Глава 37
14 апреля 2016 г. в 07:25
В мрачном и неприветливом Лондоне девственно чистая пелена декабрьского снега превратилась в грязно-коричневую массу под колесами машин. Непонятный вид осадков, иногда напоминающий снег, а иногда дождь падал на вечно спешащих столичных жителей с затянутого тучами низкого неба. Я был крайне рад, что мне нет необходимости проходить по улице перед последним в этом году визитом к доктору Лектеру.
—Добрый вечер, Гарри. Проходите, садитесь, — как всегда вежливо встретил меня Ганнибал.
—Здравствуйте, доктор Лектер, — несколько отстраненно ответил я, осознав, что пришел скорее по привычке, чем с конкретной целью.
—О чем Вы хотите поговорить сегодня? Может, Вы что-то хотите спросить у меня?
Я задумчиво посмотрел на него, усаживаясь в кресло.
—Пожалуй, у меня есть, что спросить у Вас. Недавно я прочитал «Преступление и наказание» и кое-что мне показалось странным или скорее непонятным.
—Замечательный образец русской классической литературы, — Ганнибал одобрительно улыбнулся, — но что же Вы не поняли?
—Раскольников построил некую теорию, позволяющую ему, как человеку, отказываться от нравственных ограничений ради того, чтобы сделать мир лучше. Он совершил преступление, и его теория оказалась несостоятельной, она не выдержала испытания реальностью. Но почему Раскольников даже не пытается как-то расширить или модернизировать ее? Почему, оказавшись на каторге, он приходит к религиозному искуплению грехов?
—Этому есть несколько причин, — с явным удовольствием начал Ганнибал. — Первая — сюжетная, автор прямо хочет показать невозможность построения отказов от нравственных табу. Религия — самый простой и действенный механизм поддержания рамок внутреннего мира человека. Люди, которые не могут или не хотят найти в себе силы быть честными с самими собой, обращаются к Богу, чтобы оправдать себя и свои действия, а также доказать себе необходимость наличия морали. Как бы это ни было печально, люди в массе своей очень редко задумываются над своими действиями, оставляя их мотивацию на знакомые с детства паттерны. Одним из них, как я говорил раньше, и является вера в некую высшую волю, которая отвечает за поступки человека, не важно правильные они или нет. В этом контексте Раскольников поступает очень разумно, прося прощения за безнравственный с точки зрения Бога и общества поступок, вверяя свою судьбу высшей силе.
—Да, я думал об этом, но мне показалось, что большую роль в данном случае сыграла Сонечка.
—Безусловно, ведь она и изначально является концентрацией искупления и веры, но заметьте не прощения. Сонечка поехала за Раскольниковым на каторгу. Она помогает ему, ведет к осознанию собственных грехов, но простить он должен себя сам, поскольку нет никаких других рамок, кроме собственного сознания.
—То есть на пути будущей безнравственности встает только навязанное обществом внутреннее табу или шаблонность мышления?
—Можно сказать и так, хотя многие назвали бы такой финал благородным и высоко духовным, — усмехнулся Ганнибал.
—Хорошо, но Вы сказали, что причин несколько.
—Да, вторая причина заключается в личности автора. Тут Вам надо немного узнать о политической ситуации в Российской империи середины 19 века. На престол взошел император Николай первый. Он отказался от либерального курса своего предшественника, сильно милитаризовал общество, поднял на новый уровень тайную полицию или в наших терминах разведку и контрразведку, а так же ввел очень серьезную цензуру во всех печатных изданиях. Общество же требовало от него назревших экономических и социальных реформ, в частности, отмены крепостного права, более мягкого аналога рабства. Многие молодые люди собирались вместе, образуя политические кружки, часто тайные, с которыми активно боролась власть. Федор Михайлович Достоевский был членом одного из таких кружков, так называемых петрашевцев. В какой-то момент риторика их политических собраний стала более радикальной, говорилось даже о государственном перевороте. В конце концов, их раскрыли и собирались казнить. Молодых людей выстроили в шеренгу, приготовив к расстрелу, и, когда ружья уже были заряжены, им объявили, что по милости императора расстрел заменяется каторжными работами и ссылкой. Такие события не могли не отразиться на молодых людях, один из них даже сошел с ума. Достоевский же уже на каторге обратился к вере и во многом перенес свое представление на страницы романов.
—Да, интересно. Но почему Раскольников вообще начал думать об этой своей теории? Это описано достаточно подробно, но откуда у него возникла изначальная мысль, что он лучше других?
Ганнибал внимательно на меня посмотрел и чуть заметно улыбнулся.
—Люди по своей сути не могут быть равны, мужчины и женщины, умные и не очень, богатые и бедные. Обществу выгодно поддерживать иллюзию равенства и одинаковых возможностей, но Вы сами уже должны были заметить несостоятельность этих идей. А при любом неравенстве кто-то выше других, кто-то ниже, а кто-то думает, что может стать выше. Так и теория Раскольникова — суть природы человека, стремления стать лучше других, желания выйти за ограничивающие рамки.
—Но это же так не… — я замолчал, осознав, что именно хотел сказать.
—Несправедливо? — понимающе кивнул Лектер. — Но несправедливо по отношению к кому?
—По отношению к обществу, ко всем, кроме этого конкретного человека.
—А что было бы, если бы Вы были этим человеком? Вы бы тоже считали такое положение дел несправедливым? — с каким-то отстраненным интересом спросил Ганнибал.
—Я? Я не знаю… Может быть не считал бы, но…
—Вы не уверены, что сможете вовремя остановиться, навязывая свое мнение окружающим? Не сможете понять, где кончается добро, которое Вы хотите принести людям, и начинается неизбежное зло от Ваших действий?
Я смог только кивнуть в ответ, заворожено слушая его.
—В этом и заключается роль личности, вышедшей за рамки традиционной морали. Такой человек, как опытный хирург, может вырезать опухоль, сделать обществу прививку, вылечить его от болезни. Люди в большинстве своем похожи на детей, им надо преподать урок, заставить думать в нужном направлении. И ценность этого урока зависит от того, насколько широко личность способна раздвинуть свои нравственные границы.
—Но откуда мне знать, какой путь правильный?
—Вы неправильно задали вопрос. Правильно будет спросить, кто кроме Вас, может знать это? Кто еще может правильно не ограничиваться нравственностью? Кто еще способен принести эту великую жертву?
—О какой еще жертве Вы говорите? — нахмурился я.
—Это же очень просто. Кто такой Раскольников, как не человек, принесший себя в жертву обществу, самой возможности изменить его, пусть изменения были незначительны. Любая личность, улучшая что-то вокруг себя, теряет что-то внутри. Это могут быть друзья, семья, внутренние идеалы или что-то еще не менее ценное.
—Но как же можно вот так решать за других людей?
—У Вас только два пути, или Вы решаете за всех, или кто-то решает за Вас. Человек по сути своей не приспособлен к свободе и самостоятельным решениям, его всегда нужно направлять по самому лучшему пути.
—Но это же тоже так несправедливо!
—Кто мешает Вам сделать справедливым то, что кажется правильным? Возможно, люди примут это, — пожал плечами Лектер.
Я сидел в прострации и смотрел на небольшой парк, дорожки которого укутывала темнота ранних сумерек. Почерневшие опавшие листья лежали грязными пятнами, частично укрытые недавно выпавшим снегом.
—Вы когда-нибудь задумывались, что за шрам Вы получили? — неожиданно спросил Лектер, отвлекая меня от нерешительных мыслей и самокопания.
—Сюда Лорд попал смертельным проклятьем и, как говорит Дамблдор, любовь моей матери отразила его, оставив мне только шрам, — рассеянно пояснил я.
—Но Вы же говорили, что он иногда болит и кровоточит.
—Ну да, он как-то связывает меня с Лордом.
—Я хочу предложить Вам пройти обследование мозга, было бы интересно посмотреть, как он работает. У меня есть знакомый, он мог бы нам помочь, например, завтра.
—Почему бы и нет, но вряд ли мы увидим что-то необычное, — пожал плечами я.
Какое-то обследование сейчас меня мало волновало, я никак не мог определиться со своим местом в мире и взятыми на себя нравственными ограничениями и обязательствами. Что я могу и не могу позволить себе сделать? Где проходит эта граница между справедливым и несправедливым, добром и злом? Существует ли она вообще или я просто выдумал ее для собственного спокойствия?
В традиционно задумчивом состоянии я попрощался с Лектером и переместился в Хогвартс.