Она шла сквозь толпу, не обращая внимания на изумленных ее поведением прохожих. Она шла быстро, почти бежала. Дина Орлова старалась не упустить из поля своего зрения свою мать… Мать, с ее новой семьей. Интересно, когда она успела?
Дина даже не заметила, как на улице уже давным-давно стемнело. Город Париж начинал жить другой, ночной жизнью. Блеск огней, шум из окон ресторанов, песни эмигрантов, вынужденных оказаться за кордоном. Контингент самым разнообразный. Начиная солдатами и офицерами Белой Армии и заканчивая ведущими учеными, художниками, писателями, поэтами. Даже обычные люди попали под раздачу.
Кто-то уехал по собственной воле. Ну, а кого-то депортировали. Кого-то пытались удержать. Этими кто-то были некоторые деятели науки и культуры, поначалу восторженно встретившие Октябрьскую, а затем и саму Советскую власть. Это неудивительно, ведь многие верили, что после свержения царизма в стране настанет новая жизнь. А тут голод, холод, разруха, Гражданская война. Понятное дело, это оказалось страшным ударом для многих. Ведь тогда множество семей раскололось: отец шел на сына, брат на брата. Я сама в этом убедилась, когда мне было лет десять. Мы тогда с мамой были в санатории в Пятигорске. И как-то раз, после очередной экскурсии мы проходила мимо какой-то церкви. А на ее территории было старое кладбище. До сих пор не пойму, что меня в нем так привлекло. Может, глаза мозолил тот факт, что большинство людей, там захороненные, умерли в 20-х годах? Помню там, была одна оградка. Так на территории этой оградки была захоронена целая семья! Это была семья какого-то генерала. Какого, точно не вспомню. Помню только рассказ об ужасном конце этой семьи. О том, как царский генерал был казнен собственным сыном, находясь в плену у красных. О том, как жена его сгинула от испанки. О том, как два старших сына погибли, один на стороне белых, а второй, инвалид после войны, в обычной давке. В стране катастрофически не хватало продуктов (в том числе элементарных картофеля, лука и т.д.). Самый младший член семьи, пятнадцатилетняя Сонечка умерла от цинги. Ужасно, правда?
И это еще не все. Сколько людских судеб было поломано и порушено в самые начальные голы становления Советской власти, как таковой. Про тридцатые годы и раскулачивание я вообще молчу. До сих пор помню рассказ покойного прадеда (Царство ему Небесное) о том, как семья его жены, моей прабабушки, Екатерины Андреевны была раскулачена. Они тогда переехали в деревню, насколько я поняла. Семья была большая и дружная. Вместе дом построили, вели хозяйство. В семье (а если учесть что у каждого из супругов это был второй брак, всего детей у них было около тринадцати, если мне не изменяет память) не было принято лежебочество и лень. Скучать было некогда, нужно было заботиться о скотине, сено собрать, в доме порядок навести и так далее. Детей с раннего детства к труду приучали. И знаете, что самое интересное? Их день начинался с первым криком петуха. И за день все прекрасно успевали! Вот бы сейчас так.
Вакулиным завидовали. Некоторые чересчур люто. В результате кто-то очень умный написал на них донос. Все забрали, подчистую! Даже игрушки! Некоторых детей спасло то, что они в городе были, кто у родственников, кто еще где. Дом растащили на доски.
И самое интересное, что когда в 90-е бабушка обратилась в архив и ей выдали опись изъятого имущества… В так называемой копии описи не было ¾ того, что указано было в оригинале!
Так, что-то меня малость занесло, дорогие читатели. Пора возвращаться к нашей истории.
***
Пока Данька и Валерка пытались выяснить планы своих врагов с риском для жизни, а Яшка и Ксанка обеспечивали им хоть какое-то прикрытие, Дина напролом шла к своей цели. Она шла по пятам за своей матерью, шла подобно ищейке. Она шла сквозь кварталы и мощенные улочки. Сквозь темноту и вечерний холод, пронизывающий до костей. Хорошо, что на девушке была шаль. Правда, она была довольно легкая и почти что не спасала. На дворе конец августа. Но уже было так холодно.
«Дома уже, наверное, бабье лето настало! — горько подумала Дина, оказавшись рядом с каким-то домом еще дореволюционной постройки. — Господи, когда же это кончится?»
Вообще с Диной в последнее время происходило что-то странное. Веселую озорную и жизнерадостную девушку словно подменили, она часами о чем-то думала, грустила. Недавно она поймала себя на одной очень странной мысли.
«А ведь нам эти делишки потом аукнутся! — неожиданно пронеслось в голове. Дина и сама не понимала, почему так подумала. Эта мысль возникла у нее еще много лет назад, когда она только-только стала одной из «Мстителей». Ее друзьями были ребята из самых разных слоев общества. Яшка — цыган, Данька с Ксанкой — дети моряка, жившие когда-то в селе. И Валерка — незаконнорожденный сын и недоучившийся гимназист. Брак между его родителями не был заключен, да и потом они были разного социального статуса. Родители матери, стремясь смыть позор с доброго имени их семьи, подстроили все так, якобы отец мальчика погиб во время Кровавого Воскресенья. А ребенка отдали на воспитание в другую семью.
Дина пыталась отогнать прочь странные мысли. Но они упорно лезли в голову. Поднимаясь по лестнице, девушка еще раз задалась вопросом, а нужно ли ей все это? Нужно ли ей искать мать и вызывать ее на откровенный разговор? Как будто ей от этого легче станет.
Горько улыбнувшись своим мыслям, Дина остановилась (И когда она успела оказаться на лестнице?) на одном из верхних этажей дома. Кажется, на третьем. Расправив шаль на плечах, девушка прислонилась спиной к перилам, совершенно не боясь того, что они могут обвалиться. Хуже уже не будет. Ей так кажется.
— Как ты нашла меня? — Возмущение и даже испуг скользят в голосе Сколацкой. Женщина случайно заметила, что дочь идет за ней. На какой-то момент она отстала, и Надежда решила, что девушка ее не найдет. Нет, ну, а как бы она это сделала?
Еще раз усмехнувшись, Дина оборачивается. Нужно быть начеку. Так, на всякий случай. Безразличным и несколько холодным взглядом скользит по
матери. Все заготовленные для этой встречи слова куда-то испаряются из головы. Но Дину это совершенно не пугает.
— Ты ведь знаешь, что я умная! — Съязвила она, поднявшись на одну ступеньку выше. — Как тебе новая жизнь? Быстро же ты забыла свою семью!
Этого и опасалась Надежда. Упреков, скандала. А ведь она с таким трудом вырвалась из этой «рутины».
— Ты никогда меня не понимала. И даже не пытаешься.
— Так потрудись объяснить сейчас. — Потребовала Дина, скрестив руки на груди. Ее не волновал встревоженно-холодный голос покровителя
матери. Женщина что-то быстро крикнула ему по-французски и повернулась к Дине.
— Это важно?
Дина холодным взглядом полоснула по матери, не принимая возражений.
— Я вышла за твоего отца по воле своего отца. И по воле твоего деда. — Голос Надежды срывался и дрожал. — Я любила другого. Он был ниже меня по статусу.
Дина слушала, не перебивая. Пусть эта женщина хоть раз в жизни признается во всем.
— Мы хотели пожениться. Тайком. И сбежать. Подальше от обязанностей светской жизни, от суеты. Я любила и была любима.
Но отец узнал обо всем. Сестра рассказала. Элла всегда мне завидовала. Ведь, по ее мнению, я увела у нее жениха. Эта глупышка надеялась, что если отец все узнает, то он вмешается и вернет нас назад. Она не собралась отдавать Николая кому-либо. И она сделала для этого все. Абсолютно.
— Она понесла от него? — Догадалась Дина.
— Да. И уже собиралась сказать об этом всем. И сказала. Дура. Неужели она думала, что семья простит ей такой позор?! Ты бы видела ее лицо, когда ей сказали, что нужно избавиться от ребенка!
— Именно поэтому она умерла? — Бесцветным голосом поинтересовалась девушка. Она помнила, что о маминой сестре в семье всегда упоминали только шепотом и вскользь.
— Да, — при упоминании об этом Надежда как-то злобно усмехнулась, — так ей и надо. А потом отец и меня наказал. Выдал замуж за безродного цыгана! — Процедила она сквозь зубы, оскорбив этим дочь.
Дина вспыхнула и хотела уже что-то сказать. Но тут из квартиры раздался раздраженный голос старого француза.
— Пойми, Дина, — умоляюще произнесла Надежда, с опаской косясь на дверь, — я слишком долго жила чужой жизнью. Я пыталась полюбить тебя, твоих сестру и брата. Правда, пыталась.
— Это не оправдание! — Холодно заметила Дина.
— Я знаю! — также холодно ответила мать. — Но… не вмешивайся в мою жизнь! — Слишком громко воскликнула она, хлопнув дверью.
Она стояла на лестнице, с горечью глядя на закрытую дверь. Вся ненависть куда-то испарилась, оставив после себя лишь тоску и какую-то странную горечь.
«Как ни крути, она была твоей матерью, Дина, — сурово напомнила самой себе Орлова, — хочешь ты этого или нет».
С этими мыслями девушка стала спускаться по лестнице. Она так сильно задумалась, что не заметила, как пропустила одну ступеньку. Опомнилась девушка только тогда, когда начала падать. И когда чьи-то теплые сильные руки обвились вокруг ее талии, крепко прижимая к широкой груди.
— Что ж вы под ноги не смотрите, Дина Александровна? — До боли знакомый, с легкой хрипотцой голос быстро отрезвляет. Возвращает с небес на землю. — Так и ногу подвернуть недолго.
Дина ошарашенно поднимает глаза. Ей хотелось бы многое сделать… Задушить, убить, забыть этого человека навсегда! Как бы ей хотелось провалиться сквозь землю после того, что она о нем узнала!
И тут ее будто ледяной водой окатило! Овечкин сам отдал пацаненку-цыганенку ту злосчастную сумку! Он хотел, чтобы она увидела ее содержимое! Вот это поворот…
Темно-карие, почти черные глаза смотрят на девушку сверху вниз. С них читается легкая насмешка. Та самая, которую так любит Динка. Шея опять непроизвольно дергается — последствие ранения и контузии. Но только сейчас Дина ловит себя на мысли, что этот жест ей дорог. Это что-то вроде особой приметы. ЕГО приметы.
— Почему ты вернулся? — Нарочито сурово спрашивает она, пытаясь скрестить руки на груди. Овечкин усмехнулся, продолжая держать запястья девушки.
— А почему я ушел? — Задал он встречный вопрос.
Дина горько вздыхает. Нет, ну, а чего она ожидала?
— Ты бросил моего отца, — в ее голосе звучит обвинение, — и подверг нас опасности в лице Виктории!
Глаза Овечкина в миг становятся черными и он сильнее сжимает руки девушки. Шея вновь дергается.
— Я не рад тому, что ты права, — тихо шепчет он, — и не рад тому, что случилось. Но сделанного уже не воротить. И ты знаешь это.
— Допустим, — кивает Дина, —, но скажи мне… ты до сих пор хочешь нам всем отомстить? Неужели ты не понимаешь, что той России, которую ты помнил и знал, больше нет? Ваши глупые попытки пошатнуть Советскую власть ничтожны? Мсье Дюк сам попадет в свою же ловушку!
На мгновение Овечкин отвел взгляд. Когда он вновь взглянул на девушку, на его губах блуждала до боли знакомая улыбка.
— Если я хотел… я бы давно вам отомстил. И ты это знаешь не хуже меня.
Он ждет, когда она задаст ему очередной вопрос. Ждет, когда она вновь напомнит ему о том, чего он не сделал.
Но вместо этого Дина неожиданно попросила:
— Поцелуй меня.
Он давал ей много больше, чем она могла отплатить. И Дина Орлова, сама того не подозревая, отвечала ему тем же. Он жалел о многом. Впервые за долгое время. Скоро ему придется сыграть последнюю партию с «Неуловимыми». Немного не так, как от него этого ожидают. Но ему наплевать на это. Сейчас он просто любит. И просто любим. И пока ему этого вполне достаточно. Как и ей.
***
Прости меня — именно за то, что я выменял, —
Тебя на одну минуту прошлого…
За что, на мою свалилась голову,
Внезапная эта ностальгия?
Ты зрелая, смелая, чёрным по белому,
Пишешь проверенные истины…
Они надоели мне немыслимо,
Опомнись, ведь мы же не такие…
Припев:
Это был неравный бой,
Между небом и людьми,
Между сердцем и судьбой,
Под названьем се ля ви
Победитель будет прав,
Проигравший просто жить,
Остальное лишь игра,
Под названьем се ля ви
От берега к берегу, как до Америки,
Пол океана самолётами…
Возьми мои крылья. Хочешь? Вот они
Душа просит в небо, помоги ей
Прости меня именно за то, что я выменял
Тебя на одну минуту прошлого
За что на мою свалилась голову
Внезапная эта ностальгия
Припев:
Это был неравный бой,
Между небом и людьми,
Между сердцем и судьбой,
Под названьем се ля ви
Победитель будет прав,
Проигравший просто жить,
Остальное лишь игра,
Под названьем се ля ви
Соло.
Победитель будет прав,
Проигравший просто жить,
Остальное лишь игра,
Под названьем се ля ви
се ля ви
се ля ви
се ля ви
(Валерий Меладзе — Сэ ля ви)
