Судьба и обстоятельства

Маргарет стояла перед окном в гостиной, сжимая перед собой руки, ее незаметный пристальный взгляд был прикован к отступающей фигуре Джона. Шляпа на голове подчеркивала его гордость и высокий рост и придавала ему поразительно бесспорное превосходство, и каждый, кому случалось пройти мимо него, не мог не заметить этого. Черный пиджак колебался у его длинных ног, когда он целенаправленно шел вдоль улицы. Одинокая фигура, одетая полностью в черное, кроме тонкой белой полосы рубашки, которая застенчиво выглядывала из-под воротника его пиджака и линии шейного платка, словно робкий ребенок, опасающийся быть замеченным. Действительно он был лучшим из мужчин, самым лучшим из мужчин! Ее сердце забилось сильнее от абсолютной любви к нему, и она глубоко вздохнула от радости за будущее, которое только за один день затмило все муки прошлого. Он спас ее, они спасли друг друга. С ним она видела свое будущее — только такое будущее она желала — с ним она вернется завтра в Милтон. Она никогда не ожидала, что будет чувствовать себя таким образом, испытывая боль от разлуки с ним. Глубокая боль захватила все ее существо, разжигаясь, когда она наблюдала за каждым шагом, удаляющим его от нее, позволяя себе чувствовать все большую пустоту и лишение и жаждать его присутствия. Они были половинками одного целого. Она чувствовала это так сильно и бесповоротно, с большим убеждением, чем когда-либо испытывала раньше. Она хотела спросить у Эдит, было ли то же самое между ней и Максвеллом, но она знала, что не могла. В этом вопросе было что-то слишком личное, слишком раскрывающее ее собственные чувства к мужчине, которого она любила так сильно, чтобы спросить даже того, кого она так хорошо знала, как Эдит. О! Каким новым все было! Насколько другой она сама была! Она не могла поверить, что стало так естественно представлять его близость. Маргарет знала, с каким удовольствием она быстро реагирует на новое опьянение, находясь рядом с ним, и это казалось таким странным и невероятным, когда она вспомнила их первую ужасную встречу на фабрике. И как с самого начала они так сурово поссорились, оба были так упрямы и неукротимо ранили друг друга своими мнениями от одного непонимания к другому. Теперь же она жаждала быть в его объятиях, быть рядом с ним. Шаг за шагом любовь втянула ее в свои объятия и показала ей этого мужчину, казавшегося таким сильным и проницательным и вполне способным на буйный и жестокий нрав, но обладающим под этими внешними слоями такой добротой, нежностью и страстностью. Теперь, когда она смотрела, как он уходил, она обратилась к нему в тихой мольбе, жалобные слова эхом отразились в оконном стекле. — Остановись… Посмотри назад! Она хотела, чтобы он услышал ее и ответил. Ее сердце замерло, когда он вдруг остановился и, как будто с помощью какой-то необъяснимой и принуждающей связи между ними, повернулся, чтобы посмотреть в окно, где стояла ее фигура. Все внутри нее сжалось в ответной реакции на его действия. Под полями его шляпы и при темном освещении вечера его глаза были затемнены, но она безошибочно чувствовала их пронизывающий, сияющий блеск, когда они слились с ее глазами. Она теряла его из виду так много раз в прошлом, когда одно столкновение за другим отрывало их друг от друга, но сейчас она ясно его видела, яснее, чем когда-либо раньше. Он стоял перед ней, словно ожидая, что она начнет новую главу их жизни. Именно тогда ее охватил импульс, который отказывался быть связанным рамками этикета. Уместность, которую признавала ее тетя, рассеялась как семена на ветру, когда она вслепую последовала смелому зову своего сердца и подняла пальцы к губам, посылая ему воздушный поцелуй. Никогда в своей жизни она не делала этого, хотя она была немного потрясена своей спонтанностью, охватившей ее, — все же она была слишком своевольной. Она увидела, как улыбка Джона смягчилась на ее нежный жест, когда он поднес руку к краю шляпы, наклонившись вперед в ответ. Он задержался немного дольше, смотря на нее, прежде чем, наконец, повернулся и возобновил короткое путешествие до отеля, в котором он остановился. Она не могла оторвать взгляда от него, когда он шел по тротуару своими длинными, проворными шагами и, наконец, исчез из поля ее зрения. Она обнаружила в Джоне Торнтоне всеохватывающую любовь, которая превосходила все и выходила за пределы ее мечтаний. Мужчина, который так часто раздражался и сердился на ее решительные мнения, но никогда не стремился каким-то образом осудить ее за обладание и высказывание их. С самого начала их знакомства он предоставил ей свободу быть самой собой, хотя это часто приводило к конфликту. Теперь она знала, что слишком глубокая, постоянная любовь была истинной причиной, почему он защитил ее в деле Леонардса. Это было не просто потому, что он был другом ее отца и не желал скандала, как он тогда утверждал. Он сделал это, чтобы помочь ей, видя, что она оказалась в затруднительном положении, чтобы отвечать на вопросы, которые могли выдать Фредерика, все еще находящегося в Англии, или быть осужденной за дачу ложных показаний. Благодаря спасению к ней пришло полное осознание того, что она задолжала ему правду о том, что привело к тем роковым обстоятельствам. Он защитил ее, хотя знал, что она солгала. И Фредерик был в безопасности. Она больше не боялась, что его схватят. Раскат смеха Максвелла раздался в ее голове, заставляя обратить внимание на собравшихся, от которых она спокойно отошла и стояла в стороне. Чаепитие прошло со светской любезностью, несмотря на неожиданную новость о том, что она выходит замуж. Определенно, Максвелл проявил чрезвычайную искренность в своем поздравлении и даже Эдит, хотя первоначально она страдала от ее потери. Но, в конечном счете, она казалась оживленной от счастливой перспективы помочь Маргарет со свадебным платьем и приданным. С Джоном все были учтивы и приветливы, относились с тем же почтением, как и накануне вечером. Даже тетя Шоу, хотя отчетливо все еще сомневалась в ее выборе мужа, старалась скрыть свои предубеждения. Джон, в свою очередь, показывал только уважение и безупречную любезность по отношению к ее семье. В Максвелле он, казалось, чувствовал союзника, человека такого же восторженного к делам индустрии, как и он, но по отношению к Генри, как она заметила, он был менее расположен. В действительности, несколько раз в течение вечера Маргарет замечала пристальный взгляд Джона, зафиксированный на Генри, который был критическим и подозрительным, хотя она не вполне понимала причину такого взгляда. — Итак, ты выходишь замуж за мистера Торнтона, — у левого плеча раздался голос Генри, выводя ее из задумчивости. Она резко повернулась к нему. Что-то в ее улыбке немного изменилось, когда она прохладно кивнула в согласии на его замечание. Ничего не говоря, она села на подоконник, принимая свое обычное спокойное положение, хотя все внутри закипало, ее внутренний голос готов был ответить на провокационные, враждебные слова. Генри смотрел на нее, не двигаясь, за исключением, чтобы сделать глоток чая из изящной чашки, которую он держал в своих руках. Его темные глаза оценивающе смотрели. — Я, признаюсь, был немного удивлен, — сказал он. — Я знал, конечно, что ты желаешь помочь мистеру Торнтону в его делах по бизнесу, но не ожидал, что ты думаешь о замужестве. — Я чувствую, что это было неожиданностью для всех, — ответила Маргарет. Она взглянула мельком в ту сторону, где Эдит, ее тетя и Максвелл оживленно разговаривали, согреваясь перед камином. Девичий смех Эдит весело разносился по комнате, как вспышка света, на замечание ее мужа, и Маргарет поймала ее взгляд. Как же счастлива была Эдит в своей жизни, и снова она обратила свое внимание на Генри, который, казалось, совершенно забыл обо всех остальных в комнате. Он пристально смотрел на нее в немного навязчивой манере, словно пытаясь прочитать ее мысли. Ей это не нравилось. — Я надеюсь, вы все пришли к выводу, что мистер Торнтон — хороший человек. — Он потенциально очень богатый человек благодаря твоему состоянию, — ответил Генри, в его тоне проскальзывало неодобрение. Глаза Маргарет расширились от разочарования, затмевающего свечение счастья, прежде обитавшее в них, когда она вспомнила, как внимателен был Генри, когда она просила его помочь относительно планов по фабрике! Она никогда бы не доверила ему свои планы, если бы знала, что он будет так негативно настроен к ее желанию помочь Джону! Немедленно неповинующийся защитник поднялся в ней против его негативного замечания. — Почему все думают только о деньгах? — нетерпеливо сказала она, напрягаясь от враждебности. — Как я уже говорила своей тете, это не имеет значения, есть у нас деньги или нет. Тот факт, что я получила состояние, не делает мистера Торнтона человеком без принципов! Ясно понимая, что он вызвал оскорбление, Генри склонил голову, хотя это не остановило его от попытки продвинуть свою точку зрения. — Но, тем не менее, твое наследство обеспечит ему гораздо большую свободу делать все, что он захочет, — упорствовал он, словно чувствовал, что она нуждается в защите, и он, как ее юридический консультант, должен был взять на себя это обязательство. — У тебя не будет контроля над твоими деньгами, когда вы поженитесь, если ты не предпримешь меры предосторожности, чтобы защитить свои интересы. — Мои интересы! — воскликнула Маргарет, внутренне вздрогнув. Ее голос враждебно прошипел, когда она пыталась не привлекать внимание окружающих на себя и характер их горького разговора. — Я вполне уверена, что мне не нужно защищать себя от мистера Торнтона, Генри! Раздосадованная, она отвернулась от него, чтобы прийти в себя. Она была полна решимости сохранить спокойствие, не реагировать, но его слова глубоко ранили ее и запятнали счастье, которое ранее поддерживало ее дух после довольно унылого согласия тети Шоу на ее брак. Она положила руку на подоконник и выглянула наружу. Дорога была тихой, уличные фонари светили, словно маяки. В темнеющем небе плыли свинцовые облака, преследуемые ветром. Одинокий экипаж, лошади со склоненными головами, копыта, резонирующие с поверхностью дороги, как устойчивый ритм сердца, проходили мимо. Она ощутила холодный воздух. К ней пришла непрошеная мысль, что лето уже прошло, потерявшись в тех долгих днях, когда горе управляло ею, словно рабой, и более напористо стала проявляться осень. Вдоль тротуара деревья начали изменяться, листья грустно порхали на ветру, больше не роскошно зеленые, а в смешении красновато-коричневой меди и золота. Дождь бил в окно. В ее последний вечер на Харли-Стрит шел дождь. Она услышала тонкий звон чашки и блюдца с соседнего стола, и ее мысли неохотно вернулись к Генри, который все еще оставался рядом с ней, молчаливый, сцепивший руки за спиной, заботливый юрист, жаждущий момента, когда он сможет возобновить свои предостережения и рекомендации. На минуту он встретился с ней глазами, заговорив: — Как твой адвокат, я чувствую, что обязан защищать твои интересы, Маргарет. Он сел рядом с ней на подоконник. Немного смущенная внезапным жестом, она отодвинулась назад, и ее рука опустилась с подоконника на ее колени. Она сцепила пальцы вместе, желая, чтобы Генри воздержался от упоминания о деньгах. Это заставило чувствовать ее неуютно. — Я ценю, что ты беспокоишься о моем благосостоянии, но в этом нет нужды, — сказала она, пытаясь достойно закончить разговор. — У меня нет сомнений в том, чтобы передать мои деньги в руки мистера Торнтона. Кроме того, мне нравится думать, что мистер Белл одобрил бы это, — ведь фабрика Мальборо была его недвижимостью. — Я сомневаюсь, что он бы хотел, чтобы ты отдала все, чем он владел, на сторону. Маргарет взволновано усмехнулась: — Но я едва ли делаю так! — С того момента, как ты выйдешь замуж, ты потеряешь контроль над своим наследством, Маргарет. Я призываю тебя составить документы, чтобы защитить себя, — он наклонился к ней, словно убеждая ее в своей точке зрения. — Это то, о чем ты должна подумать очень серьезно. — Я не буду делать ничего подобного! — Тогда я бы порекомендовал тебе со временем пересмотреть свою позицию, когда твои эмоции, я бы сказал, будут менее обострены, чем сейчас. — Я могу гарантировать тебе, что я размышляю очень ясно, Генри. — Ты? Она посмотрела на него и увидела только то, что он стремится осудить ее брак с Джоном. — Не допрашивай меня, как преступницу, Генри. — Это не было моим намерением, как я думал, ты знаешь, — мрачно ответил он, его манера стала менее деловой, более вторгающейся на личную территорию. Воспоминание об его первом и единственном путешествии в Хелстон всплыло в ее голове, вызванное его взглядом. Она думала, что они оба оставили трудные времена позади, но сегодня было что-то предварительно замаскированное в глазах Генри, говорившее о том факте, что он все еще опустошен ее отказом на его предложение. Внезапно она почувствовала смущение от этого тревожного открытия и резко вскочила на ноги, заметив удивление Генри, когда сделала так. — Прости меня, но я должна поговорить со своей кузиной, — сказала она, взволновано повернувшись, и, подобрав юбки, она направилась туда, где стояла Эдит. *** Маргарет сидела на стуле перед зеркалом туалетного столика и расчесывала свои длинные каштановые волосы, когда в комнату на цыпочках тихо вошла Эдит. Хотя Маргарет недавно одела ночную рубашку, слушая пыхтение Диксон по поводу предстоящей поездки в Милтон, Эдит все еще была в своем цветочном платье и не приготовленной ко сну. Ее юбки зашелестели по полу, когда она подошла к Маргарет и по привычке встала позади нее. Ее руки свободно легли ей на плечи, когда она в зеркале встретила взгляд Маргарет. — О, Маргарет, какой день! — со вздохом воскликнула Эдит. — Я не могу поверить, что ты помолвлена с мистером Торнтоном! Я, определенно, не ожидала этого! — она стала немного раздражительной в выражении. — Почему ты хранила это в таком секрете? Конечно, ты могла бы рассказать мне. С характерным для нее спокойствием Маргарет ласково встретила взгляд своей кузины, но мысленно запечатала свои губы от повествования деталей нетрадиционного путешествия, которое она и Джон проделали, чтобы достичь друг друга. Она отложила расческу и тщательно собрала волосы, начав заплетать их. Ее пальчики ловко сплетали вместе густые, блестящие пряди с систематическим изяществом. — Я не понимала своих собственных чувств на протяжении долгого времени, Эдит, — призналась она, не желая слишком много выдать. Ее чувства к Джону все еще были такими новыми, по-прежнему очень дорогими для нее. Она хотела, чтобы они оставались только ее, как сокровище в глубине ее сердца. Эдит слегка нахмурила бровь. — Конечно, ты должна знать, когда полюбила его? — Я точно осознала это, только когда вернулась на Харли-Стрит. — Но как все это произошло? Почему он никогда не навещал тебя раньше? Почему ты никогда не говорила о нем? Это совсем не похоже на обычное ухаживание. — О, Эдит, я хотела бы объяснить, но не могу. Это слишком сложно. — Я хотела бы, чтобы ты попыталась, так как я определенно не понимаю. И мама не понимает, — ответила Эдит. — Скажи мне хотя бы вот что: это из-за мистера Торнтона ты отказалась рассматривать Генри в качестве мужа? Маргарет закончила заплетать свои волосы. Ничто в выражении ее лица не раскрыло те холодные ощущения, которые наводнили ее кровь при упоминании о Генри. Про себя она все еще страдала от его замечаний, что ей нужно составить документ, чтобы обезопасить себя от потенциальной жадности своего будущего мужа. Она позволила своим волосам упасть влево, завязав их лентой. Ее руки упали на колени, и она задалась вопросом, как же преуспеть, чтобы Эдит поняла. — Я никогда не любила Генри больше, чем как друга. Ты знаешь это, Эдит. Я уже говорила тебе, только в другой день. — Так как же ты любишь мистера Торнтона, Маргарет? — спросила Эдит, ее ангельское лицо стало серьезным, и она торжественно посмотрела на свое отражение. — Всем своим сердцем, — глаза Маргарет сверкали, когда она говорила эту красноречивую истину. — Я не могу дождаться, когда стану его женой. — Я все еще не могу понять, как ты можешь так сильно поменять свое мнение! Когда ты писала о нем, казалось, будто ты ненавидела его. Ты была в ужасе от его отношения к рабочим, когда впервые приехала в Милтон. — Я знаю, — невозмутимо и терпеливо сказала она, еще раз сожалея о тех несчастных письмах, написанных ее молодой и предубежденной рукой. — Но Милтон так отличался от всего того, что я знала. Я никогда раньше в своей жизни не встречала таких людей, каких я встретила там. Я не понимала их образа жизни или их несовершенства и энергии. — И я подозреваю, что ты думаешь, будто понимаешь их сейчас? — Я надеюсь, что это так. Мне нравится думать, что это так. Эдит, однако, казалась непросвещенной. И она никогда не будет, пока не шагнет за пределы узких рамок ее настоящего комфортабельного существования, как Маргарет с сожалением подумала. Кузина наклонила голову набок, и ее светлые локоны волос упали ей на плечо. Она рассматривала в зеркале отражение Маргарет и подарила ей улыбку с оттенком меланхолии. — Я буду скучать по тебе, — сказала она. — Я надеюсь, что ты не забудешь нас. — О, Эдит, как ты можешь так говорить? — ответила она, выражая протест против неизбежного эгоизма Эдит в своем желании, чтобы она оставалась рядом. — Я буду писать тебе и навещать так часто, как смогу. Ты знаешь, я буду! Все будет так же, как было раньше, когда я жила в Милтоне с мамой и папой. Кроме того, ты забыла, что я вернусь в Лондон, чтобы пойти за покупками к моей свадьбе? — Это, по меньшей мере, благословение неба! — произнесла Эдит. — Я уверена, ты бы вышла замуж в платье коричневого цвета, если бы не было меня, чтобы отговорить тебя! Маргарет по-доброму усмехнулась, когда вспомнила, как Эдит умоляла ее позволить купить ей одежду, чтобы добавить немного цвета ее собственному тускло-коричневому выбору. — Я думаю, что сделала бы исключение для моего дня свадьбы. — О, Маргарет! Без тебя здесь все будет не так, как сейчас! Шолто будет так сильно скучать по тебе! Он так сильно любит тебя. — И я буду скучать по нему, но, как сказал мистер Торнтон этим вечером, ты и Максвелл должны навестить нас, когда мы поженимся. Возможно, когда ты увидишь Милтон, ты составишь о нем более благоприятное впечатление. Нос Эдит поморщился от этой неприятной мысли. — Мы посмотрим, — загадочно сказала она, впервые взглянув на наполовину собранные чемоданы под окном. — Как Диксон понравилось то, что вы возвращаетесь в Милтон? Я никогда не думала, что ей там нравилось. — От внезапности она немного удивилась. — И не она одна. Ты такая темная лошадка, Маргарет! — Это никогда не было моим намерением, — противостояла Маргарет. Эдит кивнула, а затем, почти разрыдавшись, схватила Маргарет за плечи. — Я надеюсь, что ты будешь счастлива, Маргарет. Всем своим сердцем я желаю этого. Маргарет сжала руку Эдит и посмотрела на нее с нежностью, почти как на сестру. — Я буду, Эдит. Я знаю, что буду. *** Начинающаяся головная боль стала пульсировать с увеличивающимся давлением чуть выше левого виска. Маргарет потерла это место, массируя небольшими круговыми движениями, надеясь облегчить усиливающуюся боль. Воздух в комнате был прохладным, и она обернулась покрывалом, чтобы защитить себя от холода. Сон не приходил к ней. Пульсирующая боль стала более настойчивой. Она циркулировала, поймав ее в бесконечный вихрь, вызывая призраков, которые не предлагали покой ее усталому и загроможденному разуму. Она старалась откинуть все сомнения прошедшего дня, но они тяжким грузом не отпускали ее. Она пыталась не думать о том факте, что, когда она вернется на фабрику Мальборо, она встретит женщину, которая может не благоприятно посмотреть на ее брак с Джоном. «Почему это Вам выпало богатство как раз тогда, когда он потерял его?» Она не могла забыть их. Эти колючие слова, сказанные только несколькими днями ранее с нескрываемой обидой, засели в голове Маргарет и отказывались исчезать сейчас, когда она разрешила своим мыслям дрейфовать в направлении того, что принесет завтрашний день. Она очень хорошо знала, что миссис Торнтон считала ее совершено недостойной любви своего сына. Она услышала это от нее сама, когда миссис Торнтон пришла в Крэмптон, чтобы выполнить нелепое обещание, которое она дала ее матери. В этом жесте было мало от доброжелательного совета, как вспомнила Маргарет. Вместо этого в нем было презрительное осуждение того факта, что у Маргарет мог быть другой возлюбленный, и она с жалом гадюки громко заявила об этом. Миссис Торнтон была рада, что Маргарет отказала ее сыну, когда он сделал ей предложение. Как несправедливо и осуждающе относилась его мать к ней! Как недобра и непреклонна она была! Даже когда она неприветливо сошлась с миссис Торнтон во время своего недавнего визита на фабрику Мальборо, в ней было то же нерешительное отношение и непроницаемая позиция. «Возможно дело, которое Вам нужно обсудить с моим сыном, лучше было бы изложить в письме?» — сказала она, произнося это так, что она совершенно ясно рассматривает присутствие Маргарет как неприятное вторжение и считает совершенно излишним, когда есть другие, более удовлетворительные способы ведения дел. Она не знала, о каком деле Маргарет хочет поговорить с Джоном — в действительности его мать останется неосведомленной до их возвращения. Маргарет внутренне напряглась от этой мысли. Что миссис Торнтон скажет, когда они вернутся в Милтон вместе? Станут ли враждебные в прошлом чувства миролюбивыми? Как она будет действовать? Как ей следует держать себя по отношению к этой женщине, которая скоро станет ее свекровью? Ради пользы Джона — как и ради своей собственной — она знала, что должна попытаться найти какое-то примирение с женщиной, которая предложила ей так мало добрых слов в прошлом. Если она и Джон будут женаты, тогда у нее не будет другого выхода, и она будет связана с миссис Торнтон, желает она того или нет. Так что она должна попробовать. Для Джона, для себя она постарается. *** Она не смотрела на него. Ее прекрасное лицо было повернуто к окну, у которого она сидела. Он наблюдал ее безмятежный профиль, освещенный солнцем, на выражении ее лица не было ни следа сожаления или печали, в действительности, она выглядела довольной и счастливой. Он обрадовался, увидев ее такой. Конечно, он не мог любить ее больше, чем уже делал. Бессознательно и бесхитростно она околдовала его своей красотой и сообразительностью. Для него она была сильной, храброй и уникальной. Ее склонность выражать свои мысли, хорошо это или плохо, всегда интриговала его, ибо ни одна женщина никогда не говорила с ним так, как это делала она. Ее пламенные мнения покорили его с первой минуты их встречи, и он знал, что будет принадлежать ей. Сейчас он бы сидел рядом с ней, если бы мог, его рука бережно была бы обернута вокруг нее. С настойчивостью миссис Шоу, однако, они ради приличий были заключены в адскую ловушку в воплощении Диксон, властной хранительницы добродетели Маргарет, которая даже сейчас сидела с Маргарет, показывая каждому, что приняла назначенную ей роль чрезвычайно серьезно. Никогда в своей жизни он не выносил такое неблагоприятное, пристальное внимание. Это ощущалось в каждой манере, с которой она перемещалась по сидению, ища более комфортабельное положение. Она совсем не хотела снова возвращаться в Милтон, и ее нетерпеливые вздохи недовольства резонировали по вагону с преднамеренной частотой. — Тебе нравится сидеть здесь? — спросила Маргарет, поворачиваясь к Диксон, ее обращение было бесконечно нежным и бесхитростным. — Я не возражаю пересесть, особенно, если тебе будет более удобно. — Я осмелюсь сказать, что я в порядке, мисс Маргарет. Здесь все такие сидения. Они такие твердые. По моему мнению, им необходима обивка. Она, наконец, перестала двигаться и все время качала головой, словно не могла себя заставить поверить, что судьба в очередной раз вернула ее в поезд, направляющийся на север. — Я должна сказать, что со всеми Вашими планами Вы выглядите как кошка среди мышей. Мисс Эдит только этим утром сообщила мне, как мистер Леннокс удивился, услышав Ваши новости. — Я вполне уверена, что его удивление будет продолжаться недолго, — довольно сухо ответила Маргарет. — Ммм, — Диксон задумчиво посмотрела на нее без дальнейших комментариев, мудро сохранив свое мнение при себе. Джон скривился, когда коварное видение реакции Генри Леннокса на их помолвку всплыло в его голове, он был почти уверен — как была, казалось, и Маргарет, — что Диксон намерено упомянула о Генри Ленноксе. Мороз пронизывал его мысли и усилил лед, злыми щупальцами проникая в его настоящее ощущение эйфории, усиливая подозрения, которые с самого начала так неприятно вползли в его голову вчера вечером. Его губы сжались. Как бы он смог вынести, если бы Маргарет вышла замуж за кого-то подобного? Он благодарил Бога за то, что Маргарет никогда не показывала склонность к нему, хотя он часто боялся этого, узнав из разговоров с ее отцом, что мистер Леннокс близко связан с их семьей. Теперь он смотрел на Маргарет, ее тело укутывал темный плащ, скрывающий под ним полосатое платье, ее блестящие волосы были зачесаны в простой шиньон, короткие завитки целовали ее лоб. Казалось, что она была совершенно равнодушна к мысли, что такой человек, как Генри Леннокс, мог любить ее. Она уже сделала свой выбор. Она возвращалась с ним в Милтон. Генри Леннокс, такой блестящий и умный, человек мира, без сомнения, со всеми социальными благами, соответствующими его положению, не смог завоевать ее, а он, грубый и неотесанный человек, который всю свою жизнь прожил рядом с пульсирующей и упорной суматохой индустрии, чудом добился ее любви. Он знал, что это была всего лишь удача, что он завоевал такую женщину, как Маргарет, и это ограждало его от самодовольства. — Я думала, что этот поезд скоро отправится. Надеюсь, вовремя? — нетерпеливо начала Маргарет, нарушая молчание и успешно стирая неприятный призрак Генри Леннокса из своей головы. Она смотрела на суматоху платформы, где столпились люди среди взмывающего пара, некоторые были с носильщиками их багажа, другие — одинокие и слишком погруженные в свои жизни, чтобы замечать что-то еще. Пронизывающий стук открывающихся и закрывающихся дверей был слышен по всей длине поезда, когда люди садились, хотя никто не присоединился к ним в купе. — Я осмелюсь сказать, что мы достаточно скоро отправимся в путь, — ответила Диксон, ее тон передавал, как мало удовольствия ей приносит возвращение к мрачному пейзажу Севера. — Через пять минут, — ободряюще сказал Джон Маргарет, доставая свои карманные часы, чтобы проверить время, перед тем как возвратить их в жилет. — Уже скоро. Посмотрев на Маргарет, он был вознагражден улыбкой, красноречиво говорившей ему, как рада она была быть с ним. Он возвратил ей взгляд с равными эмоциями, передавая в течение нескольких секунд что-то более чувственное, чем мог бы передать простыми словами. «Я с тобой. Мы вместе», — словно говорили ее глаза, и ему казалось, что небольшим движением головы, взмахом руки, силой взгляда они могли бессознательно говорить друг с другом на их личном коде, который кроме них никто не мог расшифровать. Где-то поблизости засвистел свисток, и поезд наконец начал движение, устало громыхая и выпуская пар, когда колеса со скрипом двинулись по рельсам. — О, наконец-то! — с ликованием воскликнула Маргарет. — Будет так здорово снова быть дома, в Милтоне! Брови Диксон поднялись от удивления, что леди такого воспитания, как Маргарет, с лондонской грацией и манерами, могла рассматривать такое место, как Милтон, с очевидной привязанностью. Она в отчаянии покачала головой. Маргарет, однако, не увидела презрения Диксон. Она немного придвинулась, чтобы посмотреть в окно вагона, когда они проезжали оживленную платформу. Поезд громыхал на путях. Большие высокие склады с почерневшей кирпичной кладкой, скрывающей их первоначальный цвет, словно лондонские здания, стояли вдоль железнодорожной линии, свидетельствующие о скоплении промышленных предприятий вокруг станции, как рой пчел в улье. Там также были гостиницы, их вывески выделялись на расстоянии от железной дороги, чтобы обслужить утомленных от путешествия и желающих выспаться. Лондон быстро разрастался, и Джону он казался полным множества контрастов. Хорошее смешивалось с плохим, а спокойствие — с хаосом. Богатство прогуливалось рядом с презренной бедностью. В некоторых районах Лондона, как и в Милтоне, стояли полуразрушенные дома бедняков, где бесконечными линиями от здания к зданию протягивалась рваная одежда, сомнительно покачиваясь от дуновения ветра в грязном воздухе над зараженными улицами, где болезнь была распространена и жестока своим поражением. Даже в такой свежий сентябрьский день, как этот, не было и слабого намека на солнце позади лондонского тумана, который сопровождал их путешествие. Они проезжали также те районы, где богатство открывало двери в благородные дома и воздух был более чистым, и, наконец, оставив Лондон позади, они проезжали через пригороды и открытые поля сельской местности. Здесь мужчины, женщины и дети трудились вместе, занятые своей работой по сбору урожая. Пара детей, работающих на одном из полей, увидев поезд, начали бежать рядом с ним, их маленькие ножки безнадежно конкурировали с его скоростью, их внимание было ненадолго отвлечено от их задачи, когда с энтузиазмом они кричали и махали руками, прежде чем взрослые призвали их возобновить работу. Джон видел, как Маргарет смотрела на открывшуюся сцену по сбору урожая, и впервые осознал, как тесно она была связана с сельской жизнью, что сцены, какие они сейчас наблюдали, так мало значащие для него в его индустриальном мире, имели большое значение для нее. Конечно, он узнал от ее отца, что она провела некоторое время в Лондоне, когда была моложе, оставаясь на Харли-Стрит с ее тетей и кузиной. Но большую часть своей жизни она провела среди живописных полян и приятного сельского пейзажа, среди рабочих и крестьян подобно этим, в ее любимом Хелстоне, перед тем как она вынуждена была оставить его и найти новый дом в Милтоне. Его снова поразило, как отличалось их происхождение и воспитание. Как много они должны были узнать друг о друге, и он надеялся услышать каждое небольшое откровение! Он хотел поделиться с ней всем, узнать об ее жизни перед тем как они встретили друг друга, и быть для нее всем… ее другом и возлюбленным, человеком, которому она будет доверять превыше других. — Ты выглядишь очень задумчивым, — ее голос, так нежно лаская слух, пронеся в пространстве между ними, заполняя его разум. Он не заметил, как она повернулась, чтобы посмотреть на него. Теперь его глаза находились на ее уровне, когда он ответил на ее улыбку своей собственной. — О чем ты думаешь? Как он мог выдать свои собственные мысли перед Диксон? Он заколебался, зная, что вызовет очаровательный румянец у Маргарет. — Я думал о том, какие у всех будут лица, когда они узнают, что ты вернулась в Милтон, — сказал он. — Они, вероятно, будут немного потрясены моим внезапным появлением. Он хотел сказать ей, что она не должна беспокоиться насчет того, какую реакцию получит от его матери и Фанни, но решил связать себя молчанием в таких вопросах из-за присутствия Диксон. Она внимательно следила за тем, что они говорили друг другу, он был в этом уверен, поэтому перевел разговор на Хиггинса, комментируя тот факт, что он будет очень рад снова увидеть ее. — О, да! Я скучала по разговорам с ним и Мэри, — ответила Маргарет, ее лицо осветилось. Она повернулась к Диксон, восторженно желая подключить ее к разговору. — Ты помнишь Николаса и Мэри, Диксон? Мэри помогала нам в то время, когда мама была больна. Я уверена, ты должна помнить. Диксон кивнула, хотя воспоминание не смягчило мрачность ее лица. — Я помню, мисс. Она была очень тихой, едва сказала хотя бы слово за все время. — Она была одним из поваров в столовой для рабочих на фабрике Мальборо, — продолжила Маргарет. — Она была хорошим поваром, — сказал Джон, вспоминая тушеное мясо, которое он попробовал в первый раз, когда Хиггинс пригласил его в столовую на той же неделе, когда она была открыта для рабочих. — Я часто обедал с мужчинами, если в меню было тушеное мясо с овощами. Диксон посмотрела на него так, словно не одобряла тот факт, что хозяин — человек особого положения и власти, каким он когда-то был, — должен общаться со своими подчиненными таким образом. Но она ничего не сказала. Ей это было не нужно. Ее выражение лица сказало все за нее. *** Путешествие было долгим, и это сказывалось на нервах Джона и Маргарет, они были нетерпеливы, чтобы быть снова дома. Они сидели, по большей части, молча, каждый хранил свои собственные мысли при себе. Те замечания, на которые они, было, отваживались, носили общий характер и не имели никакого значения, за их словами, как и за ними самими, следила вечно бдительная и вечно внимательная Диксон. А они хотели поговорить… Каждый хотел поделиться своими мыслями о будущем, их радостью в настоящем и сожалением о прошлом. Он хотел заключить Маргарет в свои объятия, наслаждаться теплом ее тела. В действительности, он хотел, чтобы мили скорее прошли, и они, наконец, освободились из адской тюрьмы, в которую они были заключены их надзирательницей. Он решительно ненавидел каждый момент, который отказывал ему в ней, хорошо осознавая, что у них будет совсем немного времени побыть вместе в уединении, когда они возвратятся на фабрику Мальборо. Неизбежность простиралась перед ним. Они должны будут поговорить с его матерью и рассказать об их помолвке. Потом, когда Маргарет придет время удалиться, он предвидел небольшую надежду побыть с ней наедине до прихода Диксон, чтобы помочь ей приготовиться ко сну. Его дух напрягся, словно зверь в клетке от несправедливости, он проклинал цепи условностей, которые сковывали их. Часы проходили тоскливо и бесконечно. Мили, которые они проехали, увеличились. День убывал. Свет начал меркнуть. Ритм поезда, как полная движущаяся сила, смешивалась со скукой, появившейся в поездке на такое расстояние, создавая свою собственную гипнотическую мантру, действующую медленной, коварной, неторопливой легкостью, она утяжеляла веки, уговаривая их закрыться. Он был против этого ползучего молчаливого незваного гостя и отказывался ввести себя в сонливость. Маргарет была очень тихой, ее голова все еще была наполовину повернута к окну, она глядела на несущийся пейзаж и была на пороге, чтобы уступить сонливости. Это был только вопрос времени, перед тем как появилась первая жертва. Он наблюдал с неким облегчением, как веки Диксон становились постепенно более тяжелыми, проиграв битву с бдительностью, и ее голова со шляпой наклонилась на бок. Он заметил ее окончательное поражение и посмотрел на Маргарет, надеясь, что она была все еще с ним. Он увидел, что она тоже была свидетельницей этого. В ее глазах было удивление, что Диксон пала жертвой сна, когда она считала себя обязанной охранять их. — Маргарет? — произнес он ее имя тихо и неуверенно. Одни, но не одни, осознавая момент уединения, предоставленный им закрытыми глазами, они посмотрели друг на друга. Они одновременно подались вперед, движимые принуждением, управляемые одинаковыми инстинктами, их руки соприкоснулись, добиваясь контакта, которого они взаимно хотели с тех пор, как встретились на платформе станции несколько часов назад. Пальцы Маргарет осторожно переплелись с его пальцами, их соединенные руки посылали крошечные импульсы удовольствия Джону. Он не двигался. Только держал ее руку и чувствовал бесхитростное сжимание ее пальцев, и это было достаточным, чтобы заставить его нервные окончания пылать от нетерпения и рвения. Воспоминание о том, как он их чувствовал в своих волосах, проникло в его мысли. Как прекрасна она была! Его желание потянуть ее в свои объятия возросло. Это не требует многого… только быстро потянуть ее за руку, и она будет здесь, с ним, даря тело, прижавшись к нему. — Ты хотела, чтобы она заснула? — спросил он. — А ты? Он склонил голову. — Да — с тех пор, как мы оставили Лондон. — Я тоже, — немного виновато призналась она. — Мы прошли долгий путь с того самого первого дня, когда встретились, не так ли? — сказал он, качая головой на свой скептицизм, когда встретил ее глаза, сгорая от накала страстей. Он сжимал ее маленькие пальчики своими собственными грубыми пальцами, скользя по ним таким же образом, как делал вчера, но с большим пылом. Он почувствовал, как сила воли, чтобы сопротивляться ее очарованию, начала таять, он желал прижать ее тело к своему. Шаг за шагом это чувство увеличивалось, хотя он боролся с ним, заставляя держать себя в руках. — Да, я думаю так, — прошептала она. — О, Маргарет, — пробормотал он своим низким голосом не в силах молчать, чтобы не разбудить их спящую хранительницу. — Я хочу обнять и поцеловать тебя! Она окрасилась от его признания. — Не смущайся, — нежно убеждал он. — Пожалуйста, не надо. Он потянул ее за руку более настойчиво, желая большего от нее, нуждаясь в ней, и она немного переместилась вперед, отвечая на его нежное давление. Молча, но импульсивно он поднял ее руку к своим губам, прижимая ее пальцы в пыле страстной сдержанности. Его дыхание обжигало ее кожу, когда его губы двигались вниз, поворачивая ее руку и выставляя ему большее, позволяя им скользить с восхитительным напряжением по гладкой, атласной мягкости ее чувствительной ладони, перед тем как устроиться на ее запястье, чуть ниже натянутого рукава ее жакета. Там он позволил своим губам задержаться, его желание к ней затмевало все остальное, и он потерял себя от восхищения, нежно осыпая ее плоть крошечными решительными поцелуями, которые так красноречиво говорили о любви, пылающей в его сердце. — Джон… — начала она с чувствительным вздохом. Он не говорил, совершенно обессиленный против манящих чар, которые сплелись вокруг него. Его пальцы продолжали играть с ее пальцами… гладили… ласкали… Его рот продолжал даровать поцелуи ее запястью, где спрятались крошечные вены, словно мельчайшие ручейки, под хрупкой и просвечивающейся поверхностью. Как он любил ее! В тот момент, когда она заговорила, он приник к ее коже, чувствуя интенсивную вибрацию ее молотящего пульса против его губ. Его собственное сердце забилось быстрее, стуча о ребра. Он услышал ее небольшой вздох, прежде чем ее голос, такой ласковый и молящий в своей трепетной просьбе, достиг его. — Джон… Мы не должны… В тот момент он почти услышал, как все разрушилось вокруг него, и магия, которая владела им, в мгновение исчезла. Он оторвал свои губы от ее кожи, словно рациональность насильно проникла в мечтательный туман его страсти и сразу завладела им. Освободив ее руку и подняв свой взгляд прямо на нее, он увидел беспокойство в ее глазах. — Я сожалею, — пробормотал он, сразу устыдившись, что позволил себе обмануться и поработиться безумию своей собственной неотъемлемой страсти. Конечно, он не был безответственным распутником! Может быть, он был окрылен, так сильно влюбившись в нее, и она была всем, о чем он мог думать, но он не должен был действовать таким образом. Ведь где бы они были, если бы Диксон проснулась и обнаружила, что он любовно ласкает руку Маргарет? — У меня не было намерения ввести тебя в неловкое положение. Я не должен был, — он опустил голову. Он вел себя импульсивно, неблагоразумно, что было совсем не свойственно ему. — Нет, — шепотом воскликнула Маргарет, резонируя с возникшей тишиной. Она потянулась, беря его за руку, равнодушно лежащую на его бедре. Пальцы решительно сплелись с его, когда его глаза блеснули на нее. Он не видел ее возмущение, а только желание облегчить его боль. — О, Джон, все в порядке! Правда! В конце концов, мужчины целуют женщинам руки на протяжении столетий! — она немного заколебалась, пытаясь найти правильные слова, чтобы объяснить то, что она чувствует. — Просто, если Диксон проснется… ну, я не хочу, чтобы она видела. — Я знаю, — сказал он, не менее возмущенный своим поведением. — Я знаю. Он сжал ее руку и увидел в ее глазах врожденное понимание того, что пришло с острым признанием их любви друг к другу, вызывая интенсивную и неутолимую потребность в прикосновении, неся их вдоль потока эмоций, так убедительно прельщающего, словно никто из них по-настоящему не понимал явную силу, влекущую их друг к другу. Рядом с Маргарет дремала Диксон, ее дыхание было глубокое и слышимое, к счастью, она не замечала, что происходило между ними. Купе почти неощутимо качалось, поглощая мили, колеса шумно гремели под ними. Их тела невольно время от времени раскачивались на сидении, пристраиваясь к такту поезда, словно их вел какой-то неизвестный танец. Сильный, ритмичный шум локомотива эхом раздавался в голове Джона, его сердце стучало в темпе с ним. Он стремился преодолеть пропасть между ними. Она казалась такой далекой, заключенной в рабство правилами приличий, о которых он мало заботился. Ему нужно было достичь ее. — Маргарет, — сказал он, в конечном счете осознавая, что собирается просить ее о большем, чем она, возможно, разрешит, а он сам пытался спровоцировать ее. — Маргарет, ты бы пришла и села рядом со мной. Он увидел ее нерешительность. — Я не уверена, что это одобрила бы Диксон, — ответила она, смотря в сторону Диксон, которая, ничего не замечая, развалилась на сидении рядом с ней. — Она спит, — его голос был низким, хриплым и почти гипнотическим. — Я хочу, чтобы ты была рядом со мной. Здесь, — он похлопал на свободное место рядом с собой. — Я не должна… — Я знаю, — признал он. — Но я бы все равно хотел, чтобы ты сидела рядом со мной. — Но, Диксон… — Она спит. — Но что будет, если она проснется? — Ты боишься, что она подумает? — Я… — она решительно заколебалась, возможно, вспоминая его нежные ласки на своей руке. — О, Маргарет, разве не естественно для женщин сидеть рядом с их мужьями? — Но ты не мой муж, — тихо напомнила она ему. — Еще нет, — ответил он с глубокой страстью, с неожиданно полной силой эмоций. — Но скоро буду. Глаза, смотрящие на нее, так нежно охватывали и открыто поощряли ее. Она разрывалась. Впервые в своей жизни она колебалась между тем, чего желала для себя и тем, что, как она знала, будет правильным. Несомненно, его просьба выходила за рамки приличия, которые устанавливались при их положении, и, без сомнения, Диксон пришла бы в ужас… Но он был ее женихом, мужчиной, с которым она обещала провести свою жизнь. Не может быть ничего плохого, если она просто посидит с ним рядом, верно? И она желала быть ближе к нему, прижаться к нему и чувствовать себя в безопасности его любви к ней. Итак, она переместилась. Со смелым и дерзким лицом для всех тех, кто мог возражать против ее действий, она скользнула на сидение, которое он занимал, и удобно устроилась рядом с ним. — Обопрись своей головой об меня, Маргарет, — сказал он ей, не способный поверить, что она пересела, что она была здесь, рядом с ним, как он и надеялся. Он чувствовал ее тепло с одной стороны. Он хотел подвинуть ее ближе, поднять ее голову и поцеловать, но он не сделал так. Нет. Он не позволит себе снова потеряться среди вихря любви от ее очарования. — Тебе будет удобнее, и от этого не будет никакого вреда. Подавляя мысли о презрении Диксон, Маргарет положила голову на Джона, чувствуя гладкость его жилета против твердости его груди. Он был теплый, чудесно теплый. Она ощутила освежающий аромат его одеколона. Его рука обвилась вокруг нее, окружая ее талию. Она улыбнулась, блаженно довольная, чувствуя, словно поднимается с ним к звездам, сияющим над ними в черном ночном небе. Они не говорили. Не было никакой необходимости. Она закрыла глаза, наслаждаясь этими новыми ощущениями, находясь так близко к нему, и предалась мечтаниям. *** Когда некоторое время спустя Диксон проснулась, она обнаружила, что купе было окутано мраком. Также было очень тихо. Совсем не было шепота голосов. Был только грохот поезда, энергично поглощавшего мили. Встряхнувшись, чтобы пробудиться и поправить свой плащ, ограждавший ее от прохладного воздуха громыхающего вагона, она посмотрела рядом с собой, чтобы убедиться, была ли Маргарет в порядке. Однако она обнаружила пустое сидение. Автоматически ее внимание перешло на место перед ней, и в потрясении от абсолютной тревоги она чуть не задохнулась. Она всегда считала, что Маргарет имеет слишком независимый дух, и этот факт был сейчас опрометчиво подтвержден в том, как Диксон обнаружила ее. Она была там, неподвижная и расслабленная, ее голова в успокоении опиралась на мистера Торнтона! В действительности, его рука была вокруг нее, держа ее в самой неуместной манере! Плащ Маргарет плотно укутывал ее тело, одна маленькая рука выглядывала из-под него и лежала на жилете мистера Торнтона, будто в томном владении, в то время как другая переплелась с его собственной свободной рукой. — Мисс Маргарет! Что во имя Господа… Пробуждающий зов пробился через нежные волны ее мечтательной задумчивости, и наполовину закрытые глаза Маргарет устремились к широкой фигуре Диксон, которая смотрела на нее через купе в сильной вспышке недовольства. — О, Диксон! Ты проснулась! — Не вовремя, как я вижу! Отстраняясь от теплого и привлекательного места отдыха, вялое тело Маргарет приняло вертикальное положение. Она поправила складки своей юбки. К счастью, румянец был скрыт тенями вагона. Она чувствовала сильное смущение оттого, что ее обнаружили. Хотя она сама оставалась бодрствующей, не осмеливаясь заснуть на тот случай, если она проснется и обнаружит, что все это сон, Джон поддался восторгу от ее тела, нежно устроенного рядом с его собственным. Она наблюдала, как его глаза закрылись, словно убаюканные волнами сна. — Я надеюсь, ты не осудишь меня строго за желание сидеть рядом с моим женихом, — рискнула сказать Маргарет после нескольких минут, ее голос, наполненный самообладанием, слегка дрогнул от последствий, которые могли последовать от ее безрассудных действий. Диксон сложила руки перед собой и фыркнула, сильно раздраженная тем фактом, что эта пара воспользовалась очевидным преимуществом, когда она заснула. — Что бы Ваша тетя сказала, если бы видела, что Вы ведете себя таким образом? Маргарет не ответила на вопрос, но попыталась размышлять в тон Диксон: — Я знаю, что ты это не одобряешь, но он — мужчина, которого я выбрала в мужья. Я не вижу никакого вреда в том, чтобы сидеть рядом с ним. Диксон скривилась, цепляясь за моральные принципы, которые она ценила. — Никакого вреда! Ух! Ваша тетя не одобрила бы Вашего поведения, я вполне уверена в этом! — Но мы только хотели посидеть вместе! — ответила Маргарет, защищаясь, стараясь, чтобы ее эмоции не перешли в гнев. — Это было совершенно невинно. — Неужели, невинно! — ворчала Диксон, печально качая головой. — Вы должны быть более осторожны, мисс Маргарет! — Я уверена, что мне нечего бояться мистера Торнтона. Он — джентльмен. В сумраке брови Диксон сомнительно изогнулись. — Джентльмен бы остался на своей стороне купе. — Он и остался. Это я пересела. — Что если кто-то садился в поезд и видел вас обоих? На что это было похоже? — На что Вы намекаете? — глубокий голос раздался в купе с такой суровостью, что обе женщины сразу прекратили свой разговор и повернулись к Джону, немного опешив оттого, что он слышал их оживленный разговор. Первоначально потрясенная, Диксон восстановила свою силу духа и высокомерие быстрее, чем Джон ожидал от нее. Он выпрямил спину, его глаза вспыхнули во мраке, привыкнув к темноте. — На что бы Вы ни намекали, Маргарет не совершила никакого преступления, сев рядом со мной — мужчиной, я напомню Вам, с которым она в настоящий момент помолвлена! — У мисс Маргарет еще нет кольца на пальце, чтобы показать любому, что она помолвлена либо замужем, сэр. Этот намек я пытаюсь сделать. — У нее достаточно скоро будет кольцо, — язвительно заметил Джон. Он взглянул на Маргарет, она безмолвно умоляла, чтобы он контролировал свой характер. Она, однако, прочитала на его лице тот факт, что он не позволит отпустить так легко этот вопрос. Его предупреждающий взгляд был решительно направлен на Диксон. Даже в темноте его воинственное выражение было безошибочным. — Я скажу только одно: я был бы благодарен, если бы Вы не вмешивались в вопросы, касающиеся лично меня и Маргарет! Вашим долгом является исключительно сопровождение Маргарет — и ничего больше! — Все равно это неприлично, — ответила Диксон. — Ее тетя — … — Прилично! — сухо прервал ее Джон. — Я уверяю Вас, что в нашем поведении нет ничего неуместного, независимо оттого, что Вы могли подумать! — Это неправильно, — пробормотала она, решительно настаивая на своей точке зрения. — Что скажет хозяйка? — Ничего, я надеюсь, — резко ответил он. — Я не вижу повода, чтобы Вы докучали ей такими пустяковыми обстоятельствами. Диксон ничего не сказала. Она сжала губы, чувствуя предупреждение в грубом голосе мистера Торнтона, и утешала себя тем, что миссис Хейл не дожила до этого момента, чтобы стать свидетельницей неуместного поведения своей дочери. *** Вечер был гораздо холоднее, чем Маргарет ожидала, и она укутала свое тело в тонкий плащ. Она забыла, насколько прохладнее может быть погода в Милтоне по сравнению с умеренным климатом Юга. Она также забыла о постоянном задымлении, символизирующим Милтон и играющим важную роль в индустриальной картине этого Северного региона. Они шли от станции в тишине. Кроме чемодана, который он брал в Лондон, Джон нес в обеих руках с естественной и изящной легкостью также чемодан Маргарет; маленькую сумку, принадлежащую Диксон, она несла сама, поэтому у них не было тяжелого багажа, препятствующего их продвижению. Тетя Шоу пыталась настоять, чтобы они отправились в путешествие завтра с капитаном Ленноксом, который мог бы — в случае необходимости — легко проехать через Милтон по пути на Север по деловым вопросам. В действительности, тетя Шоу сделала все возможное, чтобы убедить Маргарет отложить свою поездку на один день, но Маргарет отказалась, не желая откладывать свое путешествие дольше, чем было необходимо. Поэтому весь ее багаж прибудет с капитаном Ленноксом, когда он остановится в Милтоне и прервет свое путешествие. Маргарет осознала, что Джон, идя впереди нее некоторое время, замедлил свой шаг, чтобы поравняться с ней, в то время как Диксон оставалась в нескольких шагах позади. — Ты предпочитаешь, чтобы я поговорил со своей матерью один по поводу нашей помолвки? — спросил он. — О, нет! Мы скажем ей вместе, как мы и планировали, — сказала она, немного удивленная его вопросом, несмотря на ее ранние сомнения относительно чувств его матери. Его глаза блестели, смотря на нее. Диксон, получив выговор за вмешательство в их личные дела в поезде, держалась на небольшом расстоянии, позволяя паре хранить некоторую тайность разговора, хотя она смотрела на них, как ястреб. — Насколько я помню, это ты решила, что мы должны делать, — дразнящим голосом ответил он, напоминая ей вчерашний день, когда она так решительно объявила тете Шоу, что она поедет обратно в Милтон вместе с ним. Она немного неловко улыбнулась от воспоминания. Она была так уверена в себе, когда говорила это тете Шоу, была так полна решимости, чтобы принимать свои собственные решения. — Можешь ли ты простить меня за такую порывистость? — Я не думаю, что хочу, — сказал он ей, опустив голову так, что он мог смиренно и ласково говорить ей в ухо. — Не тогда, когда последствия такой порывистости принесли мне такие награды. В молчании они продолжили движение, свет уличных фонарей освещал им путь. Где-то на расстоянии послышались голоса, громкий, грубый смех мужчины и звук разбитого стекла. Маргарет начала идти немного быстрее, осознавая, что и Диксон последовала ее примеру, хотя Джон оставался безразличным к тому, что происходило в стороне от того места, где они были. Она была рада, когда они повернули на Нью-Стрит, ибо это означало последнюю часть их короткого путешествия. Чуть далее по дороге — и там будет поворот на улицу, где находилась фабрика Мальборо. Она с облегчением услышала, что те голоса, которые она слышала, постепенно отдалились. Странная карета прогромыхала, призрачный по поверхности дороги резонанс копыт был слышан задолго до появления темной кареты. — Не нервничай насчет матери, — сказал он. — Я не боюсь, — ответила она, думая о том, что произойдет. — Я никогда не съеживалась в присутствии твоей матери и не намерена начинать это делать сейчас. — Я не думаю, что ты будешь, — сказал он с бесконечной гордостью, его глаза наполнились нежной привязанностью. *** Солидные деревянные врата фабрики Мальборо были по-прежнему распахнуты, когда они прибыли. Маргарет смотрела во мрак, ее мысли вернулись назад на несколько дней раньше, когда она приходила в ожидании вновь увидеть Джона. Она была поражена пустынной тишиной этого места, и это навалилось на нее сейчас, когда она вошла на безлюдный двор с Джоном. Под покровом ночи фабрика стояла в абсолютной темноте, она казалась забытой, ее большой кирпичный дымоход поднимался к небу, словно длинный, тонкий гигант, который сейчас стоял без дела. Только дом, в котором Джон по-прежнему жил со своей матерью, проявлял признаки обитания. Несколько окон указывали на комнаты, которые были заняты, но глаза Маргарет задержались на окне столовой. «Миссис Торнтон сейчас там, — подумала она. — Не знающая о возвращении своего сына, совсем не осознающая новости, которые скоро будут переданы ей…» «Не нервничай, — серьезно сказала она себе. — Это не будет отличаться от тех раз, когда я видела ее…» Они поднялись по небольшой лестнице, ведущей к входной двери, и Джон, открыв ее, отступил назад, вставая к обшитому панелями фасаду, позволяя Маргарет и Диксон войти в дом. Джейн проходила по холлу, направляясь в кухню, но остановилась, увидев их в дверном проеме. — Сэр! — воскликнула она, немного пораженная. — Вы вернулись! — она бросила быстрый, оценивающий взгляд на Маргарет и ненадолго опустила глаза в пол, чтобы скрыть свое удивление, прежде чем снова поднять их на приезжих. — Могу я взять одежду леди, сэр? Джон поставил чемоданы рядом с дверью и автоматически потянулся к Маргарет, помогая снять ей плащ, перед тем как молчаливо передать его Джейн, когда та приблизилась, чтобы взять его. — Это Диксон, личная служанка мисс Хейл, — сказал он строгим, авторитетным тоном. — Не могла бы ты показать ей, где все находится, и комнату, в которой она остановится. Я уверен, она была бы признательна за чай и какую-нибудь еду после нашего долгого путешествия, если бы ты могла организовать это. — Конечно, сэр, — ответила Джейн, взглянув на Диксон, которая солидно и гордо стояла рядом со своей хозяйкой с полуулыбкой на губах. — Спасибо. И, возможно, ты могла бы также позаботиться о том, чтобы принесли чай в столовую? — Да, конечно, сэр. Джон наклонил голову и протянул руку Маргарет, хотя он не прикоснулся к ней. — Пойдем, — ободряюще сказал он, его внимание было обращено исключительно на нее после приказов, изданных с авторитарной стремительностью. Взглянув на Диксон, удаляющуюся с Джейн, Маргарет позволила Джону провести ее в направлении просторной лестницы. Она почувствовала, что начала колебаться. Прежде, чем они пойдут к его матери, она должна поговорить с ним. У подножия лестницы они остановились и посмотрели друг на друга, уверенные теперь, что Диксон и Джейн прошли через дверь, ведущую на кухню. — Джейн позаботится о том, чтобы Диксон устроилась, — сказал он. — У меня нет опасений на этот счет. Я уверена, что она комфортабельно устроится, — ответила Маргарет с коротким, тихим смехом, хотя ее мысли отклонились от настоящего момента. Если они поженятся, она не хотела, чтобы между ними были какие-нибудь секреты, и она знала, что было одно недоразумение, которое нужно было решить окончательно, открыть правду. Она не могла сохранять молчание. Она хотела, чтобы он знал правду, причину, почему она солгала инспектору полиции, когда он утверждал, что свидетель из магазина видел ее с Фредериком в тот несчастный вечер смерти Леонардса. Она хотела, чтобы он узнал это, перед тем как они пойдут к его матери. Чтобы они могли встретиться с ней без каких-либо секретов между ними. — Прежде чем мы пойдем к твоей матери, Джон, у меня есть что-то, о чем я хочу поговорить с тобой, — сказала она, не давая себе снисходительности думать и действовать другим образом. Он увидел, как она прикусила губу и сильнее раскраснелась, его сердце почувствовало беду. Ее неуверенность была очевидна. Может, она передумала? Почему ждала до тех пор, пока они останутся наедине, чтобы рассказать ему? — И о чем? — спросил он ее, симулируя в себе скорее любопытство, чем панику, которая разожглась в нем. Она нерешительно огляделась, словно ей было неудобно говорить в такой общедоступной части дома. Он немедленно ее понял и схватил свечу с маленького дубового стола, прежде чем поймать ее за руку и быстро повести в направлении столовой на первом этаже, которая, за исключением случаев, когда он устраивал обеды для равных себе по положению, всегда оставалась свободной. Когда они вошли в комнату, освещение от свечи отбросило тени на стены, выявляя зеленый цвет над темными дубовыми панелями. В ней не было деликатных штрихов, все говорило о мужественности. Джон поставил свечу на отполированный стол из красного дерева, который занимал почетное место в центре комнаты, он был пуст, не считая искусно сделанных серебряных канделябров, расположенных в центре. Восемь стульев из красного дерева стояли, словно дремучие стражники, вокруг стола. Джон отодвинул один из стульев, чтобы Маргарет села. Пока она садилась, он отошел, чтобы зажечь три свечи на канделябре от пламени своей свечи. Вернувшись, он отодвинул стул для себя. Он сидел рядом с ней и ждал, пока она заговорит. Он не давил на нее. Свет от свечей освещал ее прекрасное лицо, придавая естественную глубину цвета ее волосам, играя на ее теле, лаская ее кожу и заставляя ее светиться. Он тяжело сглотнул и попытался сфокусировать свои мысли на том, что она хотела сказать ему. Через некоторое время Маргарет, теребя пальцы на коленях, начала говорить. — Это насчет матери… Ну, нет, о том времени, когда она была больна, — она старалась найти подходящий способ, чтобы начать, чувствуя себя пойманной в паутину из лжи, в которую сама так глупо замотала себя. — Ты помнишь, когда она была больна? Тот день, когда ты принес свой щедрый подарок из фруктов для нее? — Я помню. — Ты подумал, что я была невежественна, не позволяя тебе увидеть моих родителей… — Я был по-прежнему задет тем, что случилось между нами, — признал он. — Но я вел себя очень плохо по отношению к тебе. Я не должен был так уйти. Мне стыдно за мои действия по отношению к тебе в тот день. — Я думаю, что это я должна извиниться перед тобой, Джон. В то время столько всего происходило. Я была так взволнована и боялась за маму, — призраки воспоминаний, словно в танце, проплыли перед ее глазами. – Я, ну… видишь ли… — как много раз она думала над тем, что скажет ему, но сейчас тщетно пыталась сказать всю правду о том, что тогда привело ко лжи! Она глубоко вздохнула, немного собравшись. — Это уже прошло, — сказал он успокаивающим тоном, смотря на взволнованное лицо Маргарет. — Посмотри на меня, — он поднял своими пальцами ее подбородок, чтобы она встретилась с ним взглядом. — Тебе не о чем сейчас беспокоиться. Ее глаза пристально посмотрели на него, перед тем как снова опуститься вниз. Нежный свет от свечей мерцал на поверхности стола, словно рыба, плавающая в темных глубинах океана. — Но… Он прижал свой палец к ее губам, чтобы заставить завершить ее объяснение. — Давай оставим этот вопрос. — Почему ты защитил меня? — прошептала она. Он протянул ладонь и накрыл своей рукой ее руку, словно утешая, безмолвно говоря ей, что слышит и понимает ее. — О, Маргарет, я так любил тебя! Я не смог бы видеть, как тебя публично унижают. Я не мог позволить тебе страдать из-за того, что ты сделала, хотя я подозревал, что ты была обещана другому. Она была близка к слезам. Они, словно шипы, кололи ей глаза. Она ухватилась за его предложенную руку. О, как много она скрывала от него! — Это был Фред — мой брат, Фред, — сказала она, наконец признавая личность Фреда человеку, которому необходимо было сказать эту правду. — Мой отец, может быть, говорил о нем. — Нет, твой отец не говорил о нем, хотя мистер Белл упомянул его в одном случае, как я помню. Она кивнула. — Это был Фред, с кем ты видел меня на станции Отвурд. Тот мужчина Леонардс подошел к нам. Он был пьян и сказал Фреду, что он узнал его. Леонардс попытался ударить его, но Фред толкнул его, и он упал, — она покачала головой от воспоминания, не забыв отчаяния, которое ощутила в желании, чтобы Фредерик уехал, боясь каждую секунду, что он мог быть пойман. - Все, чего я хотела, это чтобы Фред сел на поезд и уехал. Я не заботилась о Леонардсе или о том, что могло с ним случиться. Я только желала, чтобы Фред был в безопасности, — она остановилась, чтобы перевести дыхание от потока слов, вырвавшихся на свободу. Слезы скатились из глаз, которые она быстро смахнула. Она почувствовала, как неумолимый груз, который связывал ее все эти месяцы, наконец, упал с ее души. — Больше я не видела Леонардса. Он ушел к тому времени, как я покинула платформу. Когда инспектор полиции пришел ко мне, чтобы сообщить об его смерти и о том, что Фреда и меня видели на станции, я действовала так, чтобы спасти Фреда. Я не могла сказать правду, рискуя тем, чтобы его схватили. Итак, я солгала. И когда я осознала, что ты должен был знать о том, что я солгала, от этого сделалось еще хуже. — Хиггинс упомянул о визите твоего брата во время последних дней болезни твоей матери. Он сказал мне, что вы хранили этот визит в тайне. Именно тогда я понял, что мужчина, которого я видел с тобой на станции, в действительности был твоим братом, а не неназванным возлюбленным, как я боялся, — сказал он, открыв свою собственную правду в ответ на ее сердечное признание. — Николас? — она пристально посмотрела на Джона в ошеломлении. — Да, — подтвердил он, его глаза сузились, бродя по ее лицу. — Ты выглядишь потрясенной. Это был Николас! Николас, который, по-видимому, разрушил непроницаемую границу между ними! Она едва могла принять это. Знал ли он силу своего участия в их отношениях? Понял ли он, что это откровение помогло Джону понять, что та ночь была не такой, как казалась ему, и возвратила его в ее жизнь, как она и мечтала? — Я не могу поверить в это! — Я думаю, что он знал, как много значит для меня знать правду. Факт того, что я, наконец, узнал, что не было никого, кого бы ты любила как возлюбленного, дала мне надежду. — О, Джон! — воскликнула она, ненавидя боль, которую так бессознательно причинила ему. — Я думал, что безнадежно потерял тебя, — сказал он. — Я любил тебя так отчаянно, но, увидев тебя в объятиях другого мужчины… О, Маргарет, я не знаю, как смог вынести мысль, что ты любишь другого! — Я люблю только тебя, Джон! Все, чего я хочу, это быть с тобой. Быть твоей женой. — Ты будешь! — неистово ответил он, прижимая ее к своей груди. Его руки обернулись вокруг нее, он потянул ее целиком к себе, так что она легко упала к нему на колени, словно делала это уже не раз. Он уткнулся лицом в ее плечо, когда ее руки обернулись вокруг его шеи, и в течение бесконечного мгновения они сидели, сцепившись вместе, один — потерянный в другом, более тесно связанные после разговора в этот вечер. Сейчас между ними не было секретов. Она могла встретиться с его матерью, зная, что Джон знает всю правду. — Тебе нужно будет придумать много вещей, чтобы занять Диксон, пока ты здесь, — сказал Джон после нескольких минут, поднимая голову и смотря своим расплавленным взглядом на нее, борясь с обольстительным очарованием ее полных, мягких губ, которые были так близко от него и, казалось, упрашивали поцеловать их. Однако он опасался, что не сможет остановиться, как только сделает это. — Тебе она не нравится? — игриво спросила она. — Она, кажется, намерена оберегать тебя в манере, на которой настаивала твоя тетя, — сказал он вскоре, не способный скрыть свое неудовольствие. Ее пальцы играли с его волосами. — Я поговорю с ней и пообещаю не вести себя неуместно. — Она все равно будет наблюдать за нами, — он вздохнул от приятного прикосновения ее легких пальцев к его голове, как по волшебству стирающие мысли об их постоянной сопровождающей. Его чувства к Маргарет устремились вдаль на всемогущей волне, когда его собственные длинные пальцы побежали вверх по ее шее. Его глаза утопали в ней. — Я так долго ждал, чтобы быть с тобой. — И я с тобой. — Ты рада снова быть в Милтоне? — Я рада быть с тобой, — призналась она, своей робостью показывая ему, какую застенчивость она чувствовала, когда так свободно высказывала ему свои мысли. — Когда я была на Харли-Стрит, то часто воображала, каково будет быть здесь с тобой. — Это то, что ты воображала? — с ярким резонансом спросил он. – Ты, сидящая на моих коленях, с руками, обернутыми вокруг меня? Она окрасилась от уместности его вопроса, и ее губы восхитительно приоткрылись. Он чувствовал на своей коже тепло ее дыхания и нежность пальцев, когда они продолжали танцевать в его волосах. Он бы никогда не поверил, что будет так близок к ней. — Я только хотела снова быть с тобой. — А я с тобой. — Я все еще не могу поверить в это. — И я не могу. Его рука неохотно опустилась, когда другие более неотложные обязательства вышли на передний план в его голове. — Я думаю, мы должны пойти и поговорить с моей матерью, или чай, который я заказал, прибудет раньше нас, — с сожалением сказал он. — Я не уверена, что она будет очень счастлива, увидев меня, — сказала Маргарет, когда неуверенность стала просачиваться сквозь нее, вызывая призраков, которые мучили ее только прошлой ночью и скрывались в тенях ее мыслей весь день, никогда полностью не забытые. — Я уверена, что она будет подвергать сомнению твое желание жениться на мне. — Ее ждет разочарование, если она так сделает, — произнес он. — Я думала, что завоевание одобрения тети Шоу было борьбой, но боюсь, что твоя мать может быть более трудной перспективой. Он усмехнулся от ее слов, отчаянно желая облегчить ее беспокойство. — Я уверен, что ей бы понравилось слышать, как ее называют «трудной перспективой». — О, Джон, ты же знаешь ее чувства по поводу… — она вдруг остановилась и склонила голову. — Я знаю, что она иногда может казаться холодной своими манерами, но это только ее образ, — нежно сказал он. — Она никогда не одобряла меня. Ее честность после всей ее бравады была душераздирающей. Он не хотел, чтобы она имела сомнения, полагая, что она вела себя неправильно. — Я уверен, что она изменится, когда узнает тебя лучше. Ты женщина, которую я люблю, Маргарет. — Но… Он нежно поцеловал ее, чтобы остановить поток слов, показывая ей, как дорога она была ему, как сильно он поклонялся ей. Когда они шли от станции, она казалась такой равнодушной при мысли встретить его мать, но сейчас он видел ее истинные эмоции. — Все будет в порядке, — сказал он ей своим низким и убедительным голосом, одной рукой даря ее спине ритмичные ласки, а другой рукой захватив ее лицо и нежно смотря на нее. — Она будет счастлива за нас, я уверен. В свете свечи он увидел ее сомнение, хотя она склонила голову в согласии. *** Погасив свечи, они пошли бок о бок в холл. Маргарет обхватила руками юбки, поднимая объемистый материал над землей, прежде чем ступить на первую ступеньку, ожидая, когда он присоединится к ней. Они поднялись по лестнице вместе. — Я люблю тебя, — сказал Джон, когда его губы приблизились к ее уху, и он проскользил одной рукой по ее спине до ее талии и нежно сжал ее. Несмотря на успокаивающее присутствие руки Джона и знакомое окружение, желудок Маргарет начал дико сжиматься от бабочек, которые начали порхать от возрастающего волнения. Ее сердце стало биться более отчаянно, когда она бросила быстрый взгляд на свою грудь, видя, как ощутимо она поднималась и опускалась. О! Она не могла встретить миссис Торнтон в таком виде! Она не будет стоять перед ней, чувствуя неполноценность и страх! Она ненавидела себя за такую слабость характера! Она хотела предстать перед ней гордо, как будущая жена Джона! И она будет! Они прошли по лестнице. Джон остановился и повернулся к ней. — Ты готова? — хриплым шепотом спросил он. Она кивнула в подтверждении, сплотив силу духа, нуждаясь в ней больше, чем когда-нибудь в прошлом. Она будет сильной! Она, определенно, немного боялась, но она должна была справиться со всем, как обещала себе вчера вечером. Голубые глаза Джона искали ее. — У тебя нет сожалений? — Никаких. Она была не из робкого десятка. В конце концов, она стояла перед бурлящей толпой бунтовщиков и пыталась успокоить их, хотя они были доведены до отчаяния голодом и угрозой, что ирландцы могли занять их рабочие места. Тогда она не растерялась. Конечно, встретиться с его матерью будет более легкой перспективой, особенно притом, что в прошлом она так часто бросала ей вызов. Она заметила, как взгляд Джона мимолетно упал на ее грудь, поднимающуюся и опускающуюся, в совершенно скромно застегнутом жакете, скрывающем все от него, с небольшим вырезом у основания ее длинной, изящной шеи цвета слоновой кости. Она осознала, что это был первый раз, когда он смотрел на нее таким образом, и она почувствовала, как огонь неистово разжегся под ее кожей, исходя из того места, где возникло ее беспокойство. Если бы он положил на нее свою руку, он бы почувствовал быстрое биение ее сердца. Острая нервная дрожь пробежала по спине при мысли, что он дарует ей такой возмутительно интимный жест, хотя все ее тело воспламенилось от такой шокирующей мысли. Затаив дыхание, она увидела, как он снова поднял свои глаза на нее, встречая ее скромный взгляд из-под длинных, наполовину опущенных ресниц, его голова была по-прежнему опущена. — Я с тобой, — сказал он, наклоняясь вперед, чтобы слегка поцеловать ее в лоб. — Пойдем. *** Стрелки часов на каминной полке шли в направлении завершения еще одного часа. Миссис Торнтон подняла глаза от безукоризненно сделанной вышивки. Иголка остановилась на наполовину сделанной букве «Д», красующейся в углу белоснежной льняной салфетки, когда она посмотрела на время. У нее не было ни весточки о Джоне с тех пор, как он отправился в эту ненужную поездку в Лондон. С каждым проходящим днем она чувствовала возрастающую тревогу и беспокойство. Конечно, он увидел ее: эту молодую леди со всеми ее замашками и надменностью, которые причинили ему столько горя и печали в прошлом. Она знала своего сына. Она понимала стойкость его характера. Она видела его намерения в глазах, несмотря на все его желание скрыть свои истинные чувства, когда он сообщил ей, что едет в Лондон. Она знала это тогда, как она знает это и сейчас: он все еще любит Маргарет. Он никогда не откажется от нее, даже после всего, что произошло. Результат его визита ее пугал. Она чувствовала леденящий душу холод при мысли, что они снова встретятся, потому что она по-прежнему не могла рассматривать Маргарет Хейл со всеми ее высокими идеалами и безрассудной порывистостью достойной любви ее сына. Такой брак был бы невозможным, она была вполне в этом уверена потому, что в них обоих было врожденное и несгибаемое упрямство, заставляющее их делать все по-своему и не идти на компромиссы. Когда дверь в комнату открылась, миссис Торнтон взглянула на нее, ожидая увидеть Джейн, входящую, чтобы убрать поднос с чаем, который стоял на небольшом столике рядом с ней. Она испустила слышимый вздох удивления, увидев, что это был ее сын. Ее кровь застыла в жилах, когда она обнаружила, что он был не один. Ничего не способная делать, она смотрела, как пара из ее сына и мисс Хейл бесшумно входит в комнату, бок о бок, соединенная так, как она и подозревала. — Мама, я рад, что ты все еще наверху, — сказал он, его грудь, казалось, раздулась от гордости перед ней. — Потому что у меня есть некоторые новости…