***
А малышу Лексусу с тех пор стало казаться, что кто-то наблюдает за ним из зеркал. Иногда, если резко обернуться, можно было уловить смазанное движение или край широкого рукава, исчезающего за оправой, а еще иногда показывались карие глаза и ничего больше. Впрочем, какой мальчик не верит в чудеса? А потом… потом было больно и страшно. Авария. Темное шоссе, яркий свет фар и громкий визг тормозов, растворяющийся в крике матери. Мамы больше нет. Не будет вечерних сказок, теплого молока с медом на ночь и ласковых объятий. Отец… отец практически самоустранился от воспитания сына. И место воспитателей было отдано многочисленным нянькам и гувернерам. А еще пришлось резко повзрослеть и перестать верить в сказки. Впрочем, если ребенок перестал в них верить, это не означает, что сказки перестали верить в него. И однажды вечером… — Мастер Лексус, вам пора ложиться спать. Вы же не хотите расстраивать своего батюшку? — высокий седовласый гувернер протянул мальчику пижаму и притушил свет перед уходом. — Спокойной ночи, мастер Лексус. Мальчик, не отвечая, отвернулся к стенке и постарался заснуть. Но от этого занятия его отвлекло ощущение взгляда в спину, хотя в комнате никого не было. Никого из людей. Но было… зеркало! Лексус подскочил на кровати и быстро обернулся. Так и есть. В зеркальной дверце шкафа отчетливо виделся силуэт. Женский. Большего было не определить. Почему Лексус не закричал в тот момент, он по прошествии лет так и не смог себе объяснить. Может быть, надеялся, что это мама пришла за ним? Или его остановило подспудное ощущение правильности и отсутствие опасности? Кто знает… Лексус, выбравшись из кровати, подошел к зеркалу и осторожно провел рукой по стеклу, точно надеялся под пальцами вместо холодной поверхности почувствовать что-то другое, возможно, тепло. Но фигура, будто извиняясь, развела руками-крыльями и стала исчезать. Лишь по губам ее можно было угадать, что она словно шепчет что-то. Лексусу так хотелось верить, что девушка говорила ему «До встречи». Время шло. Фигура в зеркале то приходила, то пропадала надолго и никогда не разговаривала, что, впрочем, не мешало мальчику делиться с ней самым сокровенным. Просто потому, что больше было не с кем. Лексус подрастал, и силуэт в зеркале все больше обретал определенные, возможно, лишь им самим выдуманные черты. Как-то незаметно, но мальчик вырос. Все реже появлялся он в своей детской, все меньше вообще жил в этом доме, который уже давно не считал родным. Единственное, что еще удерживало, чтобы никогда больше не переступать порог «родового гнезда», как говаривал отец — зеркало. И фигура в нем. Она все так же не говорила с ним, но ему это было и не важно. Лексус знал, что Зазеркальная Принцесса — так он назвал ту-что-в-зеркале в память о маме — все слышит и понимает. — Сын, тебе уже не четыре года. Пора подумать о достойной жене и наследнике. Время, оно, знаешь ли, имеет свойство совершенно неожиданно заканчиваться, — Иван Дреяр, отец Лексуса, решил, абсолютно не к месту, принять живейшее участие в делах собственного сына, которым, к слову, не интересовался с тех самых четырех лет. И с упорством носорога пер к цели по обеспечению себя внуком (как говорится, у носорога плохое зрение, но это проблемы окружающих). — А потому, вот, смотри. И на колени сидящего напротив Лексуса легла очередная папка с «самыми знаменитыми и богатыми» наследницами. — Сколько тебе можно говорить, я выберу невесту сам. Ты потерял право мне указывать, — Лексус давно уже не злился на отца. Перегорело. Но вот решать за него он ему не позволит. — Даю тебе полгода. После этого ты женишься на той, на кого я укажу, — «носорог» не собирался отступать, а потому решил прибегнуть к запрещенному приему. — Ты же знаешь, сердце может отказать в любой момент, а мне так хотелось бы посмотреть на внуков. Услышанное настроения не добавило. Мало того, что он учился там, где хотел его папаша (правда, дорогой родитель не догадался отследить, что параллельно изучает его отпрыск), так теперь еще и жениться по его воле? Вот уж нет. И, не сумев совладать с накатившей волной ярости, Лексус ударил кулаком в зеркало, как раз тогда, когда из дымки там только соткалась девичья фигура. Единственного и лучшего друга. Любимой. Пусть он и не признается никогда в этом даже себе. Лексус упал на колени вместе с осколками зеркала и как в каком-то трансе начал перебирать ранящие его стекляшки, смотря перед собой пустым взглядом. На шум тут же прибежала горничная, и началось… Однако в поднятом прислугой гаме ему послышалось тихое «Спасибо тебе». Хотя, возможно, это ему просто померещилось.***
Интересно, как много знакомств начинаются с фразы: «Извините, как пройти в библиотеку»? Его же история знакомства с мечтой началось с совершенно других слов. — Да чтоб тебя приподняло и прихлопнуло! — чертыхнулся Лексус, когда белобрысое недоразумение выбило из его рук папку с документами, которые он так тщательно подготавливал к сегодняшнему обеду со спонсорами. И на тихий писк «Простите, извините, пожалуйста» он сначала и внимания не обратил. Пока не поднял глаза на говорившую. Она. Сомнений не было. Тот же лукавый блеск карих глаз, чуть прикушенная в волнении нижняя губа, золотые локоны и тонкие пальцы аристократки… Папка с забытыми документами упала на асфальт, а Лексус, сделав шаг вперед, резко привлек девушку к себе: — Прощаю. Если ты навсегда останешься рядом, свет мой. Серебристыми колокольчиками рассыпался в ответ чистый девичий смех: — Ты почти угадал. Меня зовут Люси.