неплохие отношения, на сколько это вообще возможно в тюрьме. Свою обреченность понимали все, поэтому не видели смысла ругаться друг с другом, отравляя последние дни существования. Здесь приветствовали тишину и покой, хотя попадались и неприятные субъекты. Чтобы привлечь внимание преступники заколотили по решеткам, кто чем может и, срываясь на крик, тоже спрашивали, почему Хорана обделили с завтраком. Сегодня он, завтра кто-то из них... так не годилось. И Найл, если честно, не ожидал, что они сделают это для него. – Вы там охренели? – заорал старик из соседней камеры. Всю свою жизнь он перебирался из тюрьмы в тюрьму и Найл знал, что его жизнь кончится не на стуле. В камере, но не на стуле. Только письмо придет. Силуэт в конце коридора сдвинулся с места и направился в его сторону неторопливым шагом. По мере приближения Найл различил врача. Луи ему не нравился. От него попахивало стукачом или вроде того, так думал Найл. И еще Хорану казалось, что это его вина, что Гарри не приходит навестить его. Впрочем, падать в грязь перед этим типом он не собирался, как бы сильно ни любил еду. Поэтому его губы вытянулись почти в тонкую нитку, чтобы с них не сорвалось ни одно слово мольбы. Томлинсон подошел к его камере и слегка улыбнулся. Найл, не сдержавшись, улыбнулся в ответ. Не то чтобы искренне, но миролюбиво. – У меня для тебя подарок, – сказал Луи, помахивая перед носом Найла аптечкой. Хоран поднял брови, думая о том, что он мог ему принести. Счастье в шприцах? Ангела он Томлинсону не напоминал. Но что-то теплое Луи уловил от него, и ему стало немного спокойнее. Томлинсон открыл аптечку. В ней совсем не было медицинских принадлежностей. Только что-то объемное, завернутое в бумагу для бургеров с логотипом знакомой забегаловки. Найл сглотнул слюну, чувствуя до боли знакомый запах, но она снова собиралась во рту и мешала думать. Бургер плавно перекочевал в его подставленную ладонь. Ей-богу, Найл тысячу лет уже не ел фаст-фуда. И думал уже никогда не доведется ему. Луи как-то пакостно улыбнулся, и Хоран недоверчиво покосился на еду. Иллюзия спала. – В чем подвох? Там крысиный яд? – Кто знает, – пожал плечами Томлинсон, забирая у заключенного бумагу для упаковки и сминая ее в ком. Найл нетерпеливо переступил с ноги на ногу. – Внутри может быть, что угодно. С этими словами он развернулся и неторопливо направился к выходу, насвистывая что-то. Найл, прищурившись, поднял булку. Поверх котлеты, сыра и салата было сердечко из кетчупа. Присмотревшись, Найл увидел что из под котлеты торчит бумажка. Перепачканная жиром, она еще хранила надпись, сделанную шариковой ручкой. «All the love, H». Найл сжал ее в руках и безжалостно вцепился в бургер зубами. Слезы катились по его щекам, подсаливая булку. *** – Его казнь уже завтра, – как бы невзначай сказал Лиам, посмотрев на часы. Только что прозвенел отбой. Гарри вздрогнул. Это была первая казнь, на которой ему разрешили присутствовать. До этого были еще три, но Саймон не позволял ему быть на них. – Я знаю, – безжизненно проговорил Гарри, делая вид, что роется в бумагах. Он думал об этом каждый день, но так ни к чему и не пришел. Как он совладает с собой? Успеет ли он успокоить Найла? Что увидит в его глазах, прежде чем их скроет маска? Гарри боялся, что у него случится истерика. Внезапный хлопок по его столу, заставил Стайлса подскочить. Он увидел перед собой ключи, ранее изъятые Пейном. – Какая-то свинья, представь себе, забыла поменять ленту на камере, так что, вероятно, до самого утра мы не увидим, что происходит в D-блоке, – притворно застонал Пейн и хлопнул себя по лбу. – А я, придурок, еще и ключи где-то обронил. Гарри поднял брови. Луи, стоявший рядом, улыбнулся и подошел к Пейну. – И как назло, я потерял фонендоскоп перед казнью, – Луи обреченно покачал головой, цокая языком. – Кто же мне поможет? – Кошмар! Катастрофа! – Пейн обхватил голову руками и с ужасом уставился на Томлинсона, который издавал по пять жалобных вздохов за десять секунд. – Я помогу тебе. Завтра без этого никак. Секунду Стайлс соображал, а уже через мгновение схватил ключи со стола, на ходу выбегая из кабинета. Он уже не видел, как Пейн положил руку на плечо Луи, но его это и не интересовало. Найл еще не спал, сидя на своей койке. Да и как уснуть за день до собственной казни? Как он вообще мог спать в тюрьме? Боже, ответы на эти вопросы были немыслимы даже Господу, к которому он обращался, слушая тишину в их блоке. Он был обрит наголо и выглядел, прямо скажем, уже не по ангельски. Осунулся, исхудал, побледнел. Прогулки во дворике тюрьмы не давали ему столько солнечного света, сколько ему было нужно. Хоран успел как-то ночью рассказать ему, что у него быстрый метаболизм. Видимо, еды ему в тюрьме не хватало. В тюрьме много чего не хватало, но никто и никогда не жаловался. Кому и на что? Это не курорт, не гостиница. Это было место исправления и наказания. Или только наказания. – Ангел, – позвал Гарри. Найл сжал что-то в кулаке и обернулся. Его глаза были полны слез, которые он пытался незаметно смахнуть кулаком. Видимо, он стыдился своего вида, потому что даже в сумраке Стайлс видел красные пятна на его щеках. – Ты прекрасен. Найл покачал головой. – Прекрасные люди не убивают. – Покажи, что в руке, – проигнорировал Гарри. Найл подошел к решетке и вытянул руку. Гарри раскрыл его ладонь. Жирная, перемазанная пятнами мясного соуса бумажка. «All the love, H». Ключ скользнул в замочную скважину. Гарри зашел в камеру. Лицо Найла оказалось в его ладонях. Его взгляд заблудился в голубых глазах, все еще напоминавших необъятное небо. Его губы оказались на обветренных, обкусанных губах заключенного, его язык проник во влажную глубину, теряясь в горячем дыхании. Стайлс почти не думал. Где-то в подсознании он надеялся, что Найл тоже не думает. Он хотел быть его моментом. Хотел, чтобы неумелые ласки, торопливые горячие поцелуи помогли ангелу расправить крылья, чтобы завтра... нет, никакого завтра. Боже, пусть будет только сегодня. Найл тихо всхлипывал, но его голос отдавался по коридору слишком громко. Гарри сцеловывал стоны с его губ, ему не хотелось делить ангела с этим местом, не хотелось, чтобы это происходило на твердой койке, но сейчас у него не было выбора. Он бы не отказался от того, чтобы это было более неловко, возможно, в машине или в кинотеатре, но не в тюрьме, но был ли у него выбор? Гарри не знал, он мог лишь вздыхать в такт каждой фрикции, крепко сжимая Найла за предплечья. И когда Гарри достиг пика — почти одновременно с Хораном, чьи глаза странно блеснули в темноте — он понял, что не может допустить, чтобы все этим закончилось. Он снова взял лицо Хорана в свои ладони, едва тот отдышался. – Ты не можешь умереть. Давай свалим отсюда. Камеры, – Гарри понизил голос, чтобы ни одна живая душа не слышала. – Отключены. Я выведу тебя. Угоним машину и будем утром уже далеко... – Замолчи, – Найл закрыл ему рот ладонью. То ли сквозняк, то ли сама мысль о предложении Гарри заставили его вздрогнуть. – За одно только предложение ты загремишь лет на пять. Я в порядке. Понимаю, что заслужил это. Ты думаешь, я не знал, когда сказал им вызывать полицию, что все этим кончится? Я принял решение. Смирись с ним, Гарри, пожалуйста. Никто, кроме бога, не имеет право вершить правосудие над людьми. – Ангелы могут. – Тогда они становятся падшими, Гарри. Гарри знал, что заключенные часто не могут уснуть в ночь своей казни, но Найл заснул. У него на груди, в полу-сидячем положении, обнимая Стайлса, не обращая внимания на теплые слезы, падающие на его лицо. В шесть утра Лиам вывел его из камеры Хорана. Найл не проснулся. У Гарри тряслись руки, и он пытался прятать их в карманы, но его все равно трясло. Он слушал, как Саймон зачитывает приговор Хорану, который сидел со спокойным лицом и внимательно слушал. Он смотрел, как Найл идет по коридору. Как в первый раз, держа руки за спиной. Только на этот раз он был обрит, хотя глаза по прежнему светились голубизной небес и голова была обращена вверх, словно он видел солнце сквозь потолок. Он шел по коридору, но Гарри казалось, что он поднимается по лестнице на небеса. В его смиреной позе было что-то покорное и божественное. И если это не игра света, Гарри почти увидел нимб над его головой. Он аккуратно переступил через порог, войдя в комнату, где он в последний раз услышит голоса людей, увидит свет, который позже сменит тьма. Она и накроет его полностью. Гарри чувствовал, как сердце разрывает грудь, колотясь о ребра, словно птица о прутья клетки. «Сделай что-нибудь! Забери его отсюда!» – орал рассудок, пока внутренности Стайлса медленно крутили через мясорубку. Хоран прослушал молитву, повторяя каждое слово за священником. Гарри казалось, что он знает ее лучше священника, потому что несколько раз он даже опережал его. Электрический стул не напугал его. Найл посмотрел на него, пожалуй, с сочувствием, не решаясь подойти. – Столько задниц на нем поджарили, – громко сказал Билл, и Хоран разразился хохотом. Он не смолкал минуты две, а когда повернулся лицом к Гарри, оказалось, что он не смеется, а плачет, крупно заглатывая ртом воздух. Его попытались успокоить, но он продолжал рыдать, сильно и в голос. Гарри зажал рот, чтобы ни звука из него не вырвалось. Ребра буквально трещали, словно на них уронили наковальню. И руки дрожали, потому что не подойти, не коснуться. Самообладание ангела испарилось, словно его и не было. Пугающе и жутко. У Гарри сжалось сердце. Захотелось растолкать эту толпу, прижать ангела к себе, схватить его покрепче и рвануть отсюда. Бежать, бежать, пусть стреляют им в спины, но не допустить этого. Он обязан был сделать это. Иисусе, за что ты так? Он не смог дослушать до конца слова Саймона, срываясь то на смех, то на слезы в своей последней истерике. И даже к стулу его не вели, а буквально волокли, как котенка за шкирку. Гарри застегивал пряжки на руках, Билл на ногах. Обжигающе-горячие слезы Найла капали на его руки. Гарри хотелось поцеловать его, словно это могло бы успокоить Хорана. Но на самом деле это было необходимо ему. – Спаси меня, – истерично кричал Хоран, дергаясь, как уж на сковородке. Он кричал ему, именно ему, Гарри понял это еще до того, как прозвучало его имя. – Спаси меня, Гарри! Я хочу домой, домой! Гарри, Гарри... Саймон непонимающе развел руками, переглядываясь с Брайаном. Тот многозначительно хмыкнул, заставляя воздух наэлектризоваться раньше, чем они включили генератор. Комок подступил к горлу Стайлса. Он смотрел прямо во влажные глаза Хорана и не мог поверить, что этот парень с ангельским спокойствием говорил ему вчера, что готов принять судьбу, пока Билл смачивал губку соляным раствором и надевал на него шлем. Соленая вода капала на лицо, смешиваясь со слезами. Хоран дергался и задыхался от истерики, пытаясь ловить воздух ртом, пока еще может. Гарри дергался и задыхался от такой же истерики. – Найл Хоран, Вы приговорены к смерти на электрическом стуле. У Вас есть последние слова? – проговорил Лиам, поглядывая на Гарри искоса. Он волновал его больше, чем Найл. Много больше. – Я хочу домой, – прошептал Найл, прежде чем на его голову надели маску. «Ты уже скоро будешь дома, ангел», – подумал Гарри, чувствуя, как соленые капли стекают по его щекам бесконечными дорожками. Гарри хотел отвернуться. Закрыть глаза. Убежать. Но не мог даже пошевелить пальцем. Маска моталась из стороны в сторону — Найл вертел головой, воя, как раненный зверь. – Давай, – скомандовал Пейн. Луи, впервые за свою практику, зажмурился. Свет мигнул. Мир перевернулся. Крик отзвенел в воздухе раньше, чем заряд тока прошел по телу Хорана. Два раза по минуте. Тело бессильно обмякло. От запаха паленой плоти Гарри стошнило. Впрочем, Найлу Хорану уже было все равно. Его больше не было.