Судьба и обстоятельства

Cдавленный вдох поднялся из груди Маргарет и пронзил воздух. Глубокий румянец внезапно появился от ужаса, что ее обнаружили, когда она пристально посмотрела на ужаснувшуюся служанку. О! Как они должны были выглядеть! Сквозь пелену своих растерянных мыслей она подумала о руках Джона, только недавно лежащих на ней так властно, с предоставлением свободы, теперь же они отпустили ее, словно сила и напряжение утекли из мышц в тот же момент, когда ее собственные руки опустились, как поникшие подсолнухи. — Диксон! Мы были… Она неловко запнулась. В эту минуту она совершенно была не способна связно выражать свои чувства. Унижение пришло из ниоткуда и поглотило ее, нанося ей вред до такой степени, что она не могла собраться с мыслями. Ее голос, обычно такой сильный, покинул ее, и стыд, более губительный, чем тот, который она почувствовала от несчастного последствия своего импульсивного действия, чтобы защитить Джона во время бунта, зажег огонь внутри нее, хотя это была только Диксон, стоявшая перед ними. Диксон, которая была только служанкой. Диксон, которую она знала всю свою жизнь. О! Если бы только она могла почувствовать, что мнение этого человека не имеет значения, и она могла бы отбросить его в сторону, как что-то несущественное. Но связь была слишком близкой, привязанность слишком сильной. Презрение Диксон резало ее, как лезвие, словно если бы ее мать стояла там перед ней. Ничто не могло умерить того, как ее мать была бы потрясена ее безрассудством. Как это расстраивало! Она не одобрила бы ее, обнаружив в таком интимном положении с мужчиной, независимо оттого, был он ее женихом или нет. Маргарет съежилась от образа своей нежной, уступчивой матери, когда весь ее характерный боевой дух исчез, словно капли дождя впитались в почву. Она опустила голову, пряча лицо в тень. Джон по-прежнему молча стоял рядом с ней, не двигаясь. Ее глаза сосредоточились на маленьких пуговицах его черного шерстяного жилета. Несколько крошечных белых соринок были на нем, и ей вдруг очень захотелось поднять свою руку и смахнуть их, но она не сделала этого. Ее руки решительно оставались опущенными. Тяжелое дыхание Джона наводнило ее голову, и в течение краткого времени это был единственный звук, который она слышала в напряженной комнате. Те быстрые, затрудненные вдохи, которые так выразительно означали страсть, охватившую их всего несколькими мгновениями ранее. Его сильная, широкая грудь, которая только что прижималась к ее телу, поднималась и опускалась, каждое движение было в гармонии с ее собственным быстрым биением сердца. — Я вижу, мисс Маргарет, — резко сказала Диксон, ее тон, очевидно, передавал ее неодобрение, что она застала их обоих в такой интимной ситуации. Она думала, что их поведение в поезде на пути в Милтон было неуместным и отношение мистера Торнтона к ее молодой хозяйке было неприятно собственническим, но это — это было совершено другое! Она едва могла бы поверить, чтобы миссис Шоу одобрила бы это! — Что Вы хотите? — его голос, резкий и властный, зазвучал в голове Маргарет, лицо Джона было суровым от неожиданного вмешательства. — Я предполагаю, Вы пришли на фабрику по какой-то причине? Диксон подняла подбородок. — Ваша мать попросила сообщить Вам, что она распорядилась подать чай, — ответила она с пренебрежительной чопорностью, обращая свой высокомерный взгляд на Джона, ясно выделяя его в качестве виновника существующего горестного и растрепанного вида своей хозяйки. Его глаза сузились, словно он никак не мог понять банальность причины нежелательного присутствия служанки. — Чай? — Да, сэр. Чай. Он недоверчиво покачал головой. — Она послала Вас сюда только по этой причине? — Да, сэр, и как раз вовремя, по моему мнению. Маргарет заметила, как вспыхнули глаза Джона на дерзость ее служанки. Все внутри нее по-прежнему сжималось в болезненном волнении, ей хотелось скрыться от пристального взгляда Диксон так быстро, как она могла, чтобы разрядить ситуацию, которая сложилась между Диксон и Джоном, — они оба казались такими подозрительными и воинственными по отношению друг к другу. — Мы придем, — сказала она таким невозмутимым тоном, каким смогла. Диксон поджала губы, как будто она рассматривала ответ Маргарет как отговорку, чтобы она ушла и оставила их наедине. — Миссис Торнтон не захочет долго ожидать, мисс Маргарет. — Нет, конечно, нет, — торопливо ответила Маргарет, хотя она искала глаза Джона, ясно читая недовольство и ярость, которые задержались в них. От гнева он сжал зубы в слабом остатке своего самообладания, который жаждал вырваться на свободу. Его руки были опущены, отражая собственную позицию Маргарет, но кулаки были сжаты, и выступающие костяшки побелели от сильных эмоций. — Что-то еще? Если нет, тогда не могли бы Вы оставить нас? — строго сказал он, когда Диксон продолжала стоять и не двинулась, чтобы оставить их. Он отошел на несколько коротких решительных шагов от Маргарет, словно отчаянно нуждаясь найти себе занятие. Она почувствовала дуновение прохладного ветерка, ощутив, будто она потеряла его, и наблюдала, как он взял с полки какой-то несущественный лист бумаги с несколькими предложениями, который внезапно потребовал его абсолютного внимания. Он внимательно изучал его, хмуря брови, как всегда делал, когда проникался делами. Диксон, казавшаяся совершенно не оскорбленной тем, что она видела, по-прежнему не двигалась. — Скажи миссис Торнтон, что мы придем сейчас же, пожалуйста, — сказала Маргарет, обращаясь к своей служанке с мягкой любезностью, надеясь, что она поспешно покинет комнату. — Мисс Хейл, могу я предложить Вам пройти непосредственно в Вашу спальню, когда Вы вернетесь в дом? — сказала Диксон. — Мисс Хейл вернется в гостиную со мной, — ответил Джон, его холодные голубые глаза устремились на Диксон, которая по-прежнему упрямо стояла в дверном проеме. — Ну, я только подумала, глядя на волосы мисс Маргарет, что она, быть может, захочет, чтобы я переделала ей прическу, — услужливо ответила Диксон, многозначительно кивая в направлении Маргарет и на ее прическу, из которой выбились пряди, которые обычно были строго убраны. Тот факт, что заколки были не на своих местах, Диксон рассматривала как результат воспламеняющей страсти мистера Торнтона, и заставил ее рот скривиться. Она неотъемлемо сочувствовала тому, что у ее хозяйки, вероятно, был небольшой выбор подчиняться его очевидным и, по-видимому, подавляющим требованиям на ее персону. Пальцы Маргарет немедленно взлетели к волосам. Она осознала свой менее чем аккуратный вид с ослабленным шиньоном и выбившимися локонами, обрамляющими ее лицо по обеим сторонам. Их кончики словно что-то шептали, лаская мягкий бархат ее щек. — Я и не заметила… — Я уверена, что Вы не заметили, мисс Маргарет. С того места, где я стою, мне кажется, Вы не осознаете очень многого, — порицала она. — Довольно! — глаза Джона вспыхнули, искра, наконец, разожглась, хотя умоляющий, проникновенный взгляд Маргарет безмолвно просил его не реагировать. Его лицо потемнело, наполняясь тенями беспокойства. — Если Вы хотите остаться в этом доме, я бы посоветовал Вам воздержаться от таких непочтительных высказываниях о своей хозяйке! — проревел он, словно хрупкий контроль, над которым он прилагал усилия с тех пор, как Диксон ворвалась к ним, разбился вдребезги. Он искал способ, чтобы спасти честь Маргарет, и ощущал вину оттого, что он был тем, кто ввел ее в это сомнительное положение, отчего его гнев усиливался. Импульсивно он повернулся к Маргарет, высокий и ощетинившийся гигант, затмивший ее, его грудь вздымалась с очевидной и непредсказуемой страстью, которая воспламенилась в нем. — Я не позволю Вам говорить с мисс Хейл в подобной манере! Вы не можете судить ее или меня! Ненадолго она замолчала от этой неистовой тирады, глубокий румянец появился на полном, круглом лице Диксон, хотя ее маленькие, острые глазки смотрели с негодованием из-за такого обращения к ней. Однако она не позволила своим мыслям остаться неуслышанными, она продолжила несмотря ни на что. — Я только думаю, что мисс Маргарет должна рассмотреть возможность переделать свою прическу перед тем, как вернуться в гостиную, вот и все, — возразила она, когда посмотрела на Маргарет. — Мисс? — Ты права, Диксон, конечно. Я не могу встретиться с миссис Торнтон в таком виде. — Совершенно верно, мисс Маргарет, — ответила Диксон, бросая самодовольный, превосходящий взгляд в направлении мистера Торнтона, потому что с ней согласилась Маргарет. Маргарет заметила, как задергались мышцы в уголках рта Джона. Спокойной поступью она подошла к нему и встала перед ним. Как серьезно он выглядел! Ее сердце жгло, слезы покалывали в глазах, когда она видела его таким. Он по-прежнему стоял, задумчиво смотря на листок бумаги, зажатый в его руке, и не отбрасывая его в сторону. Его взгляд был словно заморожен. Не в силах остановить себя, даже осознавая пристальный взгляд Диксон, она положила свои руки прямо ему на плечи и подняла голову в поисках его глаз, желая, чтобы он посмотрел на нее. Его глаза, с таким множеством эмоций, встретились с ее глазами в молчаливом изумлении, словно он не мог поверить, что она хотела прикоснуться к нему после того, что случилось. Ее сердце сжалось, увидев его сожаление. Все, что она хотела, это взять его в свои объятия и быть с ним. — Ты скажешь своей матери, что я взяла шаль, чтобы отнести в свою комнату, и позже спущусь вниз? — спросила она своим низким, дрожащим голосом, несмотря на свое внешнее самообладание. — Если это то, чего ты желаешь, — сказал он, его глаза не оставляли ее. — Это то, чего я хочу. Он кивнул. Мучительная печаль плескалась в этих бурных голубых водоемах, когда она убрала свои руки от него. — Хорошо, — сказал он. Со спокойным достоинством она наклонила свою голову в ответ и повернулась, чтобы оставить его и уйти с Диксон. Ее сердце по-прежнему болело: за него, за себя, за те чувства, которые они так остро ощущали и впредь будут вынуждены подавлять до тех пор, пока не поженятся. *** — Честно, что бы Ваша тетя сказала, если бы узнала, что Вы позволяете этому мужчине обращаться с Вами, словно Вы какая-то доярка? Расческа опускалась по длинным каштановым волосам Маргарет, опасно дергая вьющиеся концы локонов. Она вынуждена была сидеть перед зеркалом и терпеть удары уничижительного неодобрения Диксон, переделывающей ее прическу. Маргарет снова покраснела, когда было произнесено имя ее тети, словно добродетельное напоминание о том, что было истинным приличием. Как бы она хотела противостоять упреку, обращенному в такой прямой манере женщиной, которая была всего лишь служанкой! Почему она не могла говорить - она, которая могла противостоять разъяренной толпе, она, которая всегда так упрямо защищала свои мнения и действия, даже когда они сталкивались и противоречили с чужими? Почему она не могла управлять своей внутренней волей, как она всегда делала в прошлом? — Ничего такого не было, когда мисс Эдит была помолвлена с капитаном Ленноксом. Поверьте моему слову, не было! — Пожалуйста, Диксон! — Ваша бедная мать! Ваша бедная тетя! Они были бы в ужасе, если бы узнали, что Вы были так введены в заблуждение! Репутацию молодая леди может потерять очень легко — я видела, как это происходит, уж поверьте мне! — Диксон тяжело вздохнула, печально качая головой. — Я понимаю. Расческа приостановилась на глянцевых волосах Маргарет, когда Диксон пристально посмотрела на отражение своей хозяйки в зеркале. — Я не уверена, что Вы понимаете, мисс, — сомнительно ответила она. — Эти северные мужчины не такие, как джентльмены, которых вы встречали в Лондоне. Они более грубые и дикие. Они требуют осторожного обращения и того, чтобы их держали на расстоянии. Что-то вздрогнуло внутри Маргарет от этого замечания — этот комментарий снял с нее прежнее оцепенение от чувства раскаяния. Ее чувства, ранее онемевшие, начали оживать, а вместе с ними и голос, который раньше всегда стремился защитить ее. Он не оставил ее в конце концов! — Диксон! Ты не должна говорить так! Ты делаешь из мистера Торнтона ужасное животное! Строгие и редко поддающиеся смеху губы Диксон сжались в тугую линию, когда она продолжила рьяно расчесывать волосы. — По моему мнению, это именно то, кто он есть! Из того, что я увидела прямо сейчас — как он вел себя с вами в своем офисе — я убеждена в этом! — Диксон, ты преувеличиваешь! — Я знала, что это случится, если мы вернемся в Милтон, — уверенно продолжила Диксон, качая головой, как она делала большую часть времени между прерывистым ворчанием от презрения с тех пор, как они вернулись в комнату. — Все это продолжится! А у Вас даже нет кольца на пальце! Джентльмен бы знал, что должен держать свои руки при себе! — Мистер Торнтон — джентльмен, Диксон, — сказала Маргарет, акцентируя последнее слово, внезапно вспоминая, что Диксон подвергала это сомнению еще в поезде на пути в Милтон, когда она поймала их, сидящих так близко бок о бок на сидении, невинно держащихся за руки. — Другое заявление о нем было бы ошибочным! Диксон обижено хмыкнула, наконец отложив расческу в сторону. Она принялась укладывать волосы Маргарет в красивый шиньон, который у нее был до возвращения домой. — Я не уверена, что Ваша тетя согласится с Вами в этом вопросе, мисс Маргарет. У нее были подозрения насчет мистера Торнтона с самого начала. Глаза Маргарет расширились. — Подозрения? Какие подозрения? — Ну, что ему недостает утонченности и хорошего характера лондонского джентльмена. — Это смешно, — она не могла поверить, как грубо это было произнесено. — Я полагаю, ты позже собираешься написать ей и выставить меня как — как ты выразилась — обычную доярку, — продолжила Маргарет, когда к ней возвратился ее храбрый, независимый дух. — И ради чего? — она встретила взгляд Диксон, ее неповиновение вернулось бушующей волной, она была готова к битве, если понадобится. — Конечно, мне разрешено проявлять привязанность к мужчине, за которого я намереваюсь выйти замуж. — И куда бы это привело? — противостояла Диксон, ловко закалывая густые каштановые волосы Маргарет с раздражением, удерживая себя от намерения сообщить тете Шоу о недавних событиях. — Вот что я бы хотела узнать. Вас обоих, казалось, покинули разумные мысли! Это было заметно! — Не говори таких вещей! Это богохульно! — воскликнула Маргарет, не желая больше слушать. Ее прекрасное лицо вспыхнуло, словно красная роза, от этого дерзкого и оскорбительного замечания, сказанного с пристальным взглядом Диксон. Она всегда считала, что Диксон была несколько откровенна и надменна в своем характере, но она не будет сидеть и слушать, как Диксон злословит на Джона! Она высказала свое мнение, и этого было достаточно! — Моя тетя попросила тебя сопровождать меня в Милтон, но я уверена, что она не хотела, чтобы ты разговаривала со мной в подобной манере! — Вы должны быть рады, что это была я, кто обнаружил вас, мисс Маргарет, — продолжила Диксон, ясно игнорируя упрек своей хозяйки. — Если бы это была миссис Торнтон, то Вы были бы уже на полпути в Лондон, не сомневайтесь! Маргарет не могла отрицать этого. Со всем бушующим в ней стыдом, виной и унижением она чувствовала нить облегчения, что миссис Торнтон не пришла искать их сама, когда они не вернулись в гостиную, чтобы выпить с ней чаю. Получая постоянные осуждения миссис Торнтон, Маргарет понимала, что если бы их обнаружили в таком тесном объятии, то это было бы катастрофой. Заметив перемену на лице Маргарет и ее задумчивое состояние, Диксон мудро кивнула, и впервые мысли хозяйки и служанки пришли к одному и тому же. — Вы поступили бы хорошо, если бы не забывали этого, мисс Маргарет, — сказала она. *** — Сколько времени требуется молодой женщине, чтобы отнести свою шаль в спальню? — спросила миссис Торнтон, взглянув на часы на каминной полке. Ее брови изогнулись, когда она увидела, что прошло еще пять минут. — Ее чай совершенно будет холодный к тому времени, как она придет — если уже не остыл. Джон стоял к ней спиной, его невидящий взор был направлен на двор и ту часть фабрики, где располагался его офис, окна которого были различимы оттуда, где он стоял. Беспечность его выражения лица скрывала смятение, которое сидело в нем. Он услышал голос своей матери и ненадолго повернул голову, чтобы посмотреть на нее, его выражение немного выдавало те бесчисленные чувства, которые смешались внутри него. — Я уверен, что она не задержится надолго. — Будем надеяться, что нет. Он услышал горькую ноту в голосе матери. — Я хочу, чтобы ты была немного добрее в своем отношении к Маргарет, мама, — сказал он, стараясь быть дипломатичным настолько, насколько позволяли ему его мысли, требовавшие решения более насущных вопросов. Он хладнокровно встретил взгляд своей матери, несмотря на свое нынешнее состояние чувств. Он не желал делать свою просьбу требованием или протестом, это была надежда, чтобы изменить существующие отношения между его матерью и Маргарет к лучшему. — Для нашего же блага. — Я не могу изменить свои чувства, Джон, — ответила его мать. — После того, как она отвергла тебя… — Все это в прошлом, — сказал он, быстро вмешавшись, не желая останавливаться на вопросах, которые ушли в далекое прошлое их переплетенных жизней. — Сейчас мы вместе, и мы поженимся. Это все, что имеет значение. Он отошел от окна и направился к камину. Его глаза искали угли, словно была некая магия в восторженном танце пламени, которая могла бы изменить теперешние чувства его матери по отношению к женщине, которую он любил. Его руки скользнули в карманы брюк. Ему казалось, что, когда он смотрел на огонь, он видел лицо Маргарет, гордое и неотразимое, так потрясающе прекрасное, как он видел в своем офисе некоторое время назад. Она была как сверкающая, путеводная звезда, так беспомощно манящая к себе… Глубокий и мощный поток крови забурлил как расплавленная лава под его кожей, что скрывало первые тени опасных темных отголосков, которые начали покалывать по его коже. Красноту его щек можно было списать на жар от горящего огня. Он не отошел от камина и не отвел глаз, не желая привлекать внимание матери к себе больше, чем уже было. — Тебе придется воздействовать на нее со всеми ее замашками, Джон. Ее будет нелегко удержать на своем месте, ты можешь быть уверен в этом! — Я не желаю держать ее на своем месте, мама, — ответил Джон. — Она не птица, чтобы быть запертой в клетке, и я не буду пресекать свободу ее характера. — Ты, возможно, пожалеешь, что даешь ей такую свободу, — лукаво ответила мать. — Она может пострадать, желая себе слишком много независимости. — Я не могу сдерживать ее дух, мама. Не желай мне этого. В ней больше всего меня восхищает ее сила - то, что она и я можем быть на равных. — О, Джон! Насколько терпеливым ты готов быть ради нее? — воскликнула его мать с полным неверием, что ее сын может хотеть такого. — Что ты будешь делать, если она пожелает быть вовлеченной в управление фабрикой? Он вздохнул, стараясь быть разумным к встрече с беспочвенными страхами своей матери. Он никогда не видел свою мать безрассудной, но в отношении к Маргарет она выражала чувства, которые, казалось, были построены на недоверии, которое было не менее выразительное, чем в тот день, когда она впервые встретилась с Маргарет в Крэмптоне. — Я буду заниматься этим вопросом, если она выразит свое желание стать вовлеченной в управление. — Она выглядела весьма непреклонно, когда пожелала осмотреть фабрику, — решительно заметила его мать. — И ты, конечно, потратил свое время на это! Ради бога, что ты нашел показать ей в пустой фабрике? Он пристально смотрел на огонь, стараясь не реагировать, когда эти теплые, медовые воспоминания всплыли в его мыслях, а затем неприятное воспоминание красного лица Диксон пронзило его как гром. — Это неважно, — сказал он, желая, чтобы его мать допила чай и занялась своей бесконечной вышивкой. – Все, чего я прошу, чтобы ты проявляла к Маргарет немного доброты. Она не заслуживает твоего осуждения или презрения — или от Фанни, если на то пошло. Я нахожу это оскорбительным особенно потому, что Маргарет будет моей женой. Его мать нервно сдвинулась на своем месте, замечая раненое выражение на лице своего сына, признавая с острой болью, которая снова резала ей сердце, его безошибочную и непоколебимую любовь к Маргарет. — Твоя сестра будет обеспокоена другими вещами в течение некоторого времени, — сказала она, словно пытаясь развеять его страхи. Он кивнул, хотя ничего не сказал, продолжив смотреть на огонь. Он вынул руки из карманов и облокотился о каминную полку, голова наклонилась вперед. Джон страстно желал, чтобы Маргарет пришла, и он смог увидеть ее и узнать, что с ней все в порядке. Факт того, что его собственное безрассудство скомпрометировало ее перед женщиной, которую наняла ее тетя следить, чтобы таких вещей не происходило, пронзал его острой болью. Возможные последствия мелькали в его голове — что после этого Маргарет поспешно вернется в Лондон, чтобы находиться под надзором своей семьи, где ей не будет нанесено дальнейшего вреда. По своей оценке ее тети он знал, что она будет настаивать на возвращении Маргарет, когда узнает от Диксон, что случилось. Его собственная мать уже также выражала свою явную тревогу по поводу их предполагаемого союза и, несомненно, будет действовать так же, чтобы утопить его любую надежду быть ближе к Маргарет, если она узнает об их близости в этот день. «О, Маргарет! Маргарет! Что я сделал? Что я навлек на тебя своим легкомыслием?» Корчась в агонии от невыносимой перспективы потерять ее, он был вынужден ждать. Его мысли плавились от собственного яда. Минуты тянулись медленно, одна за другой. Он оставил свое место перед камином и начал ходить по комнате. Взад и вперед, были слышны его шаги по ковру. Джон становился все более взволнованным. Взад и вперед, он бесконечно бродил, словно дикое животное, пойманное в ловушку. Он неустанно шагал, его сердце заходилось от ужаса, что его собственная неспособность контролировать свои желания была единственным, что забирало ее у него. — Ради бога, Джон! Что с тобой случилось? — спросила его мать с возрастающей тревогой из-за его внезапного возбуждения, которое пришло из ниоткуда и было совершенно необъяснимым. Он взглянул на ее вопросительное лицо и увидел замешательство, но продолжил ходить. Его мысли были сосредоточены на Маргарет. Какому потоку неодобрения она себя подвергает? Он знал, что она была энергична и горда, более чем способна защитить себя и свои действия от любого, кто выступает против них. Но сможет ли она проявить такие эмоции, чтобы отклонить замечания Диксон сейчас, он не знал. Он содрогнулся от физической боли, что его действия могли испортить ее девичий характер. — Джон! — резко потребовала его мать, ее нетерпеливый голос рассеял его задумчивость. — Сядь, пожалуйста! На этот раз он остановился, признавая ее обращение, и подошел к камину. — Что произошло, что взволновало тебя до такой степени? — спросила она, ее темные глаза устремились на него. — Ничего, — сказал он, качая головой и отводя от нее свои глаза, не желая выдавать то, что он чувствовал внутри. Самоконтроль, который был его верным союзником на протяжении всей его жизни, подводил его, и он приложил усилия, чтобы взять себя в руки. Через некоторое время его мать вернулась к своей вышивке, вероятно чувствуя его скрытность и, таким образом, позволяя ему продолжать молчать, освобождая его от дальнейших вопросов. — Ну, мисс Хейл, мы чуть не забыли о Вас! — внезапно воскликнула его мать, ее слова заставили его резко обернуться к двери. Сердце чуть не выпрыгнуло из груди, когда он увидел, как тихо Маргарет входит в гостиную, чтобы, наконец, присоединиться к ним. Он немедленно выпрямился, не сходя со своего места, его глаза искали ее глаза. Он был зачарован ее присутствием, когда она скользнула в комнату, словно изящный и скромный ангел. — Мне жаль, что я была так долго, — сказала она его матери, извинившись, когда она устроилась на одном из свободных стульев. — Я закажу Вам еще чаю. Этот уже холодный. — О, пожалуйста, не беспокойтесь на мой счет, — ответила Маргарет, ее глаза на мгновение вспыхнули, встретившись взглядом с Джоном, прежде чем вернуться к его матери. — Я в полном порядке. Миссис Торнтон кивнула. — Очень хорошо. Комната погрузилась в тишину. Его мать взялась за вышивку. Джон с тревогой посмотрел в сторону Маргарет. Ее волосы, которые, как он знал, были главной причиной, чтобы она пошла в свою спальню вместо того, чтобы вернуться в гостиную с ним, были стянуты в тугой шиньон, заколки, которые держали их, были прочно закреплены, пламя от огня танцевало на них. Даже те своенравные, короткие пряди, которые так часто спадали на ее лоб, вернулись на свое место. Ее ясные, спокойные глаза блестели, шелковистая, бледная кожа мягко светилась в уютном свете комнаты. Когда она перевела на него свой взгляд, он подавил порыв упасть к ее ногам и просить у нее прощения за свое порывистое и безрассудное поведение. Он увидел в ней мягкое, признательное отношение к нему. Только сердечность была словно мантия, надетая на ее глубокие переживания. Его сердце замерло от разочарования, что он не мог разглядеть большего. Он мог только догадываться, что ей пришлось вынести от Диксон, когда она оставила его, и если резкие слова и угрозы все-таки были, то выражение лица Маргарет ни о чем не свидетельствовало. — Итак, мисс Хейл, — продолжила миссис Торнтон, пронзая тишину комнаты, словно острая иголка, колющая льняную салфетку, которой она вышивала. — Вы нашли на фабрике достаточно для своего удовлетворения? Маргарет слабо улыбнулась. Этот вопрос, казалось, вызвал румянец на ее коже цвета слоновой кости, а ее спокойный взгляд несколько смутил миссис Торнтон, которая не находила ничего уничижительного в своем вопросе, чтобы так окрасить щеки Маргарет. — Да, спасибо. Это действительно обширное предприятие, особенно теперь, когда оно расширено столовой для рабочих. Ссылка на то, что она всегда считала одним из менее желательных планов Джона, вызвала кривую улыбку на губах его матери, хотя она воздержалась от высказывания своих менее чем доброжелательных чувств по этому вопросу. — Фабрика Мальборо, как Вы должны знать, мисс Хейл, — одна из самых больших в Милтоне, — сказала она с неистовой гордостью матери. Ее глаза обратились к сыну, который не двигался с тех пор, как в гостиную вошла Маргарет. — Джон работал до изнеможения, чтобы построить ей репутацию одной из самых прекраснейших хлопковых фабрик в этих краях, но она безжалостно была потеряна из-за злонамеренного невежества забастовщиков. — Я уверена, что, как только фабрика заработает, ее высокая репутация будет восстановлена, — ответила Маргарет, к облегчению Джона не говоря его матери о своем отношении к тем, чья забастовка вызвала их недавнее ухудшение положения дел. Его мать признала эту точку зрения и вернулась к своей вышивке, наклоняя голову вперед, словно она нашла что-то новое в своей аккуратной строчке. Его полные решимости глаза задержались на Маргарет. Джон увидел, как она взяла книгу, которую читала ранее после полудня, чтобы возобновить свое чтение, в то время как он стоял перед горящим камином, его сердце пылало от догадок, что же произошло между ней и Диксон. Он отчаянно хотел поговорить с ней — спросить ее —, но был обязан молчать из-за присутствия матери, страдая от этого груза, желая отбросить его в сторону и получить свободу. Только когда он, наконец, подошел к обеденному столу и сел за него, взяв маленькую стопку счетов, требующих его внимания, он почувствовал, как Маргарет оторвала свой взгляд от книги и посмотрела в его сторону. Он повернул голову к ней и встретил ее глаза, падая в эти светлые глубины в поисках успокоения, которого он жаждал найти в них. Однако ему была отказана эта привилегия — она быстро опустила свой взгляд на открытую страницу книги. С тяжелым сердцем он вернулся к своим бумагам, и на некоторое время тишина воцарилась в комнате, прерванная одной из служанок, пришедшей, чтобы зажечь свечи, когда сгустились сумерки, и убрать поднос с чаем. *** Она почувствовала это прежде, чем увидела, этот напряженный и проникновенный взгляд. Сквозь тишину комнаты она услышала его, хотя он не сказал ни единого слова вслух. Медленно она подняла голову, следуя манящему зову своего сердца, и утонула в его всеохватывающем, пристальном взгляде. Он по-прежнему сидел за обеденным столом, глубокие манжеты белой рубашки под его пиджаком были видны на запястьях, руки лежали на большой открытой бухгалтерской книге. Старинный подсвечник стоял на отполированной поверхности стола, свечи отбрасывали яркий свет на бумаги, которыми он был ранее занят, и посылали танцующие тени играть на его выразительном лице. В тишине комнаты его взгляд потянулся к ней, чтобы безмолвно поговорить с ней. Она услышала его мысли в своей голове, они словно сливались, сплетались, становились одним целым: «Скажи мне… Позволь мне знать, что между нами все хорошо…» Мольба, поиск, желание в этих искренних, кобальтовых глубинах разрывали ее сердце и заставляли болеть от желания утешить его и нежно разгладить те запечатленные линии беспокойства на его лбу и бороздки, которые задержались на его темных бровях. Она не двигалась, чтобы не дать понять миссис Торнтон об их тихом и молчаливом общении. С небольшой, признательной улыбкой она устремилась исцелить его беспокойство и успокоить его печаль теплой и любящей панацеей своих непоколебимых чувств к нему. Ответ на ее простой жест распростерся на его губах и внезапно осветил все его лицо возобновленной энергией и сиянием, которое, как она осознала, отсутствовало с тех пор, как Диксон обнаружила их вместе в офисе на фабрике. Она остро ощутила радость от его перемены настроения. Если бы только они были одни! Она не могла выносить это молчание между ними и ограничение, которое так жестко и непреклонно стояло в виде его всегда бдительной матери. Если бы они были одни, она подбежала бы к нему, ухватилась бы руками за его шею и прижалась бы к нему просто от восторга быть с ним и от блаженства, любя его! После всего, что произошло между ней и Диксон в спальне, все, чего она желала, было найти успокоение в его руках. Ее щеки охватил румянец от мысли сделать такую импульсивную вещь. Как сильны были ее чувства по отношению к нему! Воспоминание об его ласках на фабрике пришло в ее мысли, отправляя пульсацию вдоль ее спины от воспоминания о страсти, которую они разделяли. Внезапно, осознав его присутствие в комнате, она склонилась над книгой, словно глубоко сконцентрировалась на ней, хотя она не видела, что было написано перед ней. Она внутренне содрогнулась от воспоминания, ее кожа дико запылала. Она желала, чтобы он никогда не прекращал даровать ей такие приятные ощущения. Как теплый поток, текущий в земле, высушенной таким долгим незнанием, она стала более осведомлена о тех необыкновенных и воспламеняющих эмоциях, которые заставляли ее уступать ему с таким сильным желанием, которое она чувствовала в ответ. Она приветствовала его ласки. Она была в восторге от настойчивого давления его губ на ее устах и ласке его языка, когда он сцеплялся с ней. Она также наслаждалась прикосновениями его сильных, гибких пальцев на ее теле, когда он держал ее близко к себе… О, не странно ли, что Диксон выглядела такой уязвленной? Какой бесстыдной и развратной она была - она, которая никогда бы не подумала, что будет способна на такое! Когда эти чувства стали расти в ней? Где была та безвозвратная точка, когда семя, которое было всегда спрятано в ней, стало прорастать? В Хелстоне она была свидетельницей разнообразных аспектов жизней, которые вели люди. Ее визиты с отцом показывали ей множество жизненных ситуаций. При всем этом она была защищена даже тогда. Но однажды, когда она прибыла в Милтон и прогуливалась в одиночестве по этим шумным улицами, где была грубая толпа рабочих и хозяева, которые поддавались своему желанию достичь прибыли любой ценой, она узнала о жизни более основательно. Под тенями этих величественных фабрик, чьи вредные пары загораживали, словно саван, солнце, она увидела каждодневные страдания тех, кто тяжело трудился. Она узнала об их неутомимом духе и страсти, которая горела в их душах. Милтон пробудил ее от защищенной наивности. Джон был катализатором, который взрастил в ней любовь, которую она сейчас так сильно чувствовала. Ее пульс забился сильнее от признания того, что сегодня на фабрике с Джоном она чувствовала страсть, зажженную где-то внутри нее, поддерживающую ее, словно островок в бушующем океане, настойчиво ведущую ее к богатой палитре ощущений, которые она только начинала осознавать. Она чувствовала, как возрастала страсть и необходимость быть с ним. Эта сила полностью порабощала ее, и от этого у нее в замешательстве кружилась голова. Она едва узнала себя! Наступит ли когда-нибудь время, когда она не будет удивляться тем чувствам, которые он пробуждал в ней? Ее доверие и вера в него оставалась непоколебимой. Она знала, что он был приличным и благородным человеком. Она также понимала всем своим сердцем, что их близость в его офисе была более страстной и неистовой по своей сути, чем в другое время. И еще она знала, что он никогда бы не привел ее к ситуации, в которой она чувствовала бы себя скомпрометированной. Заглянув ему в глаза, когда она вошла в эту комнату вечером, она увидела отражение этой серьезной истины — достаточно было одного взгляда, чем красноречивых слов. Коротко постучав в дверь, Джейн зашла в комнату, неся записку, и, пробуждая Маргарет от размышлений, когда она проследила за молодой служанкой, пересекающей комнату. — Это только что пришло для Вас, сэр, — сказала она, когда подошла к обеденному столу, чтобы передать записку в протянутую руку Джона. — Спасибо, Джейн. Джейн сделала реверанс и в скромной поспешности оставила комнату, позволяя Джону открыть письмо и прочесть содержимое. Оторвав взгляд от письма, он увидел, что его мать и Маргарет смотрели на него в предвкушении. — Похоже, твой багаж прибыл в Милтон с капитаном Ленноксом, — сказал Джон, когда его глаза зафиксировались на Маргарет. — Он остановился в отеле на другом конце Мальборо-стрит. — Значит, мы не должны ожидать капитана Леннокса сегодня вечером? — его мать отложила в сторону вышивку и пристально посмотрела на него в ожидании подтверждения. — Он навестит нас завтра утром, — ответил Джон. Миссис Торнтон склонила голову, ее выражение не показывало ни облегчения оттого, что она не будет выносить компанию кого-то еще, кто был ей совершенно незнаком, ни разочарования, что ожидание гостя было напрасным. — У него, несомненно, была долгая и утомительная поездка, и сейчас он нуждается в некотором отдыхе. — Я уверен, что так оно и есть, — согласился Джон. Впервые с тех пор как он сел за стол, чтобы поработать, он встал, чувствуя тяжесть в мышцах, чтобы размять их после длительного сидения. Он осознавал, что Маргарет наблюдала за ним, ее глаза тайно следили за ним, когда он подошел к камину, в котором начинал угасать огонь. Тлеющие угли светились оранжевым цветом на фоне раздробленных пепельных углей. Чувства забурлили в нем оттого, что он находился под тайным наблюдением женщины, которую любил, хотя он не повернулся, чтобы удостовериться в ее внимательном взгляде. Он услышал, как его мать вздохнула, и взглянул в ее сторону. Она тоже встала и пристально посмотрела на Маргарет, которая по-прежнему оставалась сидеть, не проявляя желания сдвинуться со своего места. — Вы не устали, мисс Хейл? — спросила его мать с некоторой степенью надежды в голосе, когда она обратилась к невозмутимой фигуре, самодовольно сидящей перед ней. — Нет, я не устала, — ответила Маргарет с нераскаявшейся улыбкой. — Я продолжу свое чтение, если Вы не против. Ручеек облегчения побежал в крови Джона от перспективы поговорить с Маргарет наедине, без бесконечных и бдительных взглядов третьих лиц. Сжав свои губы, миссис Торнтон неопределенно посмотрела на них, и на мгновение показалось, что она могла изменить свое мнение и остаться с ними. — Очень хорошо, тогда я желаю вам обоим спокойной ночи, — сказала она наконец и вышла из комнаты, шелестя своим прекрасным черным шелковым платьем. Джон не двигался некоторое время, хотя все его существо кричало схватить Маргарет в свои объятия. Он решительно оставался стоять перед камином, осознавая обращенный на него тихий, нежный пристальный взгляд Маргарет. Он решил не предпринимать никаких действий, которые могли бы привести к такому же обжигающему неодобрению, какое проявила Диксон, когда она пришла на фабрику. Он мало заботился о том, что Диксон подумает о нем, но его глубоко заботил тот негативный эффект от его действий, который мог повлиять на нее, потому что он не знал, как она воспринимает людей независимо оттого, были ли они слугами или нет. — Маргарет, я должен просить у тебя прощение, — сказал он, наконец, его голос был скорбным от раскаяния, а слова текли в неудержимом потоке, который он больше не мог обуздать. Его взгляд искал ее, словно он хотел увидеть свое прощение в них. — Мое поведение по отношению к тебе сегодня было… — он резко остановился, неуверенный в том, что сказать или как объяснить те жгучие чувства, которые охватили его. — Мое поведение было излишним, — продолжил он, качая головой, его руки беспокойно блуждали, словно нуждаясь в каком-нибудь занятии для себя. В душе он знал, что дал ей небольшой шанс оттолкнуть его тогда, хотя он остро ощущал ее возрастающее желание, такое же, как его собственное. — Я позволил себе… увлечься. Она выглядела смущенной, а глаза потемнели. Ее голос был очень тихим: — Ты говоришь, что сожалеешь о том, что случилось между нами? Его глаза вспыхнули от пламени, которое охватило его душу. Он не мог вынести, что она думает, будто он считал ее привязанность к нему неприятной и нежелательной. Он мог противостоять всему, что жизнь бросит на его пути, но он не мог вынести этого. Он сжал свои руки в напряженные кулаки в попытке контролировать себя и умерить свое желание снова действовать опрометчиво по отношению к ней. — Нет! Как я могу сожалеть об этом? Я люблю тебя! Я хочу держать тебя в своих объятиях каждое мгновение, когда я с тобой! — крикнул он с болью, отчаянно нуждаясь рассеять ее страхи. — Держать тебя, чувствовать твои руки — подобно небесам для меня! Беспомощно порабощенный своими чувствами к ней, он не мог помочь себе. Его сердце билось тяжело и быстро. Такая же безотлагательность действий завладела им сейчас, как в тот день, когда он посетил ее на Харли-стрит и сделал предложение. Его ноги, одержимые своей собственной, независимой волей, понесли его туда, где сидела она, и его руки потянулись, чтобы одним стремительным движением поднять ее в свои объятия. Он обхватил ее раньше, чем она осознала, что он делает. Книга, которую она читала, упала на землю с приглушенным стуком, забытая и незамеченная. Она не боролась с ним, вместо этого ее руки обвили его шею, и она наклонила свою голову так, чтобы непосредственно взглянуть на него и посмотреть на него благосклонным и понимающим взглядом. — Тебе не нужно было извиняться, Джон, — сказала она, хотя ее пульс мчался от тех эмоций, которые, казалось, контролировали ее. — Ты не сделал ничего, чтобы причинить мне неудобство. Ты мне веришь? — Маргарет, — хрипло пробормотал он, словно он сдерживал порыв ответить ей горячими поцелуями, а не словами, боясь, что это обратно приведет их в лабиринт эмоций, который овладел ими раньше. — Что Диксон? Что она сказала тебе? Она расстроила тебя? — Она сказала то, что считала своим долгом сказать, — мягко ответила Маргарет. — Но я не верю, что она напишет моей тете. — Ты уверена? Перед тем, как ты спустилась вниз, я был… Она положила свой палец на его губы. — Не говори больше ничего. Не нужно. — Я не мог вынести, что ты чувствуешь себя плохо из-за меня, потому что я был так безрассуден в своих действиях по отношению к тебе. Ее руки обвились вокруг него. Ее чудесные, нежные пальцы скользнули в его волосы, словно это было их привычное место, вызывая у него ненамеренную дрожь удовольствия. Как он желал ее прикосновений! — Я никогда не думала о тебе плохо, Джон. И я не думаю, что в моей власти делать это сейчас, — сказала она, нежные нотки ее сладкозвучного голоса были словно теплое покрывало уверенности, укутывающее его в безопасное укрытие. Некоторое время они находились в таком положении, не нуждаясь больше ни в чем, просто быть друг с другом. Наконец, он склонил свою голову и уткнулся своим лбом в ее, их взгляды встретились, переплетаясь. Он чувствовал ее теплое дыхание. Она была так близко… очень близко… еще дюйм — и его губы были бы на ее устах… Но он не сделал этого. Он не уступил искушению, несмотря на то, что находился так близко к ней, заставив себя опомниться. Он закрыл глаза и позволил себе вдохнуть ее аромат, блаженствуя от тонкости ее духов в чудесном тепле, которое окружало пространство между ними. Его дыхание стало ее дыханием. Ее дыхание стало его дыханием. — Я никогда не любил ни одну женщину так, как люблю тебя, Маргарет, — сказал он, наконец, с пламенной силой. Ее аромат наполнил воздух, его разум, спровоцированный ее присутствием, был насыщен им. — Я не навредил бы тебе преднамеренно — я не смог бы! Даже когда он признал это чувство, его сердце громко и сильно бушевало в груди, его длинные, изящные пальцы хотели глубоко погрузиться в ее шелковистые волосы, которые роскошно сияли в приглушенном свете безмолвной комнаты. Волнующее знание о мягкости ее тела, которое было так близко к нему, сбивало его, мощно воспламеняя кровь, вызывая жар. Он тосковал по ней. Он жаждал захватить эти податливые, мягкие чувственные губы, но он не будет действовать под воздействием этих бурных страстей, так поглощающих его. Он не приведет ее к ситуации, от которой мог бы уберечь ее, потому что любил ее слишком сильно, чтобы преднамеренно опорочить ее. Он держал ее в своих объятиях. Нежно, благоговейно, он лелеял ее. Тяжело контролируя себя, он поддерживал ее с изящной нежностью, и в течение некоторого времени, он не знал, как долго, тишина, настолько тихая и успокаивающая, укрыла их, словно бархатный плащ, когда они стояли неподвижно. Наконец, он отодвинулся от нее и улыбнулся на ее блаженно довольное лицо, наблюдая, как ее наполовину закрытые глаза наконец открылись. Затем он взял ее за руку и спокойно повел к дивану, где они сели вместе, крепко сцепив руки, каждый глубоко осознавал силу чувств между ними. Их эмоции, минутами ранее такие сильные, сейчас немного успокоились, и между ними существовал целительный покой и спокойствие, которого они оба желали. Никто из них не сделал какого-либо движения, чтобы оставить другого. Джон не мог вынести мысли, что она должна оставить его, чтобы удалиться на ночь в свою комнату, чувствуя опустошение. Каждый раз, когда он должен был покинуть ее, его сердце кровоточило, словно от раны, которая излечивалась только от уверенного знания, что они не будут расставаться каждый вечер. — Ты будешь рада увидеть капитала Леннокса завтра? — спросил он спустя некоторое время, играя с ее пальцами, его мысли обратились к утреннему визиту, когда они будут принимать мужа ее кузины. — Интересно, принесет ли он письмо от Эдит? — его действия на ее руке резко прекратились, и она увидела, как скривился его рот и сжалась челюсть. — Почему ты выглядишь так? — спросила она удивлено. — Она, несомненно, будет умолять тебя вернуться в Лондон. — Ты не знаешь, что она скажет, — рассмеялась она, видя его колючий взгляд и быстро улавливая смысл, стоявший за ним. - И, кроме того, я только что приехала сюда, не так ли? Я не думаю, что даже Эдит будет ожидать моего скорейшего возвращения в Лондон! — Итак, ты не вернешься с капитаном Ленноксом, когда он закончит свои дела? — У меня не было мысли вернуться, — она наклонила голову набок и рассматривала его наполовину серьезно, наполовину игриво. — Если ты не желаешь, чтобы я вернулась. — Я думаю, мы только что установили, что я не хочу, чтобы ты уезжала куда-нибудь! — заявил он. — Тогда я не уеду, — ответила она, подтверждая его желание с игривой улыбкой. — Пока не придет необходимость покупать мне свадебное платье. *** Он долго оставался в гостиной после того, как Маргарет отправилась ко сну, желая отложить пытку отправиться наверх в свою постель, зная, что они по-прежнему должны быть разделены в эти тихие ночные часы. Вместо этого он взял том Платона, который лежал на серванте, и сел в одно из кресел с намерением прочитать несколько страниц. Но он не продвинулся далеко потому, что его мыслям было суждено возвращаться к Маргарет. Он чувствовал ее присутствие рядом с собой, когда сидел в одиночестве, словно ее дух был с ним как его неосязаемый спутник, хотя самой ее рядом не было. В прохладном воздухе также остались цепкие, тонкие нотки ее духов, и он вдыхал их с глубоким удовлетворением. Спала ли она уже? Если она бодрствовала, лежала ли она в темноте, думая о нем? Может, именно поэтому он чувствовал ее присутствие? Он позволил своим мыслям плыть по течению и играть образам в своей голове, когда он думал о ней, лежащей в своей постели, о силуэте ее тела под покрывалом, об ее длинных, гладких волосах, беспрепятственно и бесконтрольно струящихся по подушкам. Даже в темноте он подозревал, что ее глаза будут светиться таким же блеском, как кольцо, которое он вскоре наденет ей на палец с обещанием сделать ее своей… Он издал слышимый стон от желания близости с ней. Он мог только представить, на что было бы похоже чувствовать ее кожу, разделять себя полностью с ней. Мучительная дрожь пробежала по нему, когда он представил ее, надежно устроенную в своих объятиях, наконец, действительно принадлежащей ему, как и он ей. Сегодня на фабрике, когда они были поглощены опьяняющей свободой находиться наедине друг с другом, он ощутил ее страсть, готовую расцвести внутри нее от ее любви к нему, если бы она не сдерживала ее. Которая, конечно, была равна его собственному растущему голоду. Внезапно он выпрямился. Книга закрылась с глухим звуком, когда он встал и положил ее на сервант. Он должен поговорить с ней о свадьбе, чтобы начать подготовку, и они могли пожениться без задержки, потому что он не хотел затягивать с долгой помолвкой из-за ее критично настроенных лондонских родственников, которые по-прежнему относились к нему с подозрением. Он уже ощущал сдерживающие и удушающие цепи обязательств, туго закрепленных вокруг него, зная, что они наблюдали за ним все время, пока они были вместе. Даже те урванные моменты на фабрике этим днем были разрушены смотрящей с негодованием высокомерной фигурой Диксон —, а если это были не глаза Диксон, наблюдающие из тени за ними, чтобы они не прикоснулись друг к другу, то это было постоянное присутствие его матери, смотрящей на них своим острым, бдительным взглядом. Все, чего он хотел, была свобода, чтобы любить ее, чтобы беспрепятственно показать, как сильно он любил ее. Быть в состоянии поговорить и поделиться с ней своими мечтами и планами об их совместном будущем без посторонних и подслушивающих. Он не хотел сдерживать себя в своей любви к ней, но он знал, что должен. Она была для него всем. И с ним она рассматривала свое будущее без оговорок и колебаний. Он будет почитать ее - так, как он всегда делал и будет делать до своего последнего вздоха на этой Земле.