Судьба и обстоятельства

Дверь, соединяющая гостиную и семейную столовую, которая так часто была открыта, объединяя их в единое целое, как привыкла его мать, сейчас была закрыта, когда Джон вернулся в гостиную, переодевшись, чтобы приготовиться к обеду. Он не слышал голосов слуг и приглушенный звук серебряных столовых приборов и стаканов, расставляемых на обеденном столе, и предположил, что все приготовления уже были завершены. Он не пошел посмотреть в столовую, чтобы проверить подготовку, доверяя слугам, которые хорошо знали, чего он ожидает, и выполняли все с точностью до мельчайших деталей, начиная с сервировки стола и заканчивая подачей блюд. Если бы его мать была дома, она бы контролировала все своим острым и дотошным взглядом, чтобы уверить себя, что ничего не упустили и выставили лучшие столовые приборы и посуду, как всегда по ее обычаю, когда на обед приходили гости. Ловко она дала распоряжения повару на обед, чтобы конкурировать с богатыми приемами гостей в Лондоне, предполагая, что капитан Леннокс останется у них, как Джон говорил ей прошлым вечером. Она также проинструктировала слуг, чтобы обед был накрыт в столовой внизу, которая была более официальна, чем семейная столовая, которую она рассматривала как естественное дополнение к гостиной. Это была единственная деталь, которую Джон изменил, потому что их компания была маленькой, а комната внизу была слишком большой для такого скромного случая. Он быстро узнал от Джейн, что его мать еще не вернулась от Фанни — этот факт удивил его, потому что ей не нравилось находиться далеко от дома. Вероятно, что его сестра, ликующая из-за приезда матери, потребовала, чтобы та осталась с ними на ужин, прежде чем вернется домой. Фанни могла настоять на этом, зная, что их мать не отклонит приглашение, рискуя оскорбить мистера Уотсона, и, несомненно, это могло помочь Фанни удовлетворить свое любопытство по поводу его помолвки с Маргарет. От мысли, что Фанни хотела узнать каждую деталь от матери, он почувствовал острую боль в своем сердце. Несогласие матери относительно его желания жениться на Маргарет продолжало очень задевать его и еще больше раздражать. Определённо, он понимал с самого начала, что ей будет трудно принять эту новость, но он никак не ожидал, что ее ответная реакция будет такой ядовитой. Из-за этого напряжение в доме стало почти ощутимым. Разве она не осознавала, как сильно мучает его своим укоризненным отношением? Знала ли она, как безжалостно подрывала его безграничное восхищение и любовь к ней — любовь, которая поддерживала и давала сил, когда он долгое время шел по пути лишений и тяжелого труда? Он пытался убедить её изменить свое мнение, но до сих пор чувствовал, что ничего не поменялось. Он застонал, словно от непонятной физической боли, задаваясь вопросом, будет ли когда-нибудь его мать по-настоящему рада, что он женится на такой женщине, как Маргарет, несмотря на то, что она независимо ведет себя и мыслит и не будет отмалчиваться и потакать ему, что он видел в отношениях Фанни с ее мужем. — Маргарет, — вслух проговорил он ее имя, наполнив им воздух вокруг себя. Оно действовало как ее аромат, и он улыбнулся, чувствуя, как он окутывает его. Она еще не появилась, удалившись, чтобы переодеться к обеду. В тихом покое комнаты он сладко вспоминал те драгоценные моменты, когда подарил ей кольцо. Ни один мужчина не мог бы больше гордиться, чем он, тем, что она будет носить его, потому что это так красноречиво символизировало их единство. Любовь к ней обжигала его, как огонь, на который он смотрел. Он жаждал провести с ней свою жизнь. Как он уже признался ей этим утром, он не мог поверить, что так быстро привыкнет к ее присутствию в этом доме, и как сильно он скучал, когда она была не с ним. Связь, сразу такая прочная и такая неосязаемая, казалось, становилась сильнее с каждым прошедшим днем. Она распускалась как цветок, и их страстные натуры лелеяли этот цветок. Их любовь будет сильной и прочной. Словно цветок, зажатый между страницами записной книжки, которым он дорожил как ценным подарком, всегда напоминающим его визит в Хелстон, их чувства не исчезнут. Он не позволит это. Неодобрение его матери, глупые слова Фанни, даже неуместные чувства Генри Леннокса не разрушат стойкую связь, которую они разделяют… — Добрый вечер, мистер Торнтон. Он поднял голову, услышав ее красивый, мелодичный голос, порхающий, словно летний бриз по гостиной. У него перехватило дыхание, когда его взгляд остановился на женщине, которая спокойно и грациозно подошла к нему. Он полностью повернулся к ней лицом, немедленно ощущая поток чувств, которые навечно связывали его с ней. Он подавил стремление следовать неотвратимому зову своего внутреннего призыва и подойти к ней, чтобы не испортить красоту этого момента. Он пристально смотрел и упивался ее божественным присутствием. Пламя свечей, которое проворно колеблелось, и камин отбрасывали лучезарный свет, отражая новые оттенки убранных в прическу волос и коротких прядей, обрамляющих ее лицо. Округлые контуры ее изящного лица ловили колеблющийся свет так, что ее глаза, одухотворенно зафиксированные на нем, блестели и пылали. Она переоделась в простое бледно-зеленое шелковое платье, которое открывало ему бархатные склоны ее плеч цвета слоновой кости и полную, ничем неукрашенную красоту ее длинной, гладкой шеи. Его взгляд опустился, тайно перемещаясь вниз. Он был не в силах сопротивляться роскошной полноте ее декольте, которое представилось столь заманчивым для его тайного взгляда. Он тяжело сглотнул и поднял глаза на ее лицо — он был полностью пленен и обезоружен. Он увидел, как ее кольцо блестело и сверкало своей скромной красотой, и это напомнило ему о том приближающемся дне, когда он наденет рядом с ним простое золотое кольцо, объявив всем, что он чувствует к ней. Ее полные, красные губы, безумно чувственные, которые он жаждал поцеловать с такой томной, восхитительной нежностью, улыбнулись ему. — Ты выглядишь… — он сделал паузу, его глаза исследовали со скрытой оценкой ангельское видение перед ним. — Очаровательно. Мягкий румянец появился на лице, когда нежная, женственная скромность овладела ею, и ее глаза засияли. С королевской грацией она склонила голову в благодарность на его комплимент. — Спасибо. Я рада, что ты считаешь, что я не опозорю тебя перед твоими гостями. — Они твои гости тоже, — уместно заметил он. Формально она еще не являлась хозяйкой дома, но он считал невозможным рассматривать ее просто как гостью. Он хотел, чтобы она относилась к этому дому, как к своему собственному, каким он однажды станет. — Не думай, что я равнодушен к тому, что в их глазах у тебя больше преимуществ. — Я вовсе не думаю, что ты равнодушен, — сказала она, степенно двигаясь к ближайшему стулу и садясь на него, зеленый шелк разлился в обильном каскаде, скрыв цветы на ковре. — В действительности, я считаю, что ты очень внимателен ко всему, что говоришь и делаешь с тех пор, как я вернулась в Милтон. — Я только желаю твоего счастья, Маргарет. — Тебе не нужно желать его. Оно твое. Он двинулся вперед и сел на корточки перед ее стулом, словно отдавая дань ее красоте, нежно беря ее левую руку в свою и поднимая так, чтобы кольцо поймало свет. — Ты помнишь, когда я дал тебе это кольцо, ты спросила меня, можем ли мы пожениться как можно скорее? — спросил он, заметив застенчивую улыбку, промелькнувшую на ее губах, словно она была немного смущена воспоминаниями своих ранних действий. — Маргарет, если ты согласишься, я завтра подам заявление на получение лицензии на наш брак. — Я очень хочу этого, — сказала она со вспышкой ликования в светящихся глазах. — Тогда решено. — Решено, — подтвердила она. Каким сладким опьянением было находиться рядом с ней! Словно чистый солнечный свет, который лился на него с таким же зноем, как когда он совершил свое путешествие в Хелстон, охватил его, но сейчас добавилось удивительно осязаемое прикосновение — он сжимал ее руки своими, отчего они еще больше хотели быть вместе. Ее глаза опустились на их переплетенные руки. — Такое красивое кольцо — Ты красивая женщина. Это правильно, что ты носишь его. — Я твоя красивая женщина, — поправила она его с мягким, женственным вызовом, который он особенно обожал. Это свидетельствовало о светлом духе, который мерцал в самом сердце ее существа. — Неужели, моя дорогая, — ответил он с равной мягкостью. Словно редкий, экзотический аромат, который подавляли годами, вдруг выпустили в воздух — так он ощущал опрометчивое столкновение с ароматом духов Маргарет и погружение в него, окружающий своей притягательной, эфирной пеленой. — Я никогда не стремился обладать тобой, Маргарет. Надеюсь, ты знаешь это. — Почему ты думаешь, я выхожу замуж за тебя? — игриво засмеялась она, наклонив свою голову набок и посмотрев на него, вся манера поведения включала чистосердечную свободу выражения, которую она всегда проявляла в его компании. — Я вполне уверена, что не подошла бы кому-нибудь еще! Я могу быть слишком самоуверенной в определенных вещях — так Эдит и Диксон сказали мне. В действительности, я уже сумела в прошлом шокировать Эдит, сказав ей — и моей тете — что я предпочту прожить свою жизнь как старая дева, чем выйду замуж за мужчину, который не примет меня такой, какая я есть. И по сей день я не вполне уверена, что их больше беспокоит: угроза, что я не выйду замуж, или тот факт, что я все же нашла мужа, согласного терпеть мои мнения. — Как мало они знают, — он поднес ее руку к своим губам и поцеловал, его губы словно шептались с бледной, бархатной кожей, вызывая глубокий, томный вздох. Его взгляд остановился на кольце, которое окружало ее палец. — Я однажды прочитал, что необыкновенный внутренний огонь бриллианта символизирует тайну страсти, которая возникает между мужчиной и женщиной. В то время я не знал, каково это ощущать, когда любовь крадет твою душу. Теперь я оказываюсь в пламени всякий раз, когда мы вместе — страстно желая добыть тайну, которая лежит в центре этого огня, — его голос дрожал, а глаза утонули в ней. — Я поглощен страстью к тебе, которую я никогда не знал, Маргарет. И подобно этому бриллианту на твоем пальце, я верю, что это никогда не изменится. Она вечна. Находясь во власти её взгляда, он увидел, как слезы стали появляться на ее дрожащих веках, прежде чем скатиться по щеке. Тревога захватила его в железные тиски. — О, Маргарет! Не плачь! Что тебя так расстроило? Сквозь слезы она улыбнулась, когда он заботливо пытался остановить их поток, нежно вытирая слезы с ее щек большим и указательным пальцами. Через несколько минут он увидел, как она собралась, и слезы перестали течь. — О, Джон, это слезы радости, а не печали! — сказала она. — Это такие прекрасные слова. Я буду дорожить ими. Жестом, который он подарил ей несколько мгновений назад, она решительнее сжала его руку и наклонила голову, чтобы пылко ее поцеловать, без слов, но страстно передавая свои бурные эмоции. Часы на каминной полке начали степенно звонить, призывая их вернуться к реальности. Он поднялся на ноги и осознал тяжесть, неохотно отстранившись от нее. — Наши гости вскоре будут здесь, — сказал он как раз в тот момент, когда Джейн пришла в гостиную, чтобы объявить, что капитан и мистер Леннокс прибыли и ожидают внизу. *** — Они пунктуальны, — сказал Джон, наблюдая, как Джейн ушла, чтобы проводить гостей наверх. — Должна признать, что капитан Леннокс никогда не опаздывал на обед, на который его приглашали, — размышляла Маргарет, подчиняясь тому, что момент близости закончился и сейчас их внимание должно быть направлено на другие вопросы. — Он весьма педантичен по этому поводу — к большому огорчению Эдит, должна я сказать, — она нежно вспоминала о тех временах в Лондоне, когда Эдит тщетно пыталась надавить на нее, чтобы она сопровождала кажущиеся бесконечными раунды обедов с остальными членами семьи. — Есть так много того, чего я не знаю, — сказал он низким и грустным голосом. — Так много о твоей жизни, о чем ты никогда не говорила. — О, Джон, — пылко ответила она, готовая отдать ему свою душу, если это было то, чего он желал. — Я расскажу тебе все, о чем ты захочешь узнать, если это твое желание. — Моя прекрасная Маргарет, — пробормотал он, с благоговением смахнув назад ее непослушные кудри. — Нам обоим предстоит так много узнать друг о друге, и я с величайшим удовольствием буду принимать каждую выявленную деталь от тебя. — Я тоже. Ее белая шея, изящная, как у лебедя, изогнулась к нему, когда она подняла свою голову, ее глаза заблестели. Из-за открытой двери она услышала на лестнице приближающиеся шаги: легкие Джейн и более тяжелые Генри и Максвелла. — Итак, они подходят, — тихо сказала она. Минутой позже она стояла лицом к лицу с Максвеллом и Генри, который находился чуть позади своего брата, каждый из них был безукоризненно одет в вечерние костюмы. — Мистер Торнтон, мы благодарны Вам за Ваше гостеприимство, — сказал Максвелл, твердо и дружелюбно пожимая ему руку. — Обедать с друзьями всегда гораздо приятнее, чем есть в безликом ресторане отеля. — О, Максвелл, мы можем подумать, что это твоя единственная причина, почему ты принял приглашение пообедать с нами, — упрекнула Маргарет с беззаботной легкостью, позволив Максвеллу взять ее руку и кратко, но нежно пожать ее. — Я уверен, что мистер Торнтон улавливает смысл моих слов, не так ли, мистер Торнтон? — усмехнулся Максвелл, посмотрев на хозяина, чтобы подтвердить свои слова. — Да, капитан Леннокс. И более того, я согласен с Вами. Пристальный взгляд капитана Леннокса упал на брата, который встал рядом с ним, чтобы с совершенным изяществом и любезностью поприветствовать хозяина и Маргарет. — Генри, ты еще не сказал, но, конечно, должен признать, что Маргарет выглядит более сияющей, чем раньше? Ты не согласен? С жизнерадостной привязанностью капитан Леннокс встретил взгляд Маргарет и улыбнулся с такой гордостью, какую брат может даровать сестре. Конечно, она уже давно испытывала такую же привязанность к нему, особенно, когда знала, что он сделал Эдит такой счастливой. — Ты очень любезен, Максвелл, — милостиво ответила она на его комплимент. — Полагаю, что Маргарет выглядит очень хорошо, — знакомый размеренный тон Генри зазвучал в ее голове, и она увидела, что он детально рассматривает ее с немного застывшим выражением лица, хотя губы напряглись в улыбке, которая едва коснулась его глаз. — Спасибо, Генри, — учтиво ответила она, зная, что этикет требует этого, все время пытаясь игнорировать неудобство от того, что он внимательно изучал ее. Факт того, что это было всего мгновение и, несомненно, прошло незамеченным другими с ними в комнате, привел к чувству примирения с собой. Она перевела свой взгляд от него, не желая, чтобы его глаза молчаливо говорили с ней. Воспоминания, которые она подавляла и рвалась забыть, наконец взорвали стены ее воли, и чувство неловкости вернулось к ней, словно неожиданная волна, оставляя ее колебаться от неуверенности. — Ты хочешь отойти подальше от огня? — спросил Джон, находясь по левую руку Маргарет. Она отчетливо услышала нотки беспокойства в его голосе. — Ты весьма покраснела. Покраснела! Как эти воспоминания заставили ее покраснеть! — Да, я думаю, это хорошая идея, — сказала она, благодарная за повод, отвлекающий от истинных причин ее усилившегося смущения. Она подошла к дивану и села, немедленно ощущая прохладу воздуха на своей обнаженной коже, выйдя за пределы досягаемости жара огня. Как и сегодняшним утром разговор вскоре потек естественно и легко, что Маргарет была рада наблюдать. Даже присутствие Генри не препятствовало блуждать течению беседы по многочисленным темам, большинство из которых было сосредоточено на личном наблюдении капитаном Ленноксом Милтона. — Везде хлопок, — трепетно размышлял он о встрече с силой и бескомпромиссной энергией Милтона. — Каждый фургон и тележка, которые я видел с момента своего прибытия сюда, были связаны с его перевозкой. Я видел множество достопримечательностей в своем путешествии по стране, но заявляю, что не видел ничего подобного в своей жизни. Сколько фабрик в Милтоне, мистер Торнтон? — Около пятнадцати. — И все они большие предприятия? — Большинство из них — да. Фабрика моего шурина на окраине городе только недавно расширилась. — И Вы надеетесь сделать то же самое в отношении фабрики Мальборо, мистер Торнтон? — любознательно спросил Генри, старательно следя за разговором между Максвеллом и Джоном в течение нескольких минут. Маргарет заметила его взгляд в свою сторону, словно он убедился, что она слушает, прежде чем продолжить. — Я уверен, что Маргарет будет рада возможности получить хороший доход от своей инвестиции. Ее глаза немедленно расширились от досады из-за его вывода, будто потенциальная прибыль от фабрики была всем, что занимало ее мысли. Он больше, чем кто-либо, знал ее чувства по этому вопросу! — Доход — это хорошо, Генри, но занятость тех рабочих, которые были вынуждены уволиться из-за закрытия фабрики Мальборо, является моим главным интересом. В действительности ты должен знать, что мои мотивы никогда не будут связаны с деньгами, — продолжила она, смеясь от иронии, что она, дочь священника, в первую очередь должна думать о деньгах, чем о сострадании. — Богатство и положение так мало значат для меня по сравнению с тем, что я могу сделать, чтобы помочь другим и немного облегчить их бремя. Генри выглядел невпечатленным и равнодушным к ее вспыльчивому заявлению, хладнокровно посмотрев на нее, не двинувшись с места, он стоял между капитаном Ленноксом и Джоном, которые молча следили за разговором, не высказывая свои мысли. — Милтон, похоже, сделал тебя защитницей бедных, Маргарет, — заметил Генри. — Милтон сделал меня более осведомленной в людях, это верно, — противостояла Маргарет, ее тело выпрямилось от негодования, когда она бросила вызов узкому взгляду Генри на бедных и их тяжелое положение. — Он открыл мне глаза на происходящие страдания. Затем она встала и подошла к мужчинам, стоявшим перед огнем. Ее взгляд не оставлял лицо Генри, потому что он был единственным, к кому она хотела обратить свои мысли. Она остановилась перед ним, держась прямо и решительно. — Однажды я знала мужчину — человека, которого наняли прядильщиком сюда, на фабрику Мальборо, — у которого была жена и шестеро маленьких детей, один из которых был младенец. Никто из детей не был достаточного возраста, чтобы работать. Никто из них не получил образования — даже в воскресной школе. Вместо этого они проводили свое время, лежа в кроватях в маленьком доме, плача от голода или играя на улице. Они были не единственной семьей, жившей таким образом. — У нас в Лондоне есть бедные. Я понимаю их страдания также, как и ты, Маргарет. — Но ты не знаешь их лично, Генри. Это моя точка зрения. Ты стоишь в стороне, как и многие люди нашего положения, и поворачиваешься к ним спиной, отвергая их, словно они не стоят твоего интереса, — она увидела смесь смущения и раздражения, промелькнувшую на безразличном лице Генри, но продолжила. — Я поняла, что не могу сделать этого. Возможно, повлияло мое воспитание — факт того, что я сопровождала своего отца, когда он навещал своих прихожан, заставил меня легко говорить с этими людьми, которые не принимают во внимание мой собственный класс. Мужчину, о котором я только что говорила, я знала немного, но его тяжелое положение повлияло на меня. — Я уверен, что он благодарен тебе за твою поддержку. Это должно быть утешением для него. — Ну, я не знаю. Он умер, прошло немного времени, и его жена последовала за ним в могилу. Они оставили своих детей на милость неопределенного будущего до тех пор, пока сосед не взял их. Сейчас старшие дети ходят в школу, и я впервые вижу лучшее будущее для них, чем они, возможно, имели бы, если бы их родители были живы, — достигнув окончания своего страстного монолога, она позволила воздуху оставить свои легкие, едва слышно выдохнув. Она чувствовала на себе взгляды, словно они ждали продолжение. Возможно, она была слишком откровенна, но она не сожалела об этом. — Итак, ты видишь Генри, что это вопрос не отречения от тех, кто менее удачлив, чем мы, а скорее помощи им в той небольшой степени, какой мы можем. Моя роль заключается в том, чтобы фабрика Мальборо возобновила свою работу. Закончив, она поразилась гробовой тишине комнаты, хотя сила ее слов, казалось, захватила воздух. Она, возможно, была порывистой, но не раскаивалась в этом. Она прямо встретила их взгляды, ее дух и здравый смысл никогда не были более сильны и готовы бросить вызов сомневающимся. Капитан Леннокс кивнул, явно размышляя над тем, что она сказала, возможно, он испытывал похожие чувства к тем, кто был менее богат, чем он сам, и чьи обстоятельства препятствовали любой возможности улучшить их положение. Генри, как ей показалось, разглядывал ее с таким выражением лица, которое мало отражало его истинные чувства. В действительности, мягкая полуулыбка, которую он бросил ей, говорила совсем немного. — Я слышал, как ты раньше высказывалась по многим проблемам со страстью и упрямством, Маргарет, — сказал Джон, заставляя ее взглянуть на него, когда он заговорил первый. — Но никогда я не наблюдал такую силу чувства, какую ты только что показала. Затем он взял ее руку и поднял, чтобы обжечь поцелуем ее ладонь, забывая, что этот жест слишком интимный, чтобы показывать его перед гостями. Его глаза без раскаяния пронизывали ее. Радость, гордость, изумление, любовь — она остро видела все это во взгляде, словно в отражении души, будто ей предложили взять на сохранность драгоценные камни. Ее сердце чуть не выпрыгнуло из груди, желая утонуть в нем. — Для меня большая честь, что ты станешь моей женой. *** Джон немного откинулся на стуле, посмотрев на трех людей, сидящих вокруг строго накрытого белой скатертью стола. На его лице выделились сильные, жесткие черты. Хотя это заставляло его выглядеть немного более строгим, чем обычно, он почти сумел замаскировать истинный характер тех непривычных чувств, которые начали тлеть внутри него с прибытием мистера Леннокса. Едва он различил это днем, но вечером стало очевидно, когда мистер Леннокс приветствовал Маргарет, что его восхищение ею выходило за рамки дружбы, которую она, казалось, предлагала. Будучи влюбленным сам, он замечал эти краткие мерцания глубокого чувства в учтивом поведении Генри Леннокса, и вследствие этого ядовитые щупальца порочной неприязни коварно захватили его существо. Он не мог предотвратить этого, но ради Маргарет решил отгонять такие уничижительные мысли, пока мистер Леннокс был гостем в его доме. И Генри Леннокс сделал так мало в этот вечер, чтобы расположить Маргарет к себе, особенно после того, как она лаконично возразила против его предубежденных взглядов своим храбрым, независимым мнением. Конечно, она заставила его задуматься над его мыслями о рабочем классе в такой форме, что никто из гостей не знал толком, как реагировать. Джон знал о несомненной привязанности Маргарет к Милтону и его людям. Как горд он был, когда она так храбро выражала свои мысли! Ей нравилось, что он не будет стремиться подавить ее взгляды, как другие могли бы, и он, несомненно, знал, что не будет препятствовать ей, не будет прилагать усилия завладеть ее духом, потому что сильно любил ее, чтобы изуродовать такую красоту. В этот вечер он наблюдал, как она распространяла свои взгляды среди близких ей людей, и он следил за ними, чтобы противостоять любому намеку на несправедливость. Он не ожидал, что она будет так убедительно искренне говорить об обстоятельствах, приведших к смерти Баучера. Уильям, его надзиратель, поведал ему некоторые обстоятельства, касающиеся смерти Баучера на следующий день после его самоубийства. Как судья он узнал больше подробностей — что мужчина утопился в реке, его тело покоилось на старой двери и было накрыто тонкой тканью, чтобы скрыть его от людских глаз, прежде чем его привезли по несчастным узким улицам Принстона к его вдове. С его точки зрения, смерть Баучера произвела на него небольшое влияние, потому что он никогда не участвовал в жизни рабочего так близко, как Маргарет. Мистер Хейл также немного рассказывал об этом на одном из их последних уроков. Тогда его восхищение к ней возросло, потому что он узнал об ее смирении и сострадании, — она приняла ситуацию с невозмутимым спокойствием и терпением, ибо была там, когда тело Баучера привезли в Принстон. Она была единственной, кто пошел к его вдове, чтобы поговорить с ней и не дать нести бремя смерти мужа в одиночку. Осажденный своим стремлением ненавидеть ее, он никогда бы не смог сделать это, потому что ее качества, настолько замечательные, всегда путали его, когда от других он слышал об ее совершенстве и доброте. В действительности его всегда жалил тот факт, что он не мог добиться ее привязанности в отличие от других, которые легко делали это — или он так предполагал в течение многих месяцев, пока она не исправила его ошибочное суждение… Услышав громкий, ироничный смех Генри Леннокса, Джон вышел из своих размышлений и задумчиво перевел внимание на мистера Леннокса, который отвечал на замечание своего старшего, более веселого брата, в то время как Маргарет, сидевшая справа от Джона, молча смотрела на них с невозмутимым спокойствием. — И чем ты займешься, чтобы не чахнуть все дни в комфорте на Харли-стрит или в своем клубе, Максвелл? — спросил Генри Леннокс, словно отсутствие планов у его брата сделало его главным. Он взял графин с вином и наполнил свой бокал. — Ну — с добродушной усмешкой ответил капитан Леннокс. — После всех разговоров, которые мы провели, касающихся производства хлопка, я вполне могу решить погрузиться в какое-нибудь производство. Что ты на это скажешь, Генри? — Я скажу, что тебе не хватит энергии для такого занятия, Максвелл! — немного пренебрежительно упрекнул его Генри. — Я уверен, что мистер Торнтон скажет тебе, что вовлечение в такое рискованное предприятие потребует больше, чем просто отдавать приказы. Не так ли, мистер Торнтон? Вы, в конце концов, эксперт среди нас по этим вопросам. Пробужденный от своих размышлений вопросом мистера Леннокса, Джон пристально посмотрел на своего собеседника, осознавая тишину, наступившую в комнате, так как гости обратили свое внимание на него. — Это достаточно верно, — ответил он, задумчиво переводя взгляд с одного брата на другого, чей интерес он получил своим бесспорным авторитетом в этой области. — Если кто-то берет на себя ответственность, то нужно принять тот факт, что на другие развлечения останется совсем мало времени — особенно, если дела будут идти должным образом и все будет устроено безопасно и приемлемо для тех, кто нанят вами. — Действительно, — ответил мистер Леннокс. — Хотя я не думаю, что такие настроения благотворительности имеют место на здешних фабриках. Ведь хозяева хотят получать большую прибыль, какую только способны приобрести — любой ценой, не беспокоясь о трудящихся — как Маргарет уже ранее упомянула за обедом. Взгляд Джона прямо встретился с мистером Ленноксом. Он различил у своего гостя предвзятое понятие о жестоких хозяевах, управляющих своими рабочими стальной рукой, немного заботясь об их благосостоянии, набивающих свои карманы богатством, которого они стремятся достичь. Как он уже сказал Маргарет, когда она задала ему такой же вопрос, были хозяева — и его шурин в том числе — которые используют своих рабочих, но он не хотел быть в их числе. — С моей точки зрения, мистер Леннокс, как хозяин я чувствовал своим долгом гарантировать заботу моим служащим, — с вежливой любезностью ответил Джон. Он не питал к мистеру Ленноксу высокого уважения, но он не опустится до необоснованного спора, когда один из них был несведущ в индустрии. — Я определенно слышал от мистера Белла, что некоторые хозяева обращаются со своими рабочими чрезвычайно плохо. — Не все хозяева разделяют мои взгляды, это верно, или Маргарет, если на то пошло. В действительности многие рассматривают некоторые мои действия, чтобы создать более терпимые условия для моих рабочих, как ненужную трату дохода, — его взгляд, вспыхнув, устремился к Маргарет, чтобы увидеть выражение ее лица и прочитать, о чем она думала. Он увидел в ее глазах поддержку и возросшую любовь. — Вы никогда не пользовались своими рабочими, чтобы оправдать собственный конец, мистер Торнтон? — продолжил мистер Леннокс. — Это очень благородно. — Я всегда был честен в ведении своих дел, а также с самими рабочими. Какой смысл прятаться за фальшивыми отговорками? Это не нужно никому. Для меня нет другого курса, чем тот, который у меня уже был раньше и который я верну, когда фабрика Мальборо вновь откроется. — И все же из-за всего этого Вы вынуждены были в силу обстоятельств отказаться от ведения дел, — продолжил мистер Леннокс. — Простите, мне просто интересно понять, почему это было необходимо. — Как Вы, несомненно, уже слышали от меня раньше, мистер Леннокс, я был неудачлив. Забастовка привела к закрытию фабрики, и те, кто способствовал ее разорению, остались без работы. Не было никакого возможного способа продолжать дело — не без риска, который был для меня неприемлем. — Ваш шурин мистер Уотсон, которого Вы упоминали, и мистер Белл вступили в спекуляцию, которая, очевидно, принесла им выгоду — или в случае мистера Белла — чрезвычайную. У Вас не было соблазна вступить в рискованное предприятие с ними? В конце концов, я подумал, что как предприниматель Вы вполне могли бы пойти на такой риск. — Я утверждаю, что по своей природе спекуляция — это риск, который мало кто может себе позволить, осознавая гибель в случае неудачи. — Я вижу, что у Вас твёрдые принципы в этом вопросе, мистер Торнтон. Выражение его лица стало более мрачным, когда воспоминания прошлого, давно похороненные, замелькали перед глазами. — Я познал тот вред, к которому могут привести такие вещи, мистер Леннокс. Я не хотел бы повторять или прославлять их. Так лаконично и откровенно он изложил свои убеждения, что никто из собравшихся за столом не стал опровергать его заявления, даже мистер Леннокс наконец замолчал. — Ну, тогда мы должны поговорить о чем-нибудь другом, — он заметил, как капитан Леннокс с тревогой взглянул на него, словно пытался различить, как сильно брат обидел его своим допросом. — Я думаю, что Маргарет немного заскучала от всех наших разговорах о делах. Джон автоматически перевел взгляд на Маргарет, вспомнив, как в начале вечера она стояла рядом с ним, когда они ожидали появление одной из служанок, пришедшей сказать им, что обед был готов. Он чувствовал мягкое давление даже сейчас, когда она держала его под руку. Тогда с удовольствием он признал, что она должна стоять рядом с ним, именно там, где он очень хотел, чтобы она была, и почти рассеяно его свободная рука потянулась, чтобы сжать ее руку, и их пальцы сплелись, обозначая взаимное обладание друг другом. Она могла полностью чувствовать его в эти моменты. Ее обручальное кольцо, которое она носила с очевидным восторгом, мерцало, когда ее пальцы незаметно двигались в его руке. — Я обязана тебе, Максвелл, — сказала она. — Но я не желаю, чтобы Вы меняли тему разговора от моего имени. — Тем не менее, я уверен, мы можем возобновить этот вопрос позднее, — ответил капитан Леннокс. — Давайте поговорим о других вещах. *** Оставив мужчин, чтобы они могли вернуться к деловым и политическим темам, в которых Джон, несомненно, будет иметь непримиримый голос, Маргарет покинула столовую после роскошного обеда и вернулась в гостиную. Огонь приятно горел, искрясь и потрескивая, то чуть потухая, то разгораясь с новой силой. Это преобразило комнату, выглядевшую довольно сурово в часы дневного света с приглушенными тонами, в место, в котором действительно было приятно находится. Маргарет, определенно, предпочитала быть здесь по вечерам, когда горел огонь и сверкали свечи на настенных подсвечниках и канделябрах, которые стояли на большинстве поверхностей. Конечно, Маргарет считала, что это была красивая комната во всем своем строгом стиле, без излишеств, отражающая практичный характер Милтона и самих Торнтонов. Однако во всем великолепии не хватало уюта в отличие от других домов, в которых она прежде жила. Определенно, комната не была по-домашнему уютна, как гостиная в доме священника в Хелстоне, и даже в менее просторной комнате в Крэмптоне, где на полу беспорядочно стояла корзинка для шитья ее матери, где в вазах стояли свежесрезанные цветы и на стенах висели красивые обои, — все гармонировало между собой. Маргарет села на диван и потянулась за книгой к маленькому столику из красного дерева, чтобы немного почитать, в то время как она ожидала мужчин, которые должны были выйти из столовой. Она вполне была довольна находиться в одиночестве, потому что это предоставляло ей возможность поразмышлять об обеде, который только что закончился, и о вечере в целом — но вскоре она отложила книгу в сторону, обложкой вниз, посвятив свое полное внимание Ленноксам. Максвелл был вдумчивым и внимательным. Она видела его восхищение откровенным отношением Джона к делу. Генри, однако, как ей показалось, совершенно изменился, был более высокомерным в своих суждениях. Она посчитала его более холодным, хотя она не могла умалить его интеллект и знания в своей профессии. Она знала, что по отношению к ней он, бесспорно, изменился, легкая привязанность, которая когда-то преобладала в их дружбе, испортилась, она не сомневалась, что это было тенью того, что произошло в Хелстоне в тот летний день. То, как он произносил свои замечания, было определенно пренебрежительно и враждебно, несмотря на всю манерную любезность в голосе, которая заставляла звучать его менее оскорбительно, чем он мог бы показаться, — этот факт она не пропустила. Слабый шорох вывел ее из задумчивости, и взгляд Маргарет поднялся к источнику беспокойства. Она с неким удивлением увидела, что это была миссис Торнтон, которая вошла в комнату, наконец сумевшая покинуть Фанни и вернуться домой. Она заметила, что миссис Торнтон немного остановилась, когда поняла, что Маргарет уже была в комнате, и вынужденная улыбка появилась на губах пожилой женщины. — Как Фанни? — спросила Маргарет, следя за медленными, гордыми движениями миссис Торнтон, когда та шла к стулу, стоявшему близко к огню, где была большая корзина для шитья, ожидающая ее внимания. — У нее все вполне хорошо, несмотря на ее слова, — ответила миссис Торнтон, взяв первое шитье, что попалось ей под руки. Ее глаза стремительно оценивали его в свете лампы, прежде чем она взяла иголку и нитки. — Вы видели ее планы для детской? — продолжила Маргарет, чувствуя, что ей представился удобный случай, и она должна, по крайней мере, попробовать задобрить разговором свою будущую свекровь. — Когда Фанни навещала нас вчера, она выглядела довольно взволнованной насчет того, что намеревается сделать. — Да, она поделилась со мной планами, — иголка взлетала в быстром, решительном ритме в умелой руке. — Все выглядит очень хорошо. Маргарет улыбнулась, склонив голову набок. — Я надеюсь, что смогу увидеть сама то, что она желает сделать, — задумчиво сказала она. — Вы думаете, она не будет возражать, если я попрошу ее? Миссис Торнтон взглянула на нее, ее темным глазам недоставало теплоты, всегда появляющейся в них, когда она смотрела на своего сына. — Зная свою дочь, мисс Хейл, я думаю, что она, вероятно, будет очень рада показать свою задумку. Она счастлива, когда получает от других людей хорошие отзывы и похвалу. Ей повезло найти такого мужа, который готов потворствовать этим чертам в ней, хотя я не нахожу это особенно полезным, — она покачала головой и вздохнула, ее лицо внезапно сморщилось, разоблачая усталость, которую она спрятала, когда вошла в комнату. Маргарет увидела это, когда миссис Торнтон с усталым взглядом резко оторвалась от шитья и опустила его на свое черное платье. — Могу я сделать что-нибудь для Вас? — спросила она, не колеблясь предлагая себя в качестве доброй помощницы, которая могла бы помочь, если она была в состоянии. — Возможно, Вы хотите выпить чай или поужинать? Мне не составит труда быстро сходить на кухню, если Вы желаете что-нибудь съесть. Ее стремление, казалось, расстроило миссис Торнтон, в действительности она выглядела довольно смущенной от такого предложения, выраженного перед ней таким способом, что не выявляло никакого другого мотива, как быть полезной. Маргарет наблюдала за промелькнувшим изменением эмоций на характерно строгом лице миссис Торнтон, однако невозможно было прочитать ее истинные чувства, потому что ее непроницаемый взгляд скрывал все, кроме строгости, которую Маргарет всегда знала. — Если Вы позвоните в колокольчик, мисс Хейл, я попрошу Джейн принести мне чашечку чая, — сказала она с оттенком благодарности в своем голосе. — Вы не хотите также немного поесть? Я уверена, что после обеда много должно было остаться, — рискнула Маргарет, когда она сделала так, как просила ее миссис Торнтон, и позвонила в колокольчик, чтобы позвать Джейн. — Чая будет вполне достаточно, спасибо. Подчиняясь миссис Торнтон, Маргарет не пыталась надавить на нее по этому вопросу и вернулась на диван. Миссис Торнтон посмотрела на белую льняную ткань на своих коленях, так сильно выделяющуюся на фоне ее обычного черного шелка, и вернулась к шитью, прервавшись только тогда, когда Джейн появилась и спросила, чем она может им помочь. — Миссис Торнтон, — начала Маргарет, глубоко вздохнув, когда Джейн исчезла выполнить поручение своей хозяйки. Встретившись с этими холодными, безразличными глазами, она сцепила свои руки на коленях, переплетя их. — Миссис Торнтон, я надеюсь, что… — она вздохнула. Она не хотела звучать так, словно просила о снисхождении за какое-то неясное и ошибочное преступление, которое она совершила в глазах миссис Торнтон, любящего своего сына. — Я надеюсь, что мы сможем относиться друг к другу более дружелюбно, — она прервалась, хотя была полна решимости говорить. Напряженная атмосфера в доме начала тяготить ее, и она больше не могла игнорировать это. — Я прошу не только для себя, но и для Джона. Я признаю, что у Вас есть сомнения насчет нашего брака, но это потому, что Вы никогда не пытались узнать меня. Явно опешив, когда Маргарет начала свою речь, миссис Торнтон смотрела на нее, ее рука зависла в воздухе, а иголка перестала двигаться. — Я знаю, — продолжила Маргарет, нуждаясь продолжить, позволив течь словам, она повторяла все, что было сказано между ними ранее, в надежде, что в этот раз положение улучшиться, что семя надежды, наконец, посеется на этой бесплодной, неприветливой земле и расцветет в этих мрачных стенах. — Я знаю, что Вы думаете, что я не подхожу Джону. Конечно, Вы намекали на это, но я люблю Вашего сына. Я всегда буду любить его. И вынесу все ради него — даже Вашу неприязнь и упреки, если я должна. Вам не сломить мою решимость. — Мисс Хейл, — сказала миссис Торнтон, расправив свои широкие плечи на массивной, одетой в черное фигуре. Шитье внезапно упало на ее юбки. — Я осмелюсь сказать, Вы думаете, что я непреклонна и жестока, но все, что я говорила Вам теперь и в прошлом, я сказала, беспокоясь за моего сына. Боевая волна в Маргарет поднялась, смирный дух, который желал мира и спокойствия, был отодвинут в сторону, когда ее воля овладела ее существом и повела к неизбежной конфронтации, которая всегда, казалось, была близка выйти на поверхность, когда Маргарет старалась проникнуться к этой трудной женщине. — Так Вы всегда будете судить меня за то, что я сделала в прошлом? Я не понимаю, почему Вы должны так поступать. Конечно, лучше смотреть вперед, чем назад. — Вы доказали сами, что безрассудны и безответственны в своих прошлых действиях, мисс Хейл. Даже когда я пыталась дать Вам совет, Вы не выслушали меня! — она глядела на Маргарет внимательно, почти обвинительно. — А что с ним — с другим возлюбленным, которого Вы всегда стремились защитить? — горько спросила она. Непреклонно она сидела перед Маргарет, мать, которая всегда будет стремиться защитить своего сына, несмотря ни на что, как львица, неистово защищающая своего дорогого детеныша. — Кто он, что Вы смогли не принимать его во внимание, когда мой сын сделал Вам предложение во второй раз? — У меня не было возлюбленного, — решительно ответила Маргарет, ее взгляд непримиримо зафиксировался на миссис Торнтон. — Мужчина, о котором Вы упомянули и с кем меня видели на станции Оутвуд, был на самом деле мой брат. Миссис Торнтон посмотрела на нее в тревоге, ее глаза расширились в замешательстве, словно она пыталась понять, что Маргарет сказала ей. — Но почему Вы не сказали этого, когда я навестила Вас и противостояла Вашей неосмотрительности на станции Оутвуд? Что заставило Вас вести себя так бесчувственно? Разве Вы не знали, каким сплетням подвергались тогда? — Я не говорила, потому что не могла раскрыть, что он посещал нашу семью. Он приехал, потому что я написала ему, рассказав о маминой болезни. Я опасалась худшего для него и хотела ускорить его возвращение в Англию. — Я не понимаю, мисс Хейл. Почему Вы должны были сохранять его пребывание в Англии в такой секретности? — Я не могу раскрыть этого. Это его секрет и только его. Я не предам его. Я прошу прощения, если Вам не понятны мои причины, но я так действую только из-за моей привязанности к нему, как всегда делала. Миссис Торнтон сжала губы от молчаливости Маргарет. — А что насчет Вашей привязанности к моему сыну? Она, конечно, является более важной? — Моя привязанность к Вашему сыну не вызывает сомнений, мадам! Он мужчина, за которого я выйду замуж, как может быть иначе? — ответила Маргарет, ее тон обострился на неумолимый выговор миссис Торнтон. Однако, контролируя себя, она немного понизила свой голос, и ее взгляд встретился с мрачным, строгим взглядом миссис Торнтон. — Почему мы должны претендовать на него так? Он не наша собственность, и, конечно, нас объединяет одна общая цель — желание, чтобы он был счастливым. Вы, быть может, думаете, что мы разные, миссис Торнтон, но на самом деле мы не так уж не похожи. Нас объединяет наша любовь к нему. Миссис Торнтон вздохнула, немного опустив голову, когда она искоса взглянула на Маргарет и устало покачала головой, пристально посмотрев на огонь, который потрескивал с оживленным весельем, рассеивающим мрачные тучи в ее глазах. — Не отвергайте сильную привязанность Джона к Вам, ненавидя меня, — более спокойно продолжила Маргарет, ее тон смягчился, и она с мольбой улыбнулась женщине, сидящей перед ней. — Я не стою страданий, которые возникли между вами, могу заверить Вас. Впервые Маргарет увидела незнакомую эмоцию на утомленном лице миссис Торнтон, когда обычно твердые черты лица незаметно смягчились так, что внезапно ее лицо представилось менее суровым. У Маргарет стало легче на сердце, когда она увидела это. — Все, чего я прошу, — это шанс показать, что я желаю быть частью жизни Джона… и также частью этой семьи, — продолжила Маргарет, протягивая оливковую ветвь, желая только достичь понимания — которое всегда ускользало от них в прошлом — рождающегося между ними сейчас. — Если Вы позволите мне. — Мама! Ты вернулась! — голос Джона нарушил покой комнаты, когда он вошел в нее, следуя за Максвеллом и Генри. Его внимание первоначально сфокусировалось на матери, перед тем как встретится с отвлеченным взглядом Маргарет. Она почувствовала, что ее сердце чуть не выпрыгнуло из груди, когда их взгляды нашли друг друга, словно это было необходимо им как воздух, которым они дышали. Это было мимолетно, всего лишь вспышка во времени, но это было достаточно, чтобы она знала, что они были вместе, их мысли были связаны и сердца бились как одно. Он улыбнулся ей, а затем его взгляд оторвался от нее, чтобы снова перевести его на свою мать. — Мама, могу я представить тебе брата капитана Леннокса Генри Леннокса? *** Она наблюдала за ним, обратив внимание на взаимное уважение и отношение, какое он, казалось, проявлял к своим гостям, несмотря на новизну их знакомства, и она почувствовала, как ощущала часто в эти дни, болезненный укол зависти, обнаружив, что другие вытеснили ее в его привязанностях. Тем не менее он был счастлив, счастливее, чем она когда-либо видела его, и более жизнерадостным. Она видела, что его энтузиазм и жажда жизни, как часть его характера, вернулись и направляли его, словно солнце, пробирающееся через густые облака. Ее сын. Он был самым важным человеком в ее жизни, самой главной ее частью. Она не могла быть больше горда за него. В успехе или неудаче, она любила его. Его принципиальность и сила характера поддерживали его в непредсказуемой буре жизни, которая испытывала его. Она видела его борьбу, наблюдала за его любовью и тем, как он заставлял себя продолжать идти вперед, несмотря на то, что другие сходили с намеченного пути или отказывались от своих планов. И сейчас он принял новую жизнь, и она внезапно ощутила бесполезность, словно она больше не играла большую роль в его жизни. Даже перспектива появления внука мало уменьшала этот сокрушительный удар. Она остро ощутила шаткость своего положения, изменение образа жизни, который она знала так долго. Через несколько недель она потеряет контроль над этим домом, и впервые в жизни она не чувствовала опоры под ногами. Гордо и бесстрастно ее пальцы вышивали, никому из собравшихся она не показала слез, которые покалывали в глазах. Она подняла взгляд на молодую, решительную женщину, сидящую рядом с ее сыном на диване, спокойно следящую за разговором и изредка уверенно вставляющую свое мнение. И Джон был такой гордый и счастливый рядом с ней. Она ясно видела, что он обожал эту молодую женщину и до сих пор по-настоящему любил ее. Маргарет Хейл, если говорить откровенно, дочь отступника от церкви, поймала его сердце и держала с таким упорством, что можно было восхититься ее силой. И сейчас выбор предстал перед ней. Однако всю оставшуюся жизнь она будет считать, что выбор уже был сделан. *** Джон уже был в столовой, когда Маргарет вошла в нее на следующее утро. Он стоял совсем один перед окном, его орлиный профиль сосредоточено изучал сцену, происходящую внизу. Она почувствовала, как ее сердце забилось от счастья, увидев его. Дом казался таким тихим, когда она спустилась вниз. Теперь, когда она вошла в комнату, она увидела, как он отреагировал на ее легкие шаги по ковру. Он повернул голову, и немедленно нежная улыбка появилась на его губах. Без слов он протянул руку, молча подзывая ее, и она без раздумий пошла к нему, двигаясь в утешительное тепло его раскрытых объятий. «С ним я чувствую себя цельной», — с блаженной удовлетворенностью подумала она, положив свое лицо на уже знакомую мощную грудь, слыша устойчивые удары его сердца, которые заставляли чувствовать себя безопасно и спокойно. Она глубоко вздохнула, опьянев от его мужественности. Так они стояли, их тела находились близко, каждый искал в другом спокойную, знакомую, вселяющую уверенность и надежность. Так они держались, обнимая друг друга руками. Так они хранили молчание, не нуждаясь в словах в эти бесконечные моменты, чтобы высказать то, что они чувствовали. — Доброе утро, — заговорил он наконец, его голова покоилась на макушке ее головы, жаркое дыхание взъерошило ей волосы. Указательный палец нежно скользил по шелковистой длине ее шеи, то, как он ласково щекотал ее, заставило ее сердце заболеть. — Ты спала хорошо? — Не так хорошо, как хотелось бы, — призналась она, отталкиваясь от него, чтобы поймать его взгляд. Его прямые черные брови нахмурились, и в его серьезных глазах появилось внезапное беспокойство, когда он поднес руки к ее лицу, обхватывая его, словно она была ценным, экзотическим цветком. Она чувствовала, как его длинные, изящные пальцы двигались по ее лицу к вискам, и ее пульс убыстрился от этого простого прикосновения. — Ты нездорова? — Я совершенно здорова, Джон, — сказала она, стремясь быстрее облегчить беспокойство, которое омрачило его красивые голубые глаза. — Тогда скажи мне, что беспокоит тебя. Я бы хотел помочь, если смогу. Она высвободилась из его рук и отошла от него, едва зная, куда идти. Она остановилась рядом с диваном и выставила руку, чтобы ухватиться за его твердую спинку. Она ощущала его наблюдающий взгляд, его брови нахмурились так, что стягивали кожу в три маленькие вертикальные морщины. Его руки висели вдоль тела, когда он продолжал смотреть на нее и ждать ответа. — Ничего, — сказала она, медленно покачав головой. Она была глупа и иррациональна в своих чувствах к предстоящей встрече с Генри. Она чувствовала неудобство касательно того дня, когда он посетил Хелстон, чтобы сделать ей предложение, думая, что она примет его. Она чувствовала, что он не заговорит о том случае теперь, когда она помолвлена с Джоном. Она была уверена, что это было бы совсем неуместно для него. — Все отлично. — Моя мать сказала что-то, что расстроило тебя? — спросил он, задумчиво изучая ее лицо, чтобы выявить скрытые мысли, изводящие ее. — О, нет! Нет, она ничего не сказала! Я надеюсь, что она и я, может быть, немного потеплели друг к другу. — Я рад, по крайней мере, этому, — сказал он с облегчением и улыбкой, надеясь, что такое положение дел будет в ближайшем будущем. — Скажи мне тогда, если не моя мать, то что же беспокоит тебя, Маргарет? Она опустила свою голову, смотря на гладкую спинку дивана, а не на Джона. — Просто у меня встреча с Генри этим утром, и он спросил меня, не могли бы мы встретиться конфиденциально. Он задался вопросом, предоставят ли нам одну из комнат в доме, чтобы мы обсудили все необходимые вопросы и нас не прерывали. В тот момент, когда слова слетели с ее губ, краем глаза она заметила, как полностью изменилось выражение лица Джона. Он стоял перед ней, его лицо потемнело, а тело напряглось, как у животного, почувствовавшего опасность. Мгновенно беспокойство сменилось на абсолютное раздражение. — Есть вещи, которые он хочет обсудить со мной, касающиеся наследства мистера Белла. Я уверена, это не займет много времени. — Какие вопросы? — Они связаны с недвижимостью, которая была в собственности у мистера Белла здесь, в Милтоне, и я теперь ответственна за нее как землевладелец, — ответила она, игнорируя неприятное подозрение, которое увидела в его глазах. — Он требует моей подписи на некоторых документах, поэтому я обязана удовлетворить его просьбу. Она увидела, как его грудь поднялась, выдавая учащенное биение сердца. — Я полагаю, встреча с ним неизбежна? — Он мой юридический поверенный, и я едва ли могу поступить иначе, — сказала она, замечая, что его лицо потемнело от презрения. — Почему ты смотришь на меня так, словно я согласилась на что-то отвратительное, позволив ему встретиться со мной? Она не могла понять, почему он выглядел так, в конечном счете, он не знал об ее истории с Генри Ленноксом. Кроме того, если она сможет увидеться с Генри и закончить с ним дела, то она не будет больше беспокоиться об этом. Она думала об этом, когда Джон стоял, наблюдая за ней, голубые глаза вспыхнули на напряженном лице. — Возможно, будет лучше, если я попрошу Генри встретиться со мной в гостинице на Мальборо-стрит? — размышляла она вслух, задавшись вопросом, лучше ли иметь дело с Генри вдали от дома. — Ничего подобного не будет! — Ты не имеешь права решать, что я должна делать, а что нет! — вспыхнула она, когда ее врожденное упрямство завладело ей, унеся с головой в непредсказуемый вихрь спора, который возник внезапно, едва она могла логически понять причину его происхождения. Джон пристально посмотрел на нее, совершенно ошеломленный ее возражением, его лицо вспыхнуло от ярости, которая, казалось, выскочила из него словно порочные жала, поражающие ей сердце. Глубоко они проникли в нее, хотя она не выдала этого. Она заставила себя не делать этого. Она была равной ему, самостоятельной, хозяйкой своей судьбы. — Ты не будешь встречаться с Генри Ленноксом в гостинице! — Ты возражаешь? — Конечно, я возражаю! Если не как твой муж, то, по крайней мере, как твой жених! — закричал он, его страсть возросла, и дыхание стало более быстрым и прерывистым. Она могла слышать это и видеть его отчаянную борьбу не дать себе зайти слишком далеко и позволить своему нраву завладеть им полностью. Она увидела это в напряженных мышцах его лица, в сжатых пальцах и в том, как быстро поднималась и опускалась его грудь. — Ты, конечно, понимаешь, какое впечатление это произведет на тех, кто увидит тебя с ним? Как он походил на свою мать такими словами в этот момент! И на тетю Шоу! Каждый из них ставил нормы приличия на первый план во всем, что она делала. И он был тем, кто говорил ей, что никогда не будет стремиться подавить ее! — Но если ты не позволяешь мне поговорить с Генри здесь, то что ты прикажешь мне делать? — надменно спросила она. Он раздраженно провел рукой по волосам. — Это невозможно! — Я согласна! Это совершенно невозможно! Ты ведешь себя так, что я не могу тебя понять. Почему ты так возражаешь? — Почему? — он выглядел недоверчивым. Казалось, он был на грани рассказать ей что-то, но потом покачал головой и тяжело вздохнул. — Это не имеет значения, — сказал он наконец, его свирепость постепенно исчезла, когда он прикусил нижнюю губу, словно сдерживая слова, которые он был на грани сказать. Она хотела задать ему вопросы, чтобы попытаться сломать эту защиту, которую он выставил между ними, но у нее не осталось сил. — Ты, возможно, позволишь мне воспользоваться столовой внизу для моей встречи? Я уверена, что это займет не более получаса, поэтому это не должно быть слишком большим неудобством для тебя. — Потом ты будешь встречаться с ним? — Почему это так беспокоит тебя? Ты говоришь так, словно считаешь Генри… — она остановилась, ища слово, которое могло бы лучше описать все его теперешнее отношение. Она встретила его взгляд, едва веря в слова, которые слетели с уст. — Словно ты считаешь, что Генри твой соперник. Его взгляд сверлил ее с такой свирепой силой, что она почти ощутила, как его пламя обжигает ее. Она в смятении смотрела на него, ее мысли были в беспорядке, потому что она видела такой же взгляд, когда он переврал ситуацию с Фредериком. Однако она не подготовилась к его последующим словам: — Ты действительно не знаешь о чувствах мистера Леннокса, Маргарет? Наступила тишина, удушающая ее своим смертельным саваном. Ее губы приоткрылась оттого, что его резкие слова просочились в ее разум, подтверждая то, то она была слишком напугана встречать в своих собственных мыслях. Теперь они навалились на нее своей правдивостью. Некоторое время она ничего не могла сказать, это казалось выше ее сил произнести что-либо вообще. И когда она смогла что-то произнести, это было сказано таким тихим голосом, что ее едва было слышно: — Чувствах? Он спокойно смотрел на нее. — Я убежден в том, что он любит тебя. — Но… — она невольно задрожала, словно внезапно ее охладил ледниковый бриз, и ее лицо побледнело, когда она в ужасе посмотрела на него. — Ты ошибаешься… Этого не может быть… Он встал перед окном, не смотря на нее. Его плечи опустились от уныния, и в его глазах отражалась боль. Она ощутила расстояние между ними, словно она вдруг оказалась в том пустом, неприветливом, одиноком месте, в котором была до того, как его любовь согрела ее. — Но… Я не думаю, что он… Он резко повернулся к ней лицом, его глаза пронизывали ее в немом вопросе. Она опустила голову, сжимая руки перед собой. Как она должна начать объяснять то, что случилось между ней и Генри в Хелстоне? Объяснение насчет Фреда было трудным, но он был таким нежным и понимающим. Будет ли он такой же с ней сейчас, если она расскажет ему о предложении Генри? Она раскрыла губы, молясь, чтобы слова вышли внятно, но… Она, услышав, что кто-то вошел в комнату, отвлеклась от ответа и, повернувшись, увидела Джейн, несущую заставленный посудой поднос. Она погрузилась в глубокое молчание. *** За завтраком Джон стал все больше осознавать молчание Маргарет и беспокойное выражение, которое наполнило ее глаза. Вина укусила его как гадюка, потому что он был причастен к этому. Он желал вытеснить присутствие Генри Леннокса и вернуть те безрассудные слова, которые он бросил ей по отношению к нему. Он знал, что зашел слишком далеко — он никогда не говорил так откровенно, он корчился от мук своего ошибочного поступка, чувствуя, как неумолимый нож отвращения орудовал внутри него, зная, что он осуждал ее. Он не мог поговорить с ней. Строгое присутствие его матери сделало невозможным сказать что-нибудь по этому поводу Маргарет. Он мог только смотреть на нее, тайно наблюдать за ней, пытаясь вызвать аппетит, но он ничего не мог есть, пылко желая освободить себя от цепей молчания, только чтобы услышать то, что она скажет — даже если упрекнет жестокими словами, которые, как он знал, он заслужил. Он ненавидел себя за поднимающуюся и изнуряющую неуверенность, которая наводнила его. Как возможно, что она заставляла его чувствовать себя так — его, мужчину, который всегда владел собой и командовал собственным делом и служащими? Она не смотрела на него. Она ничего не говорила и съела мало, ее мягкий, жалобный взгляд был непоколебимо опущен вниз, словно она постоянно изучала тарелку перед собой. — Ты очень тихая этим утром, — сказала его мать, ее острая наблюдательность быстро восприняла нехарактерно сдержанное поведение Маргарет с тех пор, как она спустилась к столу на завтрак. — Ты чувствуешь недомогание, Маргарет? Даже то, что она использовала ее христианское имя, никак не отразилось на ее задумчивом лице. — У меня начала болеть голова, вот и все. Его мать склонила голову, выражение ее лица описывало сострадание, которое увидело его обремененное сердце. — Возможно, тебе лучше прилечь? — Я уверена, что буду в порядке, но спасибо за Ваше беспокойство, — ответила Маргарет, и его мать молчаливо кивнула. Маргарет! Ее имя, такое любимое ему, пронеслось в его голове, он желал, чтобы она услышала и узнала, как он сожалеет. Как сильно он любил ее, но каким порывистым и страстным эта любовь сделала его! Эти чувства в естественной потребности и желании человека любить и быть любимым, подавляемые им так долго в его жизни, разрушили каждый барьер безразличия, отбросили каждое отрицание, так что он не мог думать ни о чем, кроме нее. И все же она не могла услышать его. Даже сила его разума не могла достичь ее в эти моменты, и он почувствовал тяжесть на сердце, осознавая, как сильно он ранил ее тем, что наговорил. Встав из-за стола, чтобы наконец уйти на фабрику, он попытался несколько исправиться в своем поведении, чтобы вывести ее из размышлений, и она посмотрела на него. — Я верю, что твоя встреча с мистером Ленноксом пройдет хорошо, Маргарет, — сказал он, смотря на ее неподвижную фигуру с отчаянной тоской. Очень медленно ее взгляд встретился с ним. И тогда ее голос эхом отразился в комнате, как ритмичные ноты мелодии, наполняя его чувством, которое заставило его сердце разбиться, как кусочки льда. — Спасибо. Он едва мог вынести формальность, с которой она обратилась к нему — так расходилось это с тем, что было после моментов близости, которые они разделяли до этого несчастного утра. Тяжесть, которая у него была на сердце, он нес по своей вине. Его глаза потускнели, когда он увидел, что она отвернулась почти сразу, как ответила ему, словно она не могла вынести смотреть на него дольше. *** Она могла почувствовать только облегчение, когда, наконец, Джон ушел на фабрику, потому что это освободило ее от его пристального исследования. Она не знала, что думать или как себя чувствовать, не в силах понять ничего существенного в потоке мыслей. Она взяла чашку и отпила немного теплой жидкости, заставляя себя делать это, несмотря на то, что на вкус она была пресной и невкусной. — Ты встречаешься с мистером Ленноксом сегодня? Маргарет подняла глаза, фокусируясь на солидной фигуре миссис Торнтон. — Да. У меня назначена встреча с ним этим утром. Миссис Торнтон наклонила свою голову, услышав новость, и полуулыбка заиграла на ее тонких губах. Это была не в полном смысле улыбка, но, однако, это была улыбка, и для Маргарет это представилось еще одним предварительным шагом на пути к одобрению миссис Торнтон. — Ты желаешь найти что-нибудь тихое, чтобы обсудить свои дела? — Да, — она чувствовала себя такой несчастной, что не желала слышать резких слов, произнесенных с подстрекательством миссис Торнтон, и, поэтому стремясь защитить свое хрупкое равновесие, она со звоном опустила чашку на блюдце и приготовилась удалиться. Голос миссис Торнтон, однако, остановил ее действия: — Если тебе это поможет, ты можешь обратить внимание на эту комнату, чтобы вести свои дела. Я прикажу Марте убрать стол после завтрака. Тебя не побеспокоят. Маргарет, ошеломленная великодушием, распространенным на нее, уставилась на миссис Торнтон. — Но разве Вы не будете вышивать здесь? — У меня есть другие занятия. Это не будет проблемой, Маргарет. Маргарет! Впервые она осознала, что губы миссис Торнтон произнесли ее христианское имя. На сердце стало легко, и улыбка озарила ее лицо в ответ впервые с тех пор, как она села за стол. — Благодарю Вас за Вашу доброту, миссис Торнтон. Миссис Торнтон кивнула в подтверждении, и, хотя улыбка на лице пожилой женщины не выходила за пределы сдержанных рамок, это подняло дух Маргарет больше, чем она могла вообразить. Ее мучение из-за ссоры с Джоном внезапно уменьшилось, и она решила, что поговорит с ним, после того как встретится с Генри, и попытается загладить свою вину. *** Документы зашелестели на столе, создавая незначительный ветерок, который щекотал руки Маргарет, когда их разложили перед ней на полированной поверхности. Она ничего не говорила, ожидая, что Генри заговорит первый, наблюдая, как он старательно и внимательно проверяет и упорядочивает разные документы и листы бумаги перед собой. Огонь был зажжен в гостиной из-за прохладной осенней погоды, за окнами дул ветер и лил дождь, заливающий их мрачными слезами. В то время как Маргарет довольно нетерпеливо ожидала, когда Генри все приготовит, она обнаружила, что смотрит в окно и думает о Джоне. Сейчас он был на фабрике, возможно, в своем офисе в ворохе бухгалтерских книг, выясняя, что необходимо сделать, чтобы возобновить работу фабрики, когда получит подтверждение из банка и ожидая прибытия капитана Леннокса, чтобы выполнить его просьбу и показать фабрику. Она задавалась вопросом, думал ли он о ней, и если да, то какие мысли у него могли быть. Презирал ли он ее, потому что ошибочно думал, что она поощряет продолжавшуюся привязанность Генри к ней? О, нет! Она не может думать так! Он не думает так — конечно, нет! И все же его настроение этим утром было сначала такое любящее, а потом безнадежное и пугающе проницательное. Она была не в силах встретиться с ним взглядом за завтраком — несмотря на ее знание, что он почти постоянно наблюдал за ней — из-за страха, что он разоблачит ее. О! Это злополучное предложение! Как оно по-прежнему преследовало ее! Она никогда не избавится от этих мучительных нитей, которые так крепко связывают ее по рукам и ногам? Она и Генри никогда не говорили об этом с того дня, как это произошло, но еще она знала, что они должны были. Воспоминание об этом кружило над ее жизнью как бесконечный милтонский смог, отравляя своим присутствием, и теперь она желала его изгнать, хотя она старалась избавиться от него в своем сознании много раз в прошлом. Видение того великолепного дня в Хелстоне появилось в ее мыслях в сотый раз, и она опустила свое лицо так, чтобы спрятаться от Генри, если бы он взглянул на нее и оторвался от того, чем он был поглощен. Ее все еще подергивало от тех обстоятельств, умудрившихся отправить Генри к ней в тот день и дать надежду, что она может рассмотреть возможность стать его женой, когда он рассказал ей, что он любил ее, потому что она говорила с ним так открыто на свадьбе Эдит… — Маргарет? Она резко подняла свою голову, немного вздрогнув, ее щеки по-прежнему пылали от смешения воспоминаний и ее собственного чувства неудобства. — Я просто задумалась… Его темные глаза смотрели на нее, хотя она не могла понять эмоций, находящихся в них. — Мне жаль, что я должен прервать твои размышления, — сказал он спокойным, профессиональным голосом, который звучал совершенно по-другому, чем тот нежный тон, который только что прервал ее мысли. Она ощутила себя немного потерянной. Это было почти, как если бы существовал Генри тогдашний и Генри сегодняшний, хотя они были воплощены в одном человеке, но были бы совершено разными людьми. — Ты не возражаешь, если мы рассмотрим эти вопросы? — Конечно, нет, — ответила она, восстанавливая равновесие, ее разум вернулся к настоящему, и она бесстрастно посмотрела на бумаги, которые он кропотливо разложил перед ними. — Я слушаю. Ей нужно было разобраться во многом: арендные договоры, соглашения, ордера, все они имели отношение к разной недвижимости в Милтоне, которая сейчас была в ее собственности. Она не имела понятия о реальной величине богатства и направления дел мистера Белла, но Генри взял на себя труд и просветил ее по этому поводу, объясняя все в деталях. Она внимательно слушала, но знала, что не сможет все полностью освоить. Она цеплялась за обрывки фраз, позволяя ему вести себя по бумагам, которые он разложил перед ней так, что она могла ставить свою подпись внизу листа, когда Генри передавал ей следующий. Когда они завершили дела, она встала, настроенная привести их встречу к завершению так быстро, как это было возможно. — Я обязана тебе, Генри, за работу, которую ты выполняешь от моего имени, — сказала она, когда Генри остановился, собирая документы, и посмотрел на нее. — Моим единственным желанием является быть полезным тебе любым способом, — ответил он с оттенком нежности. У Маргарет перехватило дыхание. Она услышала те же ритмичные нотки, которые он использовал, делая ей предложение в Хелстоне. Определенно, он ведь знал, что теперь неуместно обращаться к ней в такой манере? Она моментально почувствовала себя неудобно. Она снова стояла на залитой солнцем террасе, жар от солнца опалял ее своими знойными лучами, в то время как птицы щебетали свои веселые песни. Воспоминание об этом было ощутимее, чем когда-либо. И сейчас — как и тогда — она импульсивно стремилась предотвратить то, чтобы он говорил о своих чувствах. — Пожалуйста, Генри, не… Он встал со своего стула, казалось, забыв о собранных бумагах на столе. — Мое желание помочь тебе оскорбляет тебя? — спросил он, выглядевший сбитым с толку из-за ее неожиданной обороны. — Нет, конечно, нет! — сказала она, задаваясь вопросом, возможно, она действовала слишком импульсивно. — Это просто… О! Она не знала, что сказать! В попытке отстраниться от его близкого присутствия, она пошла к пустому камину, отводя от него взгляд. Некоторое время стояла тишина. Она не смотрела на Генри и не слышала, чтобы он собирал бумаги со стола в свой кейс. Она не слышала ничего, кроме тишины в комнате и отдаленного бормотания слуг на лестнице. Говори! Голос, застрявший глубоко в ее подсознании, поднялся и властно кричал внутри. Но она не знала, как начать, и поэтому сохраняла молчание. Затем Генри начал говорить ясным голосом, который она так хорошо знала. — Я удивлен, что ты живешь в таком месте, как это, Маргарет, — сказал он, его голос выдавал, что он не мог соединить ее с грубым Милтоном. — Кажется, если можно так выразиться, оно весьма удалено от Хелстона и даже от спокойного аристократизма Харли-стрит. — Это мой дом, — ответила она, решительно поставив точку, чтобы Генри не смог игнорировать этого. Она посмотрела на него, вздернув подбородок в надменном вызове, ее взгляд, остановившийся на Генри, показывал, где находилась ее привязанность. — Все, чего я желаю, это быть здесь. — Но разве ты не помнишь, как приписывала Хелстону рай? — упорствовал он с пылом, который чрезвычайно ее тревожил. В действительности, потребовалось многое, чтобы симулировать свое непонимание этого. — Я была молода, — сказала она. — Возможно, я слишком романтизировала Юг. — Возможно, ты была более склонна говорить о своих чувствах тогда и не судила себя за свои слова, — он сделал шаг в ее сторону и, к ее большому облегчению, остановился. Она не хотела, чтобы он приближался к ней. — Как я уже сказала, я была молода, — повторила она, соединив руки перед собой. Бриллиант на ее пальце вспыхнул при свете, напоминая ей о Джоне и их ссоре этим утром. — Ты должна знать, как я уже говорил тебе раньше, ты была тем, кто вдохновил меня на визит в Хелстон, чтобы увидеть самому, был ли это рай, о котором ты мне рассказывала, и увидеть… — он резко остановился, словно сдерживая себя. — Пожалуйста, давай не будем говорить о том времени, — попросила она, желая убежать из комнаты и избежать ситуации, в которой она сейчас оказалась. Но ее мужество по-прежнему крепко держалось в ней. Она не убежала. — Это неправильно, что ты говоришь о прошлом. Оно прошло. Его глаза, темные и догадливые, в отличие от глаз Джона, голубых и серьезных, полыхнули в ее сторону. — Потому что ты выходишь замуж за мистера Торнтона? — Потому что это ушло в историю, — решительно заявила она. — Я всегда буду привязанна к Хелстону — как может быть иначе, раз я выросла там — но я принадлежу теперь этому месту. Здесь, в Милтоне, я счастливее, чем когда-либо была. — С мистером Торнтоном? — Да. С мистером Торнтоном, — она увидела, как его лицо немного осунулось от разочарования, и она знала, что была этому причиной. Ей отягощала сердце дружба, которую она могла потерять, если она не попытается загладить свою вину. Она никогда не любила Генри, определено не так, как он надеялся, что она полюбит. Но она всегда заботилась о нем, как о друге, которого она долго знала. И эта привязанность, наконец, заставила сорваться словам с ее губ: — Мне жаль, Генри. Я прошу прощения, если причинила тебе боль в прошлом, но ты должен понимать, что тогда я никогда не думала, что ты можешь думать обо мне как… — она замолчала, потому что слова показались ей неуместными, чтобы их произнести. — Как о жене, любящей своего мужа, — сказал он с большей смелостью, чем она ожидала, и закончил предложение за нее. Она кивнула в согласии, замешательство в ней стремительно возросло. — Ну, как ты сказала, это уже прошло, — он начал заново собирать свои бумаги и отложил их в сторону. — Давай больше не будем останавливаться на этом. Я понимаю, где находится твоя привязанность, — затем он посмотрел на нее, глубоко задумавшись. — Ты любишь его, Маргарет? — Всем своим сердцем, — сказала она, разделяя с ним эту чистую, непорочную истину. — А что он? Он любит тебя так, как ты заслуживаешь, чтобы тебя любили? Она снова кивнула. Она никогда не думала, что сможет прийти с ним к этой точке, когда он и она будут открыто говорить о таких интимных вопросах, но с этим пришло также облегчение, что эти вещи, наконец, они обсудили. Более того, Генри, по крайней мере, при всех его недостатках заслуживал ее честность. — Я полагаю, что так, Генри. С толикой печали он склонил голову: — Тогда тут больше нечего сказать.