Догонялки

Кровь согревала холодные пальцы Кирилла, слезами она стекала по его щекам. Звякнул скальпель о кафель. Кир смотрел на тело убитого им мужчины, не понимая абсолютно ничего. Убийство вышло так спонтанно, без подготовки, без долгих раздумий и планирования. Просто р-раз! Раз по горлу, один надрез, и больше нет человека. Как легко оказалось взмахнуть рукой! Такая поразительная хрупкость человеческого тела напугала и озадачила Кирилла, хотя слышал он о ней постоянно. Зачем же он так долго терпел, когда мог просто… Тень Кира укрывала тело, недвижимый он стоял над трупом. Осознание пришло так внезапно, что ноги подкосились. Убил. Они узнают. А потом будет ещё хуже, ещё невыносимее, чем делал этот мужчина. Кирилл отшатнулся. Нужно бежать. На окнах решётки, дверь на улицу заперта. Выхода нет. Паника завладела Кириллом, он был готов к тому, чтобы схватить злосчастный скальпель и просто перерезать всех, кто встанет на пути, но лицо мертвеца успокоило его. Нет, всё очень просто, на самом деле. Чтобы отпереть дверь на улицу, нужно пройти сканер сетчатки. Когда-то этот мужчина лишил Кирилла глаза, теперь пора отплатить ему тем же. Кир зачитывался книгами о пиратах, о дальних странах и синих морях, неустанно он расспрашивал учёных, охранников и поваров о мире за пределами лаборатории, он просил рассказать о людях, о любви и о дружбе. Ночами он мечтал о путешествиях и человеческих отношениях, а сегодня он хладнокровно выковыривал глаз человеку. Но почему Кирилл должен сожалеть? Этот глаз позволит взглянуть на столь желанный мир. Кирилл бежал по лесу. Много раз он бывал в нём с Павлом Ивановичем, а сегодня лес казался таким незнакомым. Папоротник бил Кира по ногам, словно пытаясь остановить; паутина лезла в рот, намереваясь сбить дыхание; ветки пытались расцарапать глаза, но ничто не могло остановить Кирилла. Толпы деревьев вставали на его пути, грудью прикрывали свободный мир, но Кир ловко огибал их и продолжал бежать. Кончился лес. Редкими островками деревья глазели на беглеца; под ногами, в пожелтевшей траве, квакали лягушки; розовая лента света растянулась вдоль горизонта. Кирилл остановился у моста. Внизу ползла мутная, сероватая река, не раз Кир ходил сюда рыбачить. На рассвете он вставал с Павлом Ивановичем и бежал на речку вылавливать мелочь, слушать щебетание птиц и, затаив дыхание, наблюдать, как мимо поплавка проплывает ондатра. Но не воспоминание остановило Кирилла, а голоса. Знакомые, пока что далёкие, но быстро приближающиеся. Кирилл посмотрел вдаль. Лес кончился, укрыться негде. Успеет ли убежать по этим холмам и полям? Слишком быстро они догнали его. И скальпель не взял, а голыми руками… Получится ли? Да и решится ли? Нет… В отчаянье Кирилл встал на деревянный мост, спокойно посмотрел на реку, да и сиганул вниз. Чудом он не ударился о дно и многочисленные камни. Лихорадочно Кирилл плыл под водой, стараясь выныривать как можно меньше. Не раз он рисковал захлебнуться, но даже смерть во время побега казалась ему привлекательней, чем жизнь в лаборатории. Каждый раз он боялся, что вот сейчас, когда он решит глотнуть немного воздуха, преследователи заметят его. Только не сейчас, когда так много пройдено… Лишь бы не сейчас… Затихли голоса, замолчали лягушки, яркий шар вознёсся на самое небо, а Кирилл продолжал плыть. Когда не плыл, он бежал, когда не бежал – шёл, когда не шёл – солнце начинало прятаться за холмами. Не в силах идти и дальше, Кирилл рухнул в холодную душистую траву и провалился в сон. Ромашка погладила его по щеке. Мир, представший перед Кириллом из книг, рассказов и далёких воспоминаний, казался диким и страшным. Редкие деревья уныло раскачивались из стороны в сторону, словно пытаясь успокоиться. Они тянулись обрезанными пальцами, но прикоснуться друг к другу не могли, сколько бы не старались. Огромные дома напоминали Кириллу горы, но в них не было природной грации и жизни, к которой он так привык. Ровные, четырёхугольные, противоестественные… С мёртвым жужжанием пролетали рои машин. Кирилл и раньше бывал в городах, но видеть их так близко без конвоя и цепей ему не доводилось никогда. Кир мог зайти в заброшенное здание, в магазин с цветастой вывеской, в подъезд старого дома, покачаться на качели… Он мог делать, что угодно! Никто не будет шипеть, подгонять его и тыкать оружием. Весь мир сейчас принадлежал Кириллу, и эта свобода пугала его. Что ему делать? Куда идти? Где жить, в конце концов? Хотелось спрятаться от людей, к которым Кир тянулся всё это время. Ему казалось, что все они смотрят на него, будто все они знают, что Кирилл – чудовище, будто сейчас же кто-нибудь из этих мирных прохожих расскажет о нём полицейским. Но все плевать хотели на очередного грязного оборванца: на Земле их в последнее время стало слишком много. Напуганный, Кирилл забился в какую-то подворотню. Чудом он добрался до ближайшего городка, если бы не тот добрый дядька на грузовике, всё могло бы окончиться плачевно. Бега измотали Кира, он похудел, его одежда испачкалась, тело чесалось, хотелось спать, но больше всего – есть. И есть хотелось настолько невыносимо, что прятаться и дальше оказалось просто невозможно. Украсть в магазине, может быть? Там камеры, его заметят и сдадут обратно… А если попрошайничать? Или покопаться в мусоре? Кирилл скривился. Он не настолько оголодал, чтобы в нём замолчала гордость. Нужно поискать какие-нибудь лотки с фруктами… Темнело. Кирилл шёл вдоль одинаковых серых домов по одинаковым дорогам, и в голове его крутились одинаковые мысли: поесть бы. Чёрный ком шерсти промелькнул под ногами и взлетел на дерево. Кирилл посмотрел на кошку и слегка улыбнулся. Он мог бы залезть в квартиру через приоткрытое окно. Вдруг повезёт, и хозяина не будет дома? В конце концов всегда можно удрать. Кирилл подошёл к дереву. Уж что-что, а лазать по ним он умел отлично, да и темнота играла на руку. Ничуть не хуже кошки Кир вскарабкался на дерево, животное с рёвом рвануло вверх. Осторожно Кирилл прополз по ветке к дому, спрыгнул с неё и зацепился о перила, едва не упав. Кирилл постучал в дверь балкона, но никто не отреагировал, и тогда Кир смело просунул руку в щель, нащупал ручку и открыл окно окончательно. Квартира оказалась тесной, но тесной не потому, что такой её построили, а потому, что сплошь была заставлена старыми шкафами, парочкой кроватей, которым давно пора на свалку, и книгами. Сколько же здесь было книг! В шкафах, на полу, на одной из кроватей… Кирилл бежал по узкой тропке промеж кроватей и шкафов, огибал башенки книг, но в конце концов запнулся о неожиданно бросившийся под ноги стул. С удивлением Кир обнаружил в себе невыносимое желание прибраться: принести пылесос, выкинуть вылинявшие обрезки ковров да даже книги выкинуть, потому что такое их количество ничего хорошего не сулило. И зачем здесь две кровати, если используют только одну, а вторая заменяет шкаф или, скорее, свалку? Зачем стул, раскачивающийся от любого движения? Для чего хозяин копит всякую рухлядь? Кухня тоже не отличалась просторностью. Впрочем, двум громоздким холодильникам Кирилл даже обрадовался. Давясь и кашляя, он глотал холодный суп, с остервенением вгрызался в хлеб, крошки усыпали и без того грязный пол, но Кир не обращал на это внимание. Нужно как можно быстрее набить желудок и бежать, иначе… Женский крик прервал Кира, с ужасом он посмотрел в дверной проём. Нервно Кирилл ходил из стороны в сторону, на полу тихо всхлипывала связанная девушка. Он хотел выпрыгнуть из окна, как и планировал, но она бросилась к входной двери и попыталась закричать. Сначала убийство, теперь вот связанный человек… Кирилл резко остановился. Он вдруг осознал, что превратился в настоящего преступника, и пути назад уже нет. Он мог остаться в лаборатории, в том светлом лесу, и никогда не познать чужой крови. Кир содрогнулся. Останься он там, то познал бы кровь не чужую, а свою. Какая из них хуже? В груди холодел страх, льдом он разрастался под кожей. Кирилл осел на кровать. Страх вымотал его окончательно. Печально и устало он посмотрел на девушку. Хорошенькая. Лет двадцати. У неё маленькое круглое лицо, как у ребёнка, и две старомодные русые косы. Шмыгнула носом. Кириллу стало жалко её, он не желал ей зла, но она всё равно ненавидела его. Многие в лаборатории ненавидели Кирилла из-за его необычных способностей. Что ж, ненависть этой девушки, по крайней мере, оправдана. «Боится, – подумал Кир. – А ведь учёные тоже боялись…» Ещё одного ненавистника в копилку? – Знаете, я ведь не хотел вам ничего плохого. Думал, что только совсем немного поем и убегу… Глупость какая!.. – Кирилл не хотел, чтобы и эта девушка считала его чудовищем. – Я ведь из лаборатории сбежал… Кирилл просто не хотел, чтобы его ненавидели, а в итоге выложил всё. Девушка молчала, никак не реагировала на рассказ, наверное, плевать она хотела на грустную историю какого-то преступника. И вправду, какое ей дело до прошлого того, кто связал её? Словно кукла, словно неживая, словно вещь, предмет интерьера, сидела девушка. И это ощущение заставляло Кира говорить. Он не нуждался в заинтересованном слушателе, он просто хотел говорить, хотел, чтобы хоть кто-то его выслушал: девушка, кукла, старый и пыльный шкаф, да хоть бы и грязная лужа. Грязь… Новый мир грязен, насквозь пропитан пылью, алкоголем и выхлопами труб, но с этой грязью Кирилл чувствовал странное единение, какое он никогда не испытывал с родным лесом. После убийства он ощутил себя грязным, но эта грязь… Наверное, он всегда к ней стремился. Кирилл замолчал и посмотрел на девушку, к которой почувствовал благодарность. Нет, надо её отпустить, а потом бежать к окну, бежать как можно дальше от дома, бежать из города… Кир разрезал путы и уже собирался выпрыгнуть из окна, как во тьме раздалось: «Ты можешь остаться». Утром Кирилл пожалел о своём решении. Хозяйка квартиры куда-то ушла, и Кир забеспокоился. Что, если она вызовет полицию? Нет, если бы хотела, вызвала бы ранним утром. Кирилл немного успокоился. Ему так хотелось верить в то, что люди серого города отличаются от людей зелёного леса, ему так хотелось поверить хоть кому-нибудь, что он решил пойти на риск. Но должен ли Кир дождаться прихода девушки или лучше всё-таки уйти? С одной стороны, он не хотел её обременять и подвергать опасности, а с другой – хотел поблагодарить, показать, что он вовсе не так ужасен, как могло показаться. Кирилла разрывали противоречия, и он, пытаясь сбежать от них, поднял глаза на творящийся вокруг хаос, и ему вновь невыносимо захотелось прибраться. Хозяйка квартиры пришла в сумерках. Удивлённо она оглядывалась в родной, но такой незнакомой квартире. Теперь здесь стало просторнее: умные книги выстроились в ряд в шкафах и гордо взирали снизу-вверх на девушку, всякая же шелупонь (фэн-шуй и дамские романчики) стыдливо залезли под кровать. Стул больше не шатался: накрепко Кирилл приколотил ножку одолженными у соседа гвоздями. На кухне и вовсе произошла перестановка, и теперь холодильник не мешал открывать дверь. – Я решил хоть как-то вас отблагодарить, – раздалось за спиной. Испуганно плечи девушки дёрнулись. – Думал ещё микроволновку отскрести и убежать, но не успел, вы пришли. – Я… я бы сама… Я просто сюда недавно переехала после смерти бабушки, и как-то рука не поднималась… всё напоминало о ней… – забормотала девушка, чувствуя себя до ужаса неловко: даже преступник не выдержал и решил прибраться, а она тут живёт и… После слов о бабушке до ужаса неловко почувствовал себя уже Кирилл. – Простите, я не знал. Могу холодильник обратно передвинуть… Как хорошо, что в люстре осталась только одна лампочка, и тусклый свет не выдал красное от стыда лицо Кирилла! Он стыдился всего, начиная с уборки и заканчивая собственной вежливостью. – Нет, всё хорошо. Я даже рада. Рано или поздно пришлось бы покончить с этой глупой ностальгией, – ободряюще улыбнулась хозяйка. Если у неё и оставались сомнения по поводу Кирилла, то теперь они точно отпали. Глуповато Кир и девушка переглядывались, никак не ожидая друг от друга такой вежливости. Первым опомнился Кирилл: он же собирался уйти! Надо бы как-то деликатно попрощаться… – Я думал, вы расскажете обо мне полиции… – Я хотела. Но мне стало жаль тебя. Вот я дура, да? Когда ты говорил о лаборатории, я сначала подумала, что ты псих или просто выдумал всё. Я не видела твоего лица, но слышала голос, и в нём было столько боли… Ты рассказывал такие подробности… Мне не хотелось тебе верить, но выдумать эти ужасы ты не мог. А когда ты уснул на рассвете… Ты выглядел таким измождённым… и я подумала, что ты ещё ребёнок и заслуживаешь немного добра. Сколько тебе лет? – Восемнадцать. А вам? – Двадцать один. Так что не такая уж я и старая, чтобы ко мне на «Вы» обращаться. Как тебя зовут? – Кирилл. А ва… тебя? – Вероника. Они будут тебя искать? – Они уже ищут меня. Надо уходить. – Кирилл направился в коридор, но Вероника преградила ему путь. – И куда ты пойдёшь? Ты хоть деньгами пользоваться умеешь? Кирилл замер. В самом деле, он не умеет жить в этом мире. Кирилл нахмурился. Ну и что, теперь в угол забиться? Теория у него есть, немного практики, вот и всё! – Научусь! – с присущим юношам упрямством ответил Кирилл. – Твои преследователи знают, где ты? – Вряд ли. – В таком случае тебе надо залечь на дно. А где ты спрячешься? С бомжами в коробках будешь жить? А есть что будешь? Ты ведь даже на работу не устроишься, потому что паспорта нет, а воровать не вариант. – А сидеть на твоей шее и подвергать тебя опасности, значит, вариант? Ты готова рискнуть жизнью ради человека, который ещё вчера связал тебя? Я не понимаю твоего упрямства!.. – раздражённо Кирилл фыркнул и, слегка оттолкнув Веронику, вновь направился к двери. – Ты, кажется, хороший парень, Кирилл. Я не люблю, когда люди страдают. И сейчас у меня есть шанс помочь страдающему человеку. Да мне совесть не позволит тебя отпустить! Слова не убедили Кирилла, его убедило одиночество, своё и чужое. Да и не хотел он уходить, нужна была лишь причина остаться. Вероника скрывала больной глаз Кирилла за бинтами и лейкопластырями. Осторожно и даже ласково она прикасалась к нему: ей почему-то казалось, что Киру по-прежнему больно. Но боли Кирилл не испытывал, напротив, нежные женские руки доставляли ему удовольствие, он даже подумал о том, что мог бы влюбиться в свою благодетельницу, и эта мысль смутила его. – Глаз… Ты родился таким или?.. Кирилл, сбежав в город, стал стесняться своего уродства. Оно притягивало лишнее внимание: люди боялись белого глаза и вместе с тем старались как можно незаметнее разглядеть его. Кроме того, человека с бельмом проще запомнить и опознать. Но была ещё одна причина: Кирилл и сам боялся своего глаза. – Нет. В детстве… даже не помню, сколько мне тогда было… лет десять-одиннадцать? – На лбу Кирилла образовались складочки, он усердно и в то же время нехотя пытался вспомнить. – Кажется, я в чём-то сильно провинился. Я сидел на кровати, а Константин, самый ублюдочный учёный из всех, курил и что-то говорил мне. Он подозвал меня, я подошёл, а потом Константин схватил меня за волосы и отправил мне окурок в глаз. Экспериментально выяснил, что у меня глаза чувствительные… Мудак… – Это ужасно! И много с тобой такого делали?! – Бывало. Но там есть и очень хорошие люди, они часто защищали меня. – Этот Константин, он… – Говорят, в глазах жертвы отпечатывается лик убийцы. Но, похоже, и в глазах убийцы отпечатывается лик его первой жертвы. Теперь я ничуть не лучше. – Не говори так! Он заслужил! Кирилл, удивлённый тем, что такая добрая девушка может одобрять чью-то смерть, молчал. Сколько ещё убийств готова одобрить Вероника прежде, чем она начнёт считать его чудовищем? Живя с Вероникой, Кирилл быстро научился всему необходимому, ведь у него были обширная теория, желание и, что самое важное, моральные основы. Города, о которых Кирилл мечтал с детства, оказались не сказочными оплотами справедливости, где живут добрые человечки. Город – опасное и жестокое место, а лаборатория в лесу – вовсе не уродливое бельмо, а полноценная часть этого мира. Давно Кирилл уже знал это из книг и рассказов, но верить ему не хотелось. Теперь же он убедился в жестокости всего мира на собственном опыте, а верить ему по-прежнему не хотелось. Тогда он отрицал жестокость из нежелания разрушать мечту, а теперь… А что теперь? Умом Кир понимал, что он наивен и наивность может стоить ему свободы, но Вероника пресекала все его попытки убить в себе надежду и желание доверять людям. «Иногда несчастным, запутавшимся, злым людям просто нужно немного доверия. Просто понять, что не так уж они чудовищны, что осталось в них что-то хорошее, раз кто-то способен поверить в них. А если уж осталось что-то хорошее, значит, его можно разрастить в себе. Так произошло с тобой, Кирилл, разве нет? Отпусти я тебя, кем бы ты стал? Если продолжишь цепочку, наш мир станет лучше». Кириллу нравилась философия Вероники, философия мученика. Доверяешь, спасаешь – иступляешь грехи. Доверяешь, оказываешься преданным – платишь за грехи. За что платила Вероника? Кирилл не хотел знать. Доверь она ему эту тайну, Кирилл бы, наверное, не смог уйти. Ничто не связывает людей так же сильно, как тайны. Кир нуждался в привязанности, чтобы не стать чудовищем окончательно, но привязанность эта должна быть такой, чтобы в один прекрасный момент он смог уйти. Раз за разом Вероника отдавала часть зарплаты матери-алкоголичке, Кирилл жалел Веронику. Слишком многое свалилось на её плечи. Кирилл восхищался ею, он перенимал её мировоззрение, но быть жалким он не хотел. Что-то болезненное чувствовалось в самоотверженности Вероники. В Кирилле же не было мазохизма, сейчас ему не хотелось ни расплачиваться за убийство, уже совершенное и будущее, ни преумножать добро. Наверное, он просто любил людей и вместе с тем желал, чтобы они оставили, наконец, его в покое. Да и как Кир мог не любить людей, когда единственными его друзьями были книги? Кирилл свесил с подоконника ногу, и летний ветерок пощекотал его пятку. – А я Веронике расскажу, что ты куришь! – раздалось с улицы. Добродушный мужик, сосед снизу, помахал рукой. Кирилл помахал в ответ. – Не-а, не расскажете! Сколько раз Вероника вырывала изо рта Кирилла дымящуюся дрянь, не счесть. И каждый раз Кир умудрялся добыть сигаретку-другую, а то и спрятать где-нибудь целую пачку. Он не чувствовал зависимости от сигарет, по крайней мере физическую. Курение помогало расслабиться, оно приносило удовольствие. В темноте Кирилл вглядывался в окно. Почти полная луна то и дело мелькала за рваными облаками. Тихо, красиво, скучно. На кухне гремели тарелки и шипела вода: Вероника опять задержалась на работе. Кирилл натянул одеяло, собираясь спать (ему почему-то не хотелось говорить с Вероникой), но тут же раздражённо сбросил его и присел, уткнувшись подбородком в колени. В комнату вошла Вероника и присела на кровать рядом с Киром. – Не спится? – Тебе понравился ужин? – Да, очень. Спасибо. Ты обжарил курицу в сухарях? – Я видел это по телевизору, решил тебя порадовать. – Я с тобой как королева питаюсь. Даже по пельменям соскучилась, – тихо рассмеялась Вероника, но Кир не поддержал её, и девушка почувствовала себя неловко за эту глупую попытку растормошить его. – Что такое? Ты какой-то странный. – Я всё думаю о лаборатории. Я ведь сбежал не совсем потому, что я там чувствовал себя плохо… То есть да, я терпел боль и унижения, но я всю жизнь их терпел, они стали частью моей жизни. В смысле, когда с тобой происходит что-то с самого рождения, даже если это что-то плохое, ты вроде как привыкаешь к этому, хотя это всё равно неприятно… Не знаю!.. Я не раз говорил, что в лаборатории много хороших людей, что, если бы не они, я бы вообще не понял, что мне нужно сбежать. То есть я видел зло, но я видел и добро, поэтому понимал, что зло – это зло и что может быть лучше… Я не умею объяснять… Я никому не пытался объяснить такое… – Я понимаю, что ты пытаешься сказать. Но? – Но, подружившись с тобой, мне стало казаться, что те добрые люди не такие уж и добрые. – Почему? – В голосе Вероники не чувствовалось удивления, только печаль и тихое понимание. – Тот же Павел Иванович заменил тебе отца. Вместе вы гуляли в лесу, ловили рыбу, слушали птиц. Благодаря ему ты не озлобился. – А знаешь, что случилось с моим настоящим отцом? Он тоже был учёным и тоже ставил на мне эксперименты. Пожалуй, единственное, что я о нём помню, – это то, как он рыдал и ползал передо мной на коленях, пытаясь вымолить прощение. Он застрелился. Вспоминая его, я думал, что он просто псих, но теперь я понимаю: он любил меня и не выдержал. А Павел Иванович, тётя Марина, Дмитрий… они продолжают. – Быть может, в этом и заключается их любовь? Кем бы ты стал без них? – Может быть. Они добрые, но добрые иначе… И это я тоже не могу объяснить словами. Благодаря тебе я теперь знаю, что такое настоящее добро. И их добро мне не нужно. Больше не нужно… Кажется, я начинаю ненавидеть их всех. – Кирилл. – Вероника схватила Кира за плечо и посмотрела ему в глаза. Никогда он не видел её такой решительной. – Делай, что хочешь: злись, обижайся, плачь, но только не ненавидь! Ты не понимаешь, но должен понять, от этого зависит твоё будущее. Ненависть – это ад, Кирилл, это настолько сильное, всепоглощающее чувство… оно усмирит твою боль, но взамен заберёт всё, что у тебя есть, всё, что делает тебя живым. Когда-нибудь ненависть уйдёт, и в тебе не останется ничего кроме пустоты. Ты отдашь ей свою жизнь. Неужели ты готов заплатить такую цену?! С каждым словом голос Вероники становился всё громче и всё надрывнее. В последний раз она закричала, а затем разразилась рыданиями. Кирилл обнял Веронику, его полные от страха глаза смотрели в пустоту, дрожащие руки гладили дрожащую спину. Он не успел ничего понять, а к его рту уже прикасались нежные девичьи губы. Кирилл оттолкнул девушку. Напуганный, он посмотрел на Веронику, а она улыбнулась ему. Когда-то Кир подумывал влюбиться в неё, но подозрительно быстро он забыл о своих планах, а вот теперь Вероника поцеловала его. – Ч-что ты делаешь? – Я люблю тебя. – Мне только восемнадцать. – И что? И правда: и что? – Ты уже занимался сексом? – Да. Но я не хотел, меня заставили… Кирилл понял, что поначалу он часто задумывался о Веронике как об объекте любви, но он никогда не мечтал о сексе с ней. «Может быть, я просто боюсь, потому что первый мой секс был унизителен? Если сейчас будет хорошо…» Вероника, услышав об изнасиловании, отшатнулась, она почувствовала себя эгоисткой, но Кир притянул её и поцеловал. У Вероники были мягкий язык, мягкие груди, она была мягкой и горячей внутри. Кирилл знал, что секс – это высшая форма проявления любви (а Кир хотел любви), это тот миг, когда люди не думают ни о чём, кроме прекрасного, миг, когда люди лишаются эгоизма и становятся совершенными. Всего лишь миг… Кирилл, сжимая грудь Вероники и чувствуя, как она сжимает его, не понимал: писатели врут или это с ним что-то не так. Кир не вспоминал о пережитом унижении, вернее вспоминал, но больше не ощущал стыда. Кирилл чувствовал удовольствие, но удовольствие физическое, не более, не такого он ожидал. Он не хотел шептать в ответ нежности, он не хотел трогать Веронику, но он делал это в надежде, что её стоны и полные любви глаза пробудят в нём некие волшебные чувства. В какой-то момент Кирилл просто зажмурился и сконцентрировался на удовольствии. Ему надоело пытаться. Ему было неприятно пытаться. Вероника лежала, положив голову на грудь Кирилла. Он, приобняв девушку, наматывал её волосы на палец. Он чувствовал усталость, тело жаждало сна, но мозг не давал ему спать. Сегодня Кирилл твёрдо решил уйти. Слишком долго он прожил с Вероникой, он начал волноваться, озираться на улице, стал меньше говорить с людьми и постоянно следил за словами. Кир не знал, как будет жить дальше, но к Веронике он испытывал слишком сильную благодарность, чтобы оставаться у неё и дальше. И Вероника чувствовала это. Мальчишка, коснувшийся девчонки, готов пойти ради неё на край света, сделать для неё что угодно. Кто бы мог подумать, что и в Веронике живёт такое коварство? – Как понять, что ты влюбился? – спросил Кирилл и почувствовал, как под его рукой напряглись плечи. – Это не объяснить. Ты просто поймёшь. – Прости. Я не люблю тебя. – Эт… это ничего… Это не важно… Ну вот, он снова довёл её до слёз. Кирилл понимал, что сейчас он сказал самые жестокие слова в своей жизни, но он, занявшись с Вероникой сексом, уже чувствовал себя обманщиком. Врать ей и дальше он не мог. Да и расставаться так менее болезненно. Сумка собрана, водитель найден, город выбран. Кирилл купил немного продуктов в дорогу. Он твёрдо решил, что когда-нибудь вернётся и отблагодарит Веронику материально. Сейчас же нужно попрощаться. Но не объятия и слёзы ждали Кирилла, а выбитая дверь, удар по голове и крики. Несколько мужчин повалили Кира на пол. – Что, Кирюша, думал, не найдём тебя? Думал, ни у кого твоё появление не вызовет подозрений? – послышался насмешливый и до боли знакомый голос. Кирилл с трудом оторвал голову от пола и посмотрел вверх. Антон Дмитриевич. Очередной ублюдок в белом халате. – Ты убил Константина, сбежал, да ещё и поделился секретной информацией с другими. Пора познакомиться с последствиями, Кирилл. Щёлкнул курок. – Нет! Она ничего не сделала! Это всё я!!! – вопил Кирилл, пытаясь скинуть мужчин. На секунду ему удалось вырваться, но удар приклада по затылку не дал ему и шага ступить. Раздался выстрел, и женское тело упало рядом. Лужей кровь растеклась по полу, и Кирилл, уже слабо трепыхаясь, вымазался в ней весь. – Я не убийца, Кирилл. Она умерла из-за тебя. В последний раз Кир взглянул на Веронику. На её окровавленном лице застыла ободряющая улыбка. Навсегда он запомнил Веронику такой. Нежное, пастельное небо только-только начинало заполняться светом. Сонно рогоз клонился к холодной траве, где слышалось стрекотание. Остывшая за ночь река лезла к ногам, а деревья с небольшого островка приветственно махали ветвями. Пропищал над ухом комар. С безразличием Кирилл смотрел на подрагивающий поплавок, около него в лучах рассветного солнца серебрились мальки. Павел Иванович возился с леской, на конце которой болталась его счастливая блесна. Впервые за долгие месяцы заточения Кириллу позволили выйти. Когда-то он любил рыбалку, она позволяла хоть ненадолго уйти из лаборатории и забыть о надоедливой боли. Сегодня Кир понял, что он ненавидит рыбалку. Поплавок скрылся под толщей воды, и Кирилл потянул удочку. Малявка, оказавшись в воздухе, затрепыхалась сильнее. Осторожно Кир сжал её голову, пытаясь вытащить крючок, но он застрял настолько сильно, что пришлось вырывать его с кровью. Малька Кир выкинул обратно в реку: пусть живёт. Если он выживет. Что-то неприятное и болезненное свернулось в горле, Кирилл посмотрел на крючок и сглотнул. Ему, как бы глупо это не звучало, стало жаль рыбу, и отвращение к рыбалке усилилось вдвойне. «И почему я об этом думаю? Раньше мучения рыб меня мало волновали», – спросил себя Кирилл и, не найдя ответа, отложил удочку. – Чего положил? Червя надо? Вон лежат. – Павел Иванович кивнул на банку. – Хватит, – с твёрдостью ответил Кирилл. – Мне надоело. Ты позвал меня не на рыбалку. Так говори. Павел Иванович обернулся на секунду, тяжело вздохнул и вновь вернулся к удочке. – Ну и как оно? – Что именно? – раздражённо нахмурился Кир. – Жизнь с девушкой. – Ты знаешь ответ. Ты одобряешь её убийство? – Мне жаль, что её убили, Кирилл. Но она знала слишком много. Пойми, её пришлось убить ради твоей безопасности. – Моей безопасности?! – Кирилл дрожал от гнева. Как бы он хотел взглянуть в глаза Павлу Ивановичу, но тот, как назло, сидел спиной и больше не оборачивался. – Мне тут глаз выжгли, ты не забыл?! – Больше никто не тронет тебя. Теперь тебя все боятся. Даже больше прежнего. Ты вырос. В мире много других продиджумов с другими способностями. Мало кто из них живёт хорошо: кого-то режут на органы, на ком-то тестируют лекарства, а кого-то просто насилуют. Десятилетиями учёные пытаются создать совершенного продиджума. И ты, Кирилл, самый совершенный из всех созданных. Ты представляешь для многих интерес. Лишь здесь, в маленькой лаборатории в лесу, ты будешь в безопасности. – Я не понимаю… Для чего тогда ты готовил меня к нормальной жизни? Учёный оторвал кусок запутавшейся лески, он хотел привязать новый, но не нашёл моток, да так и остался стоять на коленях с удочкой в руках. – Я хотел для тебя нормальной жизни, но теперь я понимаю, что это невозможно. Прости, это моя вина. Ты обречён паразитировать на других людях. Только убивая, ты сможешь жить. Я не хочу для тебя такой жизни. – Голос Павла Ивановича был спокоен, но в его глазах стояли слёзы. – Но я не хочу убивать! – Тогда останься здесь, и больше никто не пострадает. – Павел Иванович кинул Кириллу кусок отрезанной лески. – Видишь эту блесну, Кирилл? Это свобода. Блестящая и красивая. Её крючок застрянет в твоём горле и порвёт его. Кирилл молчал. Ему хотелось кричать от страха и рычать от гнева. Но больше всего – плакать. Плакать от несправедливости. Плакал ли он сейчас? Кирилл не мог понять. Одно лишь он понимал отлично – Павел Иванович прав. Кир поднял леску, на конце которой сверкала блесна, и глубоко с надрывом вздохнул. – Кровь людей, которых я убью, будет и на твоих руках. – Поэтому я остановлю тебя любой ценой. – Нет. Не остановишь. Кирилл натянул леску и сделал шаг к тому, кто заменил ему отца.