Вальс для Элли

Её память хранит множество воспоминаний о Нике — она даже помнит, как они встретились первый раз лет пятнадцать назад. Элли Перкинс девять лет, у неё вечно мокрый нос и вечно разбитые коленки, и уж то, что она девчонка из Добрососедства, чуть ли не на нахмуренном лбу написано, когда она оглядывается на рынке, чего бы у кого стащить. И спокойно идущий по своим делам Ник тогда чуть не стал её жертвой, но он заметил, обернулся, и душа у маленькой Элли ушла в пятки не только потому, что её засекли и теперь у неё будут неприятности — она никогда не видела синтов, и он её напугал до ужаса всем своим облезло-металлическим обликом. Тогда она от него сбежала, затерявшись в рыночной толпе, и потом Ник вылавливал её в неисправной водопроводной трубе, куда она забилась, хныча, потому что поругалась с мальчишками и те ушли домой без неё, а ей было страшно одной идти в темноте до Добрососедства, и она на самом деле, хоть никому и не признавалась, но ужасно боялась рейдеров, гулей, супермутантов, радтараканов, синта Ника и всего на свете… — Давай, девочка. Вылезай оттуда, там опасно, — сердито говорил страшный старый синт, мерцая в темноте кошачье-золотыми зрачками, и она молча лезла еще глубже. — Ты сейчас наступишь в гнездо радтараканов, — сообщал он, вздыхая, и из трубы доносился вопль ужаса. А потом тихий писклявый голос: — Дядя синт, вы, наверное, не собираетесь меня убивать? Тогда все кончилось хорошо: Элли была успешно вытащена из трубы и доставлена до дома, и ей даже досталась упаковка беличьих сухариков, со вздохом извлеченная Валентайном из кармана облезлого пальто под аккомпанемент её забурчавшего по дороге живота. И даже противные мальчишки стали как-то уважительнее к ней относиться, узнав, что Элли не только смогла сама вернуться в Добрососедство, но еще и задружилась с местным синтом. От отца, правда, тогда здорово влетело — мистер Перкинс был хоть и добродушен, но рука у него была тяжелая, а, узнав, что дочь на целый день сбегала с какой-то шпаной в Даймонд-сити, он пришел в ярость. Она тогда дня три сидеть не могла — что её не слишком-то расстраивало, потому что сидеть она не очень-то любила, больше бегала. Со временем их знакомство с синтом вылилось в плотное сотрудничество: Ник частенько бывал в их городе по своим расследовательским делам, и каждый раз захаживал в «Третий рельс», где работал эллин отец (который отрабатывал какой-то давний долг перед мэром) и где она сама почти все время околачивалась, в основном занимаясь уборкой со столов и подслушиванием чужих разговоров. Мистер Перкинс не любил отпускать её из виду, и его можно было понять — город, где периодически приходится переступать через трупы разного уровня свежести, чтобы пройти по главной улице, явно не лучшая площадка для детских игр. А если уж Элли решит полезть к какому-нибудь из ребят Вика, то тем ничего не стоит пристрелить надоедливую девчонку. Со временем у них организовался взаимовыгодный обмен: Ник притаскивал из Даймонд-сити всякие вкусные штуки, которых не было в их городишке, а она рассказывала ему, что нового, кто в Добрососедство приехал, кто уехал. В то время ей было удобно следить за людьми, потому что обычно никто никогда её не замечал. Когда Ник появлялся в городе, для Элли это был словно какой-то праздник — стоило лишь услышать от кого-нибудь, что опять этот синт из Даймонд-сити что-то разнюхивает в округе, как она бросала все дела и то и дело бегала к гулю-охраннику спросить, не проходил ли мистер Валентайн. То, что она помогает детективу, казалось ей увлекательным приключением, и она каждый раз спрашивала у Ника, не может ли он её взять с собой на разведку. — Посмотрим, когда ты вырастешь, — улыбался синт, дымя своими вечными сигаретами, и Элли обещала, что постарается вырасти поскорее. Она мечтала, что когда-нибудь здорово научится стрелять (почему-то ей казалось, что почти вся работа детектива состоит из перестрелок) и тогда они с Ником будут вместе работать в команде. Она будет прикрывать его от бандюг, а также курить и носить шляпу. Вот жизнь будет! Мистер Перкинс был не против того, чтобы его дочь временно переключала внимание на что-то другое и переставала путаться у него под ногами (чем она обычно занималась), но эта странная дружба с синтом его настораживала. — Элли, я видел, что ты сегодня опять приставала к мистеру Валентайну, — строго говорил он, загоняя её вечером в кровать. Комната, в которой они вместе обитают — крошечное служебное помещение, куда с трудом помещаются две постели и комод, а убогую обстановку еще сильнее подчеркивают дурацкие картинки с котятами и пара постеров Серебряного Плаща, велением Элли развешанные по стенам. — Я не приставала, я ему помогаю, — важно отвечает та. — А когда я вырасту, он возьмет меня в напарники. — О господи, — вздыхает отец. — И что, рванешь в Даймонд-сити и бросишь своего старика здесь, в этой дыре? — Пап, ну конечно, нет! Тебя мы тоже возьмем с собой, — серьезно отвечает Элли. — Ты будешь наши крышки считать. Мистер Перкинс снова вздыхает: — Если бы не этот проклятый долг, то поехали бы мы с тобой в Даймонд-сити и безо всякого Ника. Там, говорят, школа есть. Тебя бы туда запихнуть. — Только не школа, — морщится Элли. — Я уже умею читать, и считаю нормально, что еще надо-то? Детективам не очень-то нужно это школьное образование. Мистер Перкинс решает вернуться к предыдущей теме: — Кхм. Мистер Валентайн — не человек, ты это знаешь? Он — робот. Нельзя дружить с роботом. — Но, папа, робот — это же Мистер Помощник, или Мистер Храбрец, или секьюритрон, или вот Клио… — Дочь, робот — это любая машина, которую создал человек. — А мистер Валентайн говорит, что он по-настоящему жил еще до войны, значит, он тоже человек, просто в другом теле. Но мистер Перкинс непреклонен: — Все, что говорит мистер Валентайн, было запрограммировано другими людьми. — Да? Это как ты меня заставляешь говорить «спасибо» и «пожалуйста»? — коварно интересуется Элли, пытаясь вывести разговор в удобную колею. — Ну… примерно так, — не очень уверенно подтверждает отец — он уже что-то подозревает, но желание просветить дочь сильнее подозрений. Элли торжествующе фыркает и забирается с головой под одеяло, показывая, что диалог окончен: — Значит, он так же может никого не слушаться! Следовательно, не так уж мы и различаемся. Отец сдается и уходит с тяжелым вздохом, не забыв задуть свечу, стоящую на табуретке у кровати. «В конце концов, это лучше, чем если бы она путалась под ногами у пьяных рейдеров», — утешает он себя, закрывая дверь на ключ. Отца убили во время очередной бойни, устроенной людьми мэра. Элли было четырнадцать, и она всерьез замышляла отомстить, даже хотела записаться в банду к Хэнкоку, который, по слухам, выбыл из своего непреходящего угара, чтобы пойти войной на Вика. Конечно, для него она тоже была недостаточно взрослая — к тому же, прилично стрелять она так и не научилась. Когда Хэнкок стал новым мэром, жизнь в Добрососедстве начала налаживаться, но Элли это не сильно коснулось: она превратилась в угрюмого подростка, замкнулась в себе. Терять близких — не такая уж большая редкость в их мире, она это прекрасно понимала и не стремилась к тому, чтобы вызвать у кого-нибудь жалость. Устроилась работать в гостиницу — ни на какую определенную должность, но бывала и горничной, и поваром (в основном специализировалась на винте) и даже иногда дежурила у стойки вместо управляющей, когда у той бывали приступы мигрени. Научилась язвительно шутить, смеяться, когда грустно, и никто бы ни за что не заподозрил, что она до сих пор смертельно боится темноты и радтараканов. Хорошо устроилась, в общем-то, и жизнь её по добрососедским меркам была даже скучной. А Ник? От него долгое время не было вестей — Элли думала, что он забыл её, но от остановившегося в их гостинице человека (представившегося музыкантом, а больше всего похожим на рейдера) узнала, что и в Даймонд-сити его тоже давно не видели. Все еще горюя по отцу, она нашла в себе достаточно сил, чтобы оплакать и заочно похоронить еще и Ника, даже ни разу не подумав о том, что он, в общем-то, никогда не был по-настоящему живым. А если даже и был, то умер лет двести назад. С этим же принесшим дурные вести рейдером и случился её первый неудачный роман. Итогом стало то, что уже в шестнадцать лет, когда этот тип смылся, не оставив ни единой записки, она чувствовала себя самым несчастным существом на свете. Её подруга, достаточно взрослая для того, чтобы работать в «третьем рейсе» официанткой — а значит, повидавшая жизнь со всех её грязных сторон, — презрительно фыркнула, когда Элли решила поделиться с ней историей своего разбитого сердца. «А ты чего хотела от этого проходимца? Колечка на пальце и троих детей? — интересовалась она у Элли. — Нет, дорогая. Радуйся, что он тебя с собой не взял — а то обратно ты только в виде трупа домой вернулась бы, и это было бы даже хорошим концом, потому что трупы обычно не возвращаются… ну, ты поняла». Когда Ник наконец заявился в Добрососедство, то и не сразу узнал в худой угрюмой девушке у регистрационной стойки отеля ту замызганную девчонку с лицом-сердечком, которая когда-то пыталась стащить у него кошелек. — Комната — десять крышек за ночь, — сказала она, не поднимая головы от лежащей перед ней книжки с отваливающимися страницами. — Элли? — вид у Ника из-за высоко нарисованных бровей всегда был немного удивленным, но сейчас он выглядел удивленным особенно. Она резко подняла голову, дернулась, словно первым её порывом было — убежать. Пересеклась взглядом со светодиодными золотыми глазами. А потом на её лице начала расплываться широкая улыбка. — Мистер Валентайн! Я… Вы… Вам нужна комната? Или что-нибудь? Тут столько всего стряслось! Я думала, что с вами что-то случилось! Где же вы были? — как всегда, когда она волновалась или чем-то возбуждена, то начинала тараторить. Старая привычка, от которой до сих пор не смогла избавиться. Ник тоже мимолетно улыбнулся и облокотился о стойку. — Работал над одним очень, очень старым делом. Не для клиента. Так что, можно сказать, у меня был отпуск. — Ооо, — протянула она, не зная, как теперь разговаривать с ним. С досадой подумала, что на ней старое платье с пятном на самом видном месте, и волосы убраны в дурацкий хвост. Ей впервые за долгое время пришла мысль о том, что надо бы получше следить за собой, и она не могла не отметить этого с некоторым удивлением. — Это был очень долгий отпуск. Он спросил, как она поживает, и она ответила, что все хорошо, не вдаваясь в подробности. Потом последовала длинная пауза, во время которой она мучительно пыталась придумать более подходящую к случаю фразу. — А вы, наверное, снова по делу здесь? — Вообще-то да, — признался синт. — И, пользуясь случаем, не могу не поинтересоваться, знакома ли ты с некоей Безносой Бобби? Она не ожидала, что он перейдет к делу так скоро. «Но, наверное, так и раньше было, а я просто не замечала», подумала Элли. Однако здесь, в холле, сейчас было все-таки слишком много потенциально заинтересованных слушателей. Элли посмотрела на висящие над входом часы с разбитым циферблатом, которые каждый день нужно было заводить специальным ключом. — Ой, мистер Валентайн, вам здесь лучше потише про Бобби. Знаете что? Заходите в «Третий рельс» сегодня после восьми, там поговорим. Хорошо? Ник покивал, и тут к стойке как раз подошла парочка — гуль с хихикающей гладкокожей подружкой, зрачки у которой были расширены до такой степени, что глаза казались бездонными черными ямами. — До свидания, мистер Валентайн… Добро пожаловать в наш отель, десять крышек за ночь, пятнадцать крышек за номер с чистым бельем, — обратилась она уже к парочке, и женщина зашлась хохотом, от которого у неподготовленного человека случились бы нервные судороги — кажется, она нашла слово «белье» ужасно смешным. Элли же и глазом не моргнула, пересчитывая отстегнутые гулем крышки. Она сбилась, провожая взглядом уходящего Ника, и начала пересчитывать заново, привычно огрызнувшись на заворчавшего гуля. В «Третьем рельсе» она появилась раньше детектива, и, слегка нервничая, уселась за столик в дальнем углу, для храбрости навернув стаканчик виски и, подумав, заказав еще один. На ней было её лучшее платье — из зеленого ситца, почти не рваное, — и волосы причесаны и вытащены из хвоста — она не поленилась забежать к себе и провернуть все эти нехитрые манипуляции с целью вернуть себе человеческий облик. Ника все не было, хоть и прошло уже пятнадцать минут, и она начала сердиться — не на него за опоздание, а на себя за то, что так волнуется. Виски на вкус был отвратителен, и никакого эффекта она от него не чувствовала — по крайней мере, положительного эффекта. Голова все-таки слегка закружилась, да и только. Её подружка официантка Джесс (та самая, которая фыркала на рассказы о возлюбленном рейдере), бросила многозначительный взгляд и подошла, виляя бедрами с полным осознанием того, что за движением этих бедер следит сейчас половина бара. — Что, Эллс, никак свидание? — Деловая встреча, — отрезала Элли. — Да? А выглядишь, как будто явилась на свидание, — не унималась Джесси, и тут как раз подошел Ник, и девушка вытаращила на него свои насмешливые зеленые глаза.  — Эээ… Ладно, удачи тебе, — после чего поспешила к другому столику, и Элли довольно ухмыльнулась: ей казалось, что кто-кто, а она уж точно никогда не сможет поразить Джесси. — Мистер Валентайн, вы опоздали, — сказала она все с той же ухмылочкой, и Ник развел руками. — Прости. Датчик времени иногда барахлит, — отделался он своей обычной отговоркой. Сел, вытащил сигарету, поджег её. Элли хотелось показать, что она взрослая, что она больше не нуждается ни в чьей опеке, что она прекрасно справляется сама, что ей на все плевать. И она наклонилась к нему с кокетливостью, почерпнутой у женщин, сидящих за столиками со своими дружками: — Угостите меня? В её голове возникла прекрасная картина: Ник поджигает ей сигарету, и она, глядя на него, глубоко затягивается, а потом выпускает в сторону струйку дыма. Это было бы так эффектно! Но Нику, судя по всему, эта идея резко не понравилась. — Не думаю, что ты уже достаточно взрослая для этого, — неодобрительным тоном сказал он, убирая пачку обратно в карман. — И как давно ты куришь? — Да я вообще не курю, — обиженно протянула Элли, и внезапно ей показались лишними все усилия, потраченные на то, чтобы привести себя в порядок. — И вообще, вам-то зачем курить, раз уж на то пошло? — От привычек двухсотлетней давности не так-то легко избавиться, — поучительно сказал Ник, держа сигарету металлическими пальцами. — Но на мое-то здоровье они вряд ли уже повлияют. Но ты, кажется, хотела рассказать мне кое о ком. Элли помолчала. Потом придвинула стул поближе к Валентайну, чтобы не кричать через весь стол — к тому же, сейчас вышла петь певица, и её микрофон, как всегда, был настроен слишком громко. — Бобби, да. Она гуль — ну, вы, наверное, поняли по её прозвищу, — занимается всякими мелкими авантюрами, но Хэнкок её терпит. Ник кивнул. — Не лезет на его территорию, а? — Еще бы полезла! В общем, в последнее время она, вроде как, встала на путь исправления. — Отрадно это слышать, — со смешком отозвался Ник. — И чем же сейчас занимается эта леди? — Представляете, открыла больницу и лечит забесплатно — правда, только гулей, — но и с остальных не особо дерет. — В самом деле благородное занятие, — задумчиво протянул Ник, и Элли согласно кивнула. — Ага, даже слишком. А почему вы про неё спросили? Бобби пациентов ворует? — улыбнулась она. — Хе! Почти угадала. Элли заинтересованно подняла брови, и Ник бросил на неё мимолетный взгляд, от которого в животе у неё что-то непонятно и томительно сжалось. «Какой дрянью они разбодяживают это виски? Надо спросить у Джесс. Хотя нет, не хочу этого знать» — вскользь подумала она. — «Эх, еще отравиться не хватало…» — Кто-то вздумал шантажировать людей в Даймонд-сити — сначала приходят письма с угрозами, вроде как от Института. Если вы, мол, не положите в указанное место пятьсот крышечек, то ждите, что по вашу голову придут. Не поверишь, сколько людей на это повелось. Еще и панику развели. — Как будто Институту больше делать нечего, кроме как крышки отнимать, — фыркнула Элли, но Ник покачал головой. — Да даже не в этом дело. Этот Институт не стал бы так делать. Не их методы. Я больше верю в Институт имени Безносой Бобби или Толстого Меллоуна. — Ой, да Меллоун теперь вполне себе Тощий, — улыбнулась Элли. — Давно вас здесь не было. — Да, это уж новость так новость, — улыбнулся Ник. Их певица теперь запела что-то грустное, и Элли вспомнила про свой недопитый виски, опрокинула остатки в горло по-мужски быстрым движением руки. С надеждой, что этот стакан обойдется без последствий для её организма. Валентайн вздохнул. — Не стоило бы заливать в себя всякую гадость. Элли и забыла, каким нудным мог быть Ник. Однако, его реплику она решила проигнорировать — еще оправдываться перед ним не хватало. Тут, в Добрососедстве, кто не пьет — тот странный и деклассированный элемент, и к нему стоит присмотреться — значит, еще что-то похуже делает. К тому же, виски — отличная профилактика против простуды. — И что вы теперь хотите сделать с Бобби? — как ни в чем не бывало спросила она. — Я-то ничего. Хочу объяснить, что люди с верхнего уровня Даймонд-сити, конечно, дураки, но и дураки иногда учатся на ошибках. Они уже поймали её связного — того, который приходил за крышками, — и узнали от него немало интересного. Что Бобби, например, после пары отказов платить хватило нахальства прийти на рынок и рассказывать всем желающим, как Институт похитил её любимого сыночка. — Кому-то придется уйти в подполье. — Ничего, не в первый раз. По залу прокатились жидкие аплодисменты — певица закончила песню и пошла к стойке промочить горло. Джесси с противоположного конца бара снова бросила на неё недоуменный взгляд, чуть приподняв бровь — она успела разузнать, что это за синт, с которым так мило общается её подруга, и теперь в толк не могла взять, что от бестолковой Элли нужно детективу из Даймонд-сити. — Мистер Валентайн, вы пришли ко мне, но ведь вы и сами бы узнали, где сейчас Бобби, она сейчас особо не прячется, — вдруг сказала она, переводя взгляд на Ника. — Почему? — На самом деле, Элли, — улыбнулся он. — Я с ней уже успел пообщаться — поэтому и опоздал, ты уж извини. Просто хотел посмотреть, как ты живешь. Я и не ожидал, что ты так выросла, — он сказал это так, будто это и в самом деле было для него большой новостью. — Могли бы тогда не делать вид, что вам действительно интересно слушать про Бобби, — Элли нахмурилась. — Эй, но я же не сказал, что моя попытка убеждения была успешной, — возразил он. — Более того, она еще и меня попыталась нанять — ей, она сказала, как раз нужен помощник-синт. Какова, а? Элли задумалась. — А что, если послать ей записку, вроде как от Института? «Вы порочите облик нашего славного научного заведения! Если немедленно не прекратите — пеняйте на себя. Кара будет неизбежна!» — сказала она, подражая голосу Серебряного Плаща. Ник посмеялся. — Да, я думал о чем-то подобном. Подключусь к сети и отправлю ей сообщение на терминал. Элли изучающе смотрела на него, делающего вид, что курит, выпускающего дым в сторону, чтобы на неё не летел. Такая трогательная, хоть и бессмысленная, попытка позаботиться о её здоровье. Последний раз, когда они вот так запросто разговаривали, был так давно, что казалось — целая жизнь прошла. Тогда она считала, что хорошо его знает — точнее, в то время она не считала нужным его узнавать, принимая за чистую монету все, что лежало на поверхности, — сейчас же у неё было ощущение, что напротив сидит какой-то совершенно незнакомый человек (ну ладно, не человек). И у неё возникло чувство, что он так же думает и про неё. — Мистер Валентайн, а почему вы взялись спасать Бобби? Ведь это же даже не расследование… — Вот и мой напарник меня о том же спрашивает — зачем ты, Никки, ведро ржавое, потащился в Добрососедство? Ей показалось подозрительным, что он так быстро перевел тему, но она приняла эту игру. «Должно быть, тут еще что-то, кроме Бобби, и он снова не хочет меня втягивать». — Напарник?! — Ага. Марти Буллфинч. Нанял, как говорится, на свою голову… Он посмотрел на эллин пустой стакан из-под виски. — Но тебе, наверное, уже пора. Я провожу. Ты, кажется, в отеле живешь? Она сразу затихла, перестала улыбаться. — Я… да. Спасибо. Она надела лоскутную куртку, помахала рукой Джесси. — Кажется, твоя подруга не одобряет твоих знакомств, — прокомментировал Ник, заметив, как скептически та покачала головой. — А, да это просто Джесс, она все, что я делаю, не ободряет. Но, по-моему, смешно получилось, — хихикнула Элли и демонстративно взяла Ника под руку. — У неё было такое лицо, когда вы сели за столик! Ну, пойдем? Ник только хмыкнул, но руки её не скинул. Когда они почти дошли до входа в отель, у Элли к горлу подкатил комок. Сейчас Ник уйдет и опять еще, с него станется, пропадет на два года. Она застыла перед этой дверью, не глядя на него. По улицам проходили гули-охранники, бросая на них подозрительные взгляды, и разноцветные неоновые вывески освещали дорогу и то лучше, чем несколько тусклых покосившихся фонарей. Она боялась темноты, но сейчас ей захотелось, чтобы все они сейчас перегорели, чтобы было так темно, чтоб даже до этой двери на расстоянии вытянутой руки не дойдешь. — Ну, до свидания, Элли, — спокойно сказал Ник, и она посмотрела на него жалобно, совсем забыв о том, что хотела казаться взрослой, которой на все наплевать. — Знаете, мистер Валентайн, — выдавила она, и тут же её голос перестал повиноваться сознанию и сам по себе начал набирать ход, как старинный паровоз, куда в топку уголь подбрасывали. — Я правда очень, очень скучала. Мне было так плохо, совсем ужасно, папа умер, вы куда-то пропали, Дэн сбежал, и я совсем, совсем одна, может вы возьмете меня тоже в напарники я знаю что у вас есть один, но кажется вам он не особо-то нравится, а я буду стараться честно честно. Она выдала всё это на одном дыхании, не глядя на Ника, боясь, что он её сразу перебьет, и набрала воздух для новой тирады, но Ник неловко обнял её за плечи, и она молчала, пока не почувствовала, как лицо бросает в жар, и слезы наконец сорвались с ресниц, покатились по красным щекам, и даже холодный ночной воздух не смог их остудить. Охранник-гуль у противоположной стены смотрел на них с большой заинтересованностью. — Элли, — сказал Ник с сочувствием. — Я понимаю, что тебе несладко тут пришлось. Но ты хорошо справилась. Ты молодец. — Значит, вы не возьмете меня в напарники. Она произнесла это с интонацией обиженного ребенка, и мгновенно вспомнила — так это же её старая фраза. А он тогда отвечал, что посмотрит, и выпускал в сторону едкий дым, но тогда она не знала, что для взрослых «посмотрим» означает «нет, никогда». — Элли, — терпеливо повторил он. — Ну как я тебя возьму в напарники? Что, ты согласишься со мной лазить по канализациям, отстреливать гулей и болотников? — Элли радостно покивала, и Ник вздохнул, будто осознав недостаточность аргументации. — Да и есть у меня уже один. Она, в общем-то, и не надеялась. Незаметно утёрла ладонью щеку, отстранилась. — Ладно, мистер Валентайн, я понимаю. Это хорошо, что вы вернулись. Не забудьте отправить Бобби сообщение, — добавила она тихо и исчезла за дверью. Ник, почему-то чувствуя себя неловко, бросил последний взгляд на закрытую дверь и задумчиво побрёл в сторону, положив руки в карманы видавшего виды плаща. Краем глаза он заметил, что гуль-охранник все еще провожает его подозрительным взглядом. Иногда Валентайну и в самом деле хочется что-то учудить — так ему уже осточертела эта нескончаемая паранойя. Он еще некоторое время ждал на перекрестке вне поля зрения охранника, следя за дверью заброшенного с виду дома, адрес которого был им вытрясен у хозяйки «Дома воспоминаний» — Ник предполагал, что человек, которого он ищет, должен был частенько появляться у неё, и не прогадал, — а потом взломал замок и зашёл внутрь, готовый в любую минуту дать отпор, тщательно проверяя двери и пол на предмет ловушек. Там он не обнаружил ничего, кроме трупа недельной давности, и в этот момент порадовался тому, что механизм внутри него, отвечающий за обоняние, последнее время работает совсем паршиво. У трупа есть имя — Надин Бриггс, и есть муж, Сэм. Муж месяц назад вошел в дверь его агентства и, рыдая, рассказал, что его жена сбежала с каким-то проходимцем, и он хочет передать ей хотя бы письмо. Как только Сэм примерно описал внешность этого человека, с которым Надин познакомилась в баре, Валентайн сразу понял: письма уже ей не прочесть. Типа, который это сделал, конечно, уже и след простыл. Он ищет его уже почти три месяца — этого психа, соблазняющего чужих жен и убивающих их, — но тот каждый раз сбегает прежде, чем Ник успевает до него добраться. В его работе быть синтом — существенный минус. Не получается слиться с толпой. В таком деле пригодилась бы помощь напарника, но Буллфинч оставлен следить за офисом в его отсутствие и встречать клиентов, если такие найдутся. Марти, конечно, ворчал, что не нанимался в секретари, но и офис пустым нечего оставлять. Мэр его хоть до сих пор и терпит, но с него станется устроить конфискацию недвижимости по какиму-нибудь липовому поводу. Валентайн сел на край кровати в этом мертвом доме и закурил. Кружащийся в воздухе дым заставляет его мысли сфокусироваться. Он думает об Элли, которую так давно знал. Она, конечно, подросла, но еще такой, в сущности, ребенок. По ней и не скажешь, что всю жизнь прожила в Добрососедстве. Чего только стоили её смехотворные попытки закурить. А как она пьет виски! Но она явно просила помощи, а чем он может ей помочь? Помощь от таких, как он, приносит только беды. С другой стороны, от кого бывает что-то другое? Вот эта женщина там, наверху. Ведь тоже, наверное, мечтала о чем-то, ждала лучшей жизни, сбежала от своего мужа — и что в итоге? Утром, чуть свет, Ник появляется на пороге эллиной комнаты. Она вытаращивает на него глаза и натягивает простыню до подбородка, но он не обращает на это никакого внимания, только тактично отворачивается. — Элли, собирай вещи. Пойдешь со мной в Даймонд-сити. Та что-то радостно пищит. — В напарники не беру, но мне нужен секретарь. Работать будешь в офисе, там же и жить можно. Марти все равно никогда не ночует, займешь его место. Нужно будет убираться, вести картотеку, напоминать мне о встречах. Как думаешь, справишься? Второй раз спрашивать Элли не приходится.