«Глава I Сначала Розалинда заметила ее волосы, курчавые, как проволока, под тяжелыми металлическими булавками, а в глазах ее можно было увидеть весь Египет: сухой жар песков, глубокую зелень малахитового лета. В мире просто не было слов, чтобы описать этот миг» (с) Вверх и вниз по лестнице
- Ужинайте без меня. Я сегодня слишком устала в музее, так что единственное, чего сейчас хочет мой организм – это провести вечер тихо, спокойно, в компании сигареты и хорошей книги, - отвечает Бланш, можно даже сказать, отмахивается от Агнесс, всегда такой элегантной, всегда в дорогих одеждах, делающей вид, что все понимает, но не видящей, по сути, дальше собственного носа. - Да-да, конечно, - кивает последняя и выходит из комнаты. Без Бланш за столом остаются только Перси, мистер Холланд и Агнесс, и она готова поспорить, что с ее стороны неразумно оставлять их наедине друг с другом, а главное – с самими собой, но иногда бывают моменты, когда собственная жизнь дороже. Тем более, личная. Тем более, уже давным-давно разделенная с кем-то пополам. Книга лежит на столе, если это еще можно со спокойной совестью назвать столом, скорее просто плоская поверхность, доверху заваленная старыми газетными вырезками, рукописными записями, листами, пожелтевшими по краям и смявшимися, письмами с неаккуратными кляксами рядом с датой, картами, принадлежащими уже больше истории, нежели географии. Да, книга прекрасно вписывалась в общую картину, а главное, относилась к тому же миру, что и сама Бланш. В светло-синей – как глаза Порции – обложке, с позолоченной – как волосы Бланш – надписью посередине; тонкая, строгая, лаконичная, ничего лишнего – в этом вся Порция, Порция пять, десять, двадцать лет назад, Порция сейчас, Порция через несколько веков. Ее прекрасная, ее улыбчивая, ее тонкая и ее бескрайняя Порция, непредсказуемая даже в своей непредсказуемости, непостоянная во всем, кроме любви, как и море, которое она так любит. Бланш протягивает руку, Бланш берет книгу и садится – все так же, в жакете, не распуская волос – в кресло. «Глава первая. Сначала Розалинда увидела ее волосы…» Как сквозь дымку, слышит она в коридоре смеющиеся голоса Агнесс и Перси – слава Богу, буря миновала – заботливый, но, увы, слабохарактерный голос ее племянника, рассуждающей, как всегда, только о двух темах – либо о политике, либо о здоровье и процветании своей ненаглядной Агнесс. Нет, это слишком обыденно, слишком похоже на других, слишком скучно, слишком далеко от приключений и истории, к которым всегда – с самого детства – так влекло Бланш. И она возвращается к книге. Когда сну наконец удается ее побороть – часы показывают всего лишь около половины второго ночи – книга остается раскрыта на пятидесятой странице, придавленная ладонью Бланш, ее длинные, точно созданные либо для того, чтобы играть на пианино, либо, чтобы их рисовали, бесконечное количество раз оставляли на эскизах, полях книги, черновиках к будущим шедеврам, пальцы замирают в паре миллиметров от последней строки главы. «Это было путешествие за гранью карт» Порции восемнадцать. Порция молода, самолюбива и улыбчива. У Порции есть средства и свобода выбора, а, следовательно, у нее есть будущее. У нее есть все будущее этого мира. Бланш двадцать шесть. Бланш резка в суждениях, прямолинейна и амбициозна. Бланш два года назад окончила учебу и теперь ее следующая цель – покорение Вселенной. Она влюблена в археологию – влюблена безумно, так влюблена, как остальные, будучи слишком черствы, чтобы по-настоящему понять науку, влюбляются в людей. И у нее есть вся история, все прошлое этого мира. Но когда их миры сталкиваются друг с другом, разлетаясь от удара вдребезги и не оставляя шансов на спасение, и прошлое, и будущее утрачивают свое значение, уступая место лишь одному настоящему. Именно тогда Порция понимает, что никогда больше не встретит такого человека, как Бланш, и ее надо удержать любыми силами; и тогда же Бланш понимает, что никогда не сможет удержать и Порцию, и науку, и однажды кого-то из них придется отпустить. Она рассказывает о Египте и Древней Греции, дабы привлечь внимание публики и отвлечь внимание собственное от того, как улыбается Порция – тихо, понимающе, с таким видом, словно знает что-то такое, что касается только их двоих. По сути, так и есть. Нить, связывающая их судьбы воедино, пусть даже на такое короткое время, как сегодняшний вечер, – кажется, в китайских легендах она называется «красной нитью» – видна только тем, кого касается. - Вы так хорошо говорите, Бланш, удивительно, - замечает она после окончания рассказа. – Нет, это правда удивительно – то, как Вы говорите… а точнее, те чувства, которые вызываете своими словами. - Надо же, - не без приятного удивления в голосе отзывается Бланш. – Я буду иметь в виду. - Главное, не забывайте этого. И не забывайте того, кто Вам это сказал. Забыть? Порцию? Если бы!..***
Впрочем, Бланш это почти удается, и она уверена, что совсем скоро получилось бы полностью забыть, если бы спустя всего пару недель Порция не переступила порог ее небольшой лондонской квартиры, выполняющей функцию скорее кабинета, нежели дома. Бланш всегда возвращалась домой. Зачастую слишком поздно, когда все уже давно спали, но все равно возвращалась; Мод и отец постепенно привыкли к этому. Или просто поняли, что пытаться разговаривать с Бланш, как-то воздействовать на нее – бесполезно. Особенно это понимание усилилось с приближением свадьбы Мод. - Бланш? Не помешаю? Выходите, Бланш, я Вас вижу! – щебечет она, останавливаясь в коридоре и снимая шляпку. - Девочка, которая сказала мне, что я хорошо говорю, и попросила этого не забывать? – Бланш выглядывает из-за стопки книг, небрежно наваленных друг на друга на столе. – Неужто? Рада Вас видеть, Порция, какими судьбами? - Отец просил передать приглашение на званый обед в пятницу… Ваша сестра сказала, что я смогу найти Вас здесь. Бланш жестом приглашает девушку пройти: - Чай? Кофе? Готовлю я не ахти как, а вот на чай моих кулинарных способностей хватит… надеюсь. - С удовольствием! Пока Бланш идет в миниатюрную кухню (Порция подозревает, что это когда-то была одна комната, но потом девушка решила отделить небольшую ее часть под «свои кулинарные способности»), гостья не без интереса принимается рассматривать книги. Хотя карты интересуют ее гораздо больше, в особенности, те, на которых изображены военные походы; война всегда была любимой темой Порции по истории. - Можно задать вопрос? – не поворачиваясь, спрашивает она, когда Бланш возвращается в комнату с двумя чашками чая и вазочкой с печеньем. - Разумеется, спрашивай. - Только он довольно… личный. Так что не обижайтесь. Пожалуйста. Если он Вас чем-то заденет или оскорбит или еще что-то в этом роде, просто не отвечайте, хорошо? Не отвечайте. - Спрашивай, - повторяет Бланш. - Почему именно история? Археология? Не какая-нибудь другая наука? И… почему вообще наука? Не то чтобы я этого не понимала, конечно, я много читала, просто… хочу понять еще раз. С Вашей точки зрения. - Я слишком привязана к прошлому, вероятно, в этом все дело, - уклончиво отвечает Бланш и закалывает кудри, чтобы не лезли в глаза и не мешали. - И все?.. - Что ты еще хочешь услышать? Душераздирающую историю с плохим, очень плохим концом, которая и стала тем поводом, благодаря которому я решила посвятить жизнь истории? Увы, это не так. Так бывает только в книгах. В жизни все гораздо скучнее, гораздо прозаичнее, нежели в романах. В какой-то момент я просто поняла, что это та наука, которую понимаю я и которая, что немаловажно, понимает меня. Вот и все. - Мне нравится слово «душераздирающий». И «прозаично». И «археология». - Пейте чай, - улыбается Бланш. Боже, какая она еще девочка, какая беспечная, какая улыбчивая… - Порция.***
- Бланш не спускалась к ужину, - укоризненно замечает жене мистер Холланд, будто это она во всем виновата. - Она сама лучше знает, что ей делать, - одергивает его Агнесс. – Всего лишь раз не спустилась, подумаешь!.. К тому же… она сказала, что слишком устала в музее. - Приличным женщинам не пристало отдавать все свое время исключительно науке и наплевательски относиться к семье. - Угомонись, она к семье относится и то не так наплевательски, как ты! - Господи, Агнесс, не говори так, точно я не уделяю тебе достаточно времени! Ты же знаешь, я работаю, и Эдуард… принц Уэльский нуждается во мне! - А семья? Семья – не нуждается? - Агнесс! Перси сжимается в комок под одеялом и хмурится, слушая их ругань в соседней комнате, уже жалея, что вернулась в дом на Итон-плэйс, а не нашла себе отдельную квартиру, благо кое-какие средства у нее все-таки были. «Интересно, - размышляет она, - неужели Бланш этого не слышит? Удивительно, как она вообще до сих пор существует здесь, не нарываясь на конфликты! Это не дом, а какая-то психушка, честное слово…» Но Бланш к тому времени уже спит, ворочается в кресле и часто, тяжело дышит; не в первый раз ей снятся кошмары, но в первый раз эти кошмары – ее лучшие воспоминания из прошлого. В следующий раз, когда Порция придет к ней на квартиру, она заберет две книги, выбранные совершенно наугад – просто почитать – и вернет их только спустя полгода. В третий раз будет рассказывать о своем будущем – так, словно оно уже давным-давно ушло в прошлое, и ей не восемнадцать, а восемьдесят; в четвертый раз она придет через год, а в пятый Бланш поймет, что всю свою жизнь любила только Порцию. Нет, не всю свою жизнь. Она любила Порцию все время этой Вселенной. Александр Македонский еще не создал мировую державу, Юлий Цезарь еще не перешел Рубикон, а Бланш уже ее любила. Настоящий миг, только-только наступивший и тут же ускользающий в прошлое – единственное время, находящееся вне всех рамок и границ, единственное и бесконечное, принадлежащее только им. - Когда-нибудь я напишу книгу, - задумчиво произносит Порция, останавливаясь у витрины книжного магазина и быстро сжимая ладонь Бланш, пока никто не видит. – Это будет душераздирающий, прозаичный роман об археологии. И о путешествиях за гранью карт. - Тогда я стану первой, кто эту книгу прочитает, - шепчет ей на ухо Бланш. - Главное, первой скажи мне свою оценку. Я никогда раньше не пробовала писать. В смысле, писать что-то действительно серьезное, повесть или роман… - Теперь попробуешь. Я помогу. А потом от лица профессора археологии опубликую обширную рецензию, где буду долго растекаться по древу на тему того, как замечательно ты пишешь для дебютантки. - Надо придумать первую фразу! – воодушевляется Порция. – Это самое важное в начале работы. И имена героев… На несколько мгновений она задумывается, а потом, наконец, выдает: - «Сначала Розалинда увидела ее волосы…» - Розалинда? Ты хотела писать книгу об археологии. - Изучение человеческих характеров – тоже в своем роде археология. - Но почему именно Розалинда? – не отстает от нее Бланш. - Я всегда хотела, чтобы меня так называли… а вот твое имя я оставлю. Бланш… это так по-ф’ганцузски! В тебе нельзя ничего менять, Бланш, понимаешь? Ты слишком восхитительна, слишком индивидуальна для этого; пытаться что-то улучшить в тебе – только портить. И именно такой я тебя напишу. Даже не напишу, нет – перенесу на страницы своего романа. Запечатлею именно такой, какая ты сейчас, какой помню тебя именно в этот миг, именно тебя. - Тогда не забудь написать про Египет и карты, - приглушенно смеется Бланш, еще не подозревая, что, возможно, спустя пять, десять, двадцать или тридцать лет будет держать в руках эту самую книгу и заснет в кресле, все еще сжимая ее в ладони. Но мысль увековечить их настоящее поселяется глубоко в мыслях Порции, и в тот же миг она обещает себе написать и опубликовать роман, что бы ни случилось. Пускай наступит конец света, конец времени, конец всего – она его напишет. Ради Бланш. В шестой раз, когда Порция переступает порог ее квартиры, она уже не возвращается домой, а седьмой наступит только через много лет, когда домом Порции станет дом ее законного мужа, а домом Бланш – Итон-плэйс, 165. Все соседи археолога поменяются, справа поселится небольшая семья, а слева – одинокий старик, пропадающий по утрам в библиотеке; на улице откроется множество новых магазинов, под окнами больше не будет расти та яблоня, которая летом заслоняла своей густой листвой окна Бланш; Порция выйдет замуж, у нее будут собственные дети, Мод умрет, оставив после себя только фотографию на каминной полке да слабохарактерного сына, и до чего потрясающее чувство, что в этом мире еще есть маленькая квартира с выходящими на восток окнами, где все по-старому. Всегда. Те же книги на полках, те же цветы, такая же «система» расположения книг на столе, те же карты тех же битв на стенах. Та же Бланш, в длинной коричневой юбке в пол и белой блузке, строгая и аккуратная. Такая же маленькая, худенькая, но крепко сложенная, с пигментацией на старых, костлявых кистях рук, та же жестикуляция, та же манера поджимать уголки губ и, улыбаясь, чуть-чуть прищуривать по-кошачьи круглые голубые глаза, вопросительно приподнимать левую бровь, та же золотая цепочка на шее, те же русые — с проседью — волосы — «курчавые, как проволока», около ушей выбиваются две прямые, выгоревшие на солнце и практически белые пряди. Порции сорок один. Порция спокойна, рассудительна и улыбчива. Порция держится с чувством собственного достоинства, у нее есть средства, она – жена и мать. Бланш сорок девять. Бланш решительна, сдержанна и цинична. Бланш профессор археологии, почитаемая в музее, у нее твердый характер и железная дисциплина, и того же она требует от всех остальных, а главное – у нее есть сила воли. По дороге к этой точке они успели потерять и прошлое, и будущее, и свою молодость, и амбициозность, теперь единственное, что у них осталось – они сами и нынешний миг, и это, только это – настоящее, за гранью карт.