Догонялки

– Херово, – прохрипел Кирилл, силясь встать. После той бессмысленной пробежки по снегу и допроса он чувствовал себя отвратительно. Слезящимися глазами Кир осмотрел своё новое жилище. Вот уж действительно ад клаустрофоба! – Ты как? – спросил мужчина с каштановыми волосами, отросшими до плеч. Левый его глаз медленно, но верно заплывал. Из ноздрей тёк ручеёк крови. «Не красавец, но трахать можно», – всегда говорил его более симпатичный сосед. – Суки! Весь хлеб подавили! – ругался красноволосый парень, отдирая хлебный мякиш от пола. Заметив чужой взгляд, он приветственно махнул рукой. Кирилл лишь коротко кивнул, так как вместо слов из его рта вырвался кашель. Он присел на край кровати. Итак, он вновь в тюрьме. Это не первая его ходка, но она обещает стать последней. Кир не сдержался и ударил кулаком по стене. Крепкая. Даже слишком. Это Дьоддафуз, тут другие люди с другими физическими данными. Нужно чётко дать понять самому себе, что выбраться отсюда невозможно, убить надежду, но не сойти с ума. Балансировать на грани, занимать себя чем-то в пустоте, чтобы как можно меньше думать и оттянуть время ухода трезвой мысли и прихода безумия. Хотелось рыдать, орать и биться о стену, и вместе с тем не хотелось ничего. Какое-то тупое безразличие и грустное смирение вдруг подавили в Кирилле эмоции. Да и что это были за эмоции? Страх, безысходность и боль до того надоели Киру, что его тошнило от одного их упоминания. Гордость надменно подняла нос и криво ухмыльнулась: «Ну попробуй, голубчик, поплачь тут!» А воспоминания прохихикали: «Добро пожаловать домой!» «Домой…» – пробормотал Кирилл. Раз за разом он сбегал из лабораторий и тюрем, выстраивая спасительный мост из людей. «Удастся ли в этот раз? Нет, – Кирилл опустил голову и тут же, вздрогнув, поднял ей. – Нет! Рано сдаваться! Может быть, с учёными придумаю что-нибудь?!» Он оказался не готов к тому, чтобы просто взять и выбросить мечту. Из одного упрямства он выживет и выберется назло всяким тварям! – Как звать-то? – спросил тот самый сокамерник, который походил на панка. Его крайне забавляло лицо Кирилла, почти безэмоциональное, кирпичное, но на котором так удивительно ясно проглядывали эмоции. Как это возможно?! Оно же не шевелится почти! – Кирилл. – А фамилия? – продолжал допытываться парень. – Серебряков. – А я Кнакл Ѝнтэрдам, а этот, – Кнакл кивнул на товарища, – Рабѝдус Пѐрвелам. Кирилл нахмурился. Вот на кой хер ему сдались фамилии, которые ещё и от имён не отличишь? – А что из этого всего имя? В ответ собеседник рассмеялся, а потом снисходительно пояснил: – Кнакл и Рабидус – это имена. Сразу видно, что землянин. Ты первоход*? – Нет. Я так понимаю, ты тоже. – Досиделся, как видишь. Кирилл с интересом посмотрел на руки Кнакла, покрытые татуировками. Среди орнаментов и многообразия символов были и прямо таки военные лозунги. Скорее всего, перед ним сидел очередной революционер, товарищей которого в лучшем случае расстреливали. Видимо, этому парню не повезло. – Слушай, а я тебя нигде не мог видеть раньше? – не сдержал любопытства Кнакл. – Я в розыске был, – насторожился Кирилл, но решил быть честным. Главное – доверие, но доверие в меру. – А! Точняк! Тебя в газетах и по телеку крутили! Только у тебя вроде ещё серёжка такая прикольная была! Нет? – Теперь нет, – помрачнел Кирилл. – Что, парень, в фонд полиции ушло? – рассмеялся Кнакл. Сам Кир лишь придирчиво осмотрел пирсингованное лицо собеседника. Две штуки в левой брови, небольшие тоннели и три колечка в левом ухе. Сам обладатель такого количества металла шутливо высунул язык, с левой стороны которого красовались ещё две серёжки. – Почему не сняли? – Ну а нафига? Чё я с ними сделаю? Ключ выгрызу? Понравилась им, видать, твоя серьга. Кстати, а ты реально маньяк? – Ага. Только немножко убивать не люблю. – Понимаю. Херово быть продиджумом. Кир посмотрел на Рабидуса, вытиравшего одеялом кровь. Он, похоже, был человеком неразговорчивым, в отличие от соседа, истосковавшегося по болтовне и увидевшего в Кирилле возможность выпустить накопленные истории. Кир тоже не любил разговаривать, ему удавалась это плохо: он быстро уставал, неохотно повторял и повышал голос, часто мямлил. А вот слушателем он был очень даже хорошим: его восхищало умение людей так быстро строить грамотную речь и интересно рассказывать (Кирилл считал себя плохим оратором), а совесть редко позволяла прослушать что-нибудь, даже совсем неинтересное, ведь человек же старается для него, доверяет ему! Впрочем, хорошим слушателем он тоже оставался не так долго, так как Кирилл слишком любил предаваться размышлениям, ценил одиночество и быстро уставал от общения. Но сейчас он видел в Кнакле шанс позабыться, отвлечься от безрадостных мыслей, а потому охотно поддерживал разговор. – Ты какой вид? – Силовой. А ты? – Первый Земной. – Хохоу! Да со мной знаменитость! – А тебя за революционные действия упекли? – Хе! Да… – протянул Кнакл. – В армии революционеров простым солдатом был. Пытались своих вытащить, их расстреливать собрались, да не получилось. Слил инфу кто-то. Побоище знатное было, передохла половина наших, а тех, кто выжил, или расстреляли, или в тюрьму. Перед глазами Кирилла вновь вспыхнули ужасающие картины багрового льда и вмёрзших в него тел, оставленных бунтарям в назидание теми, кто проповедовал всеобщее равенство и гуманизм. Такое безумное двуличие пугало Кирилла, его ужасал Дьоддафуз. Проводя ночи на крышах, он временами жалел, что уехал с Земли. И зачем только послушался друга! Но потом Кир вспоминал, что по ночам, а иногда и днём творилось на улицах Земли. Люди, не имевшие ума или возможностей заработать на билет на Дьоддафуз, превратили планету в настоящий ад, порождённый невежеством. За невежеством последовали болезни, бандитизм, воровство и обманы, а затем и смерть. А впрочем, если подумать, то Дьоддафуз от Земли мало чем отличается. Те же кровавые битвы и двуличие, сквозящее людях. – С того побоища тоже трупы не убрали? – Ты о чём? – удивлённо вскинул брови Кнакл. – Меня на поезде везли, я головой окно выбил и выпрыгнул. Видел погибших революционеров. Ужасающая картина, до сих пор дрожь берет. – Ты… – удивлённо выдавил революционер, а после небольшой паузы залился весёлым смехом. – Ну, ты.! ха-ха!.. псих! Головой… окно! Как так-то?! – Ну, мне физический урон нанести нельзя. Кирилл кисло улыбнулся и встал с кровати, чтобы осмотреть новое жилища. Всё ему было довольно знакомо, тюрьма есть тюрьма. Единственное, что вызывало неподдельный интерес, так это деревянная дверца. За ней оказался туалет, по сравнению с которым даже самый грязный общественный сортир покажется раем, а запах – благоуханиями. Стены были обклеены газетами, стопка которых заменяла туалетную бумагу и развлечения. Мечты о белом троне пришлось позабыть сразу. Вот вам дырка в полу, заткните её пластиковой бутылкой на верёвке, а то крысы проберутся – такой вот эконом-вариант. Рядом стоял невероятно старый умывальник, который украшали трещины и сколы. Сам кран замотали обрывком ткани, чтобы не протекал, иначе… «Кап-кап», – раздаётся в тишине, свет слепит глаза круглосуточно, тишина оглушает, и только капли воды издеваются в раковине. Так и сойти с ума не долго! Под умывальником ведро с тряпкой, ничего интересного. А вот в самом углу, за небольшой перегородкой, в стене оказалось вмонтировано некое подобие душа: не будут же водить непредсказуемых, опасных и физически сильных преступников по баням, когда куда проще и безопаснее сделать душ. – Чё такой удивлённый? Ты ведь не первоход. – Да душ не ожидал увидеть. А как тут вообще с экспериментами? Есть дают что-то или вкалывают чего? – Если бы так просто. Вот наберётся достаточно человек, и повезут нас. Кто интереснее, того в лабораторию определят, а кто не очень – на рудники, чтоб дрянь, от которой люди дохнут, откапывали. И месяца не выдерживают. – Ты сам-то здесь уже сколько торчишь? – С месяц, не меньше. Согласно слухам, революционеры уничтожили множество лабораторий, о местоположении которых знали лишь избранные. Следовательно, девать продиджумов и прочих неугодных некуда. Только в тюрьму. «Тюрьмы должны уже переполниться, а он говорит, что народу мало. Господи, да тут же люди как мухи дохнут!» – с ужасом подумал Кирилл, стараясь не паниковать. Поддержав разговор с Кнаклом, Кирилл надеялся отвлечься, но любые реплики революционера наводили на мрачные мысли, а Киру не хватало решимости прекратить диалог, возбуждавший в нём любопытство. То противное любопытство, когда знать совсем не хочется, но и не знать нельзя. – Многие тут умирают. Кто с ума от ожидания сходит и кончает жизнь самоубийством, кто заболел и загнулся, а кого и соседи убили. Да ты сам посмотри вокруг, всё кровью пропиталось! – А Рабидус давно тут? – Ра̀би-то? Раби первоходка, но он тут месяца два, кажись. Кирилл посмотрел на тело, свернувшееся под одеялом. – Пытали? – Пытали, ещё как. Ненужной информации ведь не бывает, бывает лишь та, которой пока применения не нашли. Вот и выбивали всё подряд. Искусно так. Дубинками резиновыми по пяткам били, за руки и за ноги подвешивали, но это примитивно! А вот когда кололи препараты, ломало нереально. – Видя понимание в глазах Кирилла, Кнакл, хитро улыбнувшись, продолжил. – А ещё обвешивали гниющими трупами крыс. Мерзость та ещё. Особенно когда из глазниц и рта вылезают личинки, а из прогнившего брюха вываливаются вонючие кишки. Ничего серьёзного, вроде, но на психику действует отменно! Кирилл позеленел, в красках представив всё, что наговорил ему революционер. Выдумал ли он крыс или нет, не имело значения: Кирилл уже возненавидел его за его чувство юмора, а Кнакл уже получил удовольствие от выражения лица Кира. – А ты… смотрю, не очень-то сдался. – И не собираюсь! Не дождутся! Я им всем ещё жизнь отравлю! – сжав кулаки, уверенно, словно какой-то очередной революционный лозунг, выкрикнул Кнакл. – Если сам от здешней еды не загнёшься, – пробурчал Рабидус. – Хах! Да, еда это что-то. – А чем кормят? Признаться, еда – последнее, о чём хотелось бы говорить Кириллу, несмотря на всю его любовь к супам, пельменям, кашам и прочим житейским радостям. – Говном! И вправду, то, чем кормят в тюрьмах, иначе окрестить просто невозможно. В подтверждение словам через час почувствовалась ужасная вонь, которая означала, что баландёр* уже заехал на этаж. Скрип отодвигаемой решётки заставлял кривиться, как от зубной боли. В самом низу двери появилось отверстие, через которое в камеру просунули поднос с едой. Кирилл поковырял вилкой воняющее нечто, представлявшее собой ржаво-коричневую жижу до ужаса отвратительную как на вид, так и на вкус. Запах – уже отдельная история. Кир боялся, как бы сие кушанье не убежало или не обрело разум в его желудке. Быть может, оно будет паразитировать в нём, а потом выест дыру в животе и сожрёт остальных обитателей тюрьмы? Кирилл давился этой дрянью, вспоминая ужасный вкус еды уже земных тюрем. Трудно сказать, что было приятнее. Здесь простых людей кормят хорошо, а тюрьмы у них больше на санатории похожи. Само собой, ведь их численность сокращать не надо, а уж проводить отбор самых сильных кандидатов на роль подопытных – тем более. – Из чего эта, с позволения сказать, баланда*? – По легенде, перешедшей мне от отца, а к нему от деда, она изготовлена из перегнившей рыбы и овощей, – пояснил Раби, нагло стягивая кусок хлеба у Кнакла. – А такое впечатление, что просто в тарелку насрали. Так плохо готовить… – Искусство, – кивнул Кнакл, уже привыкший к вкусу. Раз он намеревался выбраться, то нужно хорошо питаться! И так же хорошо сидеть в туалете… – Рабидус, а ты за что сидишь? – Я учителем работал в школе. Так получилось, что мне в кабинет подкинули запретные книги. Скрутили прямо в школе. – Как думаешь, кто подкинул? – Понятия не имею. Я старался не зверствовать, да и с коллегами вроде адекватным был. Хотя сейчас я уже ни в чём не уверен, – поник Рабидус. – Козлы, – вздохнул Кир. – А тебя как поймали? – Я с Земли сбежал. Документы поддельные, конечно, были, но стоили они немало, так что не прикопаешься. Обычную жизнь вёл, а потом полицейские пришли… Не знаю, как они узнали. – Может, настучал кто? – сочувственно предположил Раби. – Вряд ли. А что тут относительно прогулок? Их ведь нет, да? – Пфи! – фыркнул Кнакл. – Я бы тут не сидел тогда! Я тут вообще никого, кроме этих уёбков в масках, не видел. – А где тюрьма находится? – Надзиратель сказал, что в часе езды от Керчербу̀рга. Штат Алико̀р, если что. – Дыра? – Та ещё! Но там, говорят, публичный дом хороший. Тяжело без баб будет… – Гм… да, – сухо подтвердил Кирилл. Упоминание о женщинах и публичном доме показались ему совсем некстати, да и мало интересовали его в принципе. – Нет баб, зато есть Раби! – беззастенчиво продолжил этот неловкий разговор революционер. – Чего?! – опешил Кир. – Ну, можно Раби трахнуть, например. – Я голубой, – пояснил Рабидус. – Типа петух*? – Петухов в понимании землян в дьоддафузских тюрьмах не бывает, – усмехнулся Кнакл. – На планете, где существуют бордели с мальчиками для мальчиков, принижать педиков просто бессмысленно. Да и опасно. Короче, если Раби хочет долбиться в сракотан, кто я такой, чтобы его осуждать? Я ведь могу просто воспользоваться ситуацией, и все будут довольны. – Ты можешь последовать примеру Кнакла, но знай: в качестве оплаты я забираю хлеб и сахар. – На отрешённом лице Раби впервые появилась улыбка. – Хорошо… Кирилл задумался. Проституция не казалась ему чем-то ужасным и мерзким, обычный заработок. Но проституция ради хлеба и сахара… Этого Кирилл не понимал. Как низко готов пасть человек? Это даже не вопрос выживания… А если он согласится на эти условия, то тоже низко падёт? Проституция… У Кирилла были проститутки, но тут он будет трахаться, как животное, на виду у всех. У Кнакла. После Кнакла. Этого достаточно. И всё же Кирилл колебался. Четыре стены и больше ничего. Секс… Превратит ли он Кира в животное или позволит сохранить трезвый рассудок? Нет, неправильный ход мыслей. Шанс выбраться минимален. Далее будет только боль, и секс, пускай и грязный и животный, – единственное удовольствие. «Наверное, я соглашусь», – обречённо подумал Кирилл.